Текст книги "Сырок"

Глава 6. Великий ковровый путь

Какие ковры пользовались спросом у состоятельных москвичей в начале 90-х

Почему готовность выполнять тяжелую работу свидетельствует о надежности человека в делах

Как мы переходили от ковров к продаже продуктов питания

Когда мы занимались книгами, через брата я познакомился с Сашей Соколовым – именно он сдал мне в аренду точку для продажи книг около метро «Октябрьская». Как и мой брат Костя, Александр работал директором магазина с советских времен. Ему принадлежали магазин с выходом на Люсиновскую улицу, улицу с высокой проходимостью, и обменный пункт стеклопосуды на Шаболовке.

Директора советских магазинов привыкли работать в условиях дефицита и не смогли успешно торговать, когда на рынке появилась конкуренция. На этом погорели и мой брат, и Саша. Брат потерял деньги на закупке болгарских сигарет, о чем я расскажу позже, а Саша неудачно вложился в сыры.

Все привыкли, что сыр в дефиците, поэтому он занял в банке деньги и купил сразу несколько фургонов сыра в Голландии. Когда сыр пришел в Москву, выяснилось, что возил его не только Саша. На рынке образовался избыток, сыр завис, банк стал требовать погашения кредита.

Я тогда заработал на книгах и предложил Саше:

– Саш, я тебе дам деньги, чтоб погасить долг, но давай взамен долю в бизнесе.

– Боря, нет, я долю не дам, возьму в долг в другом месте и рассчитаюсь потом.

Соколов оказался жадноват и не хотел отдавать долю в бизнесе. Чтобы рассчитаться с банком, он взял взаймы у каких-то бандюков и совсем немного – у меня. Естественно, отдать долг он не смог, и бандиты забрали у него магазин. Со мной Саша рассчитался, отдав пункт стеклопосуды на Шаболовке. Это была первая точка, с которой мы начали работать. Я использовал ее для торговли продуктами, а потом для продажи ковров.

В 1992 году мой брат Костя потерял свой магазин и пристраивал сотрудников. Он позвонил и спросил, смогу ли я принять на работу двух человек. Марина Сергеевна у него работала заведующей отделом заказов, а Валентина Алексеевна Кшенникова – старшим продавцом. Брат обратился в подходящий момент: я как раз поймал двух сотрудников пункта стеклопосуды на воровстве. Выгнал их и поставил посменно работать Марину Сергеевну и Валентину Алексеевну. Мы организовали маленький магазинчик, где торговали маслом, яйцом, пивом, водкой, а также принимали пустую посуду. Вскоре, правда, выяснилось, что водкой торговать нельзя, так как меньше чем в ста метрах находилась вечерняя школа.

Марина Сергеевна постарше меня и Валентины Алексеевны, и ее коробило, что она должна на меня работать. У руководителя отдела заказов в советские времена в руках находился весь дефицит, все хотели с ней дружить, она отлично зарабатывала. А кто я такой? Да бывший докторишка, несопоставимая величина. На таких торговые работники в СССР смотрели свысока. И вдруг я начинаю ею командовать…

Поначалу она терпела – деваться некуда, – а потом нелегкая попутала. Два таксиста решили открыть магазин неподалеку, получив разрешение на продажу водки. Наладить торговлю они пригласили Марину Сергеевну, и она обрадовалась: вот теперь заживет! Но не учла важный момент. Я-то с маленького магазинчика деньги почти не получал, все на зарплату отдавал, а таксисты открыли магазин, чтобы самим зарабатывать. В итоге она им все раскрутила, а ее посадили на маленькую зарплату. Кончилось тем, что она ушла обиженная и мыкалась потом по разным местам.

А Валентина Алексеевна работает со мной до сих пор. Она очень поспособствовала успеху нашего бизнеса. Какое-то время мы занимались водкой, и именно тогда я понял, что надежнее человека не найдешь. К нам каждый день приходила фура с тысячей деревянных тяжеленных ящиков, в каждом по двадцать бутылок водки. Нанимаешь грузчиков, а они все богодулы, пьяницы. Приходилось постоянно за ними следить, чтобы в машине или на складе ничего не украли. Могли незаметно бутылку открыть, а через полчаса их самих уже выносить нужно. Бывало, мы их выгоняли и вдвоем с Валентиной Алексеевной разгружали фуру.

Это для меня проверка человека. Если от такой работы не отказался, то и дальше не подведет. Я проникся и понял, что на Валентину Алексеевну можно положиться, любое дело она доведет до конца.

* * *

После неудачи со справочником Бог послал мне следующую тему – ковры. Дочка подруги моей знакомой знала китайский язык и работала в Китае. Она подсказала: Советский Союз заключил с китайцами договор на поставку турбин для строительства двух электростанций на реках Хуанхэ и Янцзы. А схема практиковалась такая: за турбины рассчитывались товарами народного потребления. Руководство предприятия, поставившего турбину, ехало в Китай и закупало на оговоренную в контракте сумму товары. Обычно ездили директор, секретарь партийной организации, главный бухгалтер. Например, за турбину могли получить несколько вагонов кед под маркой «Два мяча». Они пользовались огромной популярностью и ценились, как сейчас бренд Versace – признак того, что ты «король».

А мы однажды договорились везти не кеды, а ковры. Наш коммерческий директор Нелли Евелевна Храпунова, с которой мы работаем до сих пор, обнаружила, что в Китае есть тканые ковры – новинка для России. Бизнес оказался на редкость выгодным. Метр шелкового ковра в Москве стоил 300 долларов (по крайней мере, по такой цене продавали мы) – относительно недорого по местным меркам. А обходились нам ковры раз в десять дешевле. Однозначно интересный бизнес, просто довольно опасный и требующий постоянного внимания.

В самом начале ковровой эпопеи произошла следующая история. Мы закупили два вагона ковров. Через Китай они прошли нормально – там почти не воровали. Проблемы начинались на нашей территории, на перевалочной станции Забайкальск. Местные бандиты срослись с милицией и, по сути, с ее ведома занимались безнаказанным воровством из вагонов. Перевозчики терпели огромные убытки, и руководство железной дороги придумало заменить местную военизированную охрану на приезжую (из Воркуты, Красноярска или других городов) и регулярно ее менять, чтобы она не успевала «спеться» с бандитами.

Когда мы приехали за коврами, на переговорном пункте я познакомился с начальником охраны из Красноярска и договорился с ним о выделении пары ребят, свободных от дежурств, для сопровождения состава на 50-километровом перегоне через степь.

Мы пришли на перрон к поезду, который должен был по расписанию отправляться в час ночи. Полпервого – поезда нет. Час – поезда нет. Два – поезда нет. Я побежал узнавать, где поезд. Выяснилось, что он ушел уже. Злоумышленники специально отправили поезд пораньше, чтобы остановить его в степи и разграбить.

Действовали они так. Заранее засовывали в колесо паклю. Когда поезд начинал двигаться, из-за трения пакля через 10–15 километров возгоралась, шел дым. По правилам техники безопасности дымящиеся вагоны везти не полагалось, их отсоединяли. А потом в степи беспрепятственно грабили.

Мы срочно нашли машину и поехали вдогонку за поездом. Километров через двадцать в степи увидели наши вагоны, уже отцепленные от состава. Как только мы залезли в вагон, то заметили, что к нам приближаются три грузовые машины. Значит, всю операцию заранее хорошо спланировали – от досрочного отправления поезда до вывоза наворованного.

Что делать? Командую охранникам: «Стреляйте в воздух!» Они сделали пару выстрелов из автоматических винтовок. Машины остановились и через некоторое время отправились восвояси. Они же не знали, что в вагонах нет пулемета, а есть всего лишь пара винтовок. Так мы сохранили ковры и остались живы.

Вагоны с коврами снова прицепили к поезду, и опасный путь продолжился. На отдельных станциях знали, что у нас ценный груз, и думали, как бы его вытащить. Кажется, в Омске проверяющие прикопались к колесам нашего вагона (мол, их надо отладить) и загнали вагон в ангар для ремонта. Ангар ночью не охраняется, и я понял, что опять возникла нездоровая ситуация. Пошел к диспетчеру, сидевшему в высокой будке, и договорился, чтобы он присоединил нас к ближайшему поезду.

Но поезд задержался, диспетчер сменился. Поезд должен скоро уходить, а нас не цепляют. Я иду к другому диспетчеру и требую, уже на нервах: «Присоедини!» Он отказывается. Тут я понимаю, что нас здесь никто не знает, захотят – убьют просто, и никто искать не станет. Тогда я пошел ва-банк и пригрозил диспетчеру: «Давай так. Я выхожу отсюда, подпираю дверь, выливаю спирт и зажигаю. Можешь вагон отправлять, а можешь не отправлять». Он струхнул, прицепил нас к ближайшему поезду, и мы отправились.

На одной из станций решили купить игрушечные пистолеты. Поняли, что едем по бандитской стороне, вполне может понадобиться кого-то припугнуть в крайней ситуации. Времена лихие, беззаконие. Вот так, постоянно на нервах, опасаясь, что ограбят и убьют, и продвигались. И не поспать толком! Теплушка (это такой вагон для перевозки людей и животных), где мы ехали, без груза беспрестанно подпрыгивала. Ляжешь в середине вагона и, как червяк, начинаешь ползать от движения рессор. Плюс монотонный стук колес. Ни капли покоя за девять суток.

Слава богу, наконец довезли мы два вагона ковров до Москвы и принялись ими торговать. Продавали через точку на Шаболовке – правда, пришлось ее немного расширить. Вместе со мной коврами занимались Андрюша Иванов, Серега Калинин, мой сын Костя и Нелли Евелевна. В 1992 году к нам в качестве продавца присоединилась Валентина Алексеевна Кшенникова, ставшая в будущем директором нашего московского завода молочной продукции.

Рельефные китайские ковры пользовались популярностью у обеспеченных людей. Даже представители бомонда – Олег Газманов, Екатерина Шаврина и другие знаменитости – приезжали к нам за коврами.

Раньше ковры изготавливались стандартные: либо два на три метра, либо три на четыре, а по форме – прямоугольные, квадратные или круглые. Мы же предоставили покупателям возможность заказывать ковры любого размера. Трудоемкий процесс: один ковер ткали чуть ли не полгода. Но затраты себя оправдывали. Некоторые просили на ковре изобразить свои портреты вместе с семьей и любимой собакой.

Во время одной из первых закупок ковров нам очень понравилась китайская мебель: с полудрагоценными камнями, ширмами, ящичками. Старая коммунистка товарищ Хэ, поившая нас с утра до вечера, предложила посетить фабричный склад, а там – батюшки, мебель красоты необыкновенной. Мы в Советском Союзе ничего подобного никогда не видели, не удержались и договорились купить вагон этой мебели.

На приемку остался мой сын Костя. То ли Костя с помощниками загуляли, то ли познакомились с местными девушками, но когда китайцы приехали грузить мебель в вагон-теплушку, никто их не встретил, и они просто поставили ящики в вагон, не закрепив их внутри. Поскольку ящики поставили неплотно, при движении поезда те стали падать.

Вместо шикарной мебели нам привезли сплошные дрова. Целый вагон, 40 тонн, на гигантскую сумму! Я ребятам так сказал: «Сами прокукарекали, сами и восстанавливайте». Они пригласили мастеров с фабрики, где делали пианино и лакированную мебель, и те собрали обломки обратно в мебель. Мы хоть и потеряли деньги, но уже небольшую сумму. Больше мы с мебелью не связывались, предпочитая ковры – они, по крайней мере, не ломались.

Занимались коврами лет пять, примерно до 1995 года. За это время завезли и продали около двадцати вагонов. Учитывая, что один ковер в среднем стоил тысячу долларов – сумасшедшие деньги по тем временам, – зарабатывали и жили очень неплохо, особенно на фоне нищеты, в которую попала страна после развала СССР.

Из-за гиперинфляции начала 90-х люди потеряли свои сбережения в Сбербанке. Высокооплачиваемую работу было не найти, поэтому народ выживал за счет своих шести соток. Расцвел бандитизм, постоянно убивали бизнесменов, в ход вошло слово «киллер». Тяжелые времена.

Как всегда бывает, постепенно доходность коврового бизнеса стала снижаться. Другие бизнесмены тоже занялись коврами, дефицит исчез. Кроме того, ковры – товар сезонный. Они хорошо продавались осенью, неплохо весной, а перед Новым годом вообще улетали на ура. Я стал думать, чем занять команду летом и в январе-феврале, когда спрос на ковры резко падал.

Поскольку я очень люблю сладкое, мы с коллегами решили попробовать торговать конфетами, зефиром, мармеладом. Закупали сладости в основном на фабрике «Ударница» и продавали в контейнере около метро «Юго-Западная». Выяснилось, что летом сладости идут плохо, потому что люди переходят на фрукты и овощи. Начали думать, как расширить ассортимент. Одним из вариантов оказались кукурузные палочки, продававшиеся в больших мешках. Мы заподозрили своего поставщика в мелком воровстве и, когда он заболел, самостоятельно поехали на склад, чтобы закупить эти палочки. Склад находился на Таганском мясомолочном комбинате.

Мы с Валентиной Алексеевной приехали в обеденный перерыв, пришлось немного подождать в машине, пока склад откроется. Сидим и видим, что к заводскому магазину неподалеку выстроились люди. К середине 90-х очереди уже пропали, поэтому нас заинтересовало: что же пользуется таким повышенным спросом? Выяснилось, что там недорого продавали творог, яйца, сметану и что люди, которые ездят по деревням закупать мясо, там же берут молочные продукты и привозят в свой магазин. Получается немного дешевле, чем в обычных гастрономах, что для трудящегося человека имеет немалое значение. Тогда мы спросили себя: почему бы не заняться продажей молочки?

Мы с Валентиной Алексеевной поехали на Тульский молочный комбинат, взяли с собой колбасы, конфет – московских гостинцев для тульских молочников. Приехали в восемь утра, думая, что самые умные, а там уже стоит очередь человек в сто. Естественно, к обеду вся молочка закончилась и нам ничего не досталось.

И тут спускается, дай бог ей здоровья, сотрудница комбината (потом выяснилось, что это заведующая отделом сбыта Нина Ефимовна), мы к ней подбегаем с колбасой, мол, так и так, москвичи, хотели бы с вами наладить сотрудничество. Она говорит: так все раскупили. Мы ей все равно отдали колбасу, «зря, что ли, везли». В итоге она «поскребла по сусекам» и нашла нам бидон сметаны и бидон творога.

На Тульском комбинате мы совершили небольшое преступление. Комбинат выпускал очень вкусное шоколадное масло. Естественно, производители никому не показывали, как его делают, в цеха не пускали. А мы смотрим – цех открыт, люди на обеденном перерыве. Дай, думаем, подглядим, что у них там происходит. Идем по цеху, а сотрудницы прямо там сидят и обедают. Удивленно на нас смотрят, надо как-то выкручиваться. Я на ходу сообразил: «Девочки, извините, пожалуйста, мы московские корреспонденты, затерялись немножко, хотели взять интервью. У вас предприятие такое передовое». Ну, они нам и рассказали кое-какие секреты.

Так мы стали торговать молочкой. Ровно через год вся продукция Тульского молочного комбината шла в Москву через нас. Сначала помимо нашего на рынке у метро «Юго-Западная» работало еще десять контейнеров с молочкой. Каждое утро мы обходили другие контейнеры и разведывали цены на молоко. Если у них три рубля, мы ставили два девяносто пять. Конкуренты к обеду опомнятся, снизят до двух девяноста пяти, а мы – два девяносто. За несколько месяцев путем такой ценовой борьбы мы всех вытеснили и открыли еще четыре контейнера.

Валентина Алексеевна раскрутила нам бизнес на «Юго-Западной». Она – человек, способный работать круглосуточно. Если в контейнере нужно было сидеть 24 часа, она сидела 24 часа. Неоценимый работник и надежный человек. Мало того, кристально честный. Придерживается того же правила, что и я: если человек один раз обманул, это значит, что он начал движение по наклонной и процесс уже не остановить. Она рассказывала, что как-то в годы ее молодости в кассе образовался неучтенный излишек в 15 рублей и она решила его забрать себе. Взяла, а потом ходила сутки вся на нервах и в итоге вернула деньги назад. Спокойная совесть важнее, чем деньги, полученные нечестным путем. Жаль, не все это понимают.

Украинец дядя Игорь

Дядя Игорь, младший брат папы, женился на украинке тете Свете и всю жизнь прожил в Киеве. Папа тети Светы был очень известным врачом-гинекологом. Он оставил большую квартиру на Пушкинской улице рядом с Крещатиком в наследство ее сестре, а тетя Света и дядя Игорь вертелись в маленькой комнатке с кухонькой. У них рос сын Сашка, мой двоюродный брат.

Активный и жизнерадостный дядя Игорь работал заместителем директора фабрики швейных машин. Он всегда мог достать машину или запчасти и в советское время был уважаемым и обеспеченным человеком.

Я приехал к нему в гости перед развалом СССР. Ни с того ни с сего дядя Игорь завелся:

– Да пора Украине отделяться. Хватит вас, москалей, кормить!

– Стой-стой, дядя Игорь, а ты-то вообще какое имеешь отношение к Украине? Живешь с украинкой – и что, тоже стал украинцем? – спросил я.

– Да если не мы… Да мы вас…

– Понятно все с тобой.

В следующий раз я навестил дядю Игоря в середине 90-х, через несколько лет после отсоединения Украины. Застал его за пришиванием подошвы одного ботинка к другому.

– Я, – грустно сказал он, – на свою пенсию могу купить три бутылки водки. Вот ремонтирую ботинки, чтобы немного подзаработать.

Достал он из холодильника, чтобы меня угостить, картошку и капусту, выращенные тетей Светой на даче. Потом мы пошли на базар рядом с Крещатиком; я накупил мяса, сметаны, огурцов, лука. Когда вернулись, тетя Света слепила пельмени. Сели за стол, налили по рюмке, и тут дядя Игорь заплакал…

Никогда он не ожидал, что придется жить в таком унижении. Он думал, как и многие на Украине: стоит отсоединиться, и все нормально будет – ведь они же всех кормят! А получилось, что живут намного беднее, чем в России.

Дядя Игорь долго не выдержал и умер. Хорошо, не дожил до того, когда украинцы и русские начали стрелять друг в друга. Разве в голову кому-то могло прийти такое?

В связи с украинскими событиями последних лет я стал вспоминать историю разрушения империй, почитал книжки про развал Древнего Рима, Османской империи, Великобритании. Происходило много схожего с нынешней ситуацией. В составе империй люди долго чувствовали себя единой нацией, но быстро начинали ненавидеть друг друга и стрелять. Я не знаю, были тогда политтехнологии или нет, но натравить один народ на другой легко.

Так и евреи жили и в Германии, и в Литве много сотен лет, приспособились к местной культуре, учились в немецких университетах, но именно в XX веке, когда, казалось, пришла цивилизация, удалось посеять ненависть, приведшую к убийству миллионов людей.

Глава 7. Первые шаги в производстве

Как можно использовать вязальные спицы в пищевом производстве

Каким образом мы умудрялись вручную делать 60 тысяч глазированных сырков в сутки

Чем нам помог жестокий экономический кризис 1998 года

По мере роста продаж мы стали задумываться о собственном производстве. Прикинули, что если творог как базовый продукт подвергать дальнейшей обработке, можно зарабатывать больше. На рынке хорошо шла творожная масса, с нее и решили начать, благо производство несложное: нужно смешать творог, сливочное масло, изюм и сахар.

С Валентиной Алексеевной мы поехали к ее сестре Галине Алексеевне Макаровой, работавшей сестрой-хозяйкой в детском садике и обладавшей отличными кулинарными способностями. Она подтвердила, что делать творожную массу в домашних условиях нетрудно.

В первый раз Галина Алексеевна использовала маленький килограммовый миксер. Масса оказалось отличной – даже вкуснее той, что продавали на рынке. Дальше – больше. Мы купили 30-килограммовый миксер итальянского производства, и я притащил его домой к Галине Алексеевне. Единственным местом, где удалось разместить шумный миксер, оказалась спальня. Вынесли все из спальни, сбили деревянный поддон, чтобы уменьшить звук и вибрацию, и поставили на него миксер.

Галина Алексеевна ежедневно делала по сто килограммов творожной массы и расфасовывала ее в обычные целлофановые пакеты. Утром ей привозили сырье, а на рынок увозили готовую массу. Сырье хранили на балконе. Изюм Галина Алексеевна промывала в ванной с помощью огромного дуршлага.

Покупателям творожная масса очень нравилась, ее прозвали «совхозной». Люди прознали, в какое время завоз, и выстраивались в очередь. Вскоре спрос превысил предложение, и мы стали обсуждать, как увеличить производство. На том миксере делать больше не получалось. Поскольку бизнес рос, Валентина Алексеевна перестала самостоятельно справляться с учетом хозяйства и попросила вести бухгалтерию другую свою сестру, работавшую учительницей математики. Тогда учителям платили мало, и Марина Алексеевна Резникова стала подрабатывать у нас. До сих пор она – один из самых ценных наших сотрудников, входит в совет директоров.

В апреле 1997 года я через знакомых нашел помещение: бывший пищеблок Медицинского центра гражданской авиации. Пищеблок в то время почти не функционировал. Я договорился взять в аренду комнату размером 50 квадратных метров. Если дома миксер занимал чуть ли не половину спальни, то в новом помещении он казался спичечным коробком. В пищеблоке стояло кое-какое прежнее оборудование, и мы приноровились делать массу в тестомесе. Каждый замес – объемом по 100 килограммов, на него уходило всего два часа: промыть сырье, добавить ингредиенты в чан, замесить и расфасовать.

Мы могли продавать по 200 килограммов творожной массы ежедневно, но уже понимали, что развитие не должно останавливаться. Внимательно анализировали, что еще поставить на поток, что вообще востребовано покупателями. Со временем творожную массу стали фасовать не только в целлофановые пакеты, но и в стаканчики.

Валентина Алексеевна как-то заметила, что из творожных изделий на рынке хорошо идут глазированные сырки. В то время в Москве их делал только Горьковский завод, находившийся неподалеку от трех вокзалов. Также сырки завозили из Белоруссии и Прибалтики. За сырками, когда их привозили на рынок, всегда стояли очереди.

Мы поняли, что сырки для людей даже привлекательнее, чем творожная масса. Получалось, они – товары-заменители. Если на рынке продавались сырки, то люди предпочитали их творожной массе. Если сырки отсутствовали, потребители довольствовались творожной массой.

Родилась идея попасть на Горьковский завод и посмотреть, как там производят сырки. Антон Юрьевич Изачик (сын Юрия Александровича присоединился к команде, когда мы занимались коврами) нашел людей, имевших туда доступ, переоделся слесарем, договорился с каким-то пьянчужкой, и его пропустили на завод.

Профессиональное сырковое оборудование – технически сложное, линия стоила около ста тысяч долларов. Тогда мы не могли себе позволить просто так купить линию и проверить, пойдет или не пойдет бизнес. Технологию изготовления сырков никто не знал, оборудования не имелось, одни только мысли и желания. Но, слава богу, мне удалось раздобыть рецептуру 30-х годов, когда сырки еще делались вручную, и технические условия на эту продукцию. В глазированном сырке три основных компонента: творог, сахар и сливочное масло. Для знакомого с детства вкуса нужна еще ваниль. А вкус детства, вкус счастья никогда не забывается. Перед нами встала задача воссоздать его в наших сырках.

Антон Юрьевич сделал деревянную форму: набил на простую фанерку планки размером с глазированный сырок по ширине и высоте, и мы заполнили ее творожной массой. Потом положили в холодильник, достали, а выковырять ее оттуда не получается. Чтобы масса не прилипала, решили проложить ее целлофаном. Тогда творожные прямоугольники стали нормально выниматься из формы.

Мы купили шоколадки, растопили на водяной бане и получили что-то вроде шоколадной глазури. Но как сырок равномерно облить шоколадом? Взяли вилку, согнули зубчики, воткнули в творожную палочку и опустили в шоколад. Вроде все нормально, но вместе с вилкой от дна сырка стал отдираться и шоколад.

Голь на выдумки хитра. Попробовали использовать более тонкие зубчики: взяли металлический круг, натянули на него тонкую леску, сделали ручки, в тазу растопили шоколад, положили творожные палочки на решеточку, опустили в таз и подняли. Ура, все красиво: сырки покрылись равномерным слоем шоколада. Но дно снова отрывается.

Поскольку Галина Алексеевна умела вязать, у нее родилась такая мысль: если творожный прямоугольник надеть на спицу и окунуть в стаканчик, то шоколад равномерно распределится, а спицу всегда можно будет вытащить. Пошли в магазин, купили обычные спицы для вязки носков.

Сырки при помощи спиц наконец стали получаться красивыми, но появилась новая проблема. После окунания сырков в шоколад мы втыкали спицы в поролон, чтобы шоколад остыл и затвердел. Поэтому много шоколада стекало на поролон. Решение оказалось простым: втыкать спицы не в поролон, а в застывший шоколад, находящийся в кастрюле.

Еще одна проблема состояла в том, что некоторые сырки ломались от спицы. Тогда мы стали вкалывать спицу в самую узкую сторону сырка. И получилось полностью безотходное производство.

Постепенно мы усовершенствовали процесс. Вместо деревянной подставки под рейку сделали пластиковую, чтобы было легче доставать творожные палочки. Одна решетка с формой для сырков вмещала 36 штук.

Дело дошло до сертификации продукции, изготовленной таким ручным способом. Мы сделали 36 сырков и положили их в холодильник, чтобы на следующий день упаковать и отвезти на сертификацию.

Утром Галина Алексеевна пришла на работу, открыла холодильник и испытала шок: сырков там не оказалось. Позже выяснили, что на производство раньше других пришел снабженец и просто съел все сырки. 36 штук! Никто не понимал, как можно сожрать такое количество! Галина Алексеевна его чуть не убила. Но мы получили обнадеживающий знак: вряд ли реально осилить столько сырков, если они невкусные. Кличка Сырок приросла к парню, но после того случая сырки он больше не употреблял.

Мы успешно прошли сертификацию и стали потихоньку производить сырки, паковать в коробки и увозить их для продажи с контейнера на Юго-Западном рынке. Сначала возили две коробки по 60 сырков, потом три, четыре, пять… Объемы производства росли, мы набирали новых людей, организовали вторую смену. К концу года мы производили 60 тысяч сырков в сутки! Мы до сих пор до конца не понимаем, как удавалось делать такое их количество столь трудоемким способом.

Пришло время покупать профессиональное оборудование. Здесь надо рассказать о том, что собой представлял постсоветский рынок данной продукции. Глазированные сырки – гордость нашей страны – были изобретены в 30-х годах в СССР, при этом их поначалу делали солеными и острыми, а не сладкими. В 50-х годах пришли к сладкому варианту, полюбившемуся и детям, и взрослым. Широкое развитие производство сырков получило только в республиках бывшего СССР. В отдельных странах переняли наш опыт. Например, в Венгрии в 1968 году в промышленном масштабе стали производить сырки Turo Rudi, подсмотрев идею в СССР. Какое-то время сырки производили в Новой Зеландии, но там они широкого распространения не получили.

В СССР при плановой экономике в больших московских НИИ определяли, где именно следует организовать то или иное производство, какие объемы оно будет выдавать и как распределять продукцию по стране площадью 22,4 миллиона квадратных километров.

При таком подходе, основанном не на реальном спросе людей, естественно, возникали ошибки. Например, глазированные сырки всегда оставались в дефиците. Шесть линий стояли в Прибалтике, девять в Белоруссии, десять – в РСФСР. Каждая линия производила по 80 тысяч сырков в день, в сумме два миллиона в день, но что это для страны с населением в 280 миллионов человек?

В Москве единственным производителем сырков с советских времен оставался молочный завод имени Горького. Предприятие в 1910 году построили специально у трех вокзалов. Холодильники тогда еще не использовались, и молочницам, приезжавшим в Москву на поезде, удавалось быстро сдать молоко, чтобы оно не испортилось. А перерабатывалось на предприятии больше ста тонн молока в сутки.

Основал завод предприниматель Александр Васильевич Чичкин. Он же считается и отцом российской молочной промышленности. На улице Петровка Чичкин открыл первый молочный магазин. К 1914 году его империя включала молочный завод и творожно-сметанный филиал, 91 молочный магазин в Москве, Одессе, Тбилиси, Харькове, Баку, Киеве, Ялте и Ростове-на-Дону, а также маслозаготовительные станции в Сибири. На предприятиях Чичкина работало три тысячи сотрудников.

Он был яркой личностью: по утрам летал на собственном аэроплане «Фарман-7» в Тушине, сам водил один из немногих в Москве автомобилей. После революции все его имущество национализировали, а сам бизнесмен оказался во Франции.

В 1922 году большевики дали ему возможность вернуться в Россию, вспомнив, как он помогал прятаться от жандармов революционерам, в том числе будущему министру иностранных дел Вячеславу Молотову и партийному деятелю Николаю Подвойскому, и заботливо относился к работникам своих предприятий, строил для них школы и жилье.

Чичкин работал старшим консультантом Наркомата торговли СССР, а во времена нэпа (новой экономической политики, когда в 20-е годы в СССР временно разрешили заниматься предпринимательством) снова открыл в Москве молочный магазин. И вообще много сделал для развития государственной молочной промышленности.

После развала СССР предприятия часто приватизировались в интересах руководителей. Они стремились задешево получить их, и как раз такая ситуация сложилась на заводе имени Горького в середине 90-х годов. Директор и главный инженер никак не могли договориться. А когда люди дерутся, им не до поддержания качества. Сырки в условиях дефицита все равно уходили влет, но момент для выхода на рынок у нас оказался удачный.

Мы поехали в Литву, в маленький городок Мариямполе, где находится завод Pakma. Завод основали в 1959 году как Специальное конструкторское бюро расфасовочно-упаковочных автоматов для пищевых отраслей СССР. В 1991–1993 годах фирма разработала линии глазированных сырков GSL и стала лидером в этом сегменте оборудования. Мы познакомились с директором Эдуардасом Будрявичюсом и закупили производственную линию.

Когда мы запустили ее в Тушине, технология кардинально упростилась: сделал замес, закинул массу в бункер, а дальше все делает станок: формирует сырок, покрывает его шоколадом и упаковывает. Машина не могла только проконтролировать качество. Мы сразу решили, что оно должно быть бескомпромиссным. На первом месте стояли чистота производства и качество сырья. Мы понимали, что последнее – уязвимое место для нас, потому что при приеме творога от разных производителей сложно обеспечить одинаковый полюбившийся людям вкус продукции. Для организации производства творога я нашел технолога Любовь Григорьевну Звереву. Она принесла с собой технологию изготовления творога из сухого молока. Это сейчас мы делаем творог из живого молока, а тогда у нас отсутствовали необходимые приемные танки.