Текст книги "Река убиенных"

10

Арнольд Гредер уже собирался покинуть свое временное пристанище в какой-то бессарабской деревне, в десяти километрах от Днестровска, когда в его кабинете вдруг появился адъютант Курт Шушнинг со срочной шифрограммой от Кальтенбруннера.

– Да, но вы получили ее еще час назад, унтерштурмфюрер! – вскинул брови Гредер. Он всегда обращал внимание на время поступления подобных шифрограмм. – Почему же я вижу ее у себя на столе только сейчас?

– Смею заметить, господин штандартенфюрер, – педантично уточнил Шушнинг, – что там указано время принятия радиограммы нашим радистом.

– А вы конечно же долго размышляли: «Брать ее у радиста или не стоит?»

– Я узнал о ней немедленно, однако она была зашифрована.

– Да что вы говорите?! – артистично изумился Гредер. – Кто бы мог предположить, что начальник Главного управления имперской безопасности[9]9
  Немецкое название «Рейхзихерхайтсхауптамт». Создано в сентябре 1939 года. – Примеч. автора.


[Закрыть]решится потревожить вас своей шифровкой?! И вообще, предположить, что все радиограммы из Главного управления имперской безопасности приходят только шифрованными.

– Вы уже приказали шифровальному отделу готовиться к переезду. И мне не сразу удалось найти шифровальщика Зоннера.

– Но у нас есть еще два шифровальщика.

– Радиограмма была закодирована по системе «Циклоп», у которой есть два «ключа». Первый «ключ» у Зоннера, второй – у вас, штандартенфюрер.

– Ах вот как, «Циклоп»?! – поумерил свой пыл Гредер. – Так какого дьявола вы сразу же не сказали, что это радиограмма по системе «Циклопа»? Я-то вижу, что здесь какая-то ахинея.

– Потому что это текст после расшифровки первым ключ-кодом. Смысл, в сути своей, дурацкий, позволю себе заметить, – вежливо склонился в поклоне сухопарый с длинной гусиной шеей Шушнинг. – Но за ним что-то скрывается, и докопаться до глубинного смысла его сможете только вы. Зоннер, как я уже сказал, владеет лишь первым кодом этого шифра.

– Так где вы его обнаружили?

– Шифровку?

– Зоннера, черт возьми!

Шушнинг замялся.

– Собственно, он прощался с одной местной дамой.

– Пока я ждал радиограммы. Надеюсь, вы его уже повесили?

– Никак нет.

– Жаль дамы? Даму-то вы, надеюсь, уже вздернули?!

Адъютант вновь замер в едва уловимом поклоне. На самом деле это был не поклон. Так, наклонясь с высоты своего почти двухметрового страусиного роста, Шушнинг ждал кодовой фразы штандартенфюрера: «Ибо приказ вам известен». Если она прозвучит, ему в самом деле придется попросить местное отделение гестапо, чтобы его люди занялись этой смуглолицей румынкой, кстати, весьма смахивающей на цыганку.

Но, вместо этой «приговорной» фразы, неожиданно прозвучала другая:

– Что вы топчетесь у меня перед глазами, унтерштурмфюрер? Убирайтесь вон! Пока я буду заниматься здесь расшифровкой этого «папируса», находитесь в приемной, рядом с часовым, будьте готовым к любому развитию событий.

– Яволь. Выйти, ждать и… быть готовым.

Поднявшись из-за стола, Гредер открыл массивный сейф и извлек оттуда пакет с ключ-кодом номер два шифра «Циклоп». Даже если бы кто-то из этих двоих – Зоннер или Шушнинг – оказались предателями, они ничего не смогли бы сказать определенного по этой шифровке, поскольку Зоннер расшифровывал ее после цифрового кодирования, превращая его в кодирование словесное, прочтя которое, непосвященный в лучшем случае узнал бы о сходе снежной лавины в Альпах, или о метеоусловиях в Гренландии. И лишь пройдя через повторную стадию расшифровки, можно было добраться до истинного смысла этого послания.

Вернувшись за стол, Гредер открыл словарик «код-ключа», но в это время ожил телефонный аппарат. Звонили из Абвера, от генерал-майора Роттена.

– Интересующее вас подразделение, – слегка грассировал приятный командирский баритон на том конце провода, – вступит в соприкосновение с врагом в зоне действия Подольского укрепрайона.

– А что, разве укрепрайон все еще сопротивляется?! – искренне изумился Гредер.

– Отдельные его части все еще сражаются на правом берегу Днестра. Сам укрепрайон, доты которого находятся на левобережье, судя по всему, будет сдерживать наше наступление, даже находясь в полном окружении, – терпеливо объяснял арийский баритон, основательно подпорченный полуфранцузским-полуеврейским грассированием. Как докладывает разведка, гарнизоны дотов к отходу не готовятся. Хотя севернее и южнее этого укрепрайона наши части…

– Наши доблестные части, – прервал его Гредер, делая ударение на слово «доблестные». – А вот чем занимается возлюбленная королевская рать Антонеску – это вопрос.

– Простите… – педантично запнулся баритон, фамилии этого представившегося ему подполковника абвера Гредер просто не запомнил.

– Так поднимайте же эту орду, подполковник, – начал раскручивать свой очередной «дикий монолог» штандартенфюрер СС, – поднимайте! Насколько я помню, это непобедимое воинство одичавших римлян стремится добыть себе Транснистрию. Так объясните им, подполковник, что она находится по ту сторону реки. Поведите их туда, подполковник, укажите им путь, они нуждаются в вас, как в Моисее! Когда-нибудь потомки транснистрорумын будут молиться на ваши гранитные лики: «Вот он, – будут объяснять внукам своим, – новозаветный Моисей, приведший нас в Транснистрию! Поклонимся же ему…» Что вы умолкли, Моисей?

– Подполковник Курт фон Брюнинг, господин штандартенфюрер, – холодно напомнил ему абверовец, не собираясь перевоплощаться в иудейского Моисея, сам намек на отдаленное родство с которым был теперь крайне опасным. Даже для Шикльгрубера-Гитлера.

– Так действуйте же, действуйте, – проигнорировал его дворянскую гордыню Гредер. – Сорок отведенных вам дней уходят, наш абвер-Моисей! – Положив трубку, штандартенфюрер еще несколько мгновений смотрел на нее, словно бы медиумически пытаясь проникнуть в словесную суть того, что говорит и думает по ту сторону провода некий подполковник. «Абвер-Моисей!» – самодовольно повел подбородком Гредер. Сейчас он напоминал актера, сорвавшего своим монологом бурю оваций и уже за кулисами пытающегося понять, в связи с чем и по какому поводу сей фурор. – «Не понимаю, чем этот подполковник недоволен? Почти библейская слава…»

11

Гейдрих и в самом деле был поражен поведением рейхсфюрера СС. Гиммлер пытался вести себя так, словно лично он к организации заговора «Железной гвардии» против правительства Антонеску, а равно, как и к его позорному провалу, никакого отношения не имеет. И теперь он позволяет себе у него, Гейдриха, выяснять, стоит ли ему отговаривать фюрера от упоминания о деле Хории Симы в «Воззвании к германскому народу»! Словно не понимает, что именно сейчас фюрер будет крайне заинтересован в том, чтобы Антонеску стал надежным союзником Германии. Потому что Румыния – это сотни километров сопредельной с Советами территории, на которой могут разместиться наступающие германские войска. Потому что Румыния – это сотни тысяч пусть и не самых боеспособных в Европе, тем не менее – дополнительных штыков, которые фюрер может нацелить на Одессу и Крым, высвободив свои собственные части для удара на Минск, Москву и Ленинград. А самое главное – что это пока единственный солидный источник горючего, столь необходимого для механизированных армад Германии, для ее авиации.

– Фюрер конечно же, – чеканя каждый слог, произнес Гейдрих, – ни при каких обстоятельствах не должен упоминать в своем воззвании к народу даже имени Хории Симы. Какой в этом смысл? Пощекотать нервы Антонеску? Напомнить румынскому диктатору, что в любое время мы можем поднять против него остатки разгромленной «Железной гвардии», которая, по нашим последним и достоверным сведениям, подняться для серьезного мятежа уже не готова? Перед всем миром выставить Антонеску и его правительство как недружественных нам и ненадежных, на которые мы не можем положиться? Но в таком случае мы должны идти до конца, возвысить короля Румынии и заставить Антонеску уйти в отставку, или же вообще убрать его. И это в то время, когда сам Антонеску готов простить нам заговор против него, ради более важной цели – возврата Румынии земель между Прутом и Бугом, «исконно – как он считает – румынских земель»! А ведь это воззвание должно быть нацелено против русских. Так чем фюрер собирается навредить русским, раздувая дело о неудавшемся путче против Антонеску?

И Гиммлер, и даже Шелленберг ощутили, что Гейдрих слегка зарывается. То – что и как – он сейчас говорил, звучало слишком резко; фюрер такой реакции не одобрил бы. Зато Шелленберг наконец-то увидел того, не признающего вождей и авторитетов Гейдриха-нигилиста, которого сотворила чиновничья молва. Рейхсфюрер СС и шеф РСХА пристально взглянули друг на друга и, поняв, что их диалог зашел в тупик, перевели взгляд на Шелленберга, надеясь дождаться его третейского решения или хотя бы услышать мнение начальника управления разведки РСХА.

В данной ситуации Шелленберг оказался в самом выгодном положении, ибо к провалу в 1940 году заговора против Антонеску никакого отношения он не имел. Зато успел основательно познакомиться со всеми тонкостями этого заговора германских спецслужб и его последствий. Сразу же после провала заговора, Антонеску сумел арестовать Хориа Симу и всех основных его исполнителей. Кроме тех, кто до этой волны арестов просто не дожил.

Антонеску уже готов был вздернуть Хориа Симу на столбе напротив своего кабинета. Но мог и не торопиться с казнью, а заставить вождя железно-гвардейцев раскрыть все те нити, которые вели к заговорщикам в Берлин. И тогда Германия предстала бы перед миром как страна, не уважающая своих союзников. Тем более что Антонеску раздражало сближение Германии и России. Понятно, что он знал об условности советско-германского «Договора о ненападении» и что фюрер не собирается долго опираться на эти договоренности. Но знал и то, что у «Договора о ненападении» имеется «секретный дополнительный протокол», определяющий сферы влияния коммунистической и фашистской империй. И если бы он касался лишь раздела Польши, с окончательным и не подлежащим обжалованию приговором, вынесенным этой стране Сталиным и Молотовым, в котором утверждалось, что такого государства больше не существует и что «воссоздание его в каких-либо границах возможно только путем дружеского согласия»… Но там был Третий пункт, навязанный Германии Россией, а значит, выигранный коммунистами. И вот этот-то пункт прямо касался основ румынской государственности и румынской национальной гордости. Ибо в нем говорилось: «Касательно Юго-Восточной Европы, Советская сторона указала на свою заинтересованность в Бессарабии. Германская сторона заявила о полной политической незаинтересованности в этих территориях».

То есть, Германия демонстративно самоустранялась от влияния на процессы, связанные с Бессарабией, по существу отдавая эти «исконно румынские территории» на откуп коммунистам.

И вот сейчас, выдержав вопросительные взгляды Гиммлера и Гейдриха, Шелленберг, до сих пор чувствовавший себя как ефрейтор на генеральском совете, заговорил:

– В данный момент фюрер рассматривает Румынию как своего самого идеального союзника на южном фланге. Начиная кампанию против России, он конечно же рассчитывает на политическую волю Антонеску и на решимость румынского народа вернуть себе захваченные русскими национальные территории. Фюрер помнит, что, по настоянию руководства Главного Управления имперской безопасности, высшее руководство Германии вынуждено было вступиться за неудачливого заговорщика и попросить Антонеску сохранить ему жизнь. – Произнося это, Шелленберг заметил, как не только Гейдрих, но и Гиммлер стыдливо отвели взгляды.

Шелленберг конечно же мог бы и не акцентировать внимание на этом их провале. Но, с другой стороны, они ведь сами захотели услышать мнение своего подчиненного, да к тому же будущего автора текста «Воззвания фюрера к германскому народу». И, чтобы основательно изложить свою точку зрения, бригадефюрер просто обязан был коснуться некоторых неприятных моментов этой скандальной истории.

– Да, это так, – проскрипел зубами Гейдрих. – И нам еще повезло, что этого болвана из «Железной гвардии» удалось вырвать из рук румынской сигуранцы.

– Однако, передавая нам Симу, – не стал щадить его Шелленберг, – маршал Антонеску заявил, что делает это в знак примирения, чтобы показать, что в дальнейшем рассчитывает на полное доверие и поддержку со стороны германского руководства.

– Но при этом он знал, что сам акт передачи заговорщика Германии, – проворчал Гейдрих, – является демонстративным жестом, указывающим на то, кто именно, какая страна и какая политическая сила стоит за подготовкой этого заговора. Мы сами выдали себя – вот почему маршал выдал нам Симу, превратив сам акт передачи в акт самоутверждения[10]10
  Известно, что на этом история со скрывавшимся в Германии Хорией Симой не завершилась. В конце 1942 года Симе тайком от гестапо и СД удалось бежать в Италию. Причем побег этот был осуществлен так, что какое-то время гестапо даже не знало об его исчезновении, а узнав об этом, не могло установить, где именно он скрывается и каким каналом воспользовался. Пребывая в полном неведении, шеф гестапо Мюллер в течение двух недель, в буквальном смысле рискуя головой, скрывал от фюрера и других руководителей рейха сам факт исчезновения главного румынского заговорщика.


[Закрыть].

– Можно истолковывать и так, – неохотно признал Гиммлер.

– И только так, – нахраписто подтвердил Гейд-рих. – Он ткнул всех нас мордами в дерьмо… прошу прощения, рейхсфюрер. Но именно так, в дерьмо… мордами. И все верно рассчитал. Фюрер был крайне недоволен нашими действиями. Его буквально взбесило то, что мы не сумели довести до успешного конца столь, казалось бы, успешно подготовленный заговор.

Шелленберг про себя ухмыльнулся, превратив при этом свое собственное лицо в преисполненную скорби погребальную маску. Он-то прекрасно знал, что непосредственными виновниками этого провала фюрер считал конкретных людей – Гиммлера и Гейдриха. Или, наоборот, Гейдриха и Гиммлера. Что, собственно, особого значения не имело. И не решился отстранить их от должностей только потому, что не время было портить отношения с двумя самыми влиятельными людьми Германии, за которыми стояла своя собственная «железная гвардия» в виде СС и Главного управления имперской безопасности.

– Возвращаясь к «делу Хориа Симы» в своем «Воззвании к народу», – неожиданно повело Шелленберга, – фюрер желает еще раз, причем официально, на высшем политическом и государственном уровне, убедить Антонеску, что подобные действия против его правительства не повторятся. Уверен, что Гитлер не просто хочет ликвидировать это черное пятно в наших отношениях с Румынией, но и попытается преподнести дело Хории Симы, как интригу русских, удачно замаскированную под операцию германских сил безопасности.

– Что-что? – просветлело лицо Гейдриха. – Что вы, Шелленберг, только что сказали? Что фюрер попытается изобличить в неудавшемся перевороте в Бухаресте русских?

– А ведь до сих пор мы даже не пытались преподнести истоки этой истории в виде умелого заговора русских, действовавших совместно с румынским коммунистическим подпольем и подло использовавших некоторых представителей «Железной гвардии».

– В том числе и Хориа Симу? – спросил Гейдрих, явно разочарованный тем, что Гиммлер несколько исказил ход его мыслей. – Но тогда нам придется пожертвовать этим обер-железногвардейцем.

– Им давно следовало бы пожертвовать, – обронил Шелленберг. – Поговаривают, что в подобных случаях Сталин любит произносить: «Есть человек – есть вопрос, нет человека – нет вопроса». Вот уже два года этот «вопрос Хориа Симы» остается только потому, что все еще остается сам Сима.

– Да убрать его не составляет никакой сложности, – буквально прохрипел Гейдрих. Когда он волновался, голос предавал его и каждое слово ему приходилось буквально выдавливать из себя. – Но тогда мы потеряем веру в себя со стороны многих других националистических лидеров, на которых пока что можем делать ставки, в том числе и лидеров националистических формирований в эмиграции, представляющих народы Советского Союза и Югославии.

Гейдрих и Гиммлер опять умолкли и уставились на Шелленберга, как на царя Соломона. И бригадефюрер СС вновь не разочаровал их.

– Следует учитывать, что румынской общественности хорошо известны подробности этого «дела» в той интерпретации, в какой в свое время подавала ее и наша сторона, и пресса Антонеску. Я не припоминаю, участвовали ли в заговоре коммунисты, или хотя бы были причастны к нему… Но сама идея фюрера может эффективно сработать только тогда, когда нам удастся доказать участие в «деле Симы» румынских, а значит, и советских коммунистов. И тогда искоренение коммунизма в России было бы еще истолковано как необходимость искоренения его поросли в Южной и Западной Европе.

Гиммлер задумчиво постукивал тыльной стороной карандаша по столу и молчал. Гейдрих тоже молчал, с той лишь разницей, что изливал свою нервозность, поправляя и без того довольно свободно свисавший на его шее галстук. Просто он чувствовал себя в нем, как в петле палача.

Шелленберг и сам понимал, что слишком запоздалое вовлечение в эту пропагандистскую атаку коммунистов потребует от каждого из них, и еще от доброй сотни людей, многих усилий. Назревает целая операция, подобная той, что связана с поджогом рейхстага. Но в том-то и дело, что вспоминать «об этом пропагандистском самосожжении» уже никому не хотелось. Особенно Гиммлеру и Гейдриху. Да и время не позволяло заниматься сейчас этим румынским пепелищем.

– По-моему, всем нам, и в первую очередь вам, Шелленберг, стало ясно, что появление «дела Симы» в «Воззвании фюрера к германскому народу» крайне нежелательно, – вдруг, словно спохватившись, решительно завершил Гиммлер. – Думаю, наших общих усилий будет достаточно, чтобы… удержать фюрера от попытки реанимировать этот давний политический конфуз.

– Во что бы то ни стало – удержать! – вновь прохрипел Гейдрих.

– Всё, партайгеноссе, вы свободны! Что касается вас, Шелленберг, то не позволяйте себе потерять ни минуты.

– Чтобы как можно быстрее справиться с этой задачей, – тотчас же воспользовался моментом Шелленберг, – мне понадобятся кое-какие материалы из архивов Мюллера и Канариса.

– Как только вернетесь к себе, сообщите руководству гестапо и абвера, какие именно материалы вам нужны. В течение часа они будут вам доставлены, – глядя в стол, проговорил Гиммлер, явно теряя интерес к дальнейшему общению с подчиненными и мысленно уже занятый какими-то своими собственными проблемами.

12

– Ладно, о секретах забудем, по поводу назначения дотов и их мощи разбираться будем после войны.

– Вот именно. А пока ввожу в курс дела. Смотри, – развернул майор обычную армейскую карту, а не карту укрепрайона, как ожидал Громов. – Это – пойма реки. Здесь, по самому берегу, оборону займет пехота из тех частей, что переправятся из-за Днестра.

– А сейчас что, прикрытия у меня вообще нет?! Гарнизон дота – и все?

– Ну, не то чтобы вообще… Но и не густо. Фашисты уже прорвались и севернее, и южнее укрепрайона. Отдельные их части, особенно танковые, прошли далеко вперед. Так что большим силам взяться у нас негде, и задача наша будет не генеральской, а солдатской: сдерживая – держаться.

– Божественно, а главное, по-солдатски.

– Да, по-солдатски… А громить… Громить немца будут, очевидно, другие, уже где-то там, на Южном Буге, на Днепре. И намного позже.

– Но если германцы уже прорвались и южнее, и севернее, – выходит, мы окружены?

– Пока что нет. Прорывы осуществлены далеко отсюда. И колонны врага ушли к своим целям. Но вскоре возьмутся и за нас.

– Ясно.

Громов внимательно посмотрел на все еще не отрывавшегося от карты майора. Заподозрить его в чрезмерном оптимизме было трудно: не каждый командир решился бы на такие мрачные прогнозы. Хотя, при всей панической безутешности, они, судя по всему, были вполне реалистичными.

– Покажите, где находится мой дот.

Майор провел потрескавшимся слегка изувеченным указательным пальцем по голубой линии Днестра и остановился у крестика на одном из его изгибов.

– Вот здесь он. Место выбрано удачно. Грунт скальный. Стены мощные. Впрочем, все это надо видеть не на карте. Тем более – на такой, где укрепрайон вообще не значится.

– Итак, первая линия обороны нашей пехоты – по кромке берега? Дальше, на возвышенности, – доты.

– Взаимоподдержка – артиллерийским и пулеметным огнем. Местность по фронту простреливается и пристреляна.

– Это в самом деле божественно. Божественно!

– Дальше, вот здесь, по этому гребню, снова пехота. Мой дот – это уже во второй линии, где дотов негусто. Вот, собственно, и весь наш участок укрепрайона. Силы: маневренная рота, в основном для борьбы с десантами; полуэскадрон в сорок сабель, саперная рота, рота связи. Есть еще тяжелый артиллерийский дивизион, который должен прикрыть отход войск за реку, да пять пулеметных рот в дотах и в круговой обороне вокруг них. Для такой территории, как ты понимаешь, это почти ничего, петрушка – мак зеленый. Но все же какой-никакой костяк. Для начала. А потом… потом – что пошлют Бог и командиры.

– И каков приказ штаба?

– То есть?

– Сколько надо держаться?

– Пока не будет приказа на отход. А он поступит только тогда, когда, прикрывая отход основных войск, мы окажемся в полном окружении. И учти: твой «Беркут» на самом опасном участке. Берега там по обе стороны пологие, словно созданные для форсирования.

– Думаю, немцы это учтут.

– Опыт у них имеется. Теперь о самом доте, лейтенант. Не знаю, как там было на Буге, но здесь, особенно при сооружении твоего дота, инженеры постарались. Скальная порода, бетон. Вгрызались намертво. Вооружение и оборудование тоже солидное: два 76‑миллиметровых орудия, три пулемета на турелях… Энергоотсек, санчасть, столовая, «красный уголок», командный и наблюдательный пункты. На случай газовой атаки – спецтруба с фильтрационными устройствами.

– Словом, все по науке.

– Воздухонагреватели и амбразуры дота перекрываются металлическими заслонками. Что еще? Да…

– Связь с вашим дотом, – подсказал Громов, хотя и не понимал, зачем комбат столь подробно описывает его дот. Через несколько минут он сам все это увидит.

– Вот именно, – вдохновенно подхватил Шелуденко. – Телефонная связь у тебя – с узлом связи, который в моем доте, и с двумя соседними гробницами. Есть еще рация с радиусом действия двенадцать километров. На Буге, наверняка, были точно такие же. Были-были, точно знаю. Словом, с какой стороны ни взгляни – подземная крепость. Ни снарядами, ни бомбами тебя не достанут.

– Это уже ободряет.

– Гарнизон – тридцать один человек. Вместе с тобой, конечно. Боезапас тоже штатный – по десять тысяч патронов на пулемет и по тысяче снарядов на орудие[11]11
  Вооружение, боезапас, численность гарнизона и само устройство дота даны, исходя из реальных данных по дотам, которые действительно имелись в пределах этого укрепрайона.


[Закрыть]. Так что только держаться, только держаться!..

– Гарнизон, надеюсь, укомплектован?

– По штатному. Кадровых, правда, всего шестеро. Тут уж извини. Остальные – из запаса, только что призванные. Тоже в основном из местных ребят-мужичков, необстрелянных, естественно. Но народ надежный. Подбирали, насколько это возможно. Да, вот еще что… фельдшера или медсестру обещали прислать. Возможно, уже сегодня. В крайнем случае завтра. Очевидно, из местной больницы. Только не забыли бы. Ну а запас продовольствия, медикаментов создан. Колодец там свой. Кухня есть. Повар тоже отыскался.

– Но почему почти все бойцы из запаса? В дотах что, постоянных гарнизонов не было?

– Нет, конечно. На Буге ситуация иная: по нему до самой войны проходила граница. Впрочем, когда в тридцатых строили эти доты, Днестр тоже был границей. А строили, конечно, тайно, по ночам, маскируя под сараи, скирды сена. И тогда, сразу после строительства, гарнизоны были. Небольшие, правда, но все-таки. Однако со временем, когда в сороковом граница отошла за Прут, укрепрайон сразу оказался в глубоком тылу. Так что доты пришлось законсервировать.

– Добро еще – вооружение не сняли.

– Хотя были уверены: не пригодится. Ан нет, пригодилось!

– Товарищ майор! – появился на тропинке худенький, похожий на девчушку боец. – Вас к телефону!

– Потерпят, – не спеша поднялся Шелуденко.

– Но…

– Потерпят, я сказал.

– Командование примешь от старшины Дзюбача. Не из кадровых, но в Гражданскую воевал, а значит, обстрелянный. Сейчас это на вес золота. Немецкий и румынский неплохо знает, – объяснял он уже на ходу, раскорячливо вышагивая впереди Громова. – А ты, лейтенант?

– Немецкий. Основательно. О румынском как-то не позаботился.

Они вернулись к доту. Майор переговорил с кем-то по телефону и вновь вышел.

– Тоже неплохо. Да, там у тебя есть хороший партиец, младший сержант Ивановский, парторг дота. Сорок пять лет от роду, в военном деле не спец, из колхозников, но мужик твердый, надежный, словом владеет. Так что опирайся на него, такой не подведет. Ну и на сержанта Крамарчука, конечно. Этот, правда, слегка норовистый, – вопросительно взглянул на Громова, пытаясь понять, как он относится к «норовистым».

– Ничего, приучу его проявлять свой норов только в бою.

– Значит, нашла коса на камень, – развел руками Шелуденко. – Да я, собственно, так сразу и понял, петрушка – мак зеленый. – Только бы не оказалось, что дот для вас двоих тесноватый. В доте, там ведь, как в подводной лодке: деться друг от друга некуда. Кстати, там два орудия, а Крамарчук прекрасный, прирожденный, можно сказать, артиллерист. И если бы ты, лейтенант, немного запоздал со своим появлением, комендантом дота был бы он.

– Так, может, мне уйти? – полушутя поинтересовался Громов.

– Он не из карьеристов. И солдатское братство для него дороже командирства.

– Тогда порядок, своюемся.

Шелуденко хотел подтвердить, дескать «своюетесь», но вдруг умолк и как-то странно, с особой проницательностью и какой-то блудливой ухмылкой присмотрелся к лицу Громова.

– Послушай, лейтенант, да ведь вы, кажется, даже похожи с ним. Я имею в виду – внешне похожи.

– Ну да?!

– Точно говорю: похожи – еще более пристально присмотрелся к Громову. – Может, ты ростом чуток повыше, да в плечах покрепче… А так, в общем-то…

– Вот и божественно. Тем более своюемся.

– А вообще-то странно: чтобы в одном доте… почти как близнецы, а, лейтенант?! Только ты там держись, и парней береги. Каких хлопцев погубят нынче фрицы; скольких, а главное, каких!..

Их разговор вновь прервал телефонист.

– Товарищ майор, там старший лейтенант Рашковский… Требует к телефону.

– Ну, если Рашковский… да еще и требует… – недовольно прокряхтел комендант участка.