Текст книги "Любовь воительницы"

– Это Зенобия стала царицей, – возражала Делиция. – Ты ведь не жена Оденату, а мать.

– Если девчонка стала царицей, почему я не могу? Разве она достойна такого? Нет, это я достойна! Разве я не служила городу все эти годы?

Делиция громко расхохоталась.

– Ты, Аль-Зена?… Ты служила Пальмире? Почти тридцать лет ты только тем и занималась, что роптала и сетовала, недовольная Пальмирой. Народ тебя ненавидит! Твое имя стало ругательством! Единственное, что ты сделала для Пальмиры, – родила ей хорошего царя. За три года, прошедших после женитьбы Одената на Зенобии, она произвела на свет двоих здоровых сыновей для династии, и все это время неустанно трудится на благо города. Все ее любят!

– В том числе и тот римлянин, Марк Александр Британий? – хитровато прищурившись, спросила Аль-Зена. – Почему он все время здесь, наедине с ней?

– Клянусь богами, ты порочная женщина! – воскликнула Делиция. – Ты прекрасно знаешь, что римлянин приходит всего лишь дважды в неделю и что Зенобия никогда не остается с ним наедине. Он учит ее, рассказывает про земли за пределами Пальмиры…

– И поэтому она теперь годится для того, чтобы стать царицей этой навозной кучи посреди пустыни? Ха! Да ведь ее обучение – это всего лишь предлог побыть с любовником!

– О, ты такое злобное создание! – изумилась Делиция. – Твой сын и его жена горячо любят друг друга. Твой гадкий язык никогда не разлучит их. Смотри, как бы тебе самой не стать его жертвой…

– До чего ты глупа, Делиция, – с презрением проворчала Аль-Зена. – Как ты думаешь, сколько пастухов-бедави овладели Зенобией до того, как она вышла замуж за моего сына? Я уверена, что даже ее братья не отказывали себе в этом, особенно – старший, Акбар, который в ней души не чает. Эти дикари не считают кровосмешение грехом.

– Зенобия была девственницей, и тебе, Аль-Зена, это известно! Ты видела окровавленные простыни наутро после их первой брачной ночи. И я тоже видела. Уж я-то помню, как ты терзала меня, говоря, что она сама чистота по сравнению с моей грязью.

– А что будет с твоими сыновьями, Делиция, когда ее старшенький станет царем Пальмиры? Подумай об этом, дурочка!

– Мои сыновья будут служить царской семье – как их и обучали. А царская мантия – нелегкая ноша, и пусть уж она достанется Вабаллату, законному наследнику.

– Распутная дура! – бросила на прощание Аль-Зена, и женщины разошлись – каждая в свою сторону.

Отношение Аль-Зены к невестке не улучшилось даже после того, как ей стало известно, что она, мать царя, будет названа вдовствующей принцессой, – этот титул придумала для нее Зенобия.

– Видишь ли, мама, – объяснял Оденат, – моя жена очень верно заметила, что тебе нельзя называться просто принцессой Пальмиры. Ведь если у нас родится дочь, этот титул будет по праву принадлежать ей.

– А почему меня нельзя сделать вдовствующей царицей? – проворчала Аль-Зена.

– Потому что царица Пальмиры может быть только одна, – спокойно ответила Зенобия. – Во все века возникали слишком уж большие сложности, если на троне оказывались сразу две царицы – старая и молодая.

– Я-то уж точно не старая! – в ярости закричала Аль-Зена.

– Да-да, конечно… – закивала Зенобия. – Но все равно царица может быть только одна.

– Да как ты смеешь?… – злобно прошипела Аль-Зена. – Дикарка из пустыни – вот кто ты такая! А я родилась принцессой! Я – царская особа по праву рождения, а не благодаря замужеству! Неужели ты думаешь, что те несколько слов, которые пробормотал жрец, могут и тебя сделать царской особой?

– Ничего ты не понимаешь, Аль-Зена, – отрезала Зенобия. – Думаешь, достаточно родиться особой царской крови. Но это совсем не так! Царский титул влечет за собой величайшую ответственность! Ты когда-нибудь думала о ком-либо, кроме самой себя? Когда-нибудь задумывалась о жизни своего народа? Беспокоилась о благополучии людей? Нет, ничего подобного! Кроме того, быть царской особой – значит знать все о мире вокруг нас, чтобы правильно решить, каким образом улучшить жизнь людей и добиться процветания нашего города. К такой ответственности нельзя относиться легкомысленно, но я рада, что могу помочь моему господину и супругу нести эту ношу!

– И ты это одобряешь? – Аль-Зена взглянула на сына. – Ведь твоя жена ведет себя как мужчина!

– Моя жена именно такая женщина, которую выбрал бы для меня отец! – последовал убийственный ответ.

– А кто же тогда я? – в ярости завопила Аль-Зена.

Молодой царь улыбнулся и отчетливо проговорил:

– Ты та, кем всегда была: редкостная стерва, мама.

Пожилая женщина в растерянности захлопала глазами, а Оденат, чуть приобняв ее, продолжил:

– Не обижайся, мама. Как ни странно, я тобой восхищаюсь. Ты заняла свою позицию много лет назад, только приехав в Пальмиру, и с тех пор ни разу не отклонилась от нее. Такая сила воли действительно заслуживает восхищения. Но я советую тебе, мама: будь довольна своей ролью. Тебе ведь не на что жаловаться, верно? Все твои разумные желания немедленно исполняются, разве не так?

– Ты сделал ее своим врагом, – позже сказала мужу Зенобия.

– К сожалению, она никогда не была мне другом, – со вздохом возразил Оденат.

– Но она твоя мать. И знаешь, она ведь по-своему всегда любила тебя и гордилась тобой. Ты был жесток с ней, мой Ястреб, и это на тебя не похоже. Ты оскорбил ее, а Аль-Зена долго помнит обиды – и настоящие, и воображаемые.

– Почему ты защищаешь ее, мой цветочек? Она ведь никогда не была тебе другом и всегда старалась унизить тебя – при любой возможности.

– Она не может сделать мне больно, пока ты любишь меня и доверяешь мне, мой Ястреб. А я никогда не дам тебе повода усомниться в моей любви. Мы с тобой – одно целое.

– Может быть, тебе лучше на время прервать свои уроки? – неожиданно спросил Оденат.

– Ты что, ревнуешь? – Зенобия рассмеялась, но тут же заговорила уже вполне серьезно: – Поверь, мой Ястреб, он очень много знает. Он обучал меня философии, поэзии, истории, а также западной музыке и искусствам. Я теперь знаю, как росла Римская империя, и понимаю: власть, особенно неограниченная, которой добились римляне, очень опасна, потому что развращает. Марк говорит, что неизбежно настанет время, когда Римская империя начнет разрушаться. Даже сейчас они слабы. Марк говорит, что император слишком занят гонениями на христиан, чтобы думать еще и о Восточной империи. Вот почему они сделали тебя царем, мой Ястреб! Так будь же царем и сбрось золотые оковы, которыми Рим связывает нас!

– Нет, Зенобия. Если мы восстанем, император Валериан окажется здесь в мгновение ока. Однажды мы станем свободными, но этот день еще не настал. Кроме того, персы опять осмелели. Я не могу сражаться с Римом, если в тылу у меня еще один враг.

– Персы никогда не станут союзниками Рима, – с презрительной усмешкой заметила Зенобия.

– Не станут, ты права. Но если я начну сражаться с римлянами, сколько, по-твоему, пройдет времени, прежде чем царь Шапур и его армии вторгнутся в Пальмиру? Персы всегда жаждали заполучить наш город и его богатства. Я не стану разрушать наследство Вабаллата.

– Что же это за наследство, если его так легко отнять? Римляне сделали тебя царем, но так же легко могут лишить тебя титула.

– Нет, я им нужен. Им было не так уж сложно назвать меня царем, ведь у них – свои цели. Но поверь, мой цветочек, однажды мы сбросим цепи, сковывавшие нас все эти годы. Только сначала я должен избавиться от персидской угрозы с тыла. Римляне оказали мне услугу: дали войска, с помощью которых я расправлюсь с царем Шапуром.

– А пока ты сражаешься с царем Шапуром, мой Ястреб, я буду защищать этот город вместо тебя, – заявила Зенобия. – Мой верблюжий отряд и мои верховые лучники смогут отбить любую атаку.

Оденат заключил жену в объятия и быстрым движением распустил ее длинные черные волосы, которые тотчас окутали их обоих точно грозовая туча. В следующее мгновение губы супругов встретились в долгом обжигающем поцелуе, и Зенобия почувствовала, как и тело ее, и душа наполняются великой силой. Когда же поцелуй их, наконец, прервался, Оденат посмотрел на супругу с любовью и нежностью и воскликнул:

– О, милая, ты жена, которой можно гордиться!

– Разве Марс не благословил меня при рождении? – с улыбкой отозвалась Зенобия.

Бывший губернатор Антоний Порций Бланд, часто грозивший, что после выхода в отставку уедет в Антиохию или в Дамаск, после ухода с императорской службы остался в Пальмире.

– А куда мне ехать? – спросил он с раздражением, когда Зенобия начала его поддразнивать. – На службе Риму я состарился, а большую часть жизни провел здесь, на Востоке. Климат Италии мне теперь не вынести. Ты знаешь, что в столице империи иногда идет снег? Ох, да зачем я тебе это рассказываю? Ты же не знаешь, что такое снег! Кроме того, все мои родственники, которых я знал, уже умерли. Правда, у меня есть старший брат. Он пишет каждый год и рассказывает о своей семье, но мне это не очень-то интересно. Возможно, теперь, выйдя в отставку, я смогу жениться. Раньше у меня не было на это времени.

– И правда, Антоний Порций, ты должен жениться, – согласилась Зенобия. – Лично я могу сказать, что супружество – это чудесно.

Она ожидала, что Антоний выберет какую-нибудь симпатичную вдовушку, которая обеспечит ему домашний очаг, однако же, к великому удивлению Зенобии, выбор бывшего губернатора Пальмиры пал на Юлию Туллио, подружку ее детских лет (в свои девятнадцать та все еще была не замужем). Эта новость ошеломила молодую царицу, и при встрече с подругой она сказала:

– Юлия, ты не должна выходить за этого старика, если не хочешь. Как только твоя семья такое допускает? Он же старше твоего отца!

– Он на пять лет младше отца, – последовал веселый ответ. – Дражайшая моя Зенобия, я хочу выйти за Антония! Я знаю его всю свою жизнь, и он мне по душе. Я польщена, что он выбрал меня.

– Но ты же его не любишь! – воскликнула Зенобия.

– А ты не любила царя Одената, когда выходила за него. И не мотай головой – да-да, не любила! Ты влюбилась в него уже после свадьбы, а теперь не можешь вспомнить то время, когда не любила его. Зенобия, будь благоразумной. Мне почти двадцать, и я очень хочу стать женой и матерью. А Антоний – человек добрый и хороший. Он нежен и щедр, и у нас с ним много общего. У меня с ним даже больше общего, чем с любым знакомым мне молодым мужчиной. Кроме того, муж и должен быть старше жены. Разве царь не старше тебя?

– Всего на десять лет, – ответила Зенобия. – О, Юлия, неужели на свете не существует молодого мужчины, которого бы ты предпочла? Например… Марк Александр Британий. Он намного моложе Антония Порция.

– Марк Александр? – Юлия вздрогнула и внимательно посмотрела на подругу. – Видишь ли, его сердце занято. Кроме того, он меня пугает.

– Его сердце уже кем-то занято? – удивилась Зенобия. – О, Юлия, расскажи! Я не слышала об этом никаких сплетен. Кто же она?

«Значит, она не знает, – подумала Юлия. – Неужели только мне об этом известно?»

– Видишь ли, Зенобия, я говорю не про женщину. Его торговое дело – вот его жена. Кроме этого, он ни о чем больше не думает.

– Вот как?… – удивилась Зенобия и почему-то испытала облегчение, узнав, что у Марка Александра не было возлюбленной.

Юлия же улыбнулась и сказала:

– Не беспокойся за меня, дорогая. Меня не принуждают к этому браку.

– Но я все равно думаю, что ты могла бы выбрать и получше… – пробормотала Зенобия.

Юлия вдруг засмеялась.

– Нет, не могла бы! – Она немного помолчала, словно спорила о чем-то сама с собой, затем добавила: – Но самое главное во всем этом, дорогая моя подруга… В общем, я знаю, что буду любима.

– Любима? – переспросила Зенобия, явно озадаченная словами подруги.

– Да, любима. Только после того, как я приняла его предложение, Антоний признался, что полюбил меня с самого моего детства, но не осмеливался сказать об этом. К тому же его беспокоила большая разница в возрасте…

– Но как же дети, Юлия? Сможешь ли ты их иметь?

– А это как пожелают боги…

– Нет-нет! Я имею в виду… ну… ты думаешь, он сможет?

– Сможет… что? – Щеки Юлии внезапно порозовели, и она потупилась.

– Так сможет? – допытывалась Зенобия.

– Думаю, что да, – кивнула Юлия. – Мой отец все еще может. Да и твой – тоже, если уж на то пошло. Мне говорили, возраст не помеха.

– Не помеха чему? – На пороге комнаты появился Марк Александр Британий.

Подруги захихикали, и Зенобия сказала:

– Ты слишком любопытен, Марк. Но входи же. Пожелай Юлии счастья, ведь она выходит замуж.

– В самом деле? – Марк с улыбкой подошел к Юлии и запечатлел поцелуй на ее покрасневшей щеке. – И кто же счастливчик, если мне будет позволено спросить?

Девушка еще гуще покраснела и пробормотала:

– Это я счастливица, Марк Александр. Я выхожу за Антония Порция.

– Нет, дорогая Юлия, я все-таки прав. Счастливец – Антоний Порций, – решительно заявил Марк. – Но пусть боги улыбаются вам обоим. Надеюсь, меня пригласят на свадьбу.

Юлия снова очаровательно покраснела и ответила:

– Конечно, ты будешь приглашен, Марк Александр. – Потом, повернувшись к Зенобии, она сказала: – Что ж, мне пора. Я и так уже сильно задержалась. А ведь хотела только поделиться своей новостью… – Она встала, Зенобия – тоже, подруги обнялись, и Юлия поспешно направилась к двери.

Зенобия посмотрела ей вслед, потом снова повернулась к Марку и сказала:

– Молю богов, чтобы она была счастлива. Но он настолько старше… А если у них все-таки родятся дети?… Ведь тогда ей придется нянчить и малышей, и своего престарелого супруга…

– Ты не считаешь, что муж должен быть старше жены, моя государыня?

– Старше – да, но не на тридцать два года! Отец Юлии – почти его ровесник.

– А что говорит сама Юлия?

– Говорит, что он любит ее и ей он тоже по душе.

– Значит, тебе не о чем тревожиться, моя царица.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату поспешно вошла Делиция, а следом за ней – Баб.

– Сюда идет Аль-Зена, – выпалила Делиция, – а с ней – царь. Она хочет посеять между вами смуту, поэтому сказала ему, что ты здесь наедине с Марком Александром.

– А какое это имеет значение? – пробурчала Зенобия.

Но Марк мгновенно все понял и кивнул Делиции, и та, уже шепотом, добавила:

– Мы с Баб все это время были тут с вами, моя царица.

– Представляете, Юлия Туллио выходит замуж за Антония Порция, – сообщила Зенобия.

Делиция со служанкой едва успели устроиться в уголке, как дверь снова распахнулась и в комнату ворвалась Аль-Зена. Следом за матерью вошел Оденат.

– Вот! – Аль-Зена указала длинным костлявым пальцем на Зенобию. – Говорила я тебе, сын мой? Разве не сказала, что так и есть? Это порочное создание находится тут наедине с другим мужчиной! Все в точности так, как я и подозревала все это время. Она тебе изменяет!

Баб вскочила со своего стула в углу и пронзительно закричала:

– Да как ты смеешь обвинять мою хозяйку в таком вероломстве? Это ты порочное создание!

– Действительно, Аль-Зена… – послышался насмешливый голос Делиции, и все повернулись в ее сторону. – Твоя навязчивая идея означает лишь одно: ты начала стареть – вот в чем беда.

Рот Аль-Зены раскрылся, и она замерла на несколько мгновений, а затем, повернувшись к сыну, заявила:

– Говорю тебе, они были одни! Моя служанка Ала сказала, что они остались одни, а она не посмеет мне солгать!

– Возможно, она все-таки не знала, что Баб и госпожа Делиция были в комнате с царицей, когда пришел я, – вмешался, наконец, Марк.

Мать Одената какое-то время молчала, обводя глазами комнату. Потом, уставившись на Делицию, процедила:

– Если ты и впрямь тут сидела, то скажи, о чем вы говорили.

– О предстоящем замужестве Юлии, – сладким голоском ответила Делиция. – Она скоро выходит замуж за Антония Порция.

– Я думаю, мама, на этом мы и закончим, – подытожил Оденат. – Ты совершила ошибку, и теперь должна принести извинения как моей жене, так и Марку Александру.

– Ни за что! – Лицо Аль-Зены исказилось от ярости, и она выскочила из комнаты.

– Я оставляю вас. Продолжай занятия, Зенобия, – сказал царь, – а мне надо вернуться на совет, откуда меня вытащили.

Он поклонился, повернулся и вышел из комнаты. На несколько секунд в комнате воцарилось тягостное молчание. Наконец Марк негромко спросил:

– Кто-нибудь объяснит мне, что тут произошло?

– Аль-Зена злится, потому что не ее назвали царицей Пальмиры, – со вздохом ответила Зенобия. – Злится и поэтому пытается устроить мне неприятности.

– Но она обвинила нас в том, что мы – любовники, государыня. Опасное обвинение – как для тебя, так и для меня.

– Ложь из уст ожесточившейся женщины подобна громкому птичьему крику.

– Не стоит недооценивать ее, Зенобия, – заметила Делиция. – Не подслушай я, как эта старая сука Ала с ликованием выкладывала ей свою новость, тебя бы и впрямь застали наедине с Марком Александром. И даже если бы царь поверил тебе, все равно в темных уголках его сознания затаились бы подозрения.

– Нет, Делиция, Оденат никогда не будет сомневаться во мне.

– Оденат всего лишь простой смертный.

– Послушай ее, деточка моя, – посоветовала Баб, повернувшись к Зенобии.

Та вздохнула и пробормотала:

– Ладно, Марк, давай приступим к сегодняшнему уроку. Приношу свои извинения за поведение Аль-Зены. Должно быть, все дело в ее возрасте.

Баб презрительно фыркнула и проворчала:

– Это все ее натура, а она у нее кислая, как лимон!

– Старуха-то правду говорит, – закивала Делиция.

Но Зенобия, уже не обращая внимания на женщин, вопросительно взглянула на Марка. Тот с трудом подавил улыбку и сказал:

– Итак, сегодня мы поговорим о твоей прославленной прародительнице Клеопатре, царице Египта.

Делиция и Баб повернулись к Марку и стали внимательно слушать захватывающую историю о женщине, когда-то правившей Египтом и пленившей сердца двух самых знаменитых римлян тех дней.

Зато Зенобия его не слушала – Марк не мог рассказать ей о Клеопатре ничего нового. Необоснованные обвинения Аль-Зены очень встревожили ее, но совсем не так, как можно было бы подумать. Зенобия неожиданно поймала себя на том, что смотрит на Марка Александра не как на друга, или римлянина, или своего учителя, а как на мужчину. Неужели его глаза всегда были такими голубыми, а ресницы – такими длинными и густыми? О боги, да ведь он красавец! Она тихонько вздохнула и потупилась. Ох, да что же с ней такое? Откуда вообще возникли такие мысли? Мысли глупые и совершенно неуместные…

Какое-то время Зенобия заставляла себя слушать рассказ Марка, а потом вдруг начала представлять, как он прижимает ее к своей широкой груди сильными руками и приближает губы к ее губам…

Негромко вскрикнув и залившись краской стыда, молодая царица вскочила и выбежала из комнаты.

– Бедняжка Зенобия… – с искренним сочувствием пробормотала Делиция. – Эта мерзкая Аль-Зена ужасно ее расстроила. Вот бы боги насмерть поразили старую ведьму своей молнией. Это была бы настоящая справедливость.

– Ага, – пробормотала Баб. – Я молюсь об этом каждую ночь.

Марк ничего не сказал. Ему не было известно, что заставило ее выскочить из комнаты, но только не мать Одената – в этом он не сомневался.

Ложь была не в характере Зенобии, поэтому этой же ночью, когда они с Оденатом, насытившись друг другом, лежали рядом, она негромко проговорила:

– Ала сегодня сказала Аль-Зене правду. Я оставалась наедине с Марком, но всего на несколько минут, мой Ястреб. Он пришел, когда у меня была Юлия, а когда она ушла, мы стояли и разговаривали. Мне даже в голову не пришло, что мы вели себя неосмотрительно. А потом вдруг прибежали Баб и Делиция и сказали, что вы с твоей матерью идете к нам. Женщины уговорили меня сделать вид, что они находились со мной все это время. Я сожалею, что послушалась их. Выходит, я солгала тебе, хотя совершенно этого не желала.

Оденат провел ладонью по шелковистым волосам Зенобии и улыбнулся в темноту. Он знал, что она какое-то время оставалась наедине с римлянином. Он уже давно приставил к жене своих шпионов. Разумеется, он вполне ей доверял и не сомневался в ее любви, но едкие замечания матери все же сделали свое дело… Как-то раз, проснувшись среди ночи, он вдруг в ужасе подумал, что может потерять Зенобию. И потом, после той кошмарной ночи, такие ночные пробуждения случались постоянно. Он знал, что нет никакого вреда от тех нескольких минут, что она проводила наедине с Марком. Знал, что римлянин относится к Зенобии с большим уважением и, возможно, некоторой долей любви – той любви, что испытывают к младшей сестре. То есть они были друзьями, вот и все. А ведь у Зенобии почти не было друзей, ибо не всякий осмелится дружить с царицей. Не следовало прерывать эту дружбу. И было бы глупо обращать внимание на злобные высказывания матери. Все это лишь бред старой ожесточившейся женщины.

– Спасибо, что рассказала мне, мой цветочек, – негромко отозвался Оденат. – Но я никогда не сомневался в том, что твои отношения с Марком Александром всего лишь дружба между учителем и учеником.

Зенобия с облегчением вздохнула, а Оденат снова улыбнулся сам себе. Он знал, что слова матери больше никогда не будут иметь власти над ним и не огорчат его. Они с Зенобией – одно целое. И так будет всегда.

– Ты останешься править городом, когда я уйду на войну с персами, – сказал он.

– Когда ты уйдешь?

– Через месяц. Царь Шапур опять угрожает Антиохии.

– Но при этом он каждый раз обходит Пальмиру по пути к побережью, – заметила Зенобия.

Оденат презрительно фыркнул.

– Обходит, потому что знает: я разобью его, мой цветочек, – но в конце концов так и случится, не сомневайся.

Зенобия рассмеялась.

– Похоже, ему наконец придется расстаться со своими мечтами.

– Да, конечно. Так вот, я пропущу свадьбу Антония Порция, но ты обязательно сходи, а потом подробно опишешь мне ее в письме.

– О, чуть не забыла!.. – радостно воскликнула Зенобия. – Приехал мой секретарь! Как раз сегодня!

– Кто такой?

– Дионисий Кассий Лонгин[6]6
  Дионисий Кассий Лонгин – греческий философ и ритор, неоплатоник III в.


[Закрыть]. Я говорила тебе, что послала за ним в Афины, где он преподавал риторику. Уж если мне придется править за тебя, пока ты воюешь с персами, то рядом со мной должен быть заслуживающий доверия человек. Мой человек. Не забывай, что я наблюдала, как проходят заседания совета, поэтому знаю, как сложно бывает с твоими советниками. Среди них нет ни одного, кто не ставил бы свои интересы выше интересов Пальмиры. У тебя, мой Ястреб, терпение христианина, а вот в себе я не уверена.

– Кстати о христианах… Остерегайся моего советника Публия. Он серьезно поссорился с христианским торговцем Павлом Квинтом и будет изображать оскорбленного моралиста, чтобы добиться своего.

– Хорошо, запомню, – ответила Зенобия. – Есть что-нибудь еще, о чем я должна знать?

– Только то, что я обожаю тебя, мой цветочек. Поверь, мне ужасно не хочется уезжать, не хочется с тобой расставаться. Ведь мы еще никогда не расставались…

– Возвращайся со щитом или на щите, – пошутила Зенобия, повторив то, что говорили женщины древней Спарты своим мужчинам.

– Тебе так хочется, чтобы я уехал?

– Ты уже много раз доказал, на что ты способен, мой Ястреб, но у меня такой возможности пока не было. Без тебя я буду править городом самостоятельно и наконец-то пойму, чего стою.

Оденат невольно поморщился.

– Ты, как всегда, убийственно откровенна.

– О, Ястреб!.. – Зенобия пожалела о своих словах. – Конечно, я буду скучать по тебе. Буду очень скучать. Но я хочу знать, на что способна.

– Да, понимаю, Зенобия. А сейчас засыпай, мой цветочек. Когда станешь правителем, будет не до отдыха.

Она заснула почти сразу же, а Оденат еще долго лежал без сна, нежно обнимал ее и наслаждаясь исходившим от нее ароматом гиацинтов. Он подозревал, что будет скучать по жене гораздо сильнее, чем она по нему, – ей просто некогда будет скучать, когда он уедет. Да, Зенобия займется совершенно новым для нее делом, и сейчас она ждала этого с нетерпением. По правде говоря, он сомневался, что она вообще будет по нему скучать. И Оденат вдруг на мгновение пожалел о том, что женился на такой умной и независимой женщине. Хотя, с другой стороны, он ведь уже тогда знал, какая она, но все-таки хотел ее. И сейчас хочет. Мир полон уступчивых женщин, но интересные женщины – большая редкость. И всякий раз, когда Зенобия уступала ему, он испытывал ощущение победы. С другими женщинами никогда не бывало так, как с ней. Молодой царь улыбнулся своим фантазиям и подумал: «Все очень просто. Я люблю ее, вот и все».

– Не надо прикрываться фальшивым благочестием, Публий Като!

– Моя царица неправильно меня поняла, – последовал елейный ответ.

– Я все поняла правильно, Публий Като.

– Император указал нам направление, которого следует придерживаться. Ты, царица, хочешь сказать, что он ошибается?

Все присутствующие громко ахнули.

– Будь осторожна, – одними губами произнес Лонгин.

Едва заметно кивнув, Зенобия проговорила:

– Император никогда не ошибается, Публий Като. Он преследует христиан в Риме – значит, в Риме они этого заслуживают. Но здесь, в Пальмире, наши немногочисленные христиане – честные граждане, повинующиеся нашим законам и выполняющие свой долг. Я подозреваю, что твое рвение в их преследовании проистекает из того факта, что ты должен весьма крупную сумму Павлу Квинту, торговцу, который по случайному совпадению является христианином.

– Товары, которые он мне продал, плохого качества!

– В таком случае это дело суда, не так ли, Публий Като?

– Суд состоялся вчера, государыня, – произнес секретарь Зенобии.

– Вот как? – Зенобия отлично знала, какой вердикт вынес суд, но хотела, чтобы об этом узнали остальные члены совета. – И каково же решение суда, Лонгин?

– Суд вынес решение в пользу Павла Квинта, государыня. Товары нельзя назвать низкокачественными, как утверждает Публий Като. Ему приказали заплатить за них Павлу Квинту.

– Понятно. – Зенобия бросила на советников взгляд, полный терпеливого снисхождения. – Есть тут кто-нибудь еще, считающий, что христиане представляют опасность для правительства или для этого города? Я выслушаю любого, кто захочет высказаться.

Воцарилось молчание – весьма красноречивое, – но тут Публий Като вдруг вскочил со своего места и направился к выходу.

– Совет еще не распущен! – ледяным голосом произнесла Зенобия.

– Я не собираюсь сидеть здесь и выслушивать оскорбления от женщины! – в гневе закричал Публий.

Едва заметно нахмурившись, Зенобия заявила:

– Если ты, Публий Като, выйдешь из этого помещения без моего дозволения, то будешь навсегда изгнан из совета. Я царица Пальмиры, и останусь царицей. – Она вдруг улыбнулась. – Ну же, Публий Като… Ты ведь много лет служил городу и не раз оказывал нам всем ценные услуги. Я могу понять твое желание отомстить, но что бы ни произошло между тобой и Павлом Квинтом, ты не должен приносить свою жажду мести на заседания нашего совета. Когда успокоишься, ты поймешь, что я права. А сейчас садись. Нам нужно обсудить еще множество вещей.

Двое советников встали и начали негромко, но настойчиво уговаривать Публия Като, однако тот, побагровев, отрицательно качал головой.

– Ты больше ничего не сможешь сделать, царица, – сказал Лонгин. – Этот человек просто невыносим.

– Лучше бы не наживать врагов… – пробормотала Зенобия.

– Вернется он на свое место или нет, он уже твой враг. Так что ничего не поделаешь. Но ты по крайней мере публично сделала попытку примирения. И если он настолько безрассуден, что уйдет, то будет выглядеть грубияном, каковым, собственно, и является. А ты сможешь назначить на его место кого-нибудь из своих людей.

– А если он вернется? Что тогда?

– Он попытается помешать всем вашим начинаниям, потому что мелочен, – ответил Лонгин. Затем глаза его чуть расширились, и он с ликованием в голосе добавил: – Боги услышали мои молитвы. Этот болван уходит.

Зенобия кивнула и, окинув взглядом всех присутствующих, проговорила:

– Я сокрушаюсь об уходе Публия Като, но если не ставить интересы Пальмиры превыше всего, то вообще невозможно служить интересам нашего города. – Царица немного помолчала с грустным видом, затем ее серые глаза снова вспыхнули и она сообщила: – С уходом Публия Като мы лишились кворума. Если я немедленно не назначу кого-нибудь на его место, нам придется разойтись. А ведь у нас еще столько дел… Так вот, чтобы не терять время попусту, предлагаю назначить на место, покинутое Публием Като, моего секретаря Кассия Лонгина. Хотя бы временно. Есть ли какие-нибудь возражения? Хотя Кассий отсутствовал несколько лет, по рождению он сын этого города, – добавила она с улыбкой.

– Не вижу никаких препятствий такому назначению, – произнес Марий Гракх, самый старший из членов совета. После короткой паузы все кивнули, и Марий заключил: – Значит, решено, моя царица. Добро пожаловать в совет, Дионисий Кассий Лонгин. Многие из твоего рода честно служили нашему городу. Я прекрасно помню твоего знаменитого деда.

Спустя несколько часов, после того как Зенобия распустила совет, Лонгин говорил своей госпоже:

– Я совсем не уверен, что ты не задумала все это с самого начала.

– Вообще-то я не ожидала, что Публий Като уйдет со своего поста, – ответила Зенобия. – Но я рада, что сумела назначить тебя на его место. Уверена, Оденат одобрит мой выбор.

– Но ты же меня совсем не знаешь… – заметил Лонгин.

Зенобия обратила на него взгляд своих серых глаз и едва заметно улыбнулась.

– Зато много о тебе слышала, Лонгин. Когда же мы впервые встретились, сразу поняла, что ты за человек. И я уверена, что будешь верен мне, а значит, и Пальмире.

– Но ты ведь знаешь, что я предпочитаю любовников-мужчин, – с плутоватой усмешкой заметил Лонгин.

Зенобия рассмеялась.

– А ты когда-нибудь занимался любовью с женщиной, а, Лонгин? Ладно, не отвечай. Дарую тебе право сохранять свою личную жизнь в тайне. – Глаза царицы лукаво сверкнули, и ее секретарь тоже засмеялся.

– Подозреваю, помогать тебе будет не так-то просто, моя госпожа, – сказал он, изображая беспокойство.

– Ах, Лонгин, о чем ты?… Ведь я всего лишь женщина, – ответила Зенобия с шутливым смирением. Секретарь насмешливо взглянул на нее, но она, не обращая на это внимания, продолжила: – Завтра будешь сопровождать меня на свадьбу Антония Порция. Будь здесь за час до рассвета.

– За час до рассвета? – со страдальческим выражением лица переспросил Лонгин. – Не думаю, что смогу в такое время устоять на ногах, государыня.

– Придется постараться, – сухо ответила Зенобия.

– Что ж, если так… – Лонгин пожал плечами. – Слушаюсь, государыня. Доброй вам ночи.

Зенобия негромко рассмеялась, налила себе красного вина и, опустившись в кресло, в задумчивости сделала глоток. Сегодня она столкнулась с великим испытанием и вроде бы справилась, причем неплохо. Как и сказал Лонгин, Публий Като в любом случае стал бы ее врагом. И ей удалось удалить его из совета и заменить человеком, который будет предан Пальмире. Вряд ли Оденат выразит по этому поводу неодобрение, когда вернется с войны.