Текст книги "Ярче солнца"

17. Старший

Экран темнеет. Последний вопрос Ориона повисает в воздухе, но во взгляде Эми только то, как я вынул ее из криокамеры.

– Эми? – нерешительно шепчу я.

Она проводит рукой по лицу. Глаза у нее красные.

– Эми?

– Неважно, – надтреснуто говорит она. – Что сделано, то сделано.

Ее слова выжигают меня изнутри. То, что сделано, сделано мной. И как бы я ни хотел, чтобы она видела меня так, как вижу ее я, чтобы хотела меня так, как хочу ее я, она никогда не сумеет забыть, как я вынул ее из камеры и сбежал. Неудивительно, что она не хочет перебраться ко мне на уровень хранителей.

Хочется врезать тому, кто заставил Эми это видеть. Кулаки сжимаются сами собой. Я, конечно, и теперь не зашибись какой герой, но разве обязательно было показывать ей, каким идиотом я был раньше!

– Кто тебе ее дал? – спрашиваю хмуро.

– Орион. – Ее голос звучит уже спокойно, ясные зеленые глаза смотрят мне в лицо.

– Что?

– Орион. Ну, почти. Он оставил мне вай-ком. А на нем была надпись, видишь? – Она подносит мне вай-ком. – Это из книги. Книга подсказала мне искать на картине, а там… это.

– Зачем он оставил тебе сообщения? Во что он играет?

Эми медлит, но потом протягивает мне карту памяти, которую я отсоединил от экрана. Нажимает пальцем на сканер, и запись начинает проигрываться. Голос Ориона рассказывает об аварийном плане, просит ее помощи, если ему не удастся и – не могу не заметить – если ей покажется, что я тоже провалюсь.

– Где ты ее взяла?

– Я же сказала. Орион оставил подсказки.

– И ты думаешь… если сыграть в его игру и найти подсказки, то… что?

– Не знаю, – отвечает Эми. – Но он все время говорит, что решение должен принять кто-то с Сол-Земли, и это наводит на мысли…

Вспоминаю, как первый корабельщик Мараи рассказывала мне о том, что Орион заставил их скрывать информацию о поломке двигателя и что вскоре Старейшина пытался его убить. Если в этих записях есть что-то о том открытии, из-за которого Старейшина хотел его смерти, может, мы найдем способ снова запустить «Годспид».

Не верится. Возможно, за этим дурацким поиском подсказок и сообщений скрывается решение проблемы двигателя! Если так, то…

– Нужно его разбудить, – говорю я.

Эми смотрит на меня так, будто я предложил снова устроить на корабле Сезон.

– Мы могли бы, – не отступаюсь, – его разбудить. Заставить рассказать, что он знает.

– Он не заслуживает того, чтобы проснуться. – Эми выплевывает эти слова со страстью, какой я от нее не ожидал.

– Но Эми…

– К тому же, – быстро добавляет она, – мы уже не сможем доверять ему, если разбудим. Думаю, – она стучит пальцем по вид-экрану, – ничего правдивей, чем это, мы от него теперь все равно не получим.

Покусываю нижнюю губу. Ей бы, конечно, не понравилось то, что я думаю об Орионе. А ведь он, возможно, был в чем-то прав. Не в том смысле прав, что начал убивать, не в этом. А в том, что пошел против Старейшины, узнал все, что от него скрывали, и поступил так, как посчитал нужным. Это было смело, и мне даже немного завидно.

Хорошо, что Эми не умеет читать мысли.

– В последнем видео не было подсказки. Скорее всего, ее нужно искать вот тут. – Она поднимает последнюю картину Харли и, перевернув, показывает мне рисунок кролика и надпись: «Следуй за мной в кроличью нору».

– Думаешь, он спрятал что-то в кроличьем питомнике? – спрашиваю я с сомнением. В конце концов, кролики даже и нор-то не роют, а делают гнезда – они ведь больше сол-земных кроликов, даже ближе к зайцам.

– Вроде того, – кивает она. – Или, может быть, он снова имеет в виду книгу.

А-а-а. Ясно. Я не идиот. Эми тоже не думает, что ключ в питомнике, она просто пытается отвлечь меня. Наверное, уже и книгу опре-делила.

Но если ей нужно побыть одной, это меньшее, что я могу ей дать, – пусть даже пропасть между нами ширится со скоростью потопа.

Смотрю, как Эми молча готовится к тому, чтобы выйти к людям из своего убежища. Она заворачивает волосы в длинный платок и скручивает в низкий узел. Прячет крест под одежду и берет куртку с капюшоном. Все это она проделывает такими быстрыми, отточенными движениями, как будто повторяла уже множество раз. Мне противно видеть, что скрываться вошло у нее в привычку. Но я ее не останавливаю.

Мы молчим до тех пор, пока не выходим на дорогу к Регистратеке.

– Уверена, что не хочешь, чтобы я пошел с тобой?

– Уверена, – отвечает Эми; не знаю, почему ее голос звучит так тихо – из-за нескольких слоев ткани или из-за того, что она пытается не показывать страх. Что бы она от меня ни скрывала, она намерена разбираться с этим сама.

Прибавив шагу, Эми направляется к Регистратеке, и мне остается лишь свернуть налево и идти в поля, хотя мы оба знаем, что следующая подсказка Ориона наверняка в книге. Вид у нее такой… смиренный: капюшон надвинут на голову, спина сгорблена, взгляд уперся в землю.

– Нет. – И через несколько шагов я уже рядом с ней. Беру ее за локоть.

– Нет?

– Я знаю, ты еще сердишься, – начинаю я.

– Да нет, я…

– Сердишься, и это ничего, я заслужил. А еще ты пытаешься показать, что ты сильная, что я тебе не нужен, но это не значит, что нам обязательно расходиться. Хватит упрямиться. Слушай. – Я делаю паузу и продолжаю тише: – И еще я знаю, что ты о чем-то мне не говоришь. Ничего, твои секреты – это твои секреты. Но если это что-то тебя пугает, я не позволю тебе бояться в одиночестве. Так что я пойду туда, куда пойдешь ты, и наоборот.

Эми открывает рот, чтобы возразить.

– Никаких возражений, – говорю я.

И в первый раз за целую вечность улыбка добирается до ее глаз.

Первым делом мы идем в питомник, хотя мне совершенно ясно: Эми считает, что ответы спрятаны в Регистратеке. С самого моего выступления мы не сказали ни слова, но примерно между полями с соей и арахисом молчание становится каким-то легким и дружелюбным. Не неловким, не странным – мы просто идем рядышком по тропинке.

Прямо перед поворотом на кроличье поле тропа сужается, мы оба одновременно шагаем к центру. Я случайно касаюсь ладонью ее руки, но тут же отдергиваю и на всякий случай опускаю руку в карман, чтобы быть уверенным, что это не повторится. Бросаю взгляд на Эми, проверяя, заметила ли она, и в тот же самый момент она поднимает глаза. Она улыбается, и я улыбаюсь тоже, она толкает меня плечом, я толкаю в ответ, и мы беззвучно смеемся.

А потом вдруг дорогу нам перебегает кролик.

– Странно, – говорю я. – Как это он умудрился сбежать?

– Забор сорвали. – Эми показывает рукой туда, где хлипкая проволочная сетка оторвана от столба и смята, так что сквозь дыру может спокойно пройти человек.

– Как ты думаешь, что-то случилось? – шепчет она.

Я не отвечаю. Нет нужды. Тело, лежащее посреди поля, и так достаточно красноречиво.

18. Эми

На кроличьем поле я впервые почувствовала ужас. Не страх, нет – страхов я и раньше в жизни натерпелась и на корабле, и на Земле. Но ужаса я не знала до того момента, как посмотрела в глаза девушке с фермы и поняла, что внутри у нее пустота.

Вот и сейчас, когда Старший переворачивает тело лицом вверх, я снова вижу в глазах этой девушки пустоту.

Падаю на колени рядом с ней. Старший подносит руку к шее – сообщает Доку и полицейским. Но уже поздно. Слишком поздно.

Внутри закипает отвращение, но разум все же отстраненно регистрирует подробности. Руки девушки широко раскинуты, на запястьях – темно-фиолетовые синяки. На шее – следы пальцев. Юбка задрана. Широко распахнутые глаза немигающе уставились в металлическое небо. У босой ноги копошится крупный кролик. Ноги испачканы в траве и земле, будто она бежала и падала. Я бережно натягиваю подол юбки на колени, расправляя так, что она почти скрывает грязь, а потом опускаю девушке веки.

– Кто мог такое сделать? – спрашивает Стар-ший.

«Мы можем делать что хотим», – сказал тогда Лютор.

Открываю рот, но слова застревают в горле. Пытаюсь вытолкнуть их силой, но в итоге издаю лишь почти беззвучный испуганный писк.

– Что случилось? – слышится голос бегущего по полю Дока. Кит, его помощница, следует за ним.

Док принимается осматривать тело. Я ему мешаю, конечно, но у меня нет сил подняться – в конце концов Кит берет меня за локоть и поднимает с земли. Отведя в сторону, поворачивает лицом к стене, прочь от зрелища смерти.

– Вот, – говорит она, протягивая мне что-то. Маленький зеленый пластырь.

– Нет, – на автомате отвечаю я. Лекарствам на этом корабле я не доверяю.

– Это поможет успокоиться, – не отступает Кит.

– Нет.

Снова поворачиваюсь к телу. Старший с Доком оба сидят на коленях рядом с девушкой и взволнованно переговариваются. Спорят.

– Старший! – звучит с дальнего края поля. К нам бежит корабельщица – высокая, стройная, с безукоризненной прической. Старший встает.

– Мараи, спасибо, что пришла.

– Ты приказал, – просто говорит она.

Все трое стоят над телом, не обращая на меня никакого внимания. Старший с Доком обсуждают вскрытие, а Мараи быстро набирает что-то на пленке, пальцы так и порхают. По команде Дока Кит убегает готовить палату для процедуры. Вскоре приходят еще люди – все как один в жестких темных костюмах, какие носят главные корабельщики. Они говорят с Мараи и Старшим, а потом отправляются выполнять поручения – один ловит сбежавших кроликов, другой чинит изгородь. Третий привозит электрическую тележку и грузит на нее тело убитой.

Все это время я стою в уголке и никак не могу отвести взгляд от лица девушки, от ее закрытых глаз. Мне вспоминается то, как она плакала и не могла понять почему.

Движения Старшего полны деловитой стремительности. Он моложе всех на корабле, даже я почти на год старше него, но стоит ему отдать приказ, и люди бегут выполнять. Хоть я никогда не сомневалась, что из Старшего выйдет идеальный командир «Годспида», мне еще не приходилось смотреть, как он руководит. По крайней мере, не в такой напряженной ситуации. И хотя это лишь доказывает, что он способен командовать кораблем, как я всегда и считала, но в то же время заставляет меня чувствовать себя еще более одинокой. Я не знаю его. Или, если точнее, я знаю только одну его сторону. Я знаю Старшего, который добр и предан, как щенок, но вот этого человека, раздающего взрослым приказы, которые тут же выполняются, я не знаю. Этот Старший никогда еще не был для меня таким чужим.

– Я постараюсь собрать как можно больше образцов ДНК во время вскрытия, – говорит Док, глядя, как двое корабельщиков кладут тело на тележку.

Мне хочется сказать: думаю, я знаю, кто это сделал.

– Как ты считаешь, мы сможем идентифицировать убийцу? – спрашивает Старший. – Я дам тебе доступ к базе данных биометрического сканера.

Док идет следом за тележкой.

– Возможно, под ногтями что-то есть. Если нет, полагаю, в данном случае осталась семенная жидкость. Возможно, понадобится пара дней, чтобы провести тесты и прогнать результат через все записи.

Мне хочется сказать: я говорила с ней только раз, но, кажется, знала ее лучше, чем любой из вас.

Когда Док уходит, Старший подзывает корабельщиков.

– Шелби, посмотри, есть ли у нас записи с камер наблюдения за тот период, когда на девушку могли напасть. Бак, пожалуйста, проверь, не был ли кто из здешних фермеров свидетелем того, что здесь произошло.

Открываю рот. Мне хочется сказать: я сейчас сломаюсь, кто-нибудь, держите меня, чтобы куски не рассыпались.

Но не издаю ни звука. Я чувствую, как на шее сжимаются руки, сдавливают горло. Сухо сглатываю. Его здесь нет. Уже нет. Он убил ее и ушел.

Снова пытаюсь заговорить. Я должна заговорить, обязана заговорить.

Но не могу.

Вместо этого я бросаюсь бежать.

Все тело возбужденно трепещет – я уже сто лет не бегала. Слишком сильно боялась, чтобы совершать ежедневные пробежки, но и сейчас бегу не так, как на тренировке. Я бегу так, как будто ветер, хлещущий по бокам, помешает мне развалиться на части.

Мимо изгороди, по тропинке, мимо соевых полей. Добравшись до главной дороги, соединяющей Регистратеку и Больницу, поворачиваю к первой. Не знаю почему. Казалось бы, я должна ненавидеть это место, ведь там я в прошлый раз видела Лютора. Но если я в чем-то и уверена на этом корабле, так это в том, что там дожидается подсказка Ориона, и если мне удастся ее найти, может быть, получится хоть что-то исправить.

Не сбавляя темпа, вбегаю в холл, проношусь мимо людей, сгрудившихся у стенных пленок, и спешу к залу художественной литературы. Толкаю дверь так сильно, что она отскакивает от стены, и останавливаюсь только у нужного мне стеллажа.

Стащив тяжелую книгу с полки, стараюсь отдышаться. На обложке вытиснена картинка – девочка, дерево и улыбающийся кот. Переплет потрескался от старости, картинка поблекла. С колотящимся сердцем несу книгу на стол в середине комнаты и, рухнув в кресло, с размаху опускаю ее на металлическую столешницу. При глухом шлепке обложки о металл мне прямо видится укоризненный взгляд Старшего. Он трясется над книгами, будто они сокровище – тут так и есть, наверное. Но вот у моего папы все книги были с загнутыми уголками и разваливались от частого чтения – и мне так нравится больше.

Открываю книгу и читаю на титульном листе:

Приключения Алисы в Стране чудес

Льюис Кэрролл

Коллекционное издание

Аннотации и критика © 2022

Я уже видела эту книгу. Не именно эту, но такую же. Она входила в обязательный список на курсах углубленного изучения литературы у меня в школе в Колорадо. Я собиралась туда ходить в следующем году.

Мы улетели, и я не успела закончить одиннадцатый класс.

В школе эти книги были совсем новыми. А теперь эта разваливается от старости, хоть и хранится в помещении со специальными условиями.

Захлопываю книгу, от нее поднимается маленькое облачко пыли. И от затхлого запаха старой бумаги и высохших чернил что-то внутри меня, то, что я так старалась удержать, ломается.

Роняю голову, прижимаясь лицом к лукавой улыбке Чеширского кота, и рыдания душат меня. Вспоминаю, как задыхалась раньше, с трубками в горле, как растаяла, поднялась из ледяной каши, и еще раз, когда Лютор сдавил мне шею рукой. А потом вспоминаю девушку из кроличьего питомника, которая тоже задохнулась. И, вспомнив, никак не могу вдохнуть – точно так же, как она не могла.

Она умерла в страхе и одиночестве. Я не мертва, но мне тоже одиноко и страшно.

19. Старший

– Вот ты где, – говорю я, открыв дверь.

Эми сидит посреди галереи на втором этаже Регистратеки, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Рядом открытая, но заброшенная лежит потрепанная толстая книжка. В зале изобразительного искусства царит бардак: с одной стороны навалены скульптуры и картины прошлого поколения художников, а с другой – стену подпирает куча холстов, в основном принадлежащих кисти Харли, но также и некоторых других художников. Искусство на «Годспиде» не особенно уважают, и хоть Орион попытался придать залу вид настоящей галереи, даже его самого больше занимали книги, чем картины.

– Как ты меня нашел? – спрашивает Эми, когда я приземляюсь на пол рядом.

Дергаю за вай-ком у нее на запястье.

– Вообще-то у них есть локаторы.

Она молча кивает и кладет голову мне на плечо. Длинные рыжие волосы струятся по моей руке.

– Жаль, что ты это видела.

– Жаль, что это случилось. Ты… – Эми не смотрит на меня. – Ты выяснил, кто это сделал?

– У нас есть несколько подозреваемых. Второй корабельщик Шелби сказала, что какой-то фермер вчера кричал в Регистратеке, мол, будет делать что хочет…

Исподтишка наблюдаю за ней. Шелби сказала, что этот фермер кричал на Эми. Она ничем себя не выдает, но я вижу в ее глазах тайну, которая так и рвется наружу.

– Почему ты убежала? – спрашиваю я тихо.

Мелькнуло коричневое пятно – только ее и видели. Мне не понравилось, что она бежит одна, но не мог же я бросить расследование на глазах у корабельщиков – нужно было сначала удостовериться, что у них есть все данные, чтобы найти убийцу. Ожидая возможности ускользнуть, я следил за ней по карте вай-комов.

– Решила не терять времени и начать искать подсказку, – отвечает она надтреснуто.

– Нашла что-нибудь? – Я делаю вид, будто не замечаю, что она плакала. Смерть этой девушки, кажется, расстроила ее сильнее, чем кого-либо на корабле.

Эми придвигает книгу ко мне. То, как спокойно она елозит книгой – книгой! с Сол-Земли! – по полу, заставляет меня поморщиться, но я молча подбираю ее. Читаю название и пролистываю несколько страниц.

– Почему ты думаешь, что подсказка тут?

– Алиса спускается за кроликом в кроличью нору, – отвечает она, открывая одну из первых глав. Кажется, ей трудно даже касаться меня, не то что смотреть в глаза. – Я думала, все сходится. Но, видимо, нет.

Смотрю на иллюстрацию к главе: девочка в пышном платье с любопытством заглядывает в нору под деревом.

– Почему ты пришла в галерею? – спрашиваю я, закрыв книгу и аккуратно положив ее рядом.

– Сюда никто не ходит, – говорит Эми тихо. – Я не хотела оставаться в зале литературы. Подумала, что тут меня никто не найдет.

Интересно, отношусь ли я к этому «никто».

Эми все теребит вай-ком на запястье, оставляя розовый след. Мне хочется протянуть руку и остановить ее, но вместо этого я принимаюсь вертеть в руках книгу. Я не могу понять Эми, но, может быть, если я пойму подсказку, то смогу вытянуть ее из этой мысленной раковины, в которой она захлопнулась.

– Хм.

Эми резко переключает внимание на меня.

– Что? Что «хм»?

Показываю ей заднюю обложку.

– «Другие произведения Льюиса Кэрролла, – читаю я вслух. – “Алиса в Зазеркалье”».

– И что? – Эми смотрит с любопытством.

– Первая подсказка была на обороте картины, так? – спрашиваю я. Эми жестом просит продолжать. – Ну, может, и вторая тоже.

– «Зазеркалье» – это книга, – говорит Эми. – А не картина.

Не отвечая, я вскакиваю и направляюсь к куче у стены. Харли столько всего нарисовал, а галерея настолько мала, что каждую картину повесить просто невозможно. Торопливо пролистываю холсты, точно зная, какой мне нужен.

– Есть одна, Харли нарисовал ее после того, как Кейли, его девушка, покончила с собой. Я помню, когда он закончил… Орион назвал ее «его шедевром». – Эми смотрит на меня с сомнением. – Что такое?

– Ты правда думаешь, он стал бы снова прятать подсказку в картине?

– Почему нет? – Пожимаю плечами, не отрываясь от холстов. – Он оставлял подсказки специально для тебя, но… он же почти тебя не знал. Может, увидев, как быстро ты сдружилась с Харли, он решил, что лучше всего связать подсказки с его картинами. – Эми не замечает горечи в моем голосе. Даже Орион видел, что Харли был ей ближе, чем я.

– Так и где эта картина? – спрашивает Эми.

– Не знаю. Раньше висела тут.

– Где? – Эми перебралась в центр зала, к единственной стене, на которой ничего не висит.

– Да как раз тут, – говорю я и, добравшись до конца первой стопки, приступаю ко второй. – Короче, Орион сказал Харли, что у всех хороших картин должно быть название. Харли не считал, что это обязательно, но Орион не отступил и назвал картину…

– «Зазеркалье», – говорит Эми.

– Ага. – Оборачиваюсь на нее. Она склонилась к табличке на пустой стене.

– «Зазеркалье», картина маслом. Художник: Харли, фермер, – читает она. Потом поворачивается ко мне. – Но где она? Крюк есть, картины нет.

– Тут ее тоже нет, – докладываю я, закончив со всей кипой.

– Видно, серьезная была вещь, только у нее одной есть табличка.

Эми права. Во всем зале беспорядок, только на этой стене все аккуратно. Наверно, она должна была быть в центре внимания, хоть теперь внимание привлекать и не к чему.

– Орион дает картине название, вешает в центре зала, не ленится заказать табличку… это просто обязана быть следующая подсказка. – Зеленые глаза вглядываются в мое лицо, будто пытаются разглядеть там картину Харли.

Я подхожу к Эми, окидывая взглядом пустую стену.

– Но где же сам холст?

20. Эми

– Кто мог его взять? – спрашиваю я. – Кто-то из близких Харли?

– У него было не так уж много друзей. Я… Барти, Виктрия.

– Кто-то из них?

Старший качает головой. Я его понимаю – Барти слишком серьезный, ему не пришло бы в голову красть картину, а Виктрия, хоть на нее это больше похоже, взяла бы портрет Ориона, а не Кейли, судя по эскизу в комнате.

– И Док не стал бы.

Фыркаю. Нет, Док не стал бы.

– Если только…

– Что?

– Родители Харли могли…

Меня это почему-то удивляет. Я как-то даже не задумывалась, что Харли появился на свет у каких-то людей, в семье. Он просто… был. И хоть я в курсе, что жителей Больницы специально отделяли от остальных фермеров, мне ни разу не приходило в голову, что у Харли есть на свете что-то, кроме Больницы и звезд.

– Пойдем, – говорит Старший. – Проверим.

За все время на «Годспиде» я, кажется, никогда не проходила корабль из конца в конец. Пробегала десятки раз – пока не выдохся фидус, – но вот пешком не проходила ни разу.

Мы отправляемся той же дорогой, как шли в поля, но на развилке сворачиваем влево, а не идем вперед. Бросаю взгляд в ту сторону – изгородь уже починили, все снова выглядит мирно и спокойно. Несколько кроликов лениво прыгают в траве, нюхая землю в том месте, что всего пару часов назад лежала их мертвая хозяйка.

– Расскажи мне о картине, – прошу я, отчаянно пытаясь стереть всплывший перед глазами образ убитой девушки.

– Картина офигительная, – начинает Стар-ший. – Но не знаю… немножко странная, наверное. Обычно Харли рисует с натуры, а там… другое. Там нарисована Кейли перед самой смертью.

В принципе нет ничего удивительного в том, что смерть Кейли заставила его нарисовать странную картину – в конце концов, второе и последнее сюрреалистическое полотно он посвятил смерти собственной.

– Ее самоубийство… Это было неожиданно. Из всех нас, наверное, я скорее подумал бы, что это будет Харли…

– Ты думал, что Харли покончит с собой? – спрашиваю я.

– Он пытался. Один раз до Кейли. Два раза после. Три… – исправляется он.

Забыл третью попытку, которая оказалась удачной.

– Сразу после ее смерти, – продолжает Стар-ший, – Харли начал эту картину. В смысле, вот прямо сразу после – взялся за холст в тот же день, как мы нашли ее тело, рисовал всю ночь. В конце концов Доку пришлось усыпить его пластырем. Только когда он уснул, я смог вынуть кисть у него из рук. Он сжимал ее так сильно, что на пальцах остались следы.

Голос Старшего кажется таким далеким. Крошечные пушистые желтые цыплята пищат, когда мы проходим мимо. Прямо над нашими головами ярко светит солнечная лампа, зарывая наши тени в пыль у ног. Перед нами раскинулся Город: уже видно копошащихся людей, но еще нельзя разобрать лиц, а Регистратека с Больницей остались настолько далеко позади, что я не чув-ствую взглядов. Опустив капюшон и развязав волосы, наслаждаюсь прохладным воздухом на коже.

Здесь, на этом клочке корабля, где нет никого, только Старший, мне не страшно.

Он бредет по тропе, опустив глаза. На лице его застыло беспокойство. Мне знакомо это – когда молчание и тайны выедают тебя изнутри.

Касаюсь его локтя, и он в изумлении замирает.

– Расскажи мне, как она умерла.