Текст книги "Дети вселенной. Как оставаться человечным в расколотом мире"

Религиозный человек должен понимать, что люди различаются, что они уникальны. На самом деле, каждый человек приходит к Богу своим собственным путем, своим собственным уникальным путем. Никто до него не приходил к Богу тем же самым путем, в точности тем же самым путем, и никто в будущем никогда не придет к Богу тем же самым путем.

И это одно из тех бедствий, которые постигли человечество. Христиане продолжают осуждать индусов, индусы продолжают осуждать христиан, мусульмане продолжают осуждать еще кого-то. Каждый осуждает всех прочих: «Вы не правы». По сути дела, все они защищаются; глубоко внутри они чувствуют: «Возможно, мы неправы».

Конечно, джайны – это столь незначительное меньшинство, что глубокая защита здесь естественна. В мире миллионы христиан, почти половина мира – христиане. Джайнов всего триста тысяч. Естественная, очевидная логика: «Как столько людей могут быть неправы? Должно быть, неправы мы». Поэтому они становятся очень агрессивными.

Если вы встречаете джайнского монаха, он более агрессивен, чем кто бы то ни был. Конечно, он верит в ненасилие, поэтому он ненасильственно агрессивен! Но я заглядывал в священные писания джайнов: они неистово критикуют всех по той простой причине, что их самих очень мало и им приходится защищаться. Внутри они трепещут: «Как мы можем быть правы? Не может быть, чтобы мы были правы, – нас так мало. Если бы мы были правы, мы одержали бы верх над всеми. А христиан так много, мусульман так много, буддистов так много – должно быть, они правы». Но они не могут этого допустить и поэтому говорят: «Уничтожим их всех». Если вы больше ничего не можете поделать, тогда, естественно, вы можете осудить их в собственных писаниях.

Либо человек начинает чувствовать: «Я неправ», либо он стремится заставить другого чувствовать себя неправым. И то и другое совершенно излишне. Не нужно чувствовать себя неправыми; не нужно заставлять других чувствовать себя неправыми. Позвольте индивидуальности каждого человека расцветать своим способом. Розы – это розы, ноготки – это ноготки, лотосы – это лотосы. Не нужно сравнивать и не нужно говорить: «Ты неправ».

Просто смотрите внутрь. Если вы чувствуете себя хорошо, если вы чувствуете, что внутри вас возникает ощущение благополучия, вы – на правильном пути. Если вы чувствуете, что ваше страдание исчезает, если вы чувствуете, что тревога покидает вас, если вы чувствуете, что ваша тоска испаряется, у вас правильный курс. Не беспокойтесь больше ни о ком; это не ваше дело.

Второй вопрос:

Ошо,

Если другой человек, который уже реализовал собственное «Я», придет к тебе, сможешь ли ты распознать его, просто посмотрев на него? Я бы хотел с тобой встретиться, если ты мне позволишь.

Не стоит беспокоиться. Я могу распознать тебя, даже не видя тебя, – ты не реализовался. Мне не нужно на тебя смотреть. Твой вопрос – это не вопрос человека, который знает. Само желание быть признанным в качестве реализованного человека есть достаточное доказательство того, что это еще не случилось. Если это случилось, то кому какое дело, кого это беспокоит? Это не важно, совсем не важно.

Несколько дней назад я читал о Бабе Франклине Джоне. Он пишет, что поехал к Сатья Саи Бабе и ждал там в толпе, чтобы посмотреть, сможет ли Сатья Саи Баба распознать его как воплощение Бога, или нет. Если он распознает во Франклине Джоне воплощение Бога, подойдет к нему и скажет ему об этом, то тогда Франклин Джон будет знать, что сам Саи Баба тоже является воплощением Бога. Но он так и не взглянул на него, поэтому Франклин Джон говорит, что тот ничего не знает. Он ждал, что его признают, – детское желание получить сертификат, получить поощрение со стороны авторитетного лица.

Когда я окончил университет, было открыто вакантное место профессора философии. Я подал на него заявление. Министр образования вызвал меня на собеседование, и вы можете себе представить, что это было за собеседование. Мы немедленно с ним сцепились. Не он проводил собеседование со мной, а я проводил собеседование с ним! В конце концов он сказал:

– В чем дело? Вы пришли сюда, чтобы получить назначение на этот пост или проводить со мной собеседование?

– Это не имеет значения, – ответил я, – это второстепенный вопрос. Мы можем решить это позднее. Сначала существенные вещи!

Но он сказал:

– У меня есть другие дела. А вы сделайте только одно. Представьте мне одну вашу письменную характеристику, это все. Я понял, что вы обладаете требуемой квалификацией и можете быть назначены. Я готов вас назначить, так как не могу с вами спорить. Только представьте мне одну вашу характеристику – это совершенно необходимо, – и я подпишу приказ о назначении.

Я ответил:

– Это очень трудно, потому что я до сих пор не нашел человека, от которого я бы хотел получить характеристику!

– Что вы имеете в виду? – спросил он. – Вы можете попросить об этом своего ректора?

– Нет, не могу, – ответил я. – Даже если ректор сам попросит меня дать ему характеристику, я не смогу – у него вообще нет характера! Как же я могу просить у него характеристику для себя?

– Это очень сложно! Вы можете найти кого-нибудь еще? – спросил он.

Я ответил:

– Я не могу найти никого! Предложите мне кого-нибудь. Например, вы министр образования, но я не могу принять характеристику от вас!

Он спросил:

– Почему?

– Я сейчас наблюдал за вами. У вас совершенно нет понимания! Назначить такого человека, как я, человека, который абсолютно антифилософичен, который вообще против философии, на вакантную должность профессора философии… разве нужны еще какие-то доказательства того, что вы совершенно невежественны? Я бы себя на этот пост не назначил!

– С вами очень трудно! – произнес он.

Но я ему понравился – он проникся ко мне симпатией. Он сказал:

– Придумайте что-нибудь. Принесите любую характеристику. Я хочу, чтобы вы остались в университете.

Тогда я сказал:

– Я могу сделать только одно: я могу написать ее сам, потому что это единственная характеристика, которую я приму!

Он сказал:

– Согласен, – ведь никто не заглядывает в служебный архив.

Она, наверное, все еще в архиве, моя собственная характеристика! «Настоящим я подтверждаю: у этого человека замечательный характер!»

Ты говоришь: «Если другой человек, который уже реализовал свое собственное „Я“…» Какое «Я»? Когда ты реализуешься, нет никакого «Я». «Я» существует только для нереализовавшегося человека; для реализовавшегося «Я» исчезает. Существует чистая пустота, просто Ничто – ни «Я», ни тени «Я», ни «Я-естьности». Поэтому, какое «Я»? «Я» – это просто религиозное название для той же самой игры, которая называется «эго». Это то же самое, нет никаких отличий.

«Я» означает «я отделен от целого». А реализовавшийся человек знает, что он не отделен от целого. У него не может быть «Я», у него может быть только «не-Я». Анатта, как называет его Будда, – «не-Я».

Это очень парадоксальное явление. Осознать, кто ты есть, – значит осознать, что тебя нет! Если ты хочешь быть, никогда не пытайся реализоваться, потому что в самом процессе реализации эго исчезает. А «Я» – это лишь другое название для эго. Нет такой вещи как «самореализация», «реализация своего „Я“». Да, реализация существует, но реализация абсолютно ясно тебе показывает то, что «Я», прежде всего, никогда не существовало, что его нет, его никогда не было.

И для кого ты ищешь признания? Как я это вижу, каждый есть «не-Я», знает он об этом или нет. Да, если он знает, что «Я» не существует, я немедленно увижу, что он знает. Его скромности, его простоты, его спонтанности, его осознанности будет достаточно. Его глаза будут совершенно пустыми, потому что только в пустоте есть ясность. Он будет никем, ничем. Конечно, с моей точки зрения, каждый есть «не-Я», но вы можете не осознавать этого. Если вы этого не осознаете, то в реальности ничего не изменяется – вы по-прежнему остаетесь «не-Я», но продолжаете жить в мире снов своего «Я». И величайший сон в этом мире снов – это сон о самореализации.

Ты спрашиваешь: «Если другой человек, который уже реализовал свое собственное „Я“, придет к тебе…» Для чего ему приходить ко мне? У него все еще остается что-то, что нужно реализовать? «…Сможешь ли ты распознать его, просто посмотрев на него?» Конечно, но это не вопрос признания. Я увижу, что он знает, но я ничего не скажу.

Однажды встретились Кабир и Фарид – два просветленных мастера. Два дня, сорок восемь часов, они провели вместе в молчании. Ни один из них не произнес ни слова. Ничего не было сказано, ничего не было услышано. Они обняли друг друга, они поцеловались, они рассмеялись, а затем разошлись.

Ученики были очень разочарованы – ученики обоих мастеров, – потому что их было тысячи, и все они пришли, чтобы увидеть великую встречу двух реализовавшихся людей, но ничего не произошло! Чего от них можно ожидать? Когда встречаются два нуля, что может произойти? Получается один нуль! Два нуля – это не два нуля. Когда они сближаются, получается один нуль.

Когда они разошлись, ученики спросили Кабира:

– Что с тобой случилось? Ты все время говоришь с нами и мучаешь нас каждый день, но тут – ты на сорок восемь часов вдруг сошел с ума или что? А мы всё ждали и ждали, когда же будет что-то сказано!

Кабир ответил им:

– С вами я говорю, поскольку язык – это единственное, что вы можете понять. Но этот человек, Фарид, умеет понимать безмолвие. Мне не нужно говорить ни единого слова. Если я заговорю, это будет лишь доказательством моего невежества.

Ученики Фарида спросили мастера:

– Что с тобой случилось? – а Фарид пел такие прекрасные песни. – Что с тобой случилось? Ты мог, по крайней мере, спеть одну из своих прекрасных песен, но ты не произнес ни единого слова! И над чем вы смеялись? Ведь не было рассказано ни одной шутки!

Фарид сказал:

– Мы смеялись над вами – над тем, что так много дураков ждут чего-то, но ничего не происходит! Как только я увидел его, а он увидел меня, все стало ясно. Он знает, я знаю, и мы знаем одно и то же! Тогда зачем говорить?

Похожая история произошла с Лао-цзы. Один человек спросил Лао-цзы:

– Можно ли мне сопровождать вас, когда вы выходите на утреннюю прогулку?

Лао-цзы сказал:

– Да, но с одним условием: никаких разговоров.

Человек согласился. В течение часа они гуляли в горах, и человек этот был в сильном затруднении. Он сдерживался, и сдерживался, и сдерживался. Затем, наконец, начало всходить солнце. Долина была так прекрасна в лучах восходящего солнца, что он забыл, что не должен ничего говорить; кроме того, ему показалось, что это вовсе и не разговор, он просто произнес:

– Какой прекрасный рассвет!

И Лао-цзы сказал:

– Хватит! Никогда больше не ходи со мной – ты слишком много болтаешь!

Человек удивился:

– Что? За целый час я сказал лишь: «Какой прекрасный рассвет!» – и вы говорите мне: «Ты слишком много болтаешь!».

Лао-цзы ответил:

– Да, ты болтаешь слишком много и без нужды: у меня есть глаза, я тоже вижу прекрасный рассвет. Какой смысл это повторять? Ты думаешь, я слепой, ты думаешь, я невосприимчивый? Зачем сообщать мне об этом? Я знаю, что он прекрасен, – какой смысл говорить об этом?

Он больше никогда не позволял этому человеку себя сопровождать. Он сказал:

– Нет, это невозможно. Ты оказался слишком глупым.

Если кто-то, достигший понимания того, что его нет, придет ко мне, я немедленно это увижу. Но приходить нет необходимости – возможна лишь случайная встреча.

Фарид и Кабир встретились случайно. Фарид путешествовал, и хижина Кабира оказалась у него на пути. Ученики сказали:

– Здесь живет Кабир, и было бы прекрасно, если бы вы несколько дней побыли вместе. Мы тоже могли бы насладиться тем, что вы вместе.

Он сказал:

– Хорошо.

И ученики Кабира сказали:

– Ты знаешь, что сейчас мимо проходит Фарид? Как было бы здорово, если бы мы могли пригласить его на несколько дней и в одной хижине смогли бы жить два просветленных человека.

Кабир сказал:

– Хорошо.

Это было совпадением.

При жизни Будды и Махавиры много раз случалось, что они находились в одном и том же городе, и по меньшей мере один раз они находились в одном и том же караван-сарае; Махавира занимал одну часть караван-сарая, а Будда занимал другую. И, тем не менее, они не встретились – не было необходимости.

Однажды я был в Бомбее, и Джидду Кришнамурти тоже был там. Кто-то сказал ему, что я в Бомбее. Он сказал:

– Хорошо.

Люди, его ученики, убеждали его, что хорошо было бы встретиться. И мои люди тоже прибежали ко мне и сказали:

– Здесь Джидду Кришнамурти – для нас это редчайшая возможность. Будет здорово, если вы встретитесь.

Я сказал:

– Отлично, но кто к кому пойдет? Я никуда не хожу. Если Кришнамурти придет, то добро пожаловать!

Кришнамурти сказал то же самое:

– Я никуда не хожу. Если Раджниш придет, то добро пожаловать!

На этом дело закончилось, закончилось навсегда. Не было необходимости.

Я сказал людям:

– Что мы будем делать? Мы будем сидеть, просто растрачивая свое время!

Несомненно одно: ты еще не достиг. Это я могу сказать, не видя тебя.

Этот саньясин задал также еще один вопрос, доказывающий мои слова: «Ошо, можешь ли ты входить в самадхи когда угодно и оставаться в нем сколь угодно долго?»

Человек входит в самадхи только один раз и уже никогда из него не выходит. Из него нельзя выйти. Выхода нет, есть только вход. Я вошел в самадхи. Теперь, где бы я ни был, что бы я ни делал, все происходит в самадхи. Теперь нет возможности из него выйти. Самадхи – это не состояние, не настроение, в которое вы входите, а затем можете из него выйти. Самадхи – это само ваше существо. Куда я могу выйти из своего существа? Это сама моя сущность. Куда я могу выйти из своей сущности? Я есть это!

Ты в полном непонимании. Ты, должно быть, изучал священные писания – похоже, ты являешься классическим типом индуистского саньясина. Возможно, ты изучал, возможно, ты читал, возможно, ты слушал великих ученых, пандитов, но ты еще не пробовал этого вина – пока нет.

На сегодня достаточно.

Глава 5
Бог никогда не повторяется

Избегай шумных и воинственных людей, они досаждают духу.

Если ты сравниваешь себя с другими, ты можешь преисполниться тщеславия или огорчиться, так как всегда найдутся люди, менее или более великие, чем ты сам.

Наслаждайся своими достижениями, равно как и своими замыслами.

Не теряй интереса к своему ремеслу, каким бы скромным оно ни было; это твое подлинное достояние в переменчивых случайностях времени.

Проявляй осмотрительность в своих коммерческих делах, потому что мир полон обмана. Но пусть это не затмевает для тебя существующую в нем добродетель; многие люди стремятся к высоким идеалам, и жизнь повсюду полна доблести.

Дело происходит в поезде, направляющемся к побережью. Сгорбившись на своем сиденье, Мечислав каждые несколько минут вздыхает и восклицает: «Ох! Ох!» Сидящий рядом с ним Форбс слышит его стоны, но не вмешивается, думая, что парень переживает какую-то большую личную трагедию.

Весь следующий день он продолжает причитать: «Ох! Ох!» То же самое продолжается и на следующий день.

В конце концов Форбс наклоняется к нему и шепчет:

– Случилось что-нибудь серьезное?

– Ох, да! – говорит поляк. – Вот уже три дня я еду не в том поезде.

Человечество находится в точно такой же ситуации: каждый, почти каждый, едет не в том поезде; поэтому в мире так много страдания. Страдание просто указывает на то, что вы не там, где должны быть, что вы не следуете своему предназначению, что вы не позволяете расцвести своему потенциалу, что вас сбили с пути, отвлекли другие люди. Быть может, эти другие и не собирались сделать вам ничего дурного, но они были бессознательными людьми, точно такими же, как и вы.

Каждый родитель отвлекает ребенка от его сущности, сбивает его с пути. Каждый учитель, каждый священник постоянно это делает. Никто не уважает индивидуальность. Они уже решили, что правильно и что неправильно, причем для всех!

Каждая индивидуальность – это уникальное явление. Поэтому никакой закон, никакая мораль не могут быть пригодными для всех. Конечно, мы должны договориться по самым необходимым пунктам, просто чтобы существовать вместе, но эти самые необходимые соглашения должны касаться несущественного.

Это основное послание Дезидерат. Слово «дезидераты» означает «основы», «существенное». В том, что касается существенного, вообще не должно быть компромисса ни с кем, даже с Богом, потому что вы ничего не знаете о Боге. Священники продолжают говорить от имени какого-то Бога, которого никто не знает. Священники, хитрые священники притворяются, что их голос – это голос Бога.

Одно из древнейших священных писаний в мире – это индуистское писание Риг Веда. На девяносто девять процентов это полная чушь, причем не просто чушь – она не религиозна, это даже не религиозная чушь! Все молитвы в Риг Веде – это молитвы о несущественном. Люди просят денег – у Бога! – просят власти, престижа, больше коров, больше лошадей, больше земли; и не только этого, но еще и смерти для врагов, и процветания для друзей. И эти писания индусы почитают как религиозные.

Религия означает, что человек пытается выйти за пределы мирского – иначе она теряет все свое значение. Но Риг Веда полна мирского. Это действительно чудо, что изредка вам попадается утверждение, которое можно назвать значительным, которое касается существенного, а не второстепенного.

И так обстоит дело не только с индусами: так обстоит дело с буддистами, джайнами, христианами, иудеями, мусульманами, почти со всеми организованными религиями. Они все сбились с пути, и когда я говорю, что они все сбились с пути, я имею в виду, что они увязли в несущественном.

В буддийских священных писаниях имеется тридцать три тысячи правил; если вы не следуете этим тридцати трем тысячам правилам поведения, вы никогда не сможете стать буддой. Эти правила невозможно даже запомнить! Просто подумайте о тридцати трех тысячах правил, которым нужно следовать, и вы отбросите саму идею, само желание быть буддой – это сведет вас с ума. Если следовать всем этим правилам… а следовать им может только сумасшедший. Не может быть тридцати трех тысяч правил о существенном, они о самом несущественном: какой отрезок дороги вы должны видеть, когда идете, – только четыре фута, не более, даже не четыре фута и шесть дюймов! Если вы выйдете за пределы четырех футов, то вы согрешите. Ну что это за ерунда, и какое отношение она имеет к религии? У вас должно быть только три предмета одежды, у вас не может быть четырех – только три, и вы должны очень строго этого придерживаться. Вы должны просить милостыню определенным образом, у определенных людей, никак иначе. Вы должны есть только в определенное время; если вы снова чувствуете голод, вы не должны есть, вам придется оставаться голодными.

Буддийский монах должен есть только один раз в день. Джайнский монах ночью не должен даже пить. Джайнский монах не должен даже мочиться там, где земля влажная, джайнский монах не должен мочиться в воду. Вот почему джайнские монахи не могут пользоваться современными туалетами! Такие глупости, но они распространялись во имя религии, а когда что-либо принимает религиозный оттенок, оно начинает казаться людям важным.

Характеру придавалось очень большое значение; на самом же деле характер – это второстепенное явление. В действительности, значение имеет не характер, а сознание, но сознание существует внутри, оно недоступно для наблюдения другими людьми; другие могут наблюдать только ваш характер. За вас всегда решают другие, и они выносят решения относительно того, что они видят, они выносят решения относительно вашего поведения. Разумеется, человек способен вести себя определенным образом, он может всячески изменять свой внешний образ, но это совершенно не изменит его сознания.

Я видел джайнских монахов, которые следуют всевозможным правилам, предписанным священными писаниями, и для которых самой важной ценностью является ненасилие. Но они не ненасильственные люди, они агрессивны. Конечно, их агрессия принимает другую форму – ей приходится. Она не может быть выражена обычным образом, поскольку обычный способ для них недопустим. Они очень любят спорить, вся их агрессия находит выход в спорах. Теперь спор стал видом сражения – не с телом, но с умом. По-настоящему ненасильственный человек не увлекается спором.

И джайнские священные писания полны мелочных аргументов. На самом деле, никто другой не уделял столько внимания незначительным деталям, как джайны. Это должно было случиться, потому что все их насилие превратилось в ментальное явление, стало извращением. Они не могут уничтожить даже муравья, но могут уничтожить великий аргумент – они обожают убивать.

В Индии джайны, все джайны стали торговцами. Почему это произошло? Это произошло из-за идеи ненасилия. Казалось бы, какая тут связь, но если вы посмотрите на это глубже… Джайнские правила гласят, что вы не должны рубить деревья, что вы не должны выкорчевывать деревья, потому что в деревьях есть жизнь. Это так, но тогда вы не должны возделывать землю, вы не можете быть фермером. Таким образом, это измерение для джайнов закрыто, они не могут быть фермерами, земледельцами, садоводами. Даже сорвать лист – это насилие.

Конечно, они не могут быть воинами, они не могут выйти на поле сражения. Все их тиртханкары, двадцать четыре мастера, родились в касте воинов, они все были кшатриями, самураями. Но все их последователи стали торговцами по той простой причине, что они не могут быть солдатами, не могут быть фермерами, а чтобы быть брамином, человек должен родиться брамином. Вы не можете им стать; даже если вы хотите им стать, брамины этого не допустят, так что эта дверь закрыта. И конечно, кто захочет быть шудрой – неприкасаемым? Кто захочет пасть так низко?

Поэтому единственный возможный выход был в том, чтобы стать торговцем. Так все джайны стали торговцами, и все их насилие сконцентрировалось на эксплуатации; поэтому они самые богатые люди в Индии. Их насилие незаметным образом изменилось, оно приняло очень тонкую форму – сосать кровь народа, эксплуатировать, угнетать. Их целью стали деньги, посредством денег они достигли могущества. Они не могут стать могущественными непосредственно, потому что не могут бороться за власть, но, действуя чужими руками и пользуясь тем, что у них много денег, они могут приобрести все. Они могут купить браминов, они могут купить шудр, они могут купить воинов – они могут купить всех! Их сознание не изменилось, они такие же насильственные, как и все остальные. Конечно, их насилие приняло очень странную форму.

Замечали ли вы тот факт, что охотники, чья профессия предполагает насилие, очень добрые, очень дружелюбные люди – по той простой причине, что их насилие высвобождается во время охоты.

Психологи заметили, что дровосеки – очень ненасильственные люди, очень мирные, потому что все насилие высвобождается из их организмов во время рубки леса. Их профессия – рубить деревья, колоть дрова – такова, что все их желание рубить и резать исчезает. Они достаточно нарубились, достаточно накололись, теперь они совершенно этим не интересуются. Это очень любящие, добрые люди.

Наш мир – это странный мир, и самое странное в нем то, что мы по-прежнему пытаемся изменить внутреннее, меняя внешнее, – а это невозможно по самой природе вещей. Вы можете изменить внешнее, меняя внутреннее, но не наоборот. Но общество не видит внутреннего, общество видит только внешнее. Поэтому общество придает большое значение внешнему и делает каждого расщепленной личностью, делает каждого в некотором отношении шизофреником. Снаружи вы один человек, внутри вы совершенно другой – не просто отличающийся, но диаметрально противоположный.

Вы можете понаблюдать за людьми извне и решить, каково их внутреннее существо. Вы можете делать выводы с большей или меньшей уверенностью и вряд ли ошибетесь: как бы эти люди ни выглядели на поверхности, внутри своего существа они, скорее всего, являются полной противоположностью этого. Так называемые брахмачарины, люди, соблюдающие обет безбрачия, непрерывно думают о сексе – и ни о чем больше. Это закономерно, это естественно, потому что их безбрачие возникло не из медитации. Они навязали его себе, искусственно культивировали, оно не стало для них чем-то естественным; поэтому они всегда боятся женщин. Джайнские монахи, буддийские монахи, индуистские саньясины – все они боятся женщин. Только от одного вида женщины в них возникает сильнейшая дрожь; отсюда буддистское правило: «Не смотри дальше, чем на четыре фута».

Махатма Ганди писал об одном случае, который произошел у него в ашраме. Он читал «Рамаяну», историю Рамы, и в этой истории Рамы ему встретилось место, которое его слегка озадачило. Это эпизод, где Рама со своей женой Ситой и братом Лакшманой ушли в лес; их отец изгнал их на четырнадцать лет. Рама шел первым, позади него шла его жена Сита, а позади Ситы – Лакшмана.

Так они скитались в лесу несколько лет. Затем Сита была украдена Раваной. Когда Равана уносил ее прочь, она решила оставить какие-нибудь метки, чтобы Рама смог понять, где ее схватили, и по дороге она, незаметно для Раваны, бросала одно за другим свои украшения. Она была королевой, и у нее было множество украшений, поэтому она бросала их всю дорогу – разумеется, это были хорошие метки.

Рама нашел эти украшения, но он был так расстроен, его глаза были полны слез… он почти сходил с ума. Он спрашивал у деревьев: «Деревья, скажите мне, пожалуйста, где моя Сита?» Он смотрел на украшения, но не мог их узнать.

Он спросил Лакшману, своего младшего брата: «Ты узнаешь эти украшения? Принадлежат ли они Сите? Если они принадлежат Сите, тогда это та дорога, по которой ее увели, и мы должны следовать по ней».

Лакшмана сказал: «Я могу узнать только те украшения, которые она носила на ногах, потому что я видел только их».

Махатма Ганди был очень озадачен: «В течение нескольких лет они жили вместе, скитались в лесу, и Лакшмана не видел других украшений – на ее руках, на шее или других частях тела. Он видел только украшения на ее ногах. Почему?»

Виноба Бхаве, один из известных учеников Махатмы Ганди, предположил: «…Лакшмана следовал древнему правилу: „Не смотри ни на какую женщину, так как лицезрение женщины может пробудить в тебе желание“. Поэтому он сосредоточился на ее стопах, он не смотрел выше. Естественно, он мог узнать украшения на ее ногах, потому что годами он смотрел только на ее стопы. Он, должно быть, касался ее стоп, склонялся к ее стопам; он не мог не заметить эти украшения».

На Махатму Ганди это объяснение Винобы Бхаве произвело очень сильное впечатление – это было великое откровение! Лакшмана следовал обету безбрачия, он следовал брахмачарье.

Когда я прочитал об этом случае, я сказал, что если Лакшмана так сильно боится даже взглянуть на лицо Ситы, то несомненно одно: он не следует обету безбрачия. Жена старшего брата – это почти как мать, и он не может взглянуть на ее лицо, не может взглянуть на ее фигуру? Что это за страх, что это за паранойя? Разве это нормально? Говорит ли это о том, что он человек понимания и осознанности, или же он глубоко спящий человек? И если он заставляет себя смотреть только на ее стопы, может ли он избежать желания взглянуть на ее лицо? Вы можете не смотреть, но можете ли вы избежать желания? На самом деле, любопытство будет становиться все больше и больше, все сильнее и сильнее. Оно может превратиться в навязчивую идею: «Как она выглядит? Стопы так прекрасны, так изумительны – какой же должна быть вся ее фигура?»

Затем эта фигура начнет появляться в ваших снах. Тогда возникнет еще больший страх. Этот страх может быть таким сильным… В Индии есть истории о том, что были святые, подобные Шудрасу, который выколол себе глаза, потому что увидел прекрасную женщину и был очарован, пленен ею. Очевидно, в соответствии с индуистской традицией, он пришел к заключению, что глаза сбивают его с пути, и поэтому он выколол себе глаза, ослепил себя. Но разве вы не видите, что это глупость? Думаете, у слепого нет сексуального желания? Думаете, что, просто ослепнув, можно избежать сексуального желания? Но Шудраса уважают за этот поступок, очень уважают: «Какая жертва, и какой сильный характер! Какая великая нравственность, какая чистота!»

Я не вижу в этом никакой чистоты и никакого величия. Я вижу что-то идиотское, что-то чрезвычайно глупое. Вы можете выколоть себе глаза или закрыть глаза, но ваш ум, тем не менее, останется. В действительности, когда вы смотрите на женщину, она никогда не бывает такой прекрасной, какой она бывает, когда вы ее избегаете. Когда вы насильно избегаете ее, она становится еще красивее. И то же самое верно относительно мужчины, потому что на самом деле никто не бывает таким красивым, каким его может сделать ваша фантазия.

Вот почему психоаналитики стараются проникнуть в ваши сны – именно по этой простой причине… Сны раскрывают человеческую природу. Никто не задавался вопросом, почему психолог, психоаналитик, пытается узнать о ваших снах, а не о вас в состоянии бодрствования. Странно – ему следовало бы задавать вопросы, когда вы бодрствуете. Но его совершенно не волнует то, что вы делаете, когда бодрствуете; он хочет знать, что вы делаете, когда спите. Почему? Потому что он полностью, несомненно и безусловно понял одно: когда человек бодрствует, он фальшив. Столетия внешнего обуславливания сделали его так называемое бодрствующее состояние абсолютно фальшивым и лживым. Если вы хотите узнать реального, подлинного человека, вы должны разузнать о его снах; вы обнаружите его только в снах.

И тогда вы будете удивлены: человек, который навеки отрекся от денег… в своих снах продолжает считать деньги, он больше ничего не делает. Человек, который отрекся от женщины – от женщины, которую он любил, от женщины, которую он хотел любить, – продолжает видеть сны об этой женщине или, может быть, о тысяче других женщин. Его сны наполнены женщинами.

Я слышал о католическом монахе, который пришел к психоаналитику и сказал:

– У меня серьезная проблема, и я пришел попросить у вас помощи. Каждую ночь во сне меня окружает, по меньшей мере, дюжина обнаженных, прекрасных женщин!

Психоаналитик спросил:

– Но зачем об этом беспокоиться? В этом нет ничего плохого! Напротив, вам следует радоваться этому. В чем проблема? Если женщины прекрасны и окружают вас всю ночь – наслаждайтесь этим!

Монах ответил:

– Вы не понимаете. Во сне я тоже женщина, вот в чем проблема! Я не против присутствия женщин – это мое единственное утешение. Проблема в том, что во сне я сам всегда являюсь женщиной. Помогите мне как-нибудь, чтобы в своих снах я мог оставаться мужчиной.