Текст книги "Граница безмолвия"

11

Первым «в священные воды» озерца окунулся сам начальник заставы. Прежде чем он разделся, Вадим Ордаш рукой опробовал температуру в разных частях озера, открыв для себя, что в той, южной части, где находился сток, температура воды достигала градусов девятнадцати-двадцати, то есть прогревалась почти так же, как в жаркие дни июля у одесских пляжей Черноморки или Аркадия. Ближе к центру она достигала градусов двадцати двух – двадцати трех и наконец у самого Нордического Замка, где били подземные ключи, она достигала градусов двадцати восьми-тридцати. И это уже явно было на любителя.

А еще старшина обратил внимание, что там, в заливчике, вода издает серный запах, почти такой же, какой витает над мелководьем черноморского Куяльницкого лимана, у знаменитой грязелечебницы.

– Если бы не чертов запах, – проворчал Загревский, входя в озеро у самой кромки водопада, где запах был не таким сильным, – купель казалась бы королевской.

– Она и так королевская, командир, – возразил Ордаш. Это же сероводородный источник, самый лечебный из всех, какие только можно себе представить. Десяток таких купаний – и можно забыть о ревматизме, радикулите, простудах…

– Ты-то, погранохрана, откуда об этом знаешь?

– Так ведь на подобном сероводороде все одесские лечебницы прославились. За право искупаться в подобной ванне люди добираются до Одессы за тысячи километров и платят бешеные деньги.

– Ну, ты гений, старшина! Почему же до сих пор мне никто ничего об этом не говорил? Только и предупреждали, что тухлым яйцом воняет и что пить такую воду – погибельно. Где-то за мысом есть питьевой источник, из которого воду раньше насосом закачивали в Нордический Замок. Там вода тоже попахивает, но не так. Ну а зимой топят снег.

– На стол уже накрывать, товарища командира? – спросил ефрейтор, выйдя на крыльцо.

– Накрывай, накрывай, товарища тунгуса! – возопил Загревский полувплавь-полувброд продвигаясь в сторону парного заливчика. – В мансарде накрывай, чтобы с видом на Французскую Ривьеру, или как её там! Гулять, так гулять, погранохрана! А ты, старшина, пока что осмотри окрестности. Свой визит сюда так и спишем – на пограничный осмотр острова. В конце концов, это ведь тоже наша территория!

– Есть осмотреть окрестности! – с готовностью отозвался Ордаш и, спустившись по тропе к причалу, пошел кромкой прибоя по восточной части острова.

Скалы здесь были не такими отвесными, как у причала, полоса «пляжного» галечника достигала двух-трех метров, а все прибрежное пространство – в воде и на суше – было испещрено черными, обкатанными за тысячи лет вершинами подводных скал и огромными кругляшами валунов.

Айсберг, который, как им казалось с бота, стремительно надвигался на континент, теперь застыл на месте, возможно, тоже наткнувшись на какую-то подводную гряду. От восточного побережья острова до него было метров двести, однако все это пространство постепенно заполнялось паковым льдом, так что при желании можно было бы рискнуть и пробраться до ледника. Да, если бы жизнь заставила, можно было бы рискнуть…

«Если бы жизнь заставила…», – поймал себя на этой мысли Вадим Ордаш. В свои двадцать три года он уже не раз познавал на себе, что такое «жизнь заставила», считая, что самым очевидным проявлением подобного «насилия жизни» является его пребывание на этой заполярной, Богом и людьми забытой заставе.

После окончания средней школы Вадим Ордаш намеревался поступить в училище погранвойск, но в это время сослуживцев отца начали одного за другим арестовывать и, обвиняя во «враждебной» или «шпионской» деятельности, расстреливать[22]22
  В 1930-е годы коммунистический режим в СССР расстрелял 3 маршалов (из 5), а еще 13 (из 15) командующих армиями; 8 (из 9) адмиралов флота и адмиралов других рангов; 50 (из 57) командиров корпусов; 154 (из 186) командиров дивизий, всех 11 заместителей наркома обороны; 98 (из 108) членов Высшего Военного совета, всех 16 заместителей командиров армий. Только с мая 1937 по сентябрь 1938 года был расстрелян 26 761 офицер Красной армии и более 3 тысяч офицеров Красного Флота. В составленном для Сталина в ведомстве Берии, который, как официально утверждалось, возглавлял «передовой отряд Компартии СССР», списке лагерей, действовавших в СССР в 1937 году, называлось 37 лагерных комплексов по 200 лагерей в каждом! Число заключенных в коммунистических концлагерях в 1935–1937 годах достигало 6 млн человек.


[Закрыть]. Опасаясь, что и его постигнет такая же участь, начальник заставы майор Ордаш побоялся отправлять сына в военное училище, а отправил в Одессу, где Вадим без особых трудностей поступил в мореходное училище, на отделение мотористов. Похоже, что от ареста отец спасся только тем, что, сказавшись – по совету кого-то из друзей из штаба округа – больным, залег в одесском госпитале, а затем комиссовался. К тому времени, когда почти все офицеры из его и соседних застав были расстреляны или, в лучшем случае, посажены в сибирские концлагеря, все еще остававшийся под подозрением бывший начальник заставы возглавил неподалеку от Одессы рыбхоз.

Но в это же время НКВД начало проводить аресты среди преподавателей и курсантов морских училищ. После ареста двух парней из его группы Вадима тоже вызывали на допрос. Проходил он, правда, пока еще в качестве свидетеля, но Вадим понимал, что его обязательно попытаются превратить в «стукача» или же арестуют как «врага народа», «украинского буржуазного националиста», японского или румынского шпиона – набор ярлыков у коммунистов из НКВД был невелик, да они, нагло уверовав в свою безнаказанность, не очень-то и старались придавать подобным обвинениям хотя бы какую-то видимость правдоподобности. Но, опять же, на помощь пришел кто-то из знакомцев отца. За месяц до выпускных экзаменов Вадима срочно призвали в армию и направили мотористом на морской пограничный сторожевик.

…За ближайшей скалой, между валунами, что-то промелькнуло. Ордаш машинально рванул кобуру пистолета, положенного ему как старшине заставы, и прильнул к прибрежному склону. Это был песец. Заметив человека, он пробежал по каменистому мысу и, с разбега перепрыгнув на проходившую неподалеку льдину, исчез за её выступами.

В военное училище командир корабля Ордаша не отпустил, но разрешил закончить курсы младших командиров, где он прошел все азы задержания преступника, рукопашного боя, научился «читать» следы, владеть несколькими видами оружия и минерным делом – в том числе метать ножи и топоры, арканить, орудовать палицей, нападать или защищаться, пуская в ход всевозможные подручные средства. Причем, как вскоре выяснилось, не было в его наборе курсанта более старательного и способного, а главное, так стремящегося к самосовершенствованию.

Как потом открылось Вадиму, он оказался в группе усиленной подготовки, курсанты которой даже не знали, что на самом деле они проходят усиленный курс диверсий и армейской разведки. По-настоящему это стало ясно, когда на выпускные экзамены прибыли вербовщики из разведшколы и еще каких-то там секретных курсов, на которых готовили диверсантов, действовавших в глубоком тылу противника, в том числе и на морских базах.

Ордашу очень хотелось оказаться в числе избранных и отобранных. И он действительно оказался среди тех, кого после присвоения звания младшего сержанта не отправили в разведподразделения, а задержали для дальнейших собеседований, прохождения медкомиссии и проверок.

Казалось бы, все шло хорошо, но как раз в те дни поступило сообщение, что отец его, бывший офицер погранвойск, застрелился. В посмертной записке он объяснял свой поступок семейными неурядицами. И они действительно были: жена оставила его, вышла замуж за своего давнего знакомого, подполковника, и уехала с ним в Ленинград. Однако Вадим знал, что с матерью отец уже давно не жил, что инициатором развода стал он сам, и расстались они с матерью мирно, вполне по-человечески. Так что из-за этих «неурядиц» стреляться отец не стал бы.

Очевидно, в НКВД на отца имелся какой-то компромат, потому что началось расследование, и с направлением Вадима Ордаша в разведшколу решили повременить. Хотя и не скрывали, что он – рослый, сильный, решительный, неплохо владевший немецким и молдавским, а значит, и румынским, и даже немного увлекшийся английским, – полностью устраивал вербовщиков. Их начальник, майор Доротов, так и сказал ему во время заключительной беседы: «Ты, парень, конечно, извини, обстоятельства пока что выше нас. Но запомни, что мы держим тебя в резерве. У нас только так: в надежном резерве! Рано или поздно мы тебя разыщем, и тогда разговор у нас пойдет иной. Запомни: у нас только так!»

Как потом выяснилось, именно этот майор похлопотал, чтобы младшего сержанта Ордаша направили на службу в погранотряд, расположенный неподалеку от Очакова. И тут его судьбой неожиданно – не исключено, что под натиском все того же майора Доротова, – начал вплотную заниматься отчим, Дмитрий Радулин, только что дослужившийся до полковника и занимавший какую-то должность в штабе Ленинградского военного округа. Благодаря его вмешательству Вадим все же сдал экстерном выпускные экзамены в мореходном училище, получив после этого не только удостоверение моториста, но и право на звание младшего лейтенанта. И наверное, стал бы его обладателем, если бы не затянувшееся расследование гибели отца.

Приехав в Одессу, мать передала Вадиму совет отчима: немедленно подать заявление на переход из срочной службы в кадровую, то есть стать сверхсрочником. После чего все остальное он брал на себя.

Вадиму не очень-то хотелось оседать в какой-то из сухопутных частей, он уже успел заразиться морем. Но в том-то и дело, что оставаться в Одессе полковник Радулин ему не советовал. Очевидно, на отца действительно имелись какие-то компрометирующие материалы. Тем более что энкаведистов нервировали многочисленные связи майора Ордаша с осужденными, иногда уже и расстрелянными «врагами народа». Радулин так прямо и сказал ему: «Слишком много порочащих связей. Твой отец всегда пытался быть человеком с душой нараспашку, а в наши времена сие не приветствуется. Поэтому беги, служивый, из этих краев и не повторяй ошибок отца».

Сразу же после перехода на кадровую службу Вадим получил назначение в Ленинградский округ, однако держать его у себя под боком отчим не рисковал. Единственное, что он мог сделать для него, – это повысить в звании до старшины, чтобы сразу же направить на далекую заполярную 202-ю заставу, где его вряд ли кто-либо станет подозревать в «пособничестве мировому империализму».

Сам полковник в это время всячески стремился замять дело о самоубийстве бывшего майора Ордаша, поскольку «жить с бывшей женой «врага народа», преступно, путем самоубийства избежавшего справедливого народного суда», как доверительно сформулировал ему эту перспективу один из штабных «особистов», – для Радулина тоже было бы самоубийственно. Вот только удалось ли замять – этого старшина пока что не знал.

12

Пока под присмотром штабс-фельдфебеля[23]23
  Чин штабс-фельдфебеля люфтваффе приравнивался к званию старшины Красной армии.


[Закрыть] горные егеря и сибирские стрелки устанавливали палатки, обустраивая свой военно-полевой быт, фон Готтенберг решил провести совещание офицеров, на которое были приглашены и все три лейтенанта, командиры авиазвеньев.

Оборудованный на возвышенности, в скальной выработке, командный пункт аэродрома был похож на огромный дот, окна-амбразуры которого едва выступали над поверхностью, и расположены были так, чтобы ни в одном направлении не оставалось непростреливаемой, «мертвой» зоны. В этой долговременной оборонительной точке неплохо меблированный кабинет Хоффнера представал всего лишь в качестве одного из отсеков – непозволительно большого по размеру и слишком вызывающе обставленного.

– О секретности нашей миссии каждый из вас, господа, предупрежден, – проговорил оберштурмбаннфюрер, разворачивая перед склонившимися над столом офицерами карту «северного театра военных действий», охватывавшую пространство от Шпицбергена и Хельсинки до острова Врангеля и Чукотского полуострова.

– Естественно, – ответил за всех обер-лейтенант Энрих.

Готтенберг стоял у края стола, остальные офицеры – справа и слева от него. Лица у всех были суровыми, взгляды сосредоточенными. Они понимали, что осуществление операции «Полярный бастион» потребует от них риска, мужества и немалых жертв, однако приказ надо было выполнять.

– На войне у каждого подразделения свой театр действий и свои задачи. Так вот, у группы «Викинг», которой поручено командовать мне и в которую все вы отныне входите, приказано высадиться и действовать в тылу врага, на его северных территориях.

– Наконец-то появилось настоящее дело, – хрипловатым баритоном отозвался штабс-капитан Кротов.

При этом подполковник СС заметил, как вдруг заблестели глаза штабс-капитана, который, забыв, что он на совещании, сразу же уперся в карту обеими пятернями и потянулся взглядом туда, к устьям Оби и Енисея, к Ямалу и Таймыру. Как заиграли под обветренной, шелушившейся кожей крупные, четко выступающие желваки.

Это была его земля. Штабс-капитан настолько истосковался по ней, что готов был стать на колени прямо здесь и сейчас, на этот лист бумаги. Ностальгия, черт возьми… Да, ностальгия. Готтенберг уже знал, что это такое.

Но как эта самая тоска по родине станет проявляться в характере и поведении бывшего белого офицера, когда он окажется на своей земле, где-то там, неподалеку от устья Оби? Не превратится ли тогда для него германский солдат в чужестранца, в чужака, оккупанта?! Однако офицером-то он все же служил у белых, напомнил себе оберштурмбаннфюрер. И ему хорошо известно, с какой жестокостью коммунисты истребляли всех бывших «беляков», даже тех, которые в свое время пошли к ним в услужение.

– То, что вы сейчас услышите, не подлежит никакому разглашению. Но вы должны иметь представление о том, какими базами в русском Заполярье мы уже обладаем и какие нам еще только предстоит создать. К тому же пилоты обязаны знать, на какие запасные секретные аэродромы они могут рассчитывать в самых сложных ситуациях. Остров Земля Франца-Иосифа, – ткнул пальцем в соответствующую точку на карте оберштурмбаннфюрер. – Здесь уже создана секретная база подводных лодок. Основой её служит грот, в котором легко могут укрываться две субмарины. Еще две, маскируясь, могут отстаиваться между скалами. Там же, в гроте, располагаются помещения для ремонтников и охраны. Недавно инженерно-диверсионная группа морской пехоты завершила оборудование взлетных полос на острове Междушарском, в Белужьей губе Карского моря, а также вот в этой благословенной Богом точке полярного острова Новая Земля…

Как только палец в кожаной перчатке касался карты, стоявшие плечо в плечо командиры звеньев дружно склонялись над ней, внимательно всматривались в местность, а затем, многозначительно переглянувшись, вновь принимали стойку «смирно». Худощавые, подтянутые, одинаково облаченные, они к тому же чертовски были похожи между собой. Тем более что бледность на лицах, словно пудра театрального гримера, скрашивала все возможные различия в их облике. Это были опытные пилоты, привыкшие к риску и проведшие в воздухе не одну сотню часов, но даже они понимали, какие трудные и авантюрно рисковые рейды в тыл врага ждут их в ближайшие дни.

– Со временем, – продолжал далее оберштурмбаннфюрер СС, – такие же секретные взлетно-посадочные полосы должны появиться на мысах Константина и Пинегина. В бухте Нерпичья, на Колыме, уже создается секретный причал, у которого будут находиться субмарины-танкеры; благодаря им могут проводить дозаправку субмарины, рейдирующие на Северном морском пути[24]24
  Все эти секретные базы и аэродромы действительно существовали, о них сообщалось и в специальной военной, и в открытой гражданской российской печати.


[Закрыть].

– Черт возьми, вот это размах! – не удержался штабс-капитан, заставив тем самым Готтенберга победно ухмыльнуться.

– Однако в качестве основных, наиболее важных аэродромов, рассматриваются те два, которыми непосредственно будет заниматься наша группа. Еще в мае вот сюда, в безлюдный район озера Меркулово, была высажена 5-я инженерно-диверсионная группа унтерштурмфюрера Фюрта. Вопреки мнению некоторых скептиков, эти отчаянные парни сумели построить покрытую листами рурской стали и тщательно замаскированную посадочную полосу неподалеку от поселка Мезень, что в двухстах километрах северо-восточнее Архангельска[25]25
  Исторический факт. Такой секретный немецкий аэродром в указанном районе действительно существовал. Причем, как свидетельствуют публикации в прессе, аэрофотосъемкой он был засвидетельствован лишь… в 1989 году! Как оказалось, до этого времени на секретном аэродроме сохранялись выложенная из больших листов крепкой стали посадочная полоса, остатки построек и бочки из-под горючего, на которых все еще просматривалась свастика. Название озера мною изменено.


[Закрыть]. Этот секретный аэродром так и нанесен на карту под кодовым названием «Северный призрак». Взглянув на нее, нетрудно убедиться, что «призрак» этот появился буквально под носом у гарнизона стратегического морского порта русских, чем очень важен для пилотов люфтваффе.

– И что, хотите сказать, что русские до сих пор не знают о его существовании? – усомнился Хоффнер.

– В этом нас убеждают данные разведки.

– В такое трудно поверить. Вы можете себе представить появление секретного русского аэродрома где-нибудь в Померании, неподалеку от Ростока; или в Нижней Саксонии, в двухстах километрах от Куксхафена?

– Подобные вопросы и сомнения никогда не возникают у людей, которые имеют четкое представление о том, что такое северная тундра, насколько дики и безлюдны огромные территории севера России. На северном безлюдье можно создать целый город, о существовании которого в Москве узнают не раньше, чем через пять лет.

– А я не исключаю, что этот аэродром давно находится под наблюдением русских, – молвил Хоффнер. – Просто они ждут, когда мы начнем использовать его, чтобы истребить на нем как можно больше фюзеляжей.

– Смело исключайте, оберст-лейтенант, – не находится. Еще в прошлом году абвер позаботился о создании здесь мощной агентурной сети, которая отслеживает все действия русской контрразведки. Если бы коммунисты обнаружили этот аэродром до войны, они бы немедленно ликвидировали его, да еще и подняли бы шумиху в прессе. В то же время наша агентура, в числе которой появились местные охотники, сразу же обнаружила бы этот интерес русской контрразведки. Рыбаки до этого озерца, затерянного посреди холмистой тундры, не добираются из-за отдаленности и бездорожья; охотники до этих мест тоже не доходят. А если и доходят, то… бесследно исчезают. Причем каждое исчезновение наши агенты тотчас же преподносят как еще одно доказательство дурной славы этого озера и окрестных мест.

– Ну, дурная слава – не самая надежная защита, – заметил начальник аэродрома «Зет-12».

– Не самая, согласен. Поэтому среди местного населения был распущен слух, что там создана некая секретная партизанская база советских войск на случай войны с Германией. Поскольку Советы лишь недавно завершили войну с финнами, то в эту дезинформацию охотно верят. Причем о самой базе стараются или вообще не говорить, или говорить в очень узком кругу, да и то шепотом, чтобы не оказаться в концлагере. Учтите также, что теперь идет война, и русской контрразведке не до натуралистических путешествий по полярной тундре. А почти все местные охотники призваны в армию.

На сей раз никаких аргументов у Хоффнера не нашлось. Готтенберг победно прошелся взглядом по лицам остальных офицеров, однако все они предпочитали сосредоточенно изучать карту.

– То есть хотите сказать, что ваша группа «Викинг» призвана сменить гарнизон «Северного призрака»?

– Вот с этой минуты и пойдет по-настоящему серьезный разговор, – азартно потер руки Готтенберг. – Поэтому прошу всех садиться.

Кто-то из офицеров тотчас же поставил стул для барона, чтобы ему не пришлось занимать кресло Хоффнера, но даже после того, как все расселись, командир группы «Викинг» еще с минуту прохаживался по кабинету, по очереди останавливаясь то у одного окна-бойницы, то у другого, словно прикидывал, каким образом лучше всего наладить круговую оборону штаба.

– Наша ближайшая задача – проверить готовность уже известного вам секретного аэродрома «Северный призрак» в районе озера Меркулово, дозаправиться там горючим, а затем вот здесь, – указал он точку на карте, – в нескольких десятках километров от побережья Карского моря, создать новую базу – «Норд-рейх». Первой на «Северный призрак», вместе со звеном транспортных «Ю-52», отправляется группа горных егерей обер-лейтенанта Энриха, которая будет усилена инженерной группой штабс-фельдфебеля Штофа.

– Благодарю за оказанную честь, – чинно склонил голову обер-лейтенант, а затем с той же великосветской чинностью осмотрел присутствующих.

– Второй – усиленная «норвежцами» группа гауптмана Кротова. Эта же группа вместе с группой Штофа будет затем десантирована в местность, избранную нами для создания базы «Норд-рейх».

– Честь имею, господа, – последовал штабс-капитан примеру Энриха. – Мои солдаты к вылету готовы.

– Они действительно готовы к тому, что действовать придется уже на Русской земле, в тылу у русских войск? – спросил Готтенберг.

– В тылу у красных, – господин оберштурмбаннфюрер, – напомнил ему Кротов. – Это для вас, германцев, все русские одним миром мазаны. Для нас же они по-прежнему разделены на православных белых… и красных, жидообольшевиченных.

– Потому и спрашиваю: не побегут они к этим самым «красным» в плен сдаваться да пощады вымаливать?

– Скорее, красные к нам побегут. Нас ведь не эта война разделила, нас разделила Гражданская. Жестоко, кроваво разделила. Словом, я в своих людях уверен. Жду приказа на вылет.

Оберштурмбаннфюрер исподлобья окинул штабс-капитана недоверчивым взглядом, однако на сей раз промолчал. Впрочем, не в силах так сразу завершить этот разговор, он с той же подозрительностью взглянул на Хоффнера.

– Сегодня же еще раз согласую с командованием окончательный состав нашей эскадрильи, время и маршруты полетов, – ответил оберст-лейтенант. – При этом будет учтено, что в прыжке к базе «Норд-рейх» следует задействовать военно-транспортные самолеты «Фокке-вульф-200 С-3», обладающие колоссальной дальностью полета. Кроме того, позабочусь о звене истребителей прикрытия.

Готтенберг взглянул на наручные часы и, объявив, что через два часа ожидается прилет лейтенанта-инженера Шмидта, который осмотрит аэродром «Северный призрак» и будет заниматься строительством базы «Норд-рейх», приказал дать бойцам два часа отдыха, после чего инструктаж будет проводить уже сам инженер.