Текст книги "В сладостном плену"

– Эй, – сердито закричала она, не зная, что еще сказать, – до каких это пор будут вламываться в мою спальню?

– Прошу прощения, миледи, – начал незнакомец. Однако не закончив фразы, Торгун (а это был он) без сознания рухнул на пол.

Глава 6

Первым побуждением Торгуна было желание рассмеяться, но затем он передумал. Он испытывал к ней нечто вроде благодарности за то, что она ухаживала за ним во время болезни.

Викинг продолжал облачаться в новую одежду, проявляя при этом опыт и сноровку. Затем он подпоясал искусно сделанную куртку с длинными рукавами толстым кожаным ремнем и, наконец, надел темно-синие чулки и козловые сапоги. В сундуке оказались также ярко-синий плащ и отделанная бронзовыми украшениями перевязь, явно предназначенная для меча, который Бретана раньше не заметила на дне сундука.

Закончив с переодеванием, Торгун занялся чем-то еще. Не будучи уверенной, насколько он одет, девушка опасалась отнять руки от лица и повернуться в его сторону. Прервал молчание Торгун:

– Ну вот, это, думаю, тебе понравится. Бретана обернулась и увидела, что теперь дом разделен на две половины, переднюю и заднюю, укрепленными по бокам шторами. Отведя их назад, к березовой стене. Торгуй открыл взору Бретаны стол на козлах, который он собирался использовать в качестве кровати для себя во вновь выгороженной комнате. Еще в одном сундуке нашлись и шкуры для самодельного ложа.

Бретана и не знала, что думать обо всем этом. Сначала он не хотел уходить из дому, потом самым наглым образом раздевался у нее на глазах, повергая ее в ужас по поводу казавшегося ей неизбежным жестокого изнасилования, а вот теперь скандинав предлагает ей отдельную спальню.

– Ну и какая же из них моя? – В ее голосе все еще сквозило недоверие.

– Вот эта, – указал он на постель, в которой провел три последних дня. – Можешь спать у очага. – Затем, не желая отказать себе в удовольствии поиздеваться по поводу написанного у нее на лице панического страха, добавил:

– А если мне будет холодно, так стоит только подумать о тебе, и сразу согреюсь.

Бретана отдавала себе отчет в том, что это была не просто грубоватая шутка. Ее лицо вновь вспыхнуло от смешанного чувства раздражения и замешательства.

Она предпочла пропустить мимо ушей этот сомнительный комплимент:

– Занавеска вряд ли позволит мне чувствовать себя в безопасности.

Торгуй задорно ответил:

– Если бы я таил против вас, миледи, какие-то злые намерения, то будь она сделана хоть из камня, это бы меня не остановило. Отдыхайте спокойно, дорогая. – С этими словами он исчез на своей половине, плотно задернув за собой обе половины штор.

Сильная усталость разлилась по всему телу Бретаны, обещая крепкий сон и свободу от каких-либо мыслей. Однако даже в таком состоянии она не могла подавить мучившее ее странное смущение. Пытаясь объяснить противоречивые обстоятельства ее теперешней жизни, она уверяла себя в правомерности собственного страха перед человеком, который сначала похитил ее, а затем обрек на неуютное пребывание в своей компании на этом Богом забытом острове. Но была и другая мысль – дело не столько в Торгуне, сколько в собственных амбициях, которые нарушали ее спокойствие. Сначала она попыталась разобраться в этом, но затем отказалась от этой смехотворной мысли. Итак, он не собирается применять по отношению к ней никакого насилия, и пока дело будет обстоять таким образом, она в безопасности. И вообще, хватит об этом. И, тем не менее, уснуть ей в эту ночь удалось далеко не сразу.

В столь же беспокойном состоянии пребывал и обитатель другой половины дома. Торгуй так и не сомкнул глаз и все смотрел на потолочные балки, размышляя по поводу странных обстоятельств, в которых оба они оказались из-за шторма. Если бы не это, то они уже приближались бы к дому. Бретана – к встрече со своим неизвестным отцом, а сам он – к серебру, которое Магнус обещал ему в обмен на свою дочь.

Из-за предательства своего братца Хаакона Торгун вот уже в течение очень долгого времени был лишен положения и состояния, которые принадлежали ему по праву рождения. На деньги Магнуса он собирался купить у юхландцев корабль, нанять команду и заняться борьбой за трон. Но теперь он оказался перед серьезной и неожиданной угрозой, и ее олицетворяла сама Бретана.

Когда он договаривался с Магнусом о ее похищении, то это была просто сделка, а девушка – всего лишь груз. Красота же Бретаны была для него как удар молнии; привыкнув рассматривать ее только с точки зрения денег, которые он за нее получит, и корабля, который на них можно купить, он оказался совсем не подготовленным к первой встрече с белокурой ведьмой.

Дело даже не в том, что он отнюдь не был обделен вниманием прекрасного пола. Во время своих торговых рейсов и по возвращении домой женщины, можно сказать, так и вились вокруг него, хотя их пыл заметно поостывал, как только они узнавали, какую шутку выкинул с ним его венценосный братец, вынудив его жить в бедности. Те же, для кого его положение было безразличным, были безразличны и для самого Торгуна. Надо сказать, что Хаакон очень надеялся на брак Торгуна с особой низкого происхождения, что (и он прекрасно знал это) сразу же лишит того всех прав на престол.

Вот почему Торгун и жил жизнью мореплавателя. Что и говорить, женщины помогали скрашивать беспокойное существование моряка, но любви тут не было и в помине, а сердце викинга также не находило желанной пристани, как и его боевой корабль, бороздящий просторы Северного моря. И так было до встречи с Бретаной, затмившей собой всех женщин, которых он знал до этого.

Торгуй совсем потерял голову от этой девчонки с огромными глазами. Ему приходилось сдерживать порывы своего тела, но в мыслях он раздевал и крепко обнимал ее, причем даже в те моменты, когда она, злая и раздраженная, находилась на другом конце дома.

Он непрестанно думал о ее длинных белокурых, с серебряным отливом и мягких, как шелк, волосах. А ее белоснежное лицо с горящими сиреневыми глазами и эти полные, ярко-красные, как вишни, губы; особенно соблазнительна нижняя губа, чуть-чуть толще верхней. О, какой же это невыносимый вызов его сдержанности.

Торгуй был так измучен беспрестанными любовными переживаниями, что каждое движение ее роскошного тела вызывало в нем страстное желание быть все ближе и ближе к ней. Он упивался каждой скульптурно выразительной линией ее стройной талии, полными грудями, изнывал от желания вжаться в теплоту ее обнаженного тела, как это уже было в то первое памятное утро их встречи в Глендонвике.

В тот день он ничем не выдал своего настроения, но если бы Бретана посмотрела на него спереди, то (и он был уверен в этом) роль предателя сыграл бы его половой орган, пульсирующий от сладостно-болезненного желания. Не будь у него необходимости выполнения стоявшей перед ним важной задачи, он без колебаний опрокинул бы на постель и тут же овладел бы ею. А теперь, когда он снова находится так близко от нее, слышит ее дыхание за тонкой занавеской, его затопляли новые и новые волны страсти.

Но это безумие. Если он утолит свою любовную жажду, тогда все потеряно. Надо, чтобы Бретана никак не пострадала во время своего путешествия, иначе напрасными будут годы лишений и страданий, вызванных узурпацией Хааконом его законных прав.

Дело и так сильно осложнилось, в частности из-за потери медальона, хотя Магнус, скорее всего, и поверит, что Бретана носила его. Да и их теперешнее положение тоже оставляет желать лучшего. Запятнать честь Бретаны в такой момент, значит, нанести непоправимый ущерб ее ценности в глазах Магнуса. Старик вполне может отказать ему в обещанной награде, и тогда получится, что он зря проделал это долгое и опасное путешествие ради утоления своей страсти.

Нет, посягать на нее нельзя, чего бы это ему ни стоило. Торгун и раньше был настроен таким образом и считал, что так и должно продолжаться впредь. Для него эта пленница остается лишь чужой девицей, а то, что она наполовину саксонка, так это немного стоит в глазах викинга. В общем так, Эйнар прибывает через месяц и благополучно отвозит их домой. А уж там-то он со своим выкупом найдет себе женщин и получше.

Твердо решив не думать больше об этом, Торгуй уткнулся лицом в толстую шкуру и притворился крепко спящим. В этот же момент повернулась на своем ложе и Бретана. Облегченно вздохнув и глубоко зарывшись в шкуры, она попыталась забыться во сне. Глаза Торгуна открылись. Он-то знал, что в эту ночь спать ему придется недолго.

Глава 7

– Может, мне тоже пощипать птичку? – Торгун вздохнул, понимая, сколь наивен он был, предполагая, что его высокородная подопечная хоть что-нибудь смыслит в кухонных делах.

Бретана умоляюще пожала плечами:

– Конечно, у тебя это получится гораздо быстрее. А если ты так уж голоден…

На лице Торгуна промелькнуло раздражение.

– Если миледи, по ее словам, так обожает куропатку, то почему бы ей и не заняться ее приготовлением? И вообще, кому из нас пришлось побегать с луком в руках, чтобы добыть это пернатое?

Бретана не спорила – Торгун имел все основания надеяться, что она и будет ощипывать еще теплую куропатку. Да разве она возражает, вот только как к этому приступить? Но признайся она, что ей приходилось видеть дичь только на вертеле, какой град насмешек обрушится на нее. Вот ведь как получается: те качества, за которые ее так почитали в Нортумбрии, то есть за умение читать, сладко петь и обыгрывать всех в шахматы, здесь потеряли всякий смысл. Теперь ее ценность измеряется одним – умением ощипать перья с этой еще недавно бегавшей пташки. Да, немного же она стоит в новых обстоятельствах. Нет уж, в своем неумении она ни за что не признается, пусть уж лучше считает ее белоручкой, чем такой непрактичной особой.

– В Глендонвике я этим не занималась.

– Ничего удивительного. Но ведь я тоже не собирался учить упрямых девиц искусству выживания. – Являя всем своим видом сильное раздражение, он положил птицу на стол и стал перед ним, уперев руки в бока.

Несмотря на всю свою неопытность, Бретана все же считала, что Торгун требует от нее невозможного. Свое дело она сделала.

– Я каждый день собираю свеклу и капусту. И за огнем тоже я слежу. И что же, после этого можно говорить, что я ничего не делаю? – Она не очень-то любила с ним спорить, особенно потому, что всегда терпела поражение. Однако надо же было постоять за себя, когда к тебе так придираются.

Разделывая куропатку, Торгун думал о том, что, пожалуй, он немного круто с ней обошелся. Ведь ее жизнь сильно отличалась от всего того, к чему она привыкла раньше. А что касается сбора овощей и возни с огнем, то тут она совершенно права.

– Ладно уж, – проворчал он, – на этот раз договорились, но уж следующая птица – точно твоя.

От такой отсрочки Бретана с облегчением вздохнула, но испытания ее на этом не кончились, потому что наблюдать за разделкой птицы было почти так же противно, как и самой заниматься этим делом. Ощипывание – это еще ничего, но когда дошла до внутренностей, вот тут ее замутило. А ведь буквально на следующий день ей по настоянию Торгуна пришлось-таки делать то же самое.

« Слава Богу, – думала она, – хоть овощи мои не кровоточат «.

В тот вечер Бретана поджарила куропатку на вертеле, который Торгуй укрепил между парой внутренних опорных балок. Он называл этот способ приготовления жаркого словом, очень похожим на то, как оно звучало на языке саксов, да и в Глендонвике делали почти то же самое. Жарилось мясо много часов, но зато каким сытным и сочным оно получилось!

Гарниром к главному блюду была свекольная каша, которая стала для них по необходимости привычной едой. Благодаря тому, что Торгун прекрасно знал растительный мир острова, Бретане теперь удавалось находить капусту, а иногда и лук, так что теперь у них было чем сдабривать суп.

Привыкнув на корабле есть два раза в день (утром и вечером), они и здесь придерживались того же распорядка, причем вечером пища всегда была горячей. Ели они за столом, пользуясь большими деревянными тарелками.

К восторгу Бретаны Торгун показал ей место, где ведущая к морю узкая тропинка ответвлялась и почти незаметно приводила к месту, усыпанному ранней земляникой. Прошло уже несколько недель с того времени, когда она последний раз наслаждалась вкусом свежих фруктов, и это открытие доставило ей огромное удовольствие. Впервые придя в лесок одна, она по-ребячески жадно, сидя на земле, прямо-таки объедалась ягодами, упивалась их вкусом, с упоением вдыхала сладчайший аромат. Ее пальцы даже порозовели от клейкого сока.

К концу первой недели пребывания в доме его обитатели за целый день едва обменивались несколькими словами. Тем не менее каждый из них довольно успешно занимался своим делом и при этом не мешал другому. По утрам Торгун обычно охотился, возвращаясь затем с куропаткой, а иногда, если повезет, то и с зайцем. Пополнив запасы продовольствия, он вновь выходил из дому, на этот раз за топливом для очага на ночь.

Бретана, со своей стороны, два раза в день готовила еду, а свободное время заполняла сбором растений и фруктов. Поздно вечером, когда Торгуй возвращался с дровами или хворостом, она обычно сидела у очага, занимаясь чисткой и мытьем посуды и разными другими хозяйственными делами.

Однажды Бретана задержалась на прогулке сверх обычного. Сначала Торгун не придал этому значения, предполагая, что она ради разнообразия пошла домой более длинной дорогой. Однако, когда почти совсем стемнело, он начал беспокоиться. С ее стороны это было не только глупо, но и вообще на нее не похоже. Ведь сейчас ей надо будет возвращаться по крутой, неровной дороге, да еще в темноте.

Здраво рассудив, что она, как обычно, пошла за земляникой, он направился в знакомое место и нашел ее на полпути распростертой поперек узкой тропинки в окружении рассыпавшихся вокруг нее красных ягод. Ее миндалевидные глаза были заполнены слезами, а одной запачканной земляникой рукой она безуспешно пыталась дотянуться до своего распухшего колена, которое на глазах превращалось в одну сплошную опухоль. Услышав громкое приближение Торгуна, который ломился прямо через кусты, и не зная, что это он, она начала опасаться, как бы не попасть на ужин к какому-нибудь хищнику.

Увидя Торгуна, девушка под влиянием пережитого ею страха разразилась безудержными рыданиями, которые становились все громче, выражая собой и облегчение при виде своего спасителя, и боль, причиняемую ногой.

В обычных обстоятельствах, случись с ней что-либо подобное, Бретана была бы невообразимо смущена, но сейчас другое дело, – колено распухло и ужасно болело, и она не думала ни о чем другом, как только о боли, пронизывавшей все ее тело, и ожидала сочувствия.

– Да вот, нога, – начала она свои объяснения, почти задыхаясь от слез и указывая на густую поросль кустов, видневшуюся в нескольких шагах вниз по тропинке от того места, где она лежала. – Я бежала, споткнулась… – И вновь слова потонули в потоке бурных слез.

Суровая жизнь моряка не способствовала развитию у Торгуна умению утешать впавших в отчаяние женщин. Он стоял в растерянности, не зная, что же должен предпринять в таких обстоятельствах. Она казалась такой маленькой и беззащитной, и в ней ничего не оставалось от того очаровательного и всегда враждебно настроенного к нему существа, образ которого утвердился в его представлении о ней.

Ясно было одно – ее надо доставить домой. Не могли же они оставаться на ночь в этом холодном и небезопасном месте. Торгун слегка наклонил голову, с сочувствием вглядываясь в ее искаженное болью лицо:

– Идти сможешь? – В его голосе проскользнули добрые нотки.

Стерев тыльной стороной ладони слезы, блестевшие на ее опухших глазах, Бретана с детской доверчивостью повернула к нему лицо:

– Не знаю, – с трудом, прерывисто дыша, выдавила она. – Так больно, что и пробовать страшно.

– Я тебя подниму на ноги, – И прежде чем Бретана сумела что-либо возразить, Торгуй опустился рядом с ней на колени, положил одну ее руку на свои широкие плечи и крепко ухватил ее за тонкую талию.

– An! – решительно скомандовал он и, не дожидаясь ее ответа, одним движением руки, которой он поддерживал девушку под мышки, быстро поднял и поставил ее. Она стала на здоровую ногу, правой рукой по-прежнему опираясь на его мощное плечо, а другой беспомощно болтая в воздухе.

Пытаясь унять дрожащие губы, Бретана приготовилась к ощущению боли при попытке идти. Голосом, преисполненным решимости, она сказала:

– Надо попробовать стать на нее. Наклонившись вперед и перенеся тяжесть тела на больную ногу, чтобы посмотреть, что будет с ее коленом, она сразу же отказалась от дальнейших попыток. Малейшее давление на нее вызвало такую невыносимую боль, что заставило ее переступать на другую ногу. Потеряв равновесие, она невольно всем телом прижалась к Торгуну.

Неожиданное объятие повергло Бретану в такое замешательство, что сначала она даже не смела посмотреть ему в глаза. Она просто стояла, тесно прижавшись к викингу. И, тем не менее, чувство острого возбуждения, вызванное их близостью, перебороло ее инстинктивное желание освободиться от него. Ладонями рук она опиралась на плечи Торгуна, а локтями прижималась к его широкой красной куртке, не делая ни малейшей попытки изменить свое положение.

Так было уже дважды, первый раз в Глендонвике, а затем на корабле, когда она каждой клеточкой своего тела чувствовала стальные мускулы Торгуна. И каждый раз это прикосновение наполняло ее желанием чего-то такого, такого… Нет, словами это не выразить.

Перед силой и требовательностью порыва, который он мгновенно возбуждал в ней, меркло все остальное. Ведь вот человек, которого она просто должна ненавидеть. Но вместо враждебности при каждом прикосновении к нему у нее замирало сердце и кружилась голова.

Выветрились из памяти воспоминания о тех ночах, тогда на корабле и вот сейчас, в их общем доме, когда она в страхе прислушивалась к каждому звуку, который бы выдавал его приближение. Сейчас на место этого чувства пришло странное состояние спокойствия и доверия. И вот что странно, она знала, что никакой обиды от него не будет как раз в тот момент, когда он касается ее. В теперешнем своем замешательстве она бы не смогла отгадать эту загадку.

Внезапно осознав, что их молчание затянулось, Бретана взглянула ему в глаза. Надо было оторваться от него, чтобы привести в порядок свои мысли, поэтому она была благодарна викингу, что он первым нарушил тишину.

– – Колено так сильно распухло, что идти ты не сможешь, но и оставаться здесь нельзя. Я отнесу тебя домой. – Высказав такое решение, Торгун взял руку Бретаны и снова обвил ею свою шею, а затем легко и непринужденно, положив свои руки на спину и бедра девушки, поднял ее.

– Потерпишь? – Он наклонился к лицу Бретаны так близко, что она почувствовала на своем лице исходившее от него тепло. Слова, которыми обменивались молодые люди, переходили из уст в уста вместе с их свежим дыханием.

– Да, – чуть слышно прошептала она в ответ, замерев на его руках.

– Тогда крепче обними меня за шею, – сказал викинг, – а я постараюсь идти спокойней. – Бретана последовала его совету, сцепив свои изящные руки на шее Торгуна. Впрочем, уверенности, что это так уж необходимо, у нее не было. Он держал ее так крепко, что даже при желании она не смогла бы высвободиться из его объятий. Впрочем, она все же крепко держалась за него из-за страха и нежелания противоречить ему.

Торгун же вспоминал, как он впервые держал ее вот таким же образом. И хотя платье не так плотно облегало тело девушки, как то, что видел на ней раньше, он все же чувствовал упругость ее живота под мягкими складками льняной одежды. Это переполняло его страстью. Он буквально несся по тропинке, чтобы, во-первых, скрыть свое учащенное дыхание, а во-вторых, хоть как-то заглушить бурное искушение, вызванное прикосновением к ее телу.

Бретана, которая сейчас была так же напугана своим настроением, как никогда порывами Торгуна, чувствовала, как его пальцы слегка гладят ее живот. Она уверяла себя, что это получается у него непреднамеренно и что виной тому неровная дорога. В этот момент она не была уверена, хочет ли она, чтобы его прикосновения к ее телу прекратились. Молодые люди не произнесли ни слова, и ночная тишина нарушалась только ритмичным шумом шагов викинга и его тяжелым дыханием.

И вот что странно, ее распухшая нога, которая еще несколько мгновений назад занимала все ее мысли, теперь была совершенно забыта. Казалось, что руки Торгуна излучали какое-то исцеляющее магическое тепло. Его прикосновение как бы пронизывало насквозь все ее существо, одновременно успокаивая и воспламеняя. И, как ни странно, вид луга и дерновой крыши стоявшего на нем дома принес ей больше разочарования, чем облегчения. Теперь Торгуй уже не будет крепко прижимать ее к себе.

Викинг мучился тем же чувством. Однако, в отличие от Бретаны, он-то хорошо знал, что ему надо и почему этого нельзя делать. Сколь бы сильной ни была его страсть, он должен умерить ее.

Пойди он на поводу своих чувств, и прощай все то, ради чего он трудился последний год, не говоря уже о восстановлении своих законных прав. За наслаждение, которое ему подарит Бретана, ему придется заплатить непомерно высокую цену. С этой мыслью Торгун распахнул дверь дома и понес беспомощную девушку на широкую, устланную шкурами скамью. Но в этот момент, когда он осторожно укладывал ее крупное тело на мягкие, прогибавшиеся под ее телом шкуры, воля его уже была сломлена и в приливе страсти он уже не владел собой.

В очаге изредка вспыхивали желтоватые языки пламени, которые высвечивали нежные линии тела Бретаны, окрашивая их в золотистые тона. Ее длинные льняные волосы, которые она в последнее время стягивала кожаным ремешком на затылке, растрепались во время их возвращения домой. Теперь они обрамляли ее точеное лицо, шелковыми прядями свободно спадая на бурые шкуры. Розовое платье Бретаны выразительно подчеркивало каждую линию ее пленительной фигуры. Торгун с мучительным наслаждением смотрел на угадываемые, невыразимо прекрасные черты ее тела, к которому еще несколько мгновений назад прикасались его руки.

Его взгляд был преисполнен нерешительности и смущения, а лицо выражало поразившие Бретану растерянность и колебание. Создавалось впечатление, что Торгун о чем-то умоляет девушку. Она лишь смутно догадывалась, что бы это могло быть, однако она должна… должна отказать ему. Опасность была так близка. Однако воспоминания о его обжигающих прикосновениях наполняли все ее существо пылким ответным желанием. Все то, чему ее раньше учили и во что она верила, меркли перед сознанием того, что не может отказать ему, что у нее нет сил для этого, и на место всему этому приходило расслабляющее волю стремление полностью отдаться ему.

Торгун нежно погладил выбившуюся на лоб шелковистую прядку ее волос. Ах, какая у нее невообразимо мягкая и гладкая кожа! Мольба, застывшая в ее полузакрытых глазах, была так созвучна желаниям Торгуна!

От нежного прикосновения Торгуна у девушки перехватило дыхание. Это уже не то казавшееся ей случайным прикосновение к ее животу во время их возвращения домой. Жест этот был вполне осознанным, преднамеренным и таким удивительно приятным. Откликаясь на него, Бретана на какое-то мгновение прижалась лицом к его ладоням, сама удивляясь безотчетности ответного порыва.

Казалось, что тело больше не принадлежит ей, и что она подчиняется какой-то исходящей от него колдовской силе. Он снова рукой прикоснулся к ее липу. Одно это заставило шире раскрыться ее полные губы.

Торгуй уже отказался от всякой надежды воспротивиться. Медленно, как бы нарочно растягивая удовольствие, он прикоснулся губами к раскрытому рту девушки. Медленно и томно он запечатлел на губах девушки полный нежности поцелуй.

И хотя все в Бретане бурно взывало к сопротивлению, губы ее еще больше раскрылись в ответ на страстный призыв Торгуна. Грудь охваченной страстью девушки бурно вздымалась от прилива наслаждения, которое вызвали в ней влажные поцелуи Торгуна, прикасавшегося своим языком к ее зовущим губам. Она и подумать никогда не смела, что тело ее способно к такому изысканному чувственному наслаждению.

Поцелуи Торгуна становились все более настойчивыми. Казалось, что такая страсть может причинить девушке физические страдания, но нет! Чем более бурными становились его ласки, тем более росло, ее возбуждение.

Бретана знала, что должна оттолкнуть его и всеми силами противиться неистовому натиску, но было уже поздно: она уже чувствовала мощное тело Торгуна рядом с собой. Одной рукой он приблизил миниатюрную головку девушки к своему лицу, а другой, в ответ на молчаливый призыв Бретаны, томительно ласкал ее напряженное тело.

В мыслях Бретаны происходило бурное противоборство двух начал: страсти тела и сознания необходимости сдерживать его порывы, а руки девушки стремились только навстречу возлюбленному. Торгуй почувствовал огромное удовольствие, когда Бретана ласково растрепала его пшеничного цвета густые кудри и еще сильнее прижала его губы к своим. Под тяжестью его тела она едва дышала, но с наслаждением выдерживала этот страстный груз.

Одним быстрым движением Торгун захватил край ее платья и поднял его над головой, открыв своему жадному взору ее обнаженное тело. Никогда еще в своей жизни Бретану так откровенно не раздевали. Инстинктивно она оторвала руки от Торгуна и в испуге и замешательстве скрестила их на своей обнаженной груди.

Торгуй, который, казалось, дошел до крайнего возбуждения, видя раздетую Бретану, стыдливо прикрывающую грудь, воспламенился новой, безумной страстью. Осторожно отведя руки девушки в стороны и по очереди поцеловав их ладони, он прижал их к ее бедрам. Она еще не полностью оправилась от ужаса, когда Торгун снял с нее платье. Куда только девалось охватившее ее при этом возмущение! А ведь ослабни это чувство – и ей ни за что не справиться с Торгуном.

Он уже был не в состоянии противостоять колдовским чарам Бретаны. Его захватило стремление во что бы то ни стало овладеть ею. Никакими силами уже нельзя было потушить огонь бешеного желания. В предвкушении этого момента все в нем напряглось… Теперь он был полностью готов вознаградить себя за страдания нескольких последних недель.

И на этот раз Бретане отказала решимость остановить его. Она изнывала от безумной сладости объятий Торгуна. Чувствуя это, он осторожно начал ласкать ее руки и плечи и, медленно продвигаясь дальше, остановился на соске. Последние силы покинули Бретану, она не выдержала и чуть не задохнулась от вожделения.

Наслаждаясь замешательством, которое ясно выдавали ее широко открытые фиолетовые глаза, Торгун поднес руку ко рту, языком смочил палец и медленно начал водить им вокруг розового, напряженного соска Бретаны. Когда же ее возбуждение достигло крайних пределов, он крепко охватил пульсирующую от страсти грудь Бретаны.

Она никогда не переживала ничего столь ошеломляющего и возбуждающего. Единственное сравнение, которое приходило ей в голову, была жуткая качка корабля перед тем, как ее смыло за борт. Но и это не шло ни в какое сравнение с тем, что она испытывала сейчас.

Через мгновение Торгуй опустился чуть вниз и начал влажными губами, постепенно усиливая давление, продолжал ласкать ее сосок. Волны возбуждения с молниеносной быстротой пробежали по ее позвоночнику. Такого упоительно приятного расставания со своим девичеством она и представить себе не могла!

Торгун ртом продолжал сладостное истязание. Языком он доводил ее розовые соски до невыносимо приятной боли, в то время как его руки скользили по твердому, гладкому животу, все ближе и ближе к заветному пределу его желаний, там, в самом низу… Его пальцы на мгновение задержались на золотистых волосах, венчавших ее лоно и в самой середине свивавшиеся в восхитительно мягкий, кудрявый холмик.

К тому времени, как Бретана воспарила на волнах безудержной страсти, она уже едва могла дышать, только непроизвольно вскрикивая при каждом прикосновении Торгуна. Но тревоги она все еще не чувствовала.

Его же ласки становились все нежнее и откровеннее, все больше раздразнивали ее плоть, которая требовала все новых и новых возбуждающих впечатлений. Рука Торгуна скользнула между ее бедрами, слегка раздвинула их, и вот тут-то девушка впервые громко вскрикнула и испустила первый громкий крик удовольствия, сама удивившись этому и придя от этого в сильное замешательство. Но именно там она больше всего жаждала ласк Торгуна и не сделала ни единого движения, чтобы остановить его.

Сначала очень осторожно, а потом все более и более решительно пальцы Торгуна вошли внутрь Бретаны, легко проникая внутрь ее увлажненной совами любви плоти и вновь выходя из нее. Только , прерывистое дыхание выдавало ужас и смятение девушки перед случившимся.

Она отдавала свою девственность человеку, который не только не был ее мужем, но и являлся ее похитителем. Своим телом она удовлетворяет самые низменные желания этого язычника.

Хотя половой орган Торгуна уже не был так крепок, как до этого, он все же оставался внутри Бретаны. Он чувствовал, какое унижение она испытывала от сознания нечестивости их союза.

– Убирайся! – закричала она и в бессильной попытке оттолкнуть огромное тело уперлась руками в грудь своего обольстителя.

Торгун поднял голову и взглянул на нее.

– Поздновато одумались, миледи. Впрочем, как угодно. – На его лице отразилась смесь раздражения и досады. – А ведь еще несколько мгновений назад я, кажется, был так желанен.

– Нет, нет и нет! Конечно, если ты принимаешь свое насилие за мое согласие. – Бретана чувствовала, что лукавит, однако ничего лучшего в этих обстоятельствах придумать не могла. Нельзя же признаться даже себе самой, что она поощряла своего соблазнителя, хотя внутренний голос подсказывал ей, что, в общем-то, так оно и было. Потом она как-нибудь разберется во всем этом, а сейчас надо было предотвратить вторую унизительную попытку такого рода с его стороны.

– Думайте, как вам угодно, миледи. Но если наши игры вам не понравились, то, смею уверить, ничего подобного впредь не случится, хотя другие мои жертвы не разделили бы вашего мнения на этот счет.

Бретана пропустила мимо ушей эту грубую шутку.» Именно жертвы, – прошептала она. – И я одна из них «.

Торгун, который терялся в догадках по поводу уступчивости Бретаны, не хотел оспаривать прихотливых объяснений своей партнерши. Приведя себя в порядок и подняв с пола куртку, он удалился на свою половину. Бретана услышала только шум плотно задвигаемых занавесок. Однако он не удержался от того, чтобы на прощание не бросить еще один камень в ее огород: