Текст книги "Полковник трех разведок"

Москва. Ресторан отеля «Националь».

Апрель 1961 года

Проведя взглядом капитана Дэвисона, британец с минуту молча расправлялся с бифштексом и лишь после этого задумчиво произнес:

– Ох уж эти американцы… Они вездесущи. Уверен, что помощник военно-воздушного атташе появился здесь неслучайно. Вы с ним раньше пересекались, полковник?

– Не имел чести, как говаривали в старину, – степенно ответил Пеньковский, не отрываясь от трапезы. – Однако же наслышан-наслышан… Личность известная.

– Еще бы! Я так понимаю, что Дэвисон умышленно заговорил о Военно-дипломатической академии, скрывая под этой репликой некий намек. Скорее всего, попытается переманить вас в американскую разведку.

– Слегка завуалированный интерес явно проявляется. В любом случае это не экспромт.

– Но до сих вы ни словом не обмолвились о своем отношении к этой самой академии.

– Мы это уже выясняли. Будем считать, что не представилось случая.

– Выясняли, помню, однако до конца так и не выяснили. Хотя известно, что в некоторых кругах эту академию называют «инкубатором русского дипломатического шпионажа».

– Очень меткое определение.

– Тем не менее до сих пор вы вообще не упоминали об этом учебном заведении. Хотя, исходя из его престижности, из характера деятельности академии, обязаны были, – с явным, однако тоже слегка завуалированным упреком произнес Винн.

– Не помню, чтобы вы проявляли какой-либо особый интерес к моей биографии. С которой, в общих чертах конечно же, успели познакомиться благодаря досье британской разведки.

– Успел. Но, как вы правильно заметили, в самых общих чертах, в самых общих… С некоторых аспектов вашей деятельности мы и начнем более основательное знакомство, господин полковник.

– Почему бы вам не запросить досье у своих американских коллег? Вы же союзники.

– Не обольщайтесь: на разведку стратегическое союзничество распространяется крайне неохотно. Даже в отношениях с нашими американскими коллегами без естественной конкуренции не обходится. Поэтому не советую дозировать информацию на ту, которая предназначается англичанам, и ту, которая рассчитана на американскую разведку. Это наше право – решать, какой информацией делиться с заокеанскими партнерами.

– Условия сотрудничества мне понятны, – с мрачноватой сдержанностью пробубнил Пеньковский.

Уловив его настроение, Британец снова выдержал психологическую паузу, достаточную для того, чтобы сменить саму тональность их беседы, и теперь уже с легкой иронией поинтересовался:

– Так что вы там говорили о Военно-дипломатической академии, этом русском «гнезде военно-шпионской дипломатии»?

– В свое время, как и многие из моих коллег, я учился в этом заведении.

– Вот именно: «в свое время», – взволнованно подергал щекой англичанин. – Однако же Дэвисона этот факт почему-то заинтересовал именно сейчас. С какой стати?

– Думаю, вам нетрудно будет выяснить причины такого интереса.

– Не скажите… – задумчиво возразил Винн. – Еще совсем недавно Дэвисон, как и его московский шеф, панически открещивался от сотрудничества с вами, а тут вдруг примчался. Если уж вы решились работать под крылом британской разведки, не советовал бы распыляться. В Лондоне этого не одобрят.

Британец явно повторялся, однако полковник решил не акцентировать на этом внимания, а несколько неожиданно, почти вызывающе парировал:

– Разве что руководители ЦРУ и МИ-6 договорятся между собой.

– В том-то и дело. Договорятся они или нет – во многом будет зависеть от вас. А пока что давайте вернем наш разговор в конструктивное русло.

Однако это оказалось непросто. В течение нескольких последующих минут разговор, по существу, не клеился, и собеседники налегали на еду и водку. Лишь после того, как Гревилл Винн прямо спросил полковника, является ли его намерение сотрудничать с британской разведкой окончательным и полностью осознанным, общение как-то сразу же оживилось.

– Я полностью готов к нему, – ответил полковник. – Иначе не пришел бы на эту встречу.

– В таком случае будем считать, что главная цель нашего общения достигнута, – почти восторженно развел руками Британец.

– И это все? – насторожился полковник.

– …Если речь идет о ресторанной части встречи. Но как вы смотрите на то, дорогой мистер Пеньковский, чтобы продолжить её в моем номере? Для этого нам стоит всего лишь подняться на второй этаж. Кофе и минералку нам принесут, – засуетился британец настолько, что потребовал счет, даже не дождавшись ответа полковника. А рассчитавшись за двоих, тут же составил заказ для доставки в номер.

Полковник взглянул на часы. Это был сугубо инстинктивный жест человека, привыкшего всю свою жизнь подчинять движению минутной стрелки. Еще вчера он попытался «разгрести» все дела, которые способны были отвлечь его от встречи с англичанином. А сама эта встреча была хоть и не официальной, однако же вполне легальной, заранее согласованной с руководством.

В том-то и дело, что в отличие от множества других советских чиновников, которые панически боялись быть изобличенными в контактах с иностранцами, особенно с выходцами и капиталистических стран, Пеньковский подобных контактов не опасался. Наоборот, в этом заключалась основа его служебных обязанностей.

К тому же он принадлежал к тому узкому кругу лиц «полного номенклатурного доверия», которым не нужно было объяснять «компетентным органам» причины своего «служебного флирта» с иностранцами. Тем более что от наскока маниакально подозрительных кагэбистов его спасала еще и кираса сотрудника Главного разведуправления Генштаба Вооруженных cил, которое своих на поле боя бросать не приучено.

– Что американцев неминуемо заинтересуют списки выпускников и даже абитуриентов Военно-дипломатической академии, то есть списки потенциальных шпионов, – это ясно, – продолжал развивать затронутую тему Британец, поднимаясь вместе с Алексом на второй этаж отеля. – Но ведь им нужны не просто фамилии, а хоть какие-то сведения, которые бы стали основой для будущих агентурных досье.

– И добыча которых всегда связана со временем, нервами и определенным риском.

– Но у вас есть хоть какой-то доступ к полностью засекреченному отделу кадров этого заведения?

– Нет, конечно.

– Вот и мне казалось, что нет. Но, с другой стороны, следует учитывать круг ваших знакомств, – тут же пришел на помощь полковнику сам англичанин, – а также степень разговорчивости большинства коллег, подогретых любимой всеми вами «Столичной» водки. Как и все прочие особенности русского застолья, не раз приводившие то ли к потере сознания, то ли сразу же к потере папки с документами.

– Все не так просто, дорогой Гревилл, – попытался урезонить его полковник. Но не тут-то было.

– Да все именно так, просто… Как только на столе перед русским появляются водка и хорошая закуска, все грифы секретности теряют для него какое-либо значение.

Из деликатности, полковник промолчал. А Британец даже не заметил, насколько обобщенным получился у него портрет советского «службиста». До оскорбительности обобщенным.

Лишь когда агенты расположились в гостевой комнате люкса и благодаря оперативно появившемуся официанту стол снова оказался сервированным, Олег Пеньковский вновь ожил, и даже встрепенулся:

– Но, кажется, я начинаю понимать, почему американец коснулся вопроса Военно-дипломатической академии.

Уголки губ Винна расползлись в многозначительной улыбочке. Все-таки он не ошибся в своем определении: сам вид бутылки со спиртным производит на русских некое магическое воздействие.

Словно бы подтверждая его углубленное умозаключение, полковник решительно опустошил свою рюмку, старательно пожевал, будто бы закусывал ею, нижнюю губу, и заинтригованно покачал головой.

– И все же странно, что им известно даже это.

– Что именно?

– Да все, что связывает меня с Военно-дипломатической академией.

– Разведка, знаете ли, не дремлет, – бойко отреагировал Британец, однако тут же осекся. – Простите, а что все-таки американцам известно о вашей работе в академии? Существует нечто такое, что составляет особую тайну?

– Дело в том, что в мае прошлого года я был назначен членом мандатной комиссии, которая занимается отбором кандидатов для поступления в Военно-дипломатическую академию.

– Что вы – член мандатной комиссии, мы уже выяснили. Какие нюансы в связи с этим всплывают?

– Отбор в этот вуз, как вы понимаете, очень жесткий, конкурс большой, и, если учесть, что среди абитуриентов очень много детей видных военных, государственных и партийных деятелей… Словом, сами понимаете…

– Начинаю понимать, – застыла рюмка с коньяком на уровне основательно приспущенного узла галстука. – Но вы продолжайте, Алекс, продолжайте…

– Наверное, поэтому кандидатуры членов мандатной комиссии утверждались на очень высоком партийном уровне, а сам их список был строго засекречен. Строжайше засекречен, причем строжайше даже по нашим меркам.

– Меня это не удивляет. У вас, у русских, засекречено буквально все, вплоть до фабрики, выпускающей туалетную бумагу.

– Мне сейчас не до анекдотов, господин Винн. Судя по всему, американская разведка получила доступ к списку членов мандатной комиссии.

– Получила, естественно.

– Но только к списку членов этой комиссии, да и то случайно. Не исключено, что кто-то всего лишь неосторожно назвал мою фамилию. Однако доступа к спискам студентов академии у них нет.

– Тогда чем вы встревожены? Все-таки мечтаете разоблачить «крота», который подрывает сами основы маниакальной секретности Кремля? Или же рассчитываете на то, что янки сдадут вам своего агента, ради вашего продвижения по службе?

– Не исключено, что именно так они и поступят, – уже откровенно огрызнулся Алекс, – когда разберутся, что к чему. Особенно, когда поймут, каким неистощаемым источником провалов советской разведки может оказаться «разработка» слушателей этой академии.

* * *

Полковник хотел сказать еще что-то, но в это время Винн откинулся на спинку кресла и удрученно как-то уставился на него. В глазах англичанина читалось неподдельное разочарование.

– И все же странно, что вы не указали на свое участие в этой мандатной комиссии, на этот канал доступа к секретнейшей информации – ни в своем письме, ни во время первых наших разговоров.

– Да что вы так раздраженно «убиваетесь» по этому поводу? – пожал плечами Пеньковский.

– Именно потому и раздражаюсь, что, если бы я заговорил в Центре об этом источнике после первой нашей встречи, не пришлось бы столь напористо убеждать моих кураторов в целесообразности вашей вербовки.

– Вот почему и вы, и Дэвисон так упорно топчетесь вокруг этих своих «академических пристрастий».

– Отношение американца к этому источнику меня не интересует.

– Всё, исключаем его из темы. Другое дело, что во время прошлой вступительной кампании я был предельно занят другими делами, поэтому отбором абитуриентов почти не интересовался.

«Какими еще делами?! – взвинчивал себя Винн. – Как человек, готовящий себя к сотрудничеству с иностранной разведкой, а тем более – с британской, способен с безалаберностью относиться к подобному назначению?! Что он корчит из себя идиота?!» Впрочем, всё это он извергал мысленно, а вслух, источая елей вежливости, проговорил:

– Очевидно, вы только потому и не восприняли это своё назначение всерьез, что отнесли его к разряду еще одной общественной нагрузки. Я прав?

– По существу, да.

– Просто я упустил из виду, что во всех советских учреждениях существует институт общественных нагрузок, в том числе и партийных, особо контролируемых.

– Вы все правильно подметили.

– И всё же, согласитесь: для профессионального разведчика это непростительная оплошность. Вы же понимаете, что через ваши руки будут проходить сотни документов будущих сотрудников посольств, сотрудников ГРУ, КГБ и прочих силовых структур? Перед вами – источник неоценимой разведывательной информации, о существовании которого в лондонском Центре пока еще даже не догадываются.

– Может, это и к лучшему, – проворчал Пеньковский.

– Рассчитываете на этот источник, словно на карту в рукаве? Напрасно. Не советую. С британской разведкой торговаться не советую. Не тот менталитет. С итальянцами, французами, с американцами, наконец. Но только не с чопорными, закоренелыми в гордыне своих традиций англосаксами.

– Я слышу эти слова от вас?

– Именно от меня, чей род спокойно можно причислять к чистокровным англосаксам. Однако вернемся к вашему «источнику биографической информации». Даже трудно представить себе, какую волну разоблачений способны вызвать собранные вами сведения в недалеком будущем.

– Вы правы: отношение к этой комиссии придется менять, – задумчиво согласился Пеньковский.

– Причем будьте уверенны: с появлением этой информации в лондонском Центре ваши акции как агента британской разведки заметно возрастут.

– Весьма польщен. И каковы же наши дальнейшие действия?

– Речь пойдет о ваших, конкретно о ваших, – уточнил Британец, акцентируя внимание на слове «ваших», – действиях. И расклад здесь такой: поскольку мы подходим к финальной части нашей встречи, вам надлежит пересесть за письменный стол, где приготовлены бумага и ручка. В Лондон я должен отбыть, имея при себе два документа. Во-первых, «обязательство», коим вы подтверждаете свою готовность сотрудничать с Сикрет интеллидженс сервис на условиях, которые будут оговорены позже. Во-вторых, донесение, в котором вы уже сообщите о некоторых наиболее важных фактах и событиях.

– Ну, с этим я бы не торопился, – проворчал Пеньковский. – Сначала нужно оговорить условия нашего сотрудничества.

– Но ведь, кажется, мы уже обо всём договорились.

– Пока еще только с вами, но не с вашим Центром. Тут уж поймите меня правильно: решения все-таки принимаете не вы. При всем моем искреннем уважении.

– Данное, правильное, выгодное для вас решение может быть принято только в том случае, когда в Центре убедятся в вашей агентурной ценности. А поскольку любой новопосвященный агент оценивается, подобно бриллианту – в «каратах», то вы сейчас же, в письменном виде, назовете все направления своей разведывательной деятельности. Да к тому же укажете имена наиболее влиятельных личностей, к которым имеете доступ и которые могут представлять определенный интерес для британской разведки.

Пауза, которая наступила в эту минуту за столом, напоминала паузу между конфликтом и примирением. Для неё, как для молодого, но марочного вина, нужно было определить срок «выдержки».

– Ладно, пожалуй, вы правы. Основные тезисы я уже изложил. Они – здесь, в моей папке.

– Что значительно упростит вашу задачу. Еще раз прочтите эти свои тезисы и постарайтесь дополнить, исходя из новой реальности. Теперь вы уже понимаете, о чем я.

Полковник мрачно покряхтел, и, подобно провинившемуся ученику, пробормотал:

– Теперь понимаю.

У Британца это вызвало язвительную ухмылку.

– К этому вашему «теперь понимаю» напрашивается логическое продолжение: «…в какую историю влип», «…куда я попал» или «…с кем имею дело». Словом, что-то в этом роде.

– Я сказал то, что сказал, – сквозь зубы процедил полковник.

– Да вы не тушуйтесь: рано или поздно предложенные мною выражения с губ ваших всё равно слетят. Тут вопрос времени. Но вернемся к делам нашим грешным. После того как с «чистописанием» будет покончено, я возьму у вас небольшое деловое интервью, которое будет записано на микрокассету вот этим неутомимым магнитофончиком, – извлек агент из бокового кармана аппарат, чуть больше коробки сигарет. – Кстати, вы не против того, чтобы, в ходе дальнейшего общения, Центр вместо вашего имени использовал уже известный вам оперативный псевдоним Алекс? Это будет ваш новый «позывной», как принято называть в советской разведке. Если помните, я предлагал его еще во время нашей первой встречи. Центр одобрил ваш позывной, и теперь он становится официальным оперативным псевдонимом, который, полагаю, уже занесен в картотеку.

– Вполне корректное имя, – пожал плечами Пеньковский. – Во всяком случае, свыкнуться с ним будет нетрудно. Собственно, я уже свыкся.

* * *

Спустя какое-то время, когда утомительное интервью наконец-то было завершено, британский промышленник извлек из внутреннего кармана пиджака фотографию и показал ее полковнику:

– Вам известно, кто эта прелестная дама?

– По-вашему, эту даму можно назвать «прелестной»? – почти саркастически осклабился русский. – Ну-ну…

Он возродил в памяти лицо, плечи, всю статную фигуру Тамилы Курагиной и, демонстрируя покрытые желтым налетом зубы, широко улыбнулся еще раз. Но уже сочувственно: что ты смыслишь в «прелестности» и в самих прелестях дам, англосакс?!

– Согласен: внешность этой леди далека от идеалов русской красоты. Но ведь я и не обещал ублажать вас фотографиями кинозвезд. Так что внимательнее, полковник, внимательнее. Это личико вы обязаны будете запомнить до сонного бреда.

– Разве что…

– Спрошу по-русски, а значит, доходчивее: рожа этой бабы вам знакома?

Пеньковский несколько секунд всматривался в худощавое, с лучиками предательских морщинок, скапливавшихся к уголкам губ и глаз, лицо женщины, которая вряд ли способна была бы обратить его внимание в какой-либо другой ситуации. Кроме, разве что, в состоянии сильного запоя.

– Впервые вижу, – решительно повел выступающим подбородком полковник. – А что, собственно?.. Кстати, такие не в моем вкусе. Решительно, не в моем.

Пеньковский прекрасно знал о том, сколько прекрасных агентов погорело из-за связей с женщинами, и, наоборот, скольких сугубо деловых, далеких от шпионских страстей, мужчин удалось затянуть с помощью этого «чертового зелья» в агентурные сети. И поскольку сам он слыл человеком любвеобильным, то и метод этот, предельно подлый, ненавидел и презирал всеми фибрами своей души.

– И хорошо, что не в вашем. Когда вы появитесь в Лондоне или в Париже, мы предоставим вам самый широкий выбор местных красавиц на любой вкус. Что же касается этой леди, то перед вами – Анна Чизхолм[13]13
  Именно Анна Чизхолм, жена одного из британских дипломатов, и стала связником Пеньковского. Из судебных документов следует, что на встречу с русским агентом она действительно приходила со своими детьми.


[Закрыть], жена одного из сотрудников британского посольства в Москве, которая время от времени решается на прогулки по городу в сопровождении двух своих детишек.

– В сопровождении детишек?! – поморщился Алекс.

– Она станет одним из связников, с помощью которого, на первом этапе вы сможете передавать некоторые секретные материалы.

– Эта женщина решается ходить на встречи с агентами в сопровождении двух маленьких детей?! – словно бы заклинило Пеньковского.

– Не акцентируйте внимания на столь незначительной детали. И потом, согласитесь: лучшей маскировки для встречи, нежели прогулка с детьми, придумать просто невозможно.

Полковник еще раз, теперь уже без предвзятости и подозрения, всмотрелся в фотографию, сделанную явно не фотомастером и не для семейного альбома. Винн, собственно, прав: для связника, да еще и с участием двух детишек, эта леди вполне сгодилась бы, чего уж тут.

– Леди Чизхолм, говорите… Британка. Ну-ну… Спутать ее с кем-либо из москвичек будет не так уж и просто.

– О том, что вы предпочитаете видеть в постели полнолицых и широкобедрых славянок, нам уже известно, – аккуратно изъял у него фотографию Винн.

– По-моему, это уже ни для кого не тайна. Тем более что такие, широкобедрые, в чести всякого уважающего себя русского офицера. Она, Анна эта, – тоже профессиональная разведчица?

– У них это семейное, – обронил Британец.

– Даже так?

– Не знаю, как на любовном ложе, но во время шпионских операций она ведет себя, как подобает настоящей актрисе, снимающейся в добротном шпионском боевике. Во всяком случае, так утверждают агенты, с которыми она имела контакты.

– Ну, до постели с этой британкой у нас вряд ли дойдет.

– К тому же ваши связи с этой леди, полковник, будут нечастыми и непродолжительными. Со временем вы станете использовать закладки, сделанные в заранее оговоренное время и в заранее намеченных местах. Надеюсь, это метод агентурной работы вам знаком?

– Мне не приходилось прибегать к нему, но так, в общих чертах, на теоретическом уровне…

– Кстати, многие инструкции вы будете получать с помощью усиленного радиоприемника, которым в ближайшее время вас обязательно снабдят. Установить, кому именно адресованы шифрограммы, поступающие на тот или иной псевдоним, и кто их в данный момент принимает – практически невозможно. Это не рация, которую в условиях столицы засечь теперь проще простого.

– Риск – неотъемлемая часть нашей профессии. Звучит банально, как и вся прочая классика, но…

Москва. Конспиративная квартира «Лисья нора».

Апрель 1961 года

В этот раз Курагина сама напросилась на встречу и, прислушиваясь к её голосу и взволнованному дыханию в трубке, полковник решил было, что женщина сгорает от страсти. Как в свое время, перед первым их походом на «конспиративку», сгорал он сам. Однако с самого начала свидание не задалось.

И теперь уже Пеньковский даже представления не имел о том, как бы достойно выйти из нее. А спасла положение сама секс-агент. Она как-то неожиданно, по-кошачьи, потянулась к Пеньковскому-Алексу через столик и наигранным тоном обольстительницы поинтересовалась:

– Вы уже на кого-то работаете, полковник ГРУ? Кроме своей «конторы», естественно. Только честно. Лучше сразу же признайтесь, вдруг зачтется.

– Имеется в виду «контора», в которой отбываете свою повинность вы, товарищ Курагина?

– Это было бы пошло. Конечно же я имела в виду некую службу, со штаб-квартирой по ту сторону забора.

– Боже упаси. Как можно? – невозмутимо парировал Пеньковский.

– Уже ощущаю всплеск дичайшей неискренности.

– Как и необъяснимый всплеск любопытства.

– Напрасно вы так. Если я что-нибудь выужу у своего азиатского вождя, могу поделиться, – не обращала внимания на уход полковника «в отказ».

– Только на родное Главное разведуправление и ни на кого больше.

– Да не впадайте в истерику. Это пока еще не допрос, а всего лишь продолжение нашего недавнего разговора.

– Вы слышали мой ответ, Миледи, – ожесточился полковник. – И никогда впредь не задавайте мне подобных вопросов, – процедил после того, как попросил у официанта счет за двоих.

– В таком случае, я сама решусь просить вас поделиться кое-какой информацией, – спокойно выдержала этот всплеск эмоций Курагина. – Не «истерите», не сегодня, а после ваших бесед с членами индонезийской делегации. Особый интерес могут представлять сведения, касающиеся оборонки и сотрудничества в области добычи на островах и на морских шельфах полезных ископаемых.

– И чей же интерес вы пытаетесь удовлетворить на этот раз? – с явным подтекстом спросил полковник.

– Свой собственный. Намерена писать диссертацию по экономическим связям с азиатскими «странами демократии».

– Вы? Кандидатскую?! Об азиатских странах? – едва не захлебнулся очередным глотком чая полковник.

– Но сразу же с прицелом на докторскую. Что вас так удивляет? Вы за кого держите меня, господин Пень-Пеньковский, – бестактно употребила она прозвище полковника, которое давно гуляло коридорами управления. – Советую быть учтивее или хотя бы осторожнее.

Олег растерянно покряхтел. Женщина явно демонстрировала остроту своих коготков, а в таких случаях он всегда терялся. Судя по всему, срабатывал комплекс пораженца-неудачника. Тот самый, зародившийся у него во время затяжных конфликтов с решительно настроенной супругой.

– Скажем так: меня удивило направление ваших исследований. Азиатские страны демократии – при вашем-то увлечении историей, бытом и традициями Британской империи.

– Ладно, не будем нагнетать. Извинения принимаются. К слову: Туманный Альбион – это в самом деле так, для души. Но хочу напомнить, что по образованию я – специалист по международным экономическим связям. К слову, диплом у меня не липовый, а настоящий, по-студенчески выстраданный.

– Снимаю шляпу, леди Тамила.

– Другое дело, что именно там, на международных связях, и при моем знании английского, немецкого, а также французского, пусть пока еще только «со словарем», – меня и подловили бравые парни из «конторы глубокого бурения».

– Вот оно как, – только и смог пробормотать Пеньковский. – Давно намеревался пройтись по вашей биографии, да всё недосуг.

– Считайте, что уже прошлись. Мать – преподаватель английского в одном из новосибирских техникумов. В прошлом – лейтенант НКВД. Отец – полковник, бывший офицер Смерша, со знанием немецкого, а ныне – заместитель начальника военного училища. Оба мечтают о выходе на пенсию.

– И как же они относятся к вашей секс-агентурной деятельности?

– Пока что никак. Не догадываются, естественно. Воспринимают меня, как добропорядочную служащую, эдакую чиновницу, само собой, работающую на внешнюю разведку КГБ. В качестве кого угодно, только не секс-агента. Впрочем, не исключено, что родители всего лишь делают вид, что не догадываются о моих истинных «талантах».

– Будем считать, что при этом они проявляют чудеса мудрости.

– Что же касается сотрудничества со службой безопасности, – решила Курагина довести свою автобиографическую исповедь до конца, – то у нас это семейное. Можно даже сказать – родовое, поскольку дед и бабушка по материнской линии были чекистами, а дед по отцовской – в Гражданскую был заслан красным агентом в насквозь белогвардейский маньчжурский Харбин. Правда, потом он был репрессирован, как японский и еще какой-то там шпион, однако до расстрела дело не дошло, кто-то там, в высшем руководстве НКВД, вовремя заступился за него.

– Знать бы, кто этот отчаянный человек, потому как случай редчайший.

– Но существует и другая версия: что его специально «репрессировали», чтобы создать легенду для возвращения в Харбин. И если бы не его лагерная чахотка, то кто знает… К тому же известно, что на свободу он вышел ярым, хоть и скрытым, антисоветчиком.

– Знатная биография. Судя по всему, чекисты явно исходили из добытых из неё сведений, когда решили основательно вербовать вас.

– Без элементов шантажа тоже не обошлось. Однако хватит ударяться в подробности. Главное, что все худшее – в прошлом, а значит, стенания по этому поводу бессмысленны. Тем более что архивисты госбезопасности обещали помочь с диссертационными материалами. Они там буквально завалены всевозможными заготовками ко всё еще ненаписанным кандидатским и докторским.

– Но в свете всего услышанного… Изыски «Кодекса леди и джентльмена» – это всего лишь для души? – недоверчиво повел подбородком Пеньковский.

– Скажем так: суровая деловитость американцев привлекает меня куда больше чопорной заносчивости англичан.

– Это уже кое-что проясняет, – поползли вверх брови полковника.

Признание Курагиной в самом деле многое прояснило. Теперь он понимал, что о его переговорах с британцами Тамила не уведомлена; что сама она к богожителям из МИ-6 не принадлежит, а значит, им не придется оттаптывать в предбаннике этой разведки друг другу ноги, как двум медведям – у входа в одну берлогу.

Москва. Военно-воздушный атташат при посольстве США.

Апрель 1961 года

На доклад к шефу Дэвисон подался лишь после того, как основательно пообщался с британским промышленником Гревиллом Винном. Какой-то конкретной информацией, посетовал капитан, англичанин делиться не стал, однако же не скрывал, что агента в лице половника Пеньковского они получают уникального, можно сказать, мирового масштаба. Продержится он, естественно, недолго, слишком уж заметен при своей должности и на фоне такой плеяды личностей. Тем не менее место в истории мирового шпионажа ему будет обеспечено.

– А почему вы, капитан, считаете, что ради этого не стоит рисковать? – вальяжно разбросал руки по широким резным подлокотникам Дуглас Малкольм.

– Я этого не сказал, сэр.

– Место в истории, как-никак пусть даже всего лишь истории шпионажа.

– Слава ценой предательства? Слишком уж сомнительные лавры, сэр.

– Не мы ли с вами, – только теперь предложил ему стул полковник Малкольм, – взращивает этих самых «геростратов от разведки»: подлецов, иуд и предателей-златолюбцев, но именно поэтому перевоплощающихся в героев множества современных фильмов и романов? Однако не будем отвлекаться от вашего доклада, капитан. С самим Пеньковским вам хоть немного удалось пообщаться?

– Нет, но уже при мимолетном знакомстве намекнул ему и Британцу, что нас интригует его членство в мандатной комиссии Военно-дипломатической академии.

– Не темните, Дэвисон, вы же пока еще не на допросе в КГБ. О какой комиссии идет речь?

Выслушивая объяснение и более подробный, нежели прежний, доклад своего помощника, Малкольм извлек из массивной дубовой сигаретницы кубинскую сигару, поводил ее у носа, благоговейно вдыхая табачный дух, тяжело вздохнул, вспомнив, что врачи категорически запретили ему курить, и, все еще держа в руке предмет своего вожделения, произнес:

– Какое впечатление производит этот самый Пеньковский?

– С виду – неброский, затравленный бытом советский чиновник, внешняя серость которого еще не позволяет причислять его к сонму серых кремлевских кардиналов.

– А ведь ему в самом деле хотелось бы видеть себя в ипостаси серого кремлевского кардинала, не правда ли? – с надеждой поинтересовался военно-воздушный атташе.

Дэвисон с усталой грустью посмотрел на шефа. Прошлым вечером он кутил в Американском клубе, плохо выспался и теперь стремился только к одному – как можно скорее добраться если не до квартиры, то хотя бы до дивана в своем служебном кабинете. «Пеньковский – в ипостаси серого кремлевского кардинала?! Бред!» Однако вслух уточнил:

– Вас интересует, сэр, мечтает ли он о дальнейшей карьере высокопоставленного агента влияния, слегка подзадержавшегося на подступах к Кремлю?

– Такого развития событий не предполагаете?

– Взрастить в стане врага высокопоставленного, влиятельного, извините за тавтологию, «агента влияния» – мечта каждого разведчика, а тем более – резидента, сэр. Целые полчища похитителей военно-технических достижений, целые легионы идеально обученных мстителей и диверсантов не способны нанести противнику более ощутимый урон, чем один, вражеской разведкой взлелеянный и в общественно-политические деятели перевоплощенный агент влияния.

– Убедительно, – сдержанно признал Малкольм.

– Вот только полковник Олег Пеньковский – явно не та «агентурная заготовка», из которой имеет смысл лепить настоящего государственного деятеля. Достаточно тех заслуг и регалий, того положения в обществе, которых он уже добился. Другое дело, что использовать эту «агентурную заготовку» следует по максимуму и в предельно короткие сроки, не рассчитывая на длительное сотрудничество, поскольку срок службы подобных агентов обычно краток.

– И с этим обстоятельством нам придется считаться. Да и Пеньковскому – тоже.

– Считаете, что русский осознает это и сознательно идет на смертельный риск?

– Он конечно же рассчитывает, что при угрозе провала сумеет уйти за границу. Или же британцы обменяют его на одного из русских разведчиков, потерпевших провал в Лондоне.