Текст книги "Полковник трех разведок"

Словом, получалось так, что русские «благородно» позволяли англо-американцам увязать в многомесячных боях, теряя сотни тысяч своих парней на фронтах Германии, на всем пространстве уже даже не вплоть до Берлина, а вплоть до Эльбы. А сами ждали, пока Гитлер вместе со всей верхушкой рейха пожалует в эту подземную мышеловку, «Лагерь дождевого червя», чтобы взять их там, вместе со всеми специалистами, технологиями и заводами.

Причем все яснее становилось, что, чем сильнее оказывался напор вверенных Эйзенхауэру союзных экспедиционных сил, тем ближе становились к заветной цели войска Жукова, до поры «отсиживавшиеся» на берегах Вислы. К тому же русские генералы готовились в первых рядах бросить на доты «СС-Франконии» поляков из лихорадочно формирующейся Армии Людовой, чтобы ворваться в подземелья на их спинах, а точнее, по их трупам.

Не успели еще агенты Объединенного комитета по разведке Верховного командования союзных экспедиционных сил в Европе[11]11
  Именно такое наименование было присвоено объединенной военной разведке сил генерала Эйзенхауэра.


[Закрыть] развеять и части мифов, сотворенных германцами вместе со сказочниками Доновэна, как по каналам подведомственного тому же Доновэну УСС начала массированно поступать информация о создании какого-то сверхмощного укрепрайона в Альпах. Причем в одних донесениях он именовался «Альпийском редутом», в других – «Альпийской крепостью», в третьих – тоже редутом, но уже «национальным». Хотя ни в одном из сообщений не подавалось четких очертаний этого укрепрайона. К тому же воздушная разведка, находящаяся под личным патронатом главкома Эйзенхауэра, вообще не обнаруживала каких-либо фортификационных работ ни на одном из участков предполагаемого укрепрайона, от горных массивов Шварцвальда на западе Южной Германии до Баварских Альп на востоке[12]12
  Здесь использованы свидетельства как германских, так и американских источников о том, что генералы Доновэн и Эйзенхауэр, а вслед за ними и президент Трумэн, стали жертвами мощного дезинформационного натиска отдела внешней разведки Главного управления имперской безопасности (РСХА) Германии. Причем генератором всей это «дезы» стал именно он, резидент УСС в Швейцарии Аллен Даллес, порой жизнерадостно поставлявший своему руководству отъявленнейшую чушь.


[Закрыть].

Уже сама чехарда с названиями способна была взбесить Эйзенхауэра; во всяком случае, она порождала сомнения в достоверности всех этих пугающих воображение сведений. Но самое ужасное, что, базируясь на них, Эйзенхауэру какое-то время приходилось докладывать Президенту Трумэну, о том, что одни и те же сверхсекретные конструкторские бюро, лаборатории и заводы руководство Германии одновременно эвакуирует и в «Регенвурмлагерь», и в «Альпийскую крепость», и, что уж совсем представлялось бредом, куда-то в подземелья Антарктиды.

В сведениях, поставляемых Доновэном штабу экспедиционного корпуса, указывалось на переброску неких отборных дивизий рейха в сердцевину «Альпийской крепости», в то время как на поверку оказывалось, что эти дивизии истекают кровью на Восточном, а некоторые даже на Западном фронтах, то есть буквально под носом у генералов Объединенных сил. Что неопровержимо подтверждалось показаниями пленных офицеров из этих дивизий, а также имеющимися при них и при многих убитых документами.

Так вот, подноготная появления шефа Даллеса в Европе в том и заключалась, что Эйзенхауэру осточертели фантазии «сказочников и баснописцев» из УСС. После очередного недоумения, высказанного президентом Трумэном по поводу его доклада в связи с перспективами развития событий в Германии, главком Объединенных сил буквально озверел. Через окружение Президента он потребовал Доновэна к себе и тогда уж высказал все, что думает по поводу ценности и достоверности донесений агентов внешней разведки США. Причем сделал это с солдатской прямотой и в самой грубой форме.

А поскольку главным источником всей этой массированной дезинформации выступал, как оказалось, резидент УСС в Швейцарии, то его шефу не оставалось ничего иного как последовать настоятельному совету главкома Эйзенхауэра: «…Вот и лети к этому своему засидевшемуся в Берне баснописцу Даллесу и вытряхни из него душу! Только обязательно сделай это, пока то же самое не сделал я». О чем и успел сообщить Даллесу один из проверенных людей из штаба Эйзенхауэра.

Вот почему, встречая сейчас начальника внешней разведки США, резидент в Швейцарии, как никогда, явственно чувствовал, что находится на грани провала. Не перед швейцарской контрразведкой, которой по большому счету было наплевать на его деятельность, и не перед контрразведкой рейха, которая чувствовала себя в этой стране вольготно и вела себя крайне нагло, а, что самое страшное, перед своим руководством.

Едва они сделали по несколько глотков пива, как Доновэн, смертельно уставший, с бледновато серым лицом стареющего коммивояжера, достал из внутреннего кармана и положил перед Даллесом несколько листиков бумаги.

– Простите? – вопросительно уставился на них резидент в Берне.

– Там наиболее важные сведения, относящиеся к созданию, по приказу фюрера, на юге Германии некоей «неприступной Альпийской крепости».

– Вы находите, сэр, что?..

– Лично я уже ничего не пытаюсь там найти. Всего лишь настаиваю, чтобы вы прочли этот сводный материал. Сейчас, в моем присутствии, и… обязательно вслух.

Доновэн произнес это с максимально возможным в данной ситуации тактом, но Даллес почувствовал: в эти минуты шеф УСС очень сожалеет, что не может позволить себе взъяриться, взорваться, осатанеть, как это делал при встрече с ним самим главком Объединенных союзных сил Дуайт Эйзенхауэр.

* * *

Дэвисон неслучайно прошелся взглядом по этой главе мемуаров; воспоминания, которые она навевала, тоже каким-то странным образом накладывались на современную ситуацию с вербовкой полковника Пеньковского. Во-первых, ни атташе, ни лично ему руководство ЦРУ не простит британского первенства в этом деле. А ведь уже завтра или послезавтра Малкольм обязан будет подробнейшим образом уведомить Европейское бюро о результатах этой сногсшибательной операции.

Само собой разумеется, и в Париже, и в США утерю столь важного агента сочтут скандально вопиющей и, в общем-то, будут правы. Причем правы даже в том случае, когда, докладывая наверх, Европейское бюро не забудет назвать этот случай анекдотическим, указывающим на то, что их коллеги в Москве потеряли чувство реальности, «забывая, ради чего они находятся в столице Совдепии и почему страна тратит на них деньги налогоплательщиков» – любимое выражение демагогов от сената.

Тогда, после инспекционной поездки генерала Доновэна в Швейцарию, полковник Даллес каким-то образом сумел удержаться на своей должности. Зато лейтенант Дэвисон, как главный сочинитель всех этих «баснописных» донесений из швейцарской штаб-квартиры в «Горном приюте», получил выговор, временно лишился права на повышение в чине и был отправлен в повергнутый рейх, в особый лагерь для лиц из числа бывших советских военнопленных в Германии, а также бывших власовцев. С какой целью? Да все с той же. Как ему популярно объяснили, – для «дальнейшего совершенствования «делового» русского языка и приобретения практического опыта разведывательно-вербовочной и контрразведывательной работы».

Прощаясь с ним, Даллес, благодаря усилиям которого он и был превращен в жертвенного барана, по-отечески напутствовал:

– В боях с командным чиновничеством, парень, жертвы так же неминуемы, как и боях на передовой. С той только разницей, что на передовой они в большинстве своем необратимы. А здесь многое поправимо, понадобятся только время, усилия, поддержка друзей и немного удачи.

– Я приму это к сведению, сэр, – покорно пообещал Дэвисон.

– И потом, нельзя не учитывать тот факт, что самые кровавые месяцы великой войны тебе выпало служить не в какой-то там полевой бригадной разведке, а при моей штаб-квартире. Пройдет совсем немного времени, и ты с гордостью будешь писать в своем досье, что имел честь «служить в Швейцарии, в штаб-резиденции Управления стратегический служб США, под командованием самого Даллеса», – как и много раз до этого, не стал полковник «впадать в унизительную скромность». – Скажу больше: в твоем новом назначении просматриваются две очень заманчивые перспективы.

– Я в этом не сомневаюсь, – поспешил заверить его Дэвисон, стараясь как можно скорее и деликатнее избавить полковника от угрызений совести, от которых в действительности тот никогда не страдал.

– А ты всё-таки сомневайся. Вся жизнь разведчика – сплошное сомнение и неверие. Но это я так, ради профессионального покаяния. А пока что записывай в святцы следующее. Первая перспектива: ты в самом деле приобретешь бесценный опыт работы с русским контингентом, что, несомненно, будет оценено в будущем. Вторая: ты по-прежнему останешься под моим покровительством, то есть «человеком Даллеса», благодаря чему в самой полной мере может быть реализована перспектива, изложенная тебе под номером один. Словом, всегда помни: ты – «человек Даллеса», а таких людей очень мало, и все они – избранные. Никому и никогда не позволяй забывать этого. Даже когда тебя поведут на виселицу, веревку тебе подберут самую прочную, а, прежде чем вздернуть, палач, прощаясь, всплакнет у тебя на плече. Впервые за всю свою эшафотную практику. Почему вдруг? Да потому, что, даже стоя на эшафоте, ты остаешься «человеком Даллеса».

Ни по выражению лица этого англосакса, ни по голосовым интонациям определить: шутит ли полковник или же говорит всерьез было невозможно. По умению делать свою речь возвышенно напыщенной с ним не смог бы сравниться даже «великий дуче» Муссолини. Разница просматривалась лишь в том, что никакая степень «напыщенности» не способна была хоть как-то изменить черты, навсегда сковавшей лицо Аллена «посмертной маски». Про «маску» – это, исходя из любимого наставления полковника: «Что бы ни происходило вокруг разведчика, невозмутимость на его лице должна достигать степени посмертной маски».

Что же касается истинного смысла самого этого понятия – «человек Даллеса», то по-настоящему он стал открываться Чарльзу при первых же возникших неприятностях в «разведывательном» лагере интернированных. Дэвисону порой казалось, что полковник приставил к нему некоего аса наружного наблюдения, ангелоподобного агента-невидимку, который докладывает шефу о любых его, даже самых мелких и мелочных, проблемах. Большинство из тех людей, которым тут же напоминали, что Чарльз – «человек Даллеса», никакого представление не имели о том, кто такой в реальности этот самый Даллес. Однако имя его произносили с глубочайшим почтением. Как и начальник лагеря, от которого эти напоминания исходили.

О том, что ему предстоит отправляться в Москву помощником военно-воздушного атташе Дэвисон узнал уже от самого Даллеса. Но уже после того, как для кратковременной стажировки и ради строчки в досье неожиданно был переброшен по службе в одну из летных частей: не мог же стать помощником военно-воздушного атташе офицер, который ни дня не прослужил в части Военно-воздушных сил.

Москва. Военно-воздушный атташат при посольстве США.

Апрель 1961 года.

В день встречи британского разведчика с полковником ГРУ Пеньковским

Капитан давно уехал к отелю «Националь», а Малкольм все еще сидел за столом, воинственно скрестив руки на груди, и неотрывно смотрел на лежавшее перед ним досье полковника Пеньковского, словно творил над ним некое сатанинское волшебство.

В эти минуты он напоминал человека, который почти точно знал, что должно скрываться в пакете, который ему только что доставили, но все оттягивал и оттягивал тот момент, когда вынужден будет удостовериться, что не ошибся.

– Вы конечно же в курсе встречи, которая происходит сейчас в «Национале»? – заставил его очнуться звонок второго секретаря посольства Кэйда.

– Естественно, сэр.

– И каково же наше участие в ней?

«Вот как, – мысленно ощетинился атташе. – Оказывается, теперь это уже «наше» участие! Причем слышать это приходится от посольского служаки, на корню погубившего американский вариант операции «Алекс».

– Оно вполне достойно олицетворяется капитаном Чарльзом Дэвисоном. Конечно же приходится сожалеть, что инициаторами встречи стали англичане, а не мы.

– Почему-то, – невозмутимо согласился Кэйд.

– Просто так уж сложились обстоятельства, не правда ли, сэр? – въедливо напомнил атташе, кто именно стал виновником этих обстоятельств.

– Мы всего лишь по-джентльменски уступили им это право, – сдержанно парировал «подколодный» намек полковника второй секретарь. – Только-то и всего.

– Не слишком ли опрометчиво уступили? – вот в чем вопрос.

– С таким же успехом неудачнику-генералу уступают право лично вести на минные поля и укрепления противника первую волну наступающих, обреченных на девяносто процентов потерь личного состава.

«А что, удачно парировал, – саркастически признал атташе. – Как пушечный пенальти в «девятку». Нет, чтобы покаянно повиниться за утерю такого потенциального агента!»

– Не спорю, в случае провала британца, мы будем выглядеть провидцами. Но что-то не похоже, сэр…

– Не мешало бы вам столь же «провидчески» оказаться сейчас рядом с русским полковником. Как его там?..

– Олег Пеньковский. Полковник. Бывший резидент русской разведки в Турции.

– Резидент? В Турции? Следовательно, у нас имеется на него пространное досье?

– Которое мало что дает нам.

– Вы не верите в магию досье?! – явно предавался романтике второй секретарь. – Напрасно.

– Тем не менее намерен изучить его самым доскональным образом.

– А чем вызваны сомнения?

– Уже хотя бы тем, что досье устаревшее. Тем временем, как полковник сам инициировал сотрудничество, сначала с нами, затем – с британцами.

– Если инициировал – это уже само по себе подозрительно.

– Впрочем, офицер, пребывающий в таком чине и на такой должности, вряд ли станет подставляться столь примитивно, – попытался Малкольм развеять сомнения не столько второго секретаря посольства, сколько свои собственные.

– Хотелось бы в это верить. Встреча русского полковника с британцем действительно происходит в отеле «Националь»?

– Судя по всему… Как я уже сказал, там несет вахту капитан Дэвисон.

– Понятно. Все тот же вездесущий и непотопляемый «человек Даллеса».

– Уж он-то, с его знанием русского языка и с еще более совершенным знанием «русской души»…

– Не собираетесь же вы переманивать Пеньковского, вырывая из цепких лап англичан?

– События пока что не торопят. И потом, где уверенность, что Пеньковский все еще действует в одиночку, а не под контролем КГБ? Самое время выждать.

Пауза, которую взял второй секретарь, должна была стать признанием его, Малкольма, правоты. К тому же Кэйд понимал, что в истории с сорванной вербовкой Пеньковского просматривается и его собственная вина. Уж он-то давно знал, что некий русский полковник ищет способ связаться с американской разведкой.

– Вы правы, Малкольм, события пока что не торопят, – примирительно подвел итог их общения второй секретарь. – Однако сегодня же доложите о результатах ваших то ли «душеведческих», то ли «душегубских» игрищ и с русским полковником, и с англичанами.

– При любом исходе этих переговоров – игрища эти окажутся «душегубскими», мистер Кэйд. В этом можно не сомневаться.

* * *

Теперь уже оттягивать углубленное знакомство с досье Пеньковского атташе не стал.

По первым строчкам он прошелся взглядом почти машинально: родился в 1919 году во Владикавказе. Окончил Киевское артиллерийское училище, после которого служил политруком батареи. Участвовал в Польском походе советских войск и в советско-финской войне 1939–1940 годов…

«О, да наш полковник успел повоевать?! Что уже само по себе похвально…»

Правда, Вторая мировая война застала его на вполне «безобидной» должности старшего инструктора по комсомольской работе политуправления Московского военного округа. Но тут уж кому как повезло…

Ну а настоящая военная карьера Пеньковского началась лишь в 1944 году, когда он был назначен адъютантом командующего артиллерией 1-го Украинского фронта генерал-полковника Варенцова. Впрочем, эта должность тоже оказалась сугубо штабной. И тут уж дальнейшая судьба адъютанта зависела от того, насколько разумно он сумеет распорядиться своей близостью к генералу, своими штабными знакомствами и вообще своим положением.

Судя по тому, что в сорок пятом, в возрасте 26 лет, Пеньковский уже принял командование артиллерийским полком, то есть в ситуации он сориентировался очень быстро и точно. Война завершалась, и нужно было воспользоваться последним шансом из штабистов «переквалифицироваться» на строевого командира-фронтовика. Кстати, в том же военном сорок пятом он сумел жениться на семнадцатилетней дочери генерала Гапановича, а к 31-му году умудрился дорасти до чина полковника, перейти на службу в Главное разведуправление Генштаба Советской армии и стать одним из резидентов русской разведки на Восточном направлении.

Словом, всем своим карьерным потенциалом Пеньковский распорядился со знанием дела и в полной мере. Однако все эти факты лишь усиливали подозрение: а какого дьявола он решил податься в предатели-перебежчики?! Причем трудно было поверить, что полковник прибегает к этой авантюре из каких-то благородных идеологических соображений.

Москва. Ресторан отеля «Националь».

Апрель 1961 года

Выложив на стол перед посетителями тарелки с говяжьими отбивными, официант резко, явно по-армейски, развернулся и едва не столкнулся с подошедшим капитаном Дэвисом, который до сих пор умиротворенно сидел себе в противоположном конце зала.

– Не волнуйтесь, я не стану навязывать вам свое общество за этим благословенным столом, – заверил помощник американского военно-воздушного атташе, не представляясь русскому офицеру, а вежливо обращаясь к Винну, с которым уже был знаком. – К тому же в отличие от моего шефа меня мало интересовали вопросы, связанные с военной дипломатией. Теперь понимаю, что зря.

– Опять эти запоздалые раскаяния, капитан… – только теперь приподнялся Винн, выжидающе глядя на помощника атташе.

– Это не раскаяние, мистер Винн; это – размышление о том, что всякая кроваво-огненная война начинается не на солдатском поле битвы, а на поле битвы дипломатии. И завершается, заметьте, тоже дипломатами, плавно переходя в изнурительную холодную войну.

– В том-то и дело, что отныне я имею все основания считать себя «рыцарем холодной войны», – вежливо склонил голову Винн.

– А кто запретит кому-либо причислять себя к этой легендарной когорте? Кстати, не будь я столь легкомысленным в своем недалеком прошлом, сейчас мы о многом могли бы поговорить с этим русским господином.

– Вы уверены в этом?

– Я – сторонник роковых предположений. Очень уж близко связан этот джентльмен с Военно-дипломатической академией, породившей сотни вполне профессиональных «рыцарей холодной войны», – почти вполголоса проворковал американец.

– В самом деле? – насторожился Британец, поглядывая, то на американца, то на русского.

– В общении с этим полковником вы столкнетесь со многими неожиданностями.

– Речь в самом деле может идти даже о знаменитой Военно-дипломатической академии?!

– И об академии – тоже, – неохотно подтвердил Пеньковский.

– Странно, почему я слышу об этом впервые? И в каких аспектах, позвольте поинтересоваться, эта связь просматривается?

– Прежде всего в отборе кадров, то есть я буду участвовать в проверке абитуриентов, которым открывается доступ к академическим аудиториям.

– Но как это возможно? Каким образом?..

– Не расстраивайтесь, капитан Дэвисон, – по-английски обратился Пеньковский к американскому дипломату, неделикатно проигнорировав нарастающее любопытство своего благодетеля Винна. – Вам еще представится такая возможность – поговорить «с этим русским полковником», который, кстати, давно искал встречи с вами.

– Судя по тому, что вам известны моя фамилия и мой воинский чин, – действительно искали, – признал дипломат. – А еще мы имеем свидетельство того, что у вас есть доступ к секретным досье на сотрудников американского посольства в Москве.

– Если исходить из теории «роковых предположений» – то да, такой доступ имеется.

– Но это уже тема отдельного разговора, причем желательно без моего участия, – явно занервничал Гревилл Винн, давая понять, что дальнейшее пребывание за их столом американского разведчика нежелательно.

– Все-все, господа! – уловил его настроение Дэвисон. – Я не стану и дальше третировать своим изысканным словоблудием. Ухожу.

И тотчас же, сдержанно откланявшись, поспешил к уже облюбованному столику в дальнем конце зала. Однако надолго там не задержался, а, после нервного колебания, направился к администраторскому телефону.

Москва. Военно-воздушный атташат при посольстве США.

Апрель 1961 года

Звонок, прозвучавший в разгар шаманского познания военно-воздушным атташе Малкольмом жизненного пути русского полковника, неожиданным назвать было трудно.

– И чем же вы хотите утешить меня? – спросил полковник, прежде чем услышал голос собеседника.

– Здесь – Австриец, сэр, – прибег Дэвисон к своему давнишнему оперативному псевдониму, как прибегал к нему всякий раз, когда приходилось звонить из интуристовских, неусыпно прослушиваемых отельных телефонов.

– Это я понял, излагайте суть.

– Гости уже за столом, и я даже успел засвидетельствовать свое почтение.

– И как же воспринял ваше появление Британец?

– Взволнованно.

Формулировка показалась атташе странноватой, однако никаких уточняющих вопросов с его стороны не последовало.

– Не думаю, чтобы он обрадовался вашему появлению у своего стола.

– Не мог же я проявить невежливость, не засвидетельствовав своего почтения.

– Считаете, что Алекс способен оценить этот жест?

– Во всяком случае, он понял, что мы тоже заинтересовались им и что в вопросах сотрудничества мы с британцами союзники.

– Что ж, продолжайте «волновать» их обоих в том же духе, – проворчал Малкольм, произнося большую часть фразы уже после того, как положил трубку на рычаг.

Итак, вернулся он к досье на Пеньковского, куда же направляет перст судьбы нашего будущего агента? Ага, как и водится в подобных случаях, последовала учеба в Военной академии им. Фрунзе, затем Военно-дипломатическая академия, прослывшая, как выражаются русские, «кузницей» разведывательных кадров, давно работающих по всему миру под дипломатическим прикрытием…

Ну а сам Пеньковский по-настоящему дебютировал в 1955 году, в Турции, где он числился старшим помощником военного атташе при советском посольстве, а в действительности испытывал себя в должности резидента ГРУ. Правда, судя по всему, испытание, как и сам дебют, оказалось неудачным. Однако главная загадка не в этом.

До сих пор остается неясным, из каких именно побуждений Олег Пеньковский искал тогда связи с американской разведкой – вот что интригует. Если таким образом он провокационно «подставлялся», тогда выглядело это слишком примитивно; если же, в самом деле, старался наладить конспиративную связь, пытаясь перевоплотиться в платного агента ЦРУ, тогда его способ добиться вербовки может служить образцом профессиональной тупости.

Можно лишь удивляться, что каким-то образом он сумел тогда уцелеть. Возможно, этому способствовала жесткая инструкция, направленная руководством ЦРУ всем военным разведчикам, работающим в посольствах стран НАТО: воздерживаться от каких-либо деловых контактов с резидентом ГРУ Олегом Пеньковским. То есть косвенно, само того не желая, руководство американской разведки спасло Пеньковского еще и от провала, который мог быть спровоцированным то ли внутренней службой безопасности ГРУ, то ли агентурой КГБ.

Но если советская разведка знала об этом, как говорят русские, «волчьем билете», выданном их турецкому резиденту американской разведкой, значит, должен был знать о нем и полковник Пеньковский. Тогда возникает вопрос: как, при такой гиблой репутации, русский шпион решился прямо здесь, в Москве, налаживать канал связи с иностранной разведкой посредством насквозь «просвечиваемого» американского посольства?!

Понимая, что найти ответ на эти свои вопросы в досье Пеньковского он не способен, атташе решил вернуться к ним позже, а пока что отлил себе из «неразлучного» термоса кофе, насладился несколькими глотками его и… вновь обратился к досье. Все это конечно же любопытно, сказал он себе, но все же хотелось бы знать, как у Пеньковского сложились отношения с давно возведенным в маршалы Варенцовым, его давнишним покровителем.

…Ага, составитель досье утверждает, что после войны эти двое на какое-то время потеряли друг друга из вида. Но затем, где-то в средине 50-х, полковник Пеньковский каким-то образом напомнил о себе фронтовому покровителю, и тот, уже будучи начальником Главного артиллерийского управления Министерства обороны, помогает ему занять должность начальника одного из курсов академии им. Дзержинского. Той самой, что давно прослыла главным «рассадником командных чекистских кадров».

И здесь же, на широких полях машинописного текста, прочитывалась пометка Дэвисона: «Установлено: с января 1961 года маршал артиллерии Сергей Варенцов является командующим ракетных войск и артиллерии Сухопутных войск. В мае этого же года он повышен в чине до главного маршала артиллерии. К тому же он – депутат Верховного Совета СССР».

«Допустим, так оно и есть на самом деле. Но что дают нам эти факты? – задался целым ворохом вопросов атташе. – Может, нам вообще не стоит размениваться на вербовку полковника Пеньковского, а сразу же взять в разработку главного маршала артиллерии? Не для того, ясное дело, чтобы превратить его в еще одного русского агента. В этом пасьянсе ставки повыше. Не следует забывать, что из маршалов порой получаются отменные диктаторы. Правда, не только из маршалов… Хотя подобные чины всегда оказываются ближе всех к престолу. Как, впрочем, и к эшафоту…».

Он тут же извлек из ящика письменного стола пустую папку и крупными буквами начертал на ней: «Маршал Варенцов. Операция «Правитель». Полковник прекрасно понимал, что добро на подобную операцию можно будет проводить, только получив согласие не только высшего руководства разведки США, но и кого-то из высшего руководства страны, по крайней мере, госсекретаря, или кого-то очень влиятельного из сенаторов. Однако проблема заключалась не в этом.

Сначала маршала следовало завербовать, что будет очень непросто. Затем убедить его в необходимости совершить «марш к престолу», на пути к которому понадобится создать целую организацию, с помощью которой прибегать то ли к «кремлевскому» заговору, то ли к откровенному военному путчу. Но перед этим понадобится убедить высоких кураторов из сената или близкого окружения американского президента, что маршал в самом деле «именно тот человек», ради которого стоит по-настоящему, в стратегическом плане, рискнуть.

Поддавшись идее формирования «штурмовой группы», в задачу которой войдет захват высшей власти в Союзе, Малкольм тут же, на листике «для резолюций», написал: «Составление предварительного списка группы поручить Пеньковскому. Попутно выяснить, в каких отношениях Пеньковский пребывает с начальником Шестого главного управления КГБ, Управления военной контрразведки генералом Ивашутиным и начальником Главного управления разведки Генштаба, генералом армии Серовым. Особенно со своим шефом Иваном Серовым».

Малкольма не зря считали лучшим знатоком «разведывательно-контрразведывательной иерархии» России. Он действительно обладал внушительной картотекой-досье, в которую вносил все новых и новых «клиентов». Причем изучение этих, как атташе называл их про себя, «бирок из агентурного морга», постепенно превращалось в его хобби. Вот и сейчас он поставил перед собой цель: собрать сведения обо всех высших чинах из окружения Пеньковского. Обо всех значимых фигурах, с которыми он контактирует.

Да, кому-то там, в Вашингтоне или в Европейском бюро ЦРУ, его затея может показаться бесперспективной. Но ведь идея продвижения к власти в Индонезии никому не известного провинциального учителя Ахмеда Сукарно тоже многим представлялась маниакально безумной. Но в 1945-м он уже стал президентом этой огромной страны. А совсем недавно, из окружения министра иностранных дел СССР стала просачиваться секретная информация о том, что поступила команда: готовиться к приёму «президента великой дружественной Индонезии товарища Сукарно» в Москве.

Стратегическая цель приема – развеять сомнения вождя индонезийской революции в искренности и важности дружбы со Страной Советов. Приостановить сближение руководства этой державы с некоторыми другими странами и, прежде всего, с «милитаристскими кругами» Японии. Усилить позиции Сукарно в стане правящей элиты, в глубинах которого, не без поддержки всё той же иностранной агентуры, зреет очередной заговор.

Впрочем, все это – из области дипломатической рутины, в суть которой он вообще не стал бы вникать, если бы не одно обстоятельство: не далее как вчера агент Миледи (в американской разведке сочли возможным занести в досье Курагиной её русский псевдоним) сообщила: от КГБ организацией официального приема Сукарно будут заниматься: заместитель председателя КГБ («именуемый в «простонародье» вице-шефом») генерал-лейтенант Кондаков и генерал-майор Ивашутин. А поскольку вместе с президентом в Москву прибудут представители индонезийских деловых кругов, то не исключено, что к их приему будет подключен «специалист по новейшим разработкам в области оборонки» полковник Пеньковский.

Немного поразмыслив, атташе достал из ящика стола листик с типографской пометкой «Для резолюций» и вульгарно-готическим – по его собственному определению – шрифтом начертал: «Дэвисону и Миледи: выяснить уровень отношений между Алексом и генералами Кондаковым и Ивашутиным. Какова реальная степень участия Алекса в организации приема президента Сукарно и сопровождающих его лиц?».

* * *

Малкольм уже закрыл досье, считая все материалы его отработанными, когда вдруг вспомнил о близости Пеньковского «к эшафоту». А еще он вспомнил, что одним из самых престижных направлений деятельности всякого агента, работающего под дипломатическим прикрытием, как раз и является определение фигур, способных претендовать на лидерство в партии, армии, в профсоюзах или как в случае с Советским Союзом, хотя бы в отдельных республиках и регионах.

Тем более что Пеньковский, с его амбициями и связями, тоже вполне мог бы претендовать даже на роль главы государства. При соответствующей разработке и постепенном продвижении его по партийно-номенклатурной иерархии этой страны. Выводить на кресло генсека ЦК КПСС этого полковника будет конечно же сложнее, нежели кого-либо из маршалов. Зато он уже завербован и еще относительно молод. Так почему бы не перевести его на острие натиска, постепенно привлекая в «штурмовую группу» фигур из его маршальского, генеральского и партийно-чиновничьего окружения?

Предавшись недолгим сомнениям, он снова открыл папку и на листке «Для резолюций» и все тем же вульгарно-готическим почерком своим размашисто начертал: «Полковник Пеньковский. Альтернативная операция «Диктатор». Согласовать с руководством. Определить круг наиболее влиятельных «бирок для агентурного морга». Срочно». И только потом уже, еще немного поколебавшись: «А что, собственно, в моих рассуждениях не так»?» – поместил папку в сейф.