Текст книги "Между Азией и Европой. История Российского государства. От Ивана III до Бориса Годунова"

«Татарский» период

Историки много спорили о том, почему Иван III так долго ждал, прежде чем освободиться от ордынской зависимости – пусть номинальной, но унизительной для его монаршьего достоинства и для престижа государства. Хотя верховная власть Орды на деле ничего уже не значила, Иван не ездил с поклонами хану, перестал платить ему дань, был намного богаче и сильнее, все же в глазах иностранных государств великий князь продолжал оставаться вассалом «варварского» азиатского царства.

В романтические времена исторической науки преобладало мнение, что тут сказалось влияние Софьи Палеолог: гордая византийская царевна была-де оскорблена положением супруги татарского данника. Но эта версия сомнительна. Во-первых, эмигрантке и бесприданнице, прежде жившей из милости при папском дворе, негде было набраться особенной гордости. Во-вторых, непохоже, чтобы человек склада Ивана Васильевича мог быть подвержен чьему-то влиянию. Ну и наконец, с момента «византийского» брака до разрыва с Ордой прошло целых восемь лет.

На самом деле удивительно другое: почему прагматичный и осторожный Иван вообще пошел на этот шаг, во многих отношениях для него невыгодный.

Государь хорошо умел считать деньги, а для его казны юридическая подчиненность хану была очень прибыльна. В качестве всерусского великого князя Иван III исправно собирал со всех земель «выход», то есть ордынскую дань, однако не отправлял ее татарам, а оставлял в собственной казне. В этом, видимо, и заключалась главная причина, по которой Москва совершенно не торопилась провозглашать независимость.

Кроме того, несмотря на оскудение и внутренние раздоры, в военном отношении татары оставались еще сильны, и затевать с ними большую войну было рискованно. Иван брался за оружие, только когда был полностью уверен в победе, а тут еще неизвестно чем закончилось бы – не повторилась бы история с отцом, которому численное преимущество войска не помешало попасть в татарский плен. Бросать вызов хану, пока за спиной оставался ненадежный Новгород, готовый стакнуться с главным соперником – Литвой, рассудительный Иван не намеревался.

К освобождению от ордынской зависимости великого князя подтолкнули определенные обстоятельства – иначе так называемое татаро-монгольское иго наверняка длилось бы еще сколько-то лет, хотя вряд ли долго. В самодержавном государстве, которое строил Иван, не было места для двусмысленности касательно источника верховной власти: он мог быть только один.

Татарские ханства в середине XV века. С. Павловская

Следует учитывать еще и то, что в 1480 году, когда агрессивность ордынского хана Ахмата вынудила великого князя принимать решение, сложилась ситуация, которой было жалко не воспользоваться. Новгородская республика только что была окончательно сломлена и угрозы больше не представляла, а во втором из враждебных Москве татарских царств, Казанском, началась смута (о ней чуть ниже).

Тем не менее Иван Васильевич, как мы увидим, сильно колебался и был очень недоволен этой вынужденной войной. Он боялся поражения и небезосновательно опасался за свои тылы.

Теперь давайте посмотрим, в каком состоянии в это время находился татарский мир, расколовшийся на части после распада Золотой Орды.

С Русью граничили три ханства. Нижневолжские степи принадлежали так называемой Большой Орде, правопреемнице Золотой Орды и номинальной владычице русских земель. Севернее находилось Казанское царство, подчинившее себе приволжские племена – марийцев, чувашей, мордвинов. На Крымском полуострове и в северном Причерноморье утвердилась династия Гиреев.

Все эти государства враждовали между собой; с каждым из них Иван III вел себя по-разному.

Успех его татарской политики основывался на дружбе и союзе с Крымским ханством, которое он очень ловко использовал то против Большой Орды, то против Литвы. Об истории и значении этого ключевого для Москвы альянса будет рассказано в главе о дипломатии Ивана III.

С Большой Ордой, требовавшей изъявлений покорности и выплаты долгов по дани, хорошие отношения были невозможны, но Иван до поры до времени старался ограничиваться мелкими стычками: так сказать, показывал зубы, чтобы его не трогали.

Казань была слабее, и с ней великий князь вел себя напористей, но в основном обходился средствами политическими – потихоньку подкармливал там партию своих сторонников.

В 1479 году умер казанский хан Ибрагим, и царство погрузилось в смуту: сыновья от одной ханши, Фатимы, схватились с сыновьями от другой ханши, Нур-Султан. Вторая фракция ориентировалась на Москву. В любом случае, удара с этой стороны в 1480 году можно было не опасаться.

Однако перестал опасаться Казани и хан Большой Орды, ему этот момент тоже показался удобным для нападения. Ахмат был сильным военным вождем, который сумел подчинить своевольных татарских мурз и уже двадцать лет правил в своих обширных владениях твердой рукой. Он давно мечтал о возобновлении русской дани. В 1472 году даже попробовал повоевать с Русью и сжег небольшой город Алексин, однако для решительного сражения у него не хватило сил, пришлось уйти.

Теперь Ахмат подготовился более основательно. Он собрал большое войско и, главное, сговорился с Казимиром Литовским о совместных действиях. Кроме того, он наверняка знал, что зимой 1479–1480 годов чрезвычайно обострились отношения Ивана с братьями, Андреем Большим и Борисом.

Мы имеем представление о притязаниях Ахмата по грамоте, отправленной им осенью 1480 года, когда обсуждались условия замирения. Условия были умеренными. Во-первых, хан добивался символического признания Москвой вассального статуса (Иван должен был носить на шапке какой-то «знак Батыя»); во-вторых, выплаты долгов (довольно скромной суммы в 4 200 рублей); и, в-третьих, требовал подвергнуть опале его личного врага, касимовского царевича Даньяра.

То, чего, скорее всего, не было: Иван III топчет «басму». Н. Шустов

Одна из самых известных легенд отечественной истории гласит, что разрыву с Ордой был придан торжественно-декларативный характер. Якобы к Ивану III явился татарский посол с требованием поклониться «басме» (ханскому изображению), а великий князь кинул басму на пол и топтал ее ногами.

Эпизод с «топтанием басмы» перекочевал в учебники из «Казанской истории», составленной почти век спустя. Георгий Вернадский предполагает, что автор перепутал басму с пайцзой, ханским ярлыком, поскольку у мусульманского владыки не могло быть никаких портретов, и вообще считает этот драматический эпизод «чистым вымыслом». Правдоподобнее предположение, высказанное еще С. Соловьевым, что Иван Васильевич раз за разом отказывался встречаться с ханскими посланцами и сколько было возможно тянул время.

Эффектные жесты были не в характере великого князя, да и вряд ли он стал бы обострять и без того плохие отношения такой демонстрацией. Войну инициировала не Москва, а Орда.

В начале 1480 года разразился кризис. В тылу у Ивана Васильевича подняли мятеж младшие братья – их войско встало лагерем в Великих Луках; на вассальную Псковскую республику напал Орден; враждебные литовцы готовились к войне; разгромленный Новгород при первом же поражении Москвы мог снова взбунтоваться. Процитирую замечательного исследователя этой эпохи Руслана Скрынникова: «Опасность угрожала Москве с трех сторон. От Мценска к Калуге двигался Ахмат-хан с татарами. Удельные князья могли в любой момент подойти из Великих Лук. Королю Казимиру принадлежала Вязьма, и его войска могли достичь Москвы за несколько дней».

Но обычно неторопливый Иван III при необходимости умел действовать быстро. Угрозу междоусобной войны он решил, дав отступного, – и братья не только успокоились, но и пришли со своими дружинами помогать против Ахмата.

От литовской опасности Иван избавился при помощи крымских союзников. Они вторглись во владения Казимира с юго-востока, и королю стало не до Москвы.

Но от ордынского войска отбиться можно было только силой оружия, а этого великий князь очень не любил.

Не зная, откуда ждать удара, и осторожничая, он распределил полки вдоль рубежа со Степью. Ахмат двигался параллельно этой оборонительной линии к западу, рассчитывая найти слабое место и заодно надеясь встретиться с войском своего литовского союзника.

Наконец главные силы обеих армий встали напротив друг друга, у реки Угры, недалеко от Калуги. Псковская летопись сообщает, что в русском войске было 180 000 человек, но это, несомненно, сильное преувеличение. По расчетам Р. Скрынникова у Ахмата было 30–40 тысяч воинов, и у русских на Угре примерно столько же, хотя общая численность великокняжеской армии, прикрывавшей московскую территорию с разных направлений, была значительно больше.

Государь держался на безопасном расстоянии от Угры и вообще, как уже было рассказано, сильно нервничал, так что это даже вызвало недовольство у москвичей и духовенства. Иван III был выдающимся государственным стратегом, но героя из себя никогда не изображал, и в «Стоянии на Угре», в отличие от, скажем, Куликовской баталии, героического мало. Впрочем, по-настоящему умелый правитель никогда не доводит дело до того, чтобы его народу понадобилось проявлять героизм – последнее, отчаянное средство спасения в критической ситуации.

Если коротко пересказать суть последующих событий, она сводится к следующему. Две рати простояли на месте почти всю осень, то и дело ввязываясь в стычки, но не решаясь затеять сражение. Русским это было не нужно, да и государь не велел; татары боялись форсировать Угру и всё ждали, не придет ли Казимир. Казимир не пришел, у ордынцев кончились припасы, лошади съели весь корм, начались холода – и татары убрались несолоно хлебавши. Так недраматично закончилось двух-с-половиной-вековое татаро-монгольское владычество над Русью.

Однако интересны некоторые подробности «стояния».

О том, как сильно Иван III был напуган ордынским нашествием, свидетельствует некоторая истеричность действий, обычно несвойственная этому хладнокровному, уверенному человеку. Он сам сжег Каширу, чтобы она не досталась татарам (хотя они туда и не пошли); спалил московские посады (то есть весь город за пределами московских стен); отправил жену и государственную казну далеко на Север (что, собственно, и возмутило москвичей); пытался насильно увезти из действующей армии и наследника, но Иван Молодой был боевитее отца и наотрез отказался.

Иван Иванович и воевода Даниил Холмский (Шелонский победитель) руководили боем, начавшимся 8 октября и с перерывами продолжавшимся четыре дня. Это была единственная сколько-нибудь серьезная попытка ордынцев переправиться на русский берег. Неширокие броды не давали Ахмату развернуть свою конницу; русские пушки и пищали вели огонь по столпившейся массе татар, и те в конце концов отступили.

Ахмат встал лагерем, сказав, что подождет, пока река покроется льдом.

Приехал из Москвы и Иван Васильевич, но устроил свою ставку на безопасном расстоянии от Угры. Он попробовал договориться с ханом о мире, послав щедрые дары. Ахмат ответил: хорошо, но приезжай сам. Когда великий князь отказался, предложил прислать сына или брата. Потом согласился на простого боярина.

И тут, в конце октября, вдруг ударили ранние морозы, и Угра встала. Памятуя об угрозах Ахмата, Иван велел войскам отступать.

Но татары не стали нападать и по льду. Ахмату воевать тоже не хотелось. Он придумал другое решение. Вместо того чтобы лезть под московские пули и сабли, повернул свое оголодавшее, измерзшееся войско в литовскую сторону – в отместку за неисполнение Казимиром союзнических обязательств. Там, не встречая сопротивления, татары набрали богатой добычи и ушли назад, в степь.

В результате «Стояния на Угре» Иван оказался двойным триумфатором. Он – притом почти без потерь – посрамил Большую Орду, а заодно ее руками наказал другого заклятого врага, Литву.

Однако Ахмату литовские трофеи на пользу не пошли. Точнее говоря, они его погубили.

Слух об огромной добыче вызвал зависть у хана Сибирской (Тюменской) орды Айбека. Он вместе с ногайскими татарами дождался момента, когда Ахмат распустит войско по домам, и напал на ставку. Ахмат был убит, а его сыновья растащили улус на куски.

После этого Большая Орда кое-как просуществовала еще двадцать лет, уже не представляя для Руси никакой угрозы. В 1502 году ее окончательно добили крымцы.

После бескровной победы над Ахматом великий князь всерьез занялся проблемой Казанского ханства. Оно было слабее Большой Орды в военном отношении, но постоянно докучало русскому приграничью разбойничьими набегами и мешало Москве распространять свое влияние на заволжский регион.

Миниатюра «Стояние на Угре». Лицевой летописный свод (© РИА Новости)

Здесь Москве помогли раздоры внутри ханского рода. В 1486 году претендент на престол Мухаммед-Эмин явился к Ивану за покровительством и помощью.

В следующем году всё тот же князь Холмский пошел вместе с «промосковскими» татарами на Казань, осадил ее и вынудил к сдаче. Ханом стал Мухаммед-Эмин, признавший главенство Ивана Васильевича и даже не смевший без его санкции выбрать себе жену. Когда враги свергли московского ставленника (это произошло в 1495 году), великий князь не дал Казани выйти из-под своего контроля и посадил ханом другого удобного ему царевича, Абд-аль-Латифа. Через несколько лет вновь заменил его на Мухаммед-Эмина. Одним словом, начиная с 1487 года Казань никакой опасности для Москвы не представляла. Третье татарское царство, Крым, поддерживало с Русью союзнические отношения. Таким образом, за восток и за юг Иван III мог быть спокоен.

Теперь настало время вплотную заняться западом, то есть Литвой.

«Литовский» период

Вся западная половина домонгольской Руси – современные Украина, Белоруссия, а также большой кусок Великороссии от Смоленска почти до Калуги – после Батыева нашествия оказались в зоне «мягкой оккупации» и уже к середине XIV века полностью вышли из-под ордынского контроля. Бóльшая часть этой обширной территории вошла в великое княжество Литовское, а земли бывшего Галицко-Волынского княжества в основном перешли к польской короне. Вследствие этого Западная Русь, в отличие от Руси Восточной, в цивилизационном отношении осталась «частью Европы» – как и Новгород.

Это отличие проявлялось в самых разных сферах, в том числе в государственном устройстве.

Во второй половине XV века, когда в Московии всё больше укреплялся «ордынский» принцип управления, основанный на сильной власти государя, Литва окончательно превращается в ограниченную монархию, где великий князь не может принять ни одного решения без согласия «панской рады» (совета знати). Только так устанавливаются налоги, объявляются мобилизации, провозглашаются законы, которые монарх своей волей изменить не имеет права. К концу столетия, следуя польскому образцу, отвоевала себе существенные права и литовская шляхта – среднее и мелкое дворянство. Великий князь теперь не мог наказать дворянина без соответствующего судебного разбирательства – концепция, с точки зрения московского государства, совершенно абсурдная. В 1492 году шляхта впервые приняла участие в выборах нового монарха на общелитовском съезде – и в дальнейшем так делалось всегда.

Каждая область Литвы обладала значительной автономией; большие города существовали по Магдебургскому праву, то есть жили по собственным законам, в которые великий князь вмешиваться не смел.

И все же, несмотря на все эти признаки европейского жизнеустроения, в описываемый период Литва была страной по преимуществу русской. Ее монархи называли себя великими князьями литовскими, русскими и жмудскими – и это было не просто титулование.

По расчетам Г. Вернадского, в начале XVI века из четырех миллионов населения Литвы русские составляли три четверти, а ведь к этому времени почти все великороссийские земли уже отошли к Москве – то есть во времена Ивана III пропорция этнических литовцев была еще меньше.

Русославянский язык еще не разделился на три ветви; на нем вплоть до XVI века велась литовская казенная переписка и вершился суд; крупнейшие литовские магнаты были русскими по крови и православными по вере, да и некоторые Гедиминовичи исповедовали «греческую» религию – христианство пришло в Литву поздно и не столько с Запада, сколько с Востока.

Великое княжество Литовское во второй половине XV века. С. Павловская

Нет ничего удивительного в том, что литовские властители – точно так же, как московские – стремились взять под свою руку все русские земли. Долгое время оставалось неясным, кто объединит Русь – Москва или Вильна.

Хронологические рамки этого противостояния намного шире периода, охватываемого данным томом; здесь будут описаны лишь несколько эпизодов «древнего спора славян между собою».

На предшествующем этапе первенствовала литовская Русь. Она была и больше, и сильнее, а главное – она была независимой, в то время как восточнорусские земли выплачивали дань Орде и зависели от прихоти татарских ханов.

В начале пятнадцатого века Литва была по территории самым большим государством Европы, простиравшимся от Балтийского до Черного морей.

При Витовте Великом (правил в 1392–1430 гг.) княжество достигло пика своего могущества. Литва чуть было не подчинила себе самое Золотую Орду.

Во времена Василия Васильевича, отца Ивана III, казалось несомненным, что русские земли воедино соберет Литва, а не Москва. Витовт был одним из регентов при малолетнем московском внуке Василии. Великие княжества Рязанское и Тверское признавали литовского монарха своим государем.

Однако, при видимом преобладании Литвы, уже в то время ее претензии на создание всерусского государства были бесперспективны.

Исторический выбор был сделан в 1385 году, когда литовский великий князь Ягайло ради титула польского короля перешел из православия в католичество. С этого момента латинская вера становится официальной религией государства, литовская знать начинает тяготеть к польским обычаям, а внутри общества, сверху донизу, возникает разрыв между двумя лагерями – польско-католическим и русско-православным. Вот причина, по которой русская, то есть бóльшая половина Литвы неминуемо должна была рано или поздно оказаться в сфере московского влияния.

Королевский двор часто вел себя неосторожно, обижая и антагонизируя русских магнатов, которые вместе с челядью, а то и прямо со всем своим владением уходили в московское подданство.

Во второй половине XV века Москва укрепляется, а ее соседка, наоборот, слабеет. Меняется баланс сил, и Литва превращается из хищника в добычу.

«Вторая» Русь переживала кризис по нескольким причинам.

Во-первых, выгоды династической унии оказались сомнительными. Единым государством Литва и Польша станут только в 1569 году, пока же каждая из стран решала свои проблемы в одиночку. Вернее, королевство часто требовало от великого княжества военной помощи, но само в литовских войнах почти никогда не участвовало.

После смерти Витовта на целое десятилетие растянулся спор о престолонаследии. Наконец победил Казимир, младший сын покойного Ягайло, который в 1447 году стал и польским королем, но это не привело к объединению сил двух государств. В случае войны Литва по-прежнему могла полагаться лишь на собственные средства, к тому же короля постоянно отвлекали от московской угрозы польские проблемы.

Второй причиной была слабость центральной власти, вынужденной постоянно идти на уступки аристократии. Литва представляла собой федерацию полуавтономных княжеств, областей и городов. У великого князя не было собственной армии – за исключением нескольких тысяч наемных «жолнеров», сидевших по крепостям. Во время войны он всецело зависел от того, соберутся ли под его стяг панские полки и шляхетские хоругви. Правда, границу с Крымом охраняли казаки, но мы еще увидим, насколько ненадежной и рискованной была эта сила. Даже при всеобщей мобилизации литовское войско редко насчитывало больше двадцати тысяч человек и почти всегда уступало в численности московскому.

В-третьих, русское население Литвы, подвергавшееся дискриминации и религиозным преследованиям, симпатизировало единоплеменникам и единоверцам по ту сторону границы. Православные князья – Воротынские, Одоевские, Белевские, Мосальские, Мезецкие – один за другим переходили на сторону Москвы.

Казимир не мог силой пресечь эту постепенную «эрозию» своих восточных областей, потому что был все время занят европейскими конфликтами. В 1470-е годы он враждовал с Венгрией, сражаясь за чешское наследство – и из-за этого дал Ивану III беспрепятственно аннексировать Новгород. Единственное, что мог Казимир, – интриговать против Москвы и натравливать на нее Большую Орду, но Иван Васильевич в ответ насылал на Литву крымских татар.

Такая необъявленная война чужими руками продолжалась до тех пор, пока к концу 1480-х годов московский государь не покончил со своими татарскими врагами.

Теперь он был готов взяться за большое дело объединения «всея Руси», над которой до сей поры властвовал лишь по титулу.