Текст книги "Остров обреченных"

– Чем утешите меня, маркграф? – обратилась она к де Мовелю.

– За несколько дней, проведенных вне стен замка герцогов де Робервалей, вы заметно повзрослели. И это радует.

– Хоть вы не пытайтесь ухаживать за мной, маркграф. Герцогиня Алессандра вам этого не простит. Что слышно о шевалье д’Альби?

– Ровным счетом ничего. Вполне возможно, что он решил наниматься не в Гавре, а в Марселе. А это, как вам известно, в другом конце Франции и на совершенно ином море.

– Вы разочаровали меня, маркграф.

– Я или шевалье д’Альби?

– Вы оба. Тем не менее я очень признательна за все, что вы для меня сделали и что, не сомневаюсь, сделаете завтра.

– В конце концов, вы ведь отправляетесь в Новую Францию не ради шевалье, – пробовал утешить ее маркграф.

– В том-то и дело, что не я должна бы отправляться в Новую Францию ради шевалье Роя д’Альби, а это он обязан был бы отправиться туда ради меня. И если этого не случится, простить такое шевалье д’Альби я уже не смогу. Спокойной ночи, маркграф.

* * *

Оставив городскую знать допивать вино, договаривать и прощаться уже без нее, герцогиня решительно направилась в отведенную ей спальню. И, возможно, тотчас же легла бы.

Но в туалетной комнате ее поджидала Бастианна.

– Вы помните, что завтра на рассвете наш обоз возвращается в Париж?

– Пусть возвращается, – обронила Маргрет, задумчиво прохаживаясь у двери спальни.

– Но карета у вас будет. Причем значительно престижнее, нежели та, которой снабдил отец. Я видела: это карета маркграфа. Королевская.

– Не повезут же меня в порт в повозке для эшафотных преступников.

– Я приказала, чтобы слугам позволили искупаться и хорошо накормили их, а также дала немного денег на дорогу. Из ваших.

– Все это ты и должна была сделать, – закрыла перед ней дверь спальни Маргрет.

«… А вот вашего шевалье д’Альби в Гавре нет! – молвила Маргрет самой себе, уже улегшись на мягкую пуховую перину. – Ни на корабле, ни в порту, ни в Гавре. Ваш шевалье, герцогиня, пребывает сейчас где-то на другом конце Франции и на совершенно другом море. Хотя, конечно же, должен был бы простаивать под вашими окнами и страдать, страдать, страдать… вместе со всеми остальными мужчинами, которые сегодня весь вечер плотоядно пялились на вас. Но его нет. А через месяц– другой он вообще окажется где-то на другом конце света, по совершенно другую сторону океана. И чем это закончится? Где и когда мы встретимся? Как долго я должна придерживаться данного ему обета, и кто из нас нарушит его первым? Кто?! Да, конечно же, он! Здесь, в порту, полно девиц. Город наводнен ими. Он же достаточно крепок и смазлив, так что невозможно, чтобы хоть одна из них прошла, не обратив на него внимания. А если уж обратит…»

– Вам не спится, герцогиня? – вновь возникла в проеме двери Бастианна.

– Сама ведь знаешь, что не спится.

– Как-то оно будет там, на корабле?

– Отвратительно. Как и в этом городе, в этой спальне.

– На море сильно укачивает. Если обнаружится, что вы подвержены морской болезни и вас начнет тошнить…

– В таком случае она уже началась, эта морская болезнь, поскольку меня уже тошнит, да так сильно, что даже рвать тошно…

Бастианна вздохнула, поправила перину на постели воспитанницы и вновь вздохнула. Нет, в общем-то, она довольна тем, как Маргрет держится – спокойно, с достоинством, веря в себя и в свои силы.

– Отправляйтесь спать, – приказала ей герцогиня.

– Так ведь мне тоже не спится.

– Уж тебе-то, после веселья на сторожевом холме и ночного купания в озере, должно спаться.

Бастианна скабрезно хихикнула и вновь тяжело, с женской грустинкой вздохнула.

– Озеро… А ведь вода была довольно прохладной. Просто они все обезумели и бросились в озерный омут вслед за мной. Кроме Клода, конечно. Кажется, он был с вами, герцогиня?

– Не было его со мной.

– Но…

– Клода со мной не было, Бастианна. Даже если бы оказалось, что он находился со мной в одной карете.

– Вот теперь понятно. Он пока еще здесь. Как думаешь, может, позвать? Попрощались бы…

– Ты с ним?

– Почему я? Вы бы…

– Какая же ты мерзавка, Бастианна. Если еще раз упомянешь, на ночь глядя, о Клоде, то превратишь меня в такую же мерзкую развратницу, в какую постепенно превращаешься сама.

– Разве это развратничество? – невинно вздохнула Бастианна. – После затворничества, которое мне пришлось пережить в замке Робервалей, это уже не разврат, а монашеское говенье.

16

Площадь у гавани собрала столько народа, сколько могла вместить, поэтому маркграф де Мовель, генерал де Колен и полковник фон Ринке вынуждены были оставить свои кареты еще при въезде в порт и вместе с Маргрет и Бастианной пробираться через толпу.

Возможно, появление Нордической Герцогини так и осталось бы незамеченным, если бы не все тот же христообразный поэт, который читал стихи в ее честь на первом званом вечере. Теперь он стоял в окружении юнцов, очевидно, своих почитателей, на крыльце лабаза, возведенного на припортовой возвышенности, как раз у того причала, возле которого, мерно покачивая четырьмя мачтами, прощался с городом «Король Франциск» и ждал – конечно же, ждал ее, даму своего сердца. Когда же поэт наконец увидел герцогиню, то воскликнул: «Вот она – Нордическая Герцогиня, вице-королева Новой Франции. Восславим же ее!» И под шум и ликование своих почитателей и горожан принялся читать свой новый панегирик. Вот только самой герцогине было не до влюбленных поэтов. Взор ее был устремлен на плавучий остров изгнания, на котором ей предстояло провести долгие месяцы плаванья.

Перед ней и впрямь был огромный корабль – с несколькими палубами, множеством орудий и всевозможными надстройками на носу и корме. Как ни странно, Маргрет он сразу же показался уютным и даже каким-то знакомым.

Вот только полюбоваться на него с берега ей не дали. Выждав, пока она приблизится к трапу, все тот же неугомонный менестрель закричал:

– Герцогиня де Роберваль! Покорительница Новой Франции! На корабль поднимается Нордическая Герцогиня де Роберваль! Вице-королева Новой Франции!

– Герцогиня! – тотчас же подхватило его окружение, а вслед за ним и вся толпа. – Виват, герцогиня! Виват, вице– королева!

«Вот это уже лишнее, – подумалось Маргарет. – Вице-королеву мне могут и не простить.»

– Назвать новую землю, которую присоединят к Франции, «Землей Герцогини Роберваль»! – воскликнул однорукий моряк, ближе всех стоявший у трапа «Короля Франциска» и словно ждавший момента, чтобы проскочить мимо охранявших его вахтенных.

«Это еще что за явление морского бродяги народу? – изумилась герцогиня и именно в эту минуту успела заметить, как маркграф ткнул ему в руку монету, приказав: – Не жалей глотки, проходимец.

– Земля Герцогини Роберваль! – тотчас же взревел однорукий.

– Земля Герцогини Роберваль! – подхватила толпа, вызвав у Маргрет чувство смущения и неловкости.

Вахтенный попытался было преградить маркграфу путь, но тот властно отстранил его и поднялся на борт. Вслед за ним, поддерживаемая генералом и в сопровождении полковника, поднялась Маргрет.

– Прибыла герцогиня де Роберваль, – тотчас же доложил штурман стоявшему на кватердеке адмиралу, мрачно взиравшему на всю эту портовую суету.

– Да, эта портовая потаскуха наконец-то прибыла, – ничуть не сдерживая себя в выражениях, проворчал адмирал. – Хотя ее надо было доставить сюда еще вчера. И посадить в трюм вместе с корабельной живностью.

– Приветствую вас, адмирал! – приподнял шляпу маркграф. – Такой корабль! Король немыслимо и незаслуженно щедр по отношению к вам. С чего бы это?

– Вы-то какого дьявола оказались здесь?

– Визит вежливости, адмирал.

– На моем корабле визиты вежливости наносят только тогда, когда я позволяю это делать.

– А я наношу их тогда, когда считаю необходимым. Помня, что порт этот находится в пределах моего наследственного маркграфства.

– Королю давно следовало бы исправить эту оплошность.

– Сегодня вы явно не в духе, адмирал, – проворчал генерал де Колен.

– И вы здесь, лучник короля Георга? – театрально изумился адмирал. – Уж вас-то вахтенные попросту не должны были пустить сюда.

Генерал и маркграф понимающе, снисходительно переглянулись, полковник нервно подергал эфес своей шпаги… Однако все трое понимали, что это не их судно, что они здесь в гостях, да и к тому же пребывают в меньшинстве.

– Вот так, господа, встречают вас теперь на корабле, который носит имя короля, снарядившего сию эскадру, – подлила масла в огонь Маргрет. Но сопровождавшие ее мужчины угрюмо отмалчивались.

– Штурман Дюваль, – представился ей тем временем верзила с рваным шрамом над левой бровью, сразу же разряжая обстановку.

– Так это вы и есть тот самый штурман?

– Да, герцогиня, очевидно, «тот самый».

– И где же мои апартаменты?

– На судне все апартаменты называются каютами.

– На вашем судне это будет называться «апартаменты норд-герцогини де Роберваль». Договорились, штурман? – мягко улыбнулась ему Маргрет. – И не смейте подражать адмиралу в его невоспитанности. Господин маркграф, господин генерал, господин полковник, прошу в мои апартаменты. Извините, что прием будет кратким и без вина.

– Почему же без вина? За вином дело не станет, – заверил ее штурман.

Проведя гостей мимо каких-то надстроек на корме, он спустился палубой ниже и указал на дубовую, перехваченную стальными поперечинами дверь, больше похожую на дверь трактира, нежели каюты, в которой предстояло жить женщине. «Впрочем, возможно, в этом есть свой резон, – признала Маргрет. – Запоры здесь должны быть оч-чень надежными».

Каюта была тесной и приземистой. А вся меблировка состояла из маленького прибитого к окну столика, двух лежачков по бокам, сундука, вешалки и многоэтажной полки, призванной вмещать все то, что может понадобиться в быту.

– Ваша одежда и все прочее – в этих вот рундуках, сделанных под лежаками, – объяснил штурман. – Прошу прощения, господа, но это корабль. Каюты здесь явно тесноваты, кроме разве что капитанской и кают-компании, которые тоже… тесноваты, ибо хотелось бы видеть попросторнее. А что касается вина, то прошу ко мне, в каюту старшего штурмана эскадры. По бокалу вина на прощанье!.. Сам Бог велел.

Оставив Бастианну обживать их новое жилье, Маргрет последовала за штурманом. Матросы и солдаты пока что были заняты проводами, и никто особого внимания на нее не обращал. Большинство из них сгрудились на левом борту, а некоторые повзбирались на веревочные лестницы, ведущие к мачтам. Тем не менее, как бы мимоходом, штурман поинтересовался, есть ли у Маргрет брючный костюм, охотничий, например; и когда герцогиня подтвердила что есть, настоятельно посоветовал, во-первых, как можно реже показываться на палубе, а во-вторых, облачаться в это охотничье одеяние, дабы поменьше дразнить истосковавшихся по женскому телу матросов.

– Он прав, – поддержал его маркграф. – Мне довелось выходить в море и могу подтвердить, что штурман прав.

– Вообще-то, нас должен был бы принять адмирал, – недовольно посетовал генерал де Колен. – Но что-то не похоже, чтобы он был настроен на проявление вежливости.

– Простим ему это, господа, – молвил маркграф. – Корабль и океан не способствуют великосветскости их обитателей.

Каюта штурмана была попросторней, и, прежде чем обратить внимание на бутылки с вином и заранее приготовленную снедь, Маргрет с интересом осмотрела лежащие на полке карты и какие-то странные приборы, по которым, как вскользь объяснил штурман, ему придется определять местонахождение корабля в океане и прокладывать путь эскадре.

– Да вы настоящий профессор! – воскликнула Маргрет. – Здесь столько всякой науки.

– В своем деле, если хотите, да – профессор. Добрых пять лет я ходил учеником штурмана, затем помощником, а последние десять лет – штурманом. Это действительно сложная наука, многие премудрости которой изложены вот в этой книге, копию коей сделали специально для меня.

«Вальдземюллер, – прочла герцогиня. – «Вступление в космографию»[6]6
  Вальдземюллер. Известный картограф начала ХVI столетия. Мало кто помнит теперь, что именно он назвал новый материк Америкой, по имени Америго Веспуччи, ссылаясь при этом на письма Америго к Лоренцо Медичи и Пьеро Содерини. Названная книга появилась в 1507 году и весьма почиталась среди капитанов и штурманов европейских стран.


[Закрыть].

– Уже горю желанием прочесть.

– Простите, герцогиня, но для дамского чтения она очень сложна. Хотя вздыхать над ней приходится не меньше, чем над любым из рыцарских романов.

Они выпили за короля, за Францию и всех тех, кому сегодня предстояло выйти в море. И не только из гавани Гавра.

Вино оказалось терпким и, на удивление, хмельным. Несмотря на то, что пила герцогиня лишь по четвертинке того, что ей наливали, все же после второго тоста она почувствовала, что хмелеет; а еще она вдруг поняла, что становится причастной к тому огромному мужскому братству, которому, рискуя жизнью, выпало идти в море, преодолевать Великий Океан, сражаться с пиратами и врагами Франции, открывать и завоевывать новые земли.

Третий тост штурман предложил за герцогиню и всех женщин, которые, презирая давнюю традицию, согласно которой «женщина на корабле – к несчастью», тем не менее выходят в море, становятся моряками и делят с мужчинами все то, что выпадает на их долю.

– Прекрасный тост, – поддержала его Маргрет. – Отныне прошу считать меня моряком, – подняла она свой бокал, обращаясь к физиономиям двух моряков, появившимся в проеме двери. То, что на корабле будут женщины, до сих пор держалось в тайне, а тем более, держалось в тайне то, что одной из них станет юная особа, племянница адмирала, герцогиня де Роберваль!

– Считайте, что мы уже приняли вас в свое братство, – огласил один из моряков, с головой, повязанной на пиратский манер красным платком.

– О, и ты здесь, Оран? – дружелюбно признал его штурман. – Как всегда, – на запах вина…

– … и женщины.

– О женщине забудь. Понял, приятель?

– Уже понял, старший штурман.

– Тогда будешь вахтенным при герцогине, возникая возле нее всякий раз, когда надо помочь, подсказать, принести… А главное, чтобы никто и никогда не смел… Иначе, разопни меня дьявол на ржавом якоре, если кто-либо из слишком любвеобильных останется безнаказанным. И вы, червь днищная, – обратился он к еще двум подоспевшим матросам, – должны поддерживать его и меня. Оран, налей матросам вина. И пусть каждый из них представится герцогине, дабы она знала, что у нее здесь немало истинных друзей.

Кроме Орана, Маргрет запомнила еще Валери и Корена. Последнего – только потому, что слишком уж он смахивал на сарацина. Как потом оказалось, он действительно был сарацином и до службы во французском флоте долгое время служил во флоте правителя одного из арабских княжеств Берберии.

Последим, кто вошел в каюту, как-то сразу, до предела заполнив ее собой, был майор, барон фон Шигель. Майору было за сорок, он носил седоватый парик, который полностью соответствовал его возрасту; как, впрочем, и серое землистое лицо, подтачиваемое какой-то, пока еще не очень проявлявшей себя, но основательной болезнью.

– … Один из лучших офицеров французской армии. Изучал тактику боевых действий прусской, английской, польской и турецкой армий, – представил его генерал де Колен. – Считается лучшим знатоком тактики… возможно, даже во всей Европе.

– Оставаясь при этом всего лишь майором?.. – как бы про себя прокомментировала эту странность Маргрет, перечеркивая истинность самого утверждения генерала относительно того, что барон фон Шигль является лучшим знатоком тактики. – Хотелось бы знать, как и в каких битвах это проявлялось.

– Случилось так, что я был понижен в чине. По приказу командующего армией принца де Конде, – вежливо объяснил барон. – Но, как вы понимаете, связано было это понижение не с моими тактическими просчетами.

– Прошу прощения, барон, этого генерал мне не сообщил. Понижение в чине такого офицера?! Несправедливо.

– Когда вы станете вице-королевой Новой Франции, а то и королевой всей Франции, эта несправедливость будет устранена, – исправил свою собственную оплошность генерал де Колен. – А пока что, майор, вверяю вам судьбу одной из достойнейших дам нашего отечества.

– Это и есть самая высокая награда из тех, которые мне выпало удостоиться за все мои военные кампании. Включая и кампании Итальянских войн, под командованием короля Франциска I.

– А вообще-то, майор удостоил чести своей службы пять армий, – заявил доселе молчавший маркграф.

– То есть? – не поняла Маргрет.

– Это значит, что французская армия – пятая, в которой он служит. В нашу армию он поступил на службу в чине полковника французской армии был возведен в чин генерала, но затем неожиданно разжалован до капитана.

– Как вам нравится такая карьера, господа? – обвел де Колен всех присутствующих поднятым бокалом вина.

– Надеюсь, он разжалован не за трусость? – спросила Маргрет.

– За дуэль… с вашего позволения, – уточнил сам майор, – которая для принца де Конде оказалась очень некстати.

17

Боцман был прав: в эскадру действительно набирали очень опытных моряков. На судне только он, Рой д’Альби, оказался из тех, кто выходил в море впервые, а посему чувствовал себя крайне неуверенно.

Чтобы как-то подтянуть его до уровня остальных, боцман приставил к нему медлительного, неразговорчивого, но в то же время опытного и трудолюбивого лотарингца по кличке Пастор. На «Нормандце» все, в общем-то, были людьми набожными, но привычка и потребность этого матроса осенять крестом все и вся, с чем имел дело, к чему прикасался, что намеревался сотворить или уничтожить, смастерить или разрубить, становилась слишком заметной, чтобы не определять отношение к нему.

Однако, отдавая в науку к Пастору выносливого новичка, боцман Кашалот руководствовался, конечно же, не этой странностью, а тем, что, оставаясь опытным палубным, мачтовым матросом, лотаринжец в то же время был прекрасным «парусных дел мастером», который точно умел вычислять размеры всех видов парусов, сшивать их, ставить крепкие заплаты, а заодно шить из парусины отличные штаны и куртки. Человек, обладающий таким мастерством, да к тому же неплохо плотничавший, считался неоценимым. Вот почему, отдавая Роя-Жака Парижанина под его попечительство, боцман искренне рассчитывал, что Пастор превратит его в своего подмастерья.

Как выяснилось в первые же часы, Рой-Жак боялся высоты, и хорошо, что у них была пара спокойных дней в порту, а в учителях оказался человек сдержанный и рассудительный, сам не допускавший никаких насмешек над новичком и не позволявший прибегать к этому другим. К высоте же он приучал своего подопечного постепенно, достигая реи за реей; при этом работать с парусом, распускать и скатывать его позволял на самых низких высотах, «чтобы, как он стоически объяснял, не затмевать парусную святость моря сатанинским страхом высоты».

Позаботился Пастор и о том, чтобы познакомить Роя-Жака с как можно большим числом матросов, сдружить его с ними или хотя бы смирить с существованием на борту не блиставшего храбростью новичка.

В день отплытия Жак Парижанин, как обычно, продолжал осваивать свою матросскую науку. На сей раз он более-менее уверенно добрался до марсовой бочки… но вместо того, чтобы ликовать по поводу победы над страхом, обратил внимание, что возле фрегата «Король Франциск» происходит что-то необычное. Их «Нормандец» стоял в восточной части гавани, вслед за «Драконом» и «Ла Рошелем», и у его борта собралась лишь небольшая кучка провожающих; основная же масса горожан толпилась возле флагманского корабля – нового, огромного, хорошо вооруженного. Но даже там никогда раньше не было так оживленно, как сейчас.

– Эй, Парижанин, что они там выкрикивают?! – спрашивали его оставшиеся на палубе.

– Кого-то приветствуют. Кажется, какую-то даму, – всматривался Рой-Жак в припортовую дымку.

– Очевидно, это прибыла жена адмирала! – прокричал кто-то из солдат Вермского полка.

– Болван, у него уже лет десять как нет жены, – возразил ему шкипер Лозьен.

– Значит, прибыла первая дама города, жена коменданта или еще какая-нибудь высокородная, – не сдавался корабельный прорицатель.

– Что вы тут спорите, бездельники?! – прикрикнул на них боцман Кашалот. – Это прибыла герцогиня де Роберваль, родственница нашего адмирала! И прекратить болтовню! Готовиться к поднятию паруса и выходу в море!

«Понятно, – подумалось Рою, – проводить брата прибыл герцог Николя де Роберваль с супругой. Еще бы: экспедиция под попечительством самого короля Франции! Королевство может приобрести огромные территории… и к такому событию причастен “славный род Робервалей”. Но вот Маргрет они с собой, конечно, не взяли поскольку она теперь на положении семейного изгоя. …Как только Маргрет решилась на нашу помолвку?! Что-то невероятное. Ведь понимала же, что родители сразу же восстанут против меня, безлошадного шевалье[7]7
  Шевалье – в переводе с французского «всадник». Тут игра слов.


[Закрыть]».

* * *

Спустившись почти после часового бдения в марсовой бочке на палубу, Рой-Жак минут десять отдохнул и, по команде боцмана, вновь вынужден был подниматься на реи. Однако к тому времени «Король Франциск» уже убрал трап, поднял паруса и направился к выходу из гавани. А посему завершения проводов он уже не видел.

Впрочем, и так понятно было, что, попрощавшись с адмиралом, герцог Николя де Роберваль и герцогиня Александра покинули корабль и затерялись в толпе, которая, как только фрегат пошел вдоль причала, чтобы развернуться, подалась вслед за ним, крича, взмахивая платочками, подбрасывая в воздух кепки и шляпы.

Берег. Франция. Часовня посреди Парижа. Маргрет. Тайная помолвка… Агенты герцога Николя де Роберваля, разыскивающие его и угрожающие судом инквизиции… Все это уже позади. Хотя Рой д’Альби прекрасно понимал, что если бы люди герцога де Роберваля нашли его здесь, на судне, – никакой суд уже не понадобился бы. Его убили бы без лишнего шума, дабы не предавать всю эту историю огласке.

Как-то будет складываться его судьба дальше? Предугадать это он не мог, да и не пытался, но все же… заглянуть бы за кулисы театра под названием «завтра».

Соглашаясь на тайную помолвку, Рой д, Альби все же надеялся, что Маргрет удастся уговорить родителей; что герцог и герцогиня Робервали смирятся с поступком и выбором их дочери, как с роковой неизбежностью. В конце концов, он ведь не какой-то там проходимец, а тоже дворянин и как-никак сын полкового хирурга, капитана который несмотря на то, что в последние годы непростительно запил, все же оставался вполне достойным человеком.

Однако Робервали не смирились и не простили. Ни ему, ни своей дочери. Рою еще очень повезло, что соседский мальчишка сумел встретить его в трех кварталах от дома и предупредить… Собственно, передать слова отца о том, чтобы дома он не появлялся, потому что за ним уже приходили; а еще просьбу: немедленно покинуть Париж и немного денег на дорогу. Вот тогда-то Рой и вспомнил рассказ Маргрет об эскадре адмирала де Роберваля, уходящей куда-то в неведомые дали в поисках новых земель и новых россыпей золота.

Д’Альби знал, что будет тосковать по Маргрет, по университету, по Парижу… но в то же время ему открывалась какая-то совершенно неведомая сторона жизни. По существу, он повторял путь отца, студента-медика, оставившего в свое время университет и приставшего к обозу уходившего на войну Вермского полка. С тех пор большую часть своей жизни он провел в походах, лазаретах, на войне…

– Берись за канат! – крикнул ему черноволосый, курчавый парень, с проседью на макушке головы. – Мы должны развернуть парус, чтобы не задеть носом этот чертов барк! Да и капитан, кажется, сюда идет!

Рой ухватился за канат, уперся ногами в палубу вместе со всеми, и как раз вовремя. Капитан Питер Галл, который в сопровождении шкипера и боцмана обходил палубы, чтобы увидеть своих людей за работой, остановился напротив Парижанина и, задумчиво оттопырив нижнюю губу, скептически окинул взглядом его и стоящих рядом парней.

– Похоже, что у нас крепкие матросы, Лозьен, – обронил он, обращаясь к шкиперу.

И только теперь Рой, впервые увидевший капитана вот так вот, вблизи, обратил внимание, что у него простое, с грубоватыми очертаниями и угреватой кожей, обветренное крестьянское лицо.

– Ну, нам еще предстоит увидеть их в океане, – ответил Лозьен, очевидно, все еще не привыкший к тому, что капитан судна способен кого-либо хвалить. Вешать на рее – другое дело. – Но так, на первый взгляд… Вы правы.

– А как в команде оказался этот парень? – тросточкой-кинжалом указал капитан «Нормандца» на Роя.

– Дюваль посоветовал взять, – ответил, вместо шкипера, боцман Кашалот. – Старший штурман эскадры, – нажал на титуле Дюваля, – узрел на его руке некие линии, в одинаковой степени ведущие и в океан, и в преисподнюю.

– Вот в этом штурман прав: в определении пути в эти две преисподние Господь утруждать себя не стал. Только я, парень, не поверю, – обратился он к Рою, что ты вырос в тех самых припортовых улочках, из которых выбирался сам Дюваль.

– Я из Парижа, мсье, – ответил Рой, не бросая канате. – Мой отец был войсковым лекарем. Мечтаю немного подработать, чтобы оплатить учебу в университете.

– Странно, но он не врет, – обронил капитан, теряя интерес к Рою-Жаку Парижанину. – Существуют люди, у которых на лице написано, кто они: из семьи портового пропойцы или из семьи интеллигента. Что касается этого парня, то рожа и манеры его особого уважения у палубной братии вызывать, конечно, не будут. Поэтому присмотри, чтобы кто-либо из этих бродяг не всадил этому парижанину нож в спину раньше, чем он успеет дождаться первого стоящего шторма.

– Море требует справедливости, капитан, – признал боцман. – Трюмной тле порой приходится вдалбливать это самым неаристократическим способом. Поэтому я присмотрю.

18

Застолье, очевидно, продолжалось бы еще очень долго, но в это время вестовой передал приказ адмирала: «Всем посторонним покинуть корабли эскадры!»

– Как жаль, друзья, что час расставания настал так скоро и так неожиданно, – завершил их встречу маркграф де Мовель. – Письмо, которое вы, герцогиня, написали вашей матери, будет передано ей лично в руки. Маркграф де Мовель, Гавр, Париж и вся Франция с нетерпением будут ждать возвращения экс-королевы Новой Франции.

– Вы слишком щедры на титулы.

– Наоборот, в данном случае меня можно посчитать скрягой.

Теперь уже в роли провожающей оказалась сама Маргрет. А тут еще последние минуты прощания вновь были омрачены появлением адмирала де Роберваля, кажется, специально поджидавшего их у трапа.

– Что это за званые ужины и балы вы, маркграф, затевали накануне отходя эскадры? – резко поинтересовался он.

– Вам хорошо известно, адмирал, – спокойно парировал маркграф, – что они были даны в честь герцогини Маргрет де Роберваль. Прекраснейшей из высокородных дам, когда-либо ступавших по мостовым Гавра. У вас возникли еще какие-то вопросы, адмирал?

– А вам известно, что мой братец, герцог Николя де Роберваль, попросту…

– Не утруждайте себя объяснениями, адмирал. Мне и присутствующим здесь господам все прекрасно известно.

– Еще бы! Ведь вы не кто-нибудь, а ближайший друг герцогини Алессандры.

– Имя герцогини Алессандры я бы посоветовал произносить с куда большим уважением. В противном случае выход эскадры придется задержать. И в фехтовании вы, адмирал, как мне известно, не сильны. Что же касается поступка вашего брата Николя де Роберваля, то как офицер королевского флота вы должны были бы устыдиться его. И молите Бога, что, во имя сохранения достойного имени герцогини Маргрет, Гавр не узнал о той истинной причине, по какой это прекрасное создание оказалось в одной из самых неудобных кают вашего корабля. Но только посмейте проявить в отношении Маргрет свое… Впрочем, – маркграф махнул рукой и ступил на трап.

Герцогиня заметила, как адмирал побледнел и схватился было за свой короткий абордажный меч, но шедший вслед за маркграфом генерал де Колен остановился напротив него, смерил презрительным взглядом, в свою очередь выдержал преисполненный ненависти взгляд адмирала и только тогда ступил на трап.

А затем Роберваль встретился с презрительным взглядом Маргрет и почувствовал, что герцогиня не сломлена и что даже здесь, на корабле, она готова противостоять и воле отца, и его собственной воле.

– Отправляйтесь в каюту, мадемуазель, – процедил адмирал, – и старайтесь как можно реже попадаться мне на глаза. О вашем питании позаботится кок, об охране – майор Шигль.

– О своей охране я позабочусь сама, адмирал. Но предупреждаю, что пристрелю каждого, кто окажется возле моей каюты в роли тюремщика.

Адмирал смерил ее взглядом, полным едва сдерживаемой ярости, сплюнул за борт и громогласным басом приказал.

– Убрать трап! Поднять якоря! Командор Брэд!

– Я, господин адмирал!

– Выводите эскадру из гавани. Хватит этих слезливых прощаний.

Он вновь смерил герцогиню взглядом, преисполненным ненависти, и, довольный собой, отправился в каюту, показывая своим подчиненным, что сантименты прощания с Францией, с твердью земной его не волнуют.

– Герцогиня, – появился рядом с ней Оран, – там, между каютами штурмана и вашей, есть небольшое пространство для лучников, чтобы, значит, отбивать абордажную атаку.

– Нас уже атакуют? – иронично поинтересовалась Маргрет.

– Нет, просто, там есть прекрасное место, где вы в любое время можете стоять у борта и любоваться берегом, морем. Это будет ваше место, ваша корабельная келья, в которую всем остальным на этом корабле доступ будет закрыт.

– Наконец-то вы сподобились выразиться более-менее внятно. А то: «лучники, абордажная атака…» – молвила Маргрет, провожая взглядом поднимавшегося по сходням адмирала. – Сейчас она пыталась понять, откуда у этого человека столько ненависти ко всему, что его окружает. А главное, предугадать, как сложатся их отношения во время этого длительного путешествия.

Место, предложенное Ораном, и в самом деле было укромным, отгороженным от остальной части кормы стенами надстроек, края которых сходились между собой как бы под острым углом, оставляя лишь небольшое пространство для прохода. Да и то в двух шагах от выхода возвышался палубный рундук с канатами, парусиной и какими-то крючьями.

Тем временем стихли последние возгласы, упали на воду недоброшенные до борта букеты цветов; незнойное нормандское солнце прощально осенило уходящие вдоль склона возвышенности черепичные улочки.

Земля, которая казалась теперь герцогине особенно теплой и ласковой, медленно отходила от кормы корабля, удаляясь все дальше на юг, и мощные паруса жадно ловили первые порывы ветра, подстерегавшего корабли сразу же за холмистой горловиной бухты.

Каждый из сотен людей, оставлявших сегодня эту землю, думал сейчас об одном и том же: увидит ли ее когда-нибудь; суждено ли ему вернуться сюда из неизведанных далей океана? И лишь ощущение того, что она не одна, что вместе с ней судьбу вольных или невольных изгнанников разделяют сотни храбрых мужественных людей – придавало Маргрет чувства уверенности в себе.