Текст книги "Поэмы"

Поэмы
Борис Алищук

© Борис Алищук, 2024

ISBN 978-5-0064-3460-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Суворов А. В.

Пять лет, как нет Петра с Россией;

Скорбит империя о нём.

Затем пять лет прошло стихией,

В правлении, забытым сном.

.

Шёл тысяча семьсот тридцатый,

Взошла тут Анна на престол.

Бирон её был провожатым,

Для Иоановны «крыл стол».

Стучал в окно ноябрь набатом,

В семье дворян родился сын,

В дворе, не так уж и богатом,

Мальчишка рос всего один.

Был худощавым и болезным;

Был нелюдимым, скрытным и….,

Его занятием известным … —

Водил солдатиков, в бои.

Имел он много разных книжек,

С утра до вечера читал.

Он не играл среди мальчишек,

Так как ещё был очень мал.

Его отец был подпоручик,

Гвардейский статский офицер.

Артиллерист, так скажем – «лучник»,

В России – лучший инженер.

Шло время, дети подрастали,

На службу срок пришёл идти.

Дворян заочно обучали,

За канцелярские рубли.

Дворянство брали в офицеры,

Оно из голубых кровей.

Оно совсем другой уж веры

От сапожищ и до бровей.

Вот уж шестнадцать Александру

Исполнилось, пора служить.

Его военному азарту

Пришла пора дела вершить.

Но не был в том отец уверен,

– «Какой из слабого боец?

Для канцелярии примерен»,

И в том его предел – венец.

Не примерим был Александр,

Стремленьем он хотел служить.

Он был предвестником Кассандры,

Не мог без службы, просто, жить.

Но вот сбылась мечта, и вскоре

Попал в Семёновский он полк.

Зачислен рядовым, в дозоре

Он показал не малый толк.

Водой холодной обливаясь,

Он выпрямлял былую стать.

Постясь, ни в чём не расслабляясь,

Смог всю стратегию познать.

Служил лет девять без излишеств,

И вот, поставлен на пример.

Не нужно не застольев, пиршеств,

Вот он уж русский офицер.

Шло время пятьдесят четвёртый

Пришёл и грянул вдруг войной.

Подполз прусак к России подлый,

И начался кровавый бой.

Суворов взял отряд «летучих»,

Он делал вылазки, набег.

Искал прорехи, прусов мучил,

Всегда, везде имел успех.

В конце войны Екатериной

В полковники представлен был.

Не славой сыт он был единой,

А в том, что хитрость находил.

Имея опыт за спиною…,

Ему доверили полки.

Полк Астраханский был, не скрою,

Затем и Суздальский, таки.

Он был отцом солдатам бравым,

Во всём всегда спешил помочь.

Наполнил службу смыслом здравым,

И увеличил её мочь.

Учил солдат своих смекалке:

«Уменьем бей, а не числом.

Не доверяй солдат считалке,

Спешите делать лишь добро».

– Душой одерживай победу,

Здесь руки, ноги не причём.

Между солдат он вёл беседу,

Сомкнувших круг своим плечом.

Вновь начались в округе войны,

Теперь с турецкой стороны.

Очаковская крепость в пойме,

Кинбурн с турецкой стороны.

Нет туркам в Днепр широкий хода,

Но их десант уж на косе.

Окопы роет до подхода

В лиманской узкой полосе.

Суворов был всегда спокоен,

Покров в октябрь не пренебрёг.

Он на молебен был настроен,

Обет христианина сберёг.

И уж потом задал он туркам,

Такого в битве стрекача.

Что ядра рвались к туркам гулко,

За пятки турок щекоча.

Два раза был Суворов ранен,

Но с саблей не слезал с коня.

И как бы не был враг коварен,

Он бил его во всю гоня.

Потёмкин битвой был доволен,

Его Суворов не подвёл.

Хотя в плечо был ранен, болен,

Но всё ж был бодрым и весёл.

На юге турок негодуя,

Собрал сто тысяч басурман.

У речки Рымник всё лютуя

Юсуф-паша надел тюрбан.

Сел на шелковые подушки,

Послал разведкой в степь гонца.

У крепости расставил пушки,

И пригубил слегка винца.

День проходил, и шёл к закату,

В клубах пыли спешил гонец.

Стуча копытами по плату,

Прибыл к визирю наконец.

Он впопыхах вбежал в покои,

Чтобы обрадовать пашу.

– О, визир, русские в простое,

В степях далёких, так скажу.

Их меньше нас в четыре раза,

Готовности, ну никакой.

Аллахом к битве путь указан,

Нарушим завтра их покой.

Ушёл гонец, визир в раздумье,

О почестях, наградах он.

Сошёл совсем на полоумье,

И впал в счастливый, сладкий сон.

Под утро он вскочил от шума,

«– О визир, русские кругом»,

– Услышал он, да где ж фортуна?

Аман! Аман! Аман! – наш дом.

Суворов скор к передвиженью,

Любил врасплох врага застать.

Он друг такому наважденью,

Врага старался в страх вогнать.

То там, то тут беснуют турки,

Потёмкин вновь отдал приказ:

– Разбить Измаил! эти чурки

Имеют что-то против нас!

Взяв по пути Фанагорийский

И Апшеронские полки.

Пошёл Суворов в путь не близкий,

Но и не дальний путь, таки.

Там в доле чистом при Дунае,

Стояла крепость Измаил.

Глубокий ров её скрывает,

И вал к ней путь отгородил.

Старик Суворов был не промах,

Он взял с собой вязанок воз.

(Весь хворост, после бурелома),

И лестницы с собой привёз.

Там в стороне от Измаила,

Возвёл военный городок.

С утра до вечера учила

Солдат сноровка, брать всё в толк.

И вот пред боем накануне,

Суворов к туркам шлёт посла.

– Не верьте, – говорит фортуне,

Она вам часто не везла.

Сдавайтесь, черти, нет ведь смысла,

Противиться и воевать.

Не стал Суворов ждать те числа,

Махмет их мог лишь нагадать.

И вот он в штурм средь зимней ночи,

На приступы пошли полки.

Картечью били, что есть мочи,

Разбили крепость на куски.

И вновь великая победа,

Внезапность, натиск и разгром.

Фельдмаршал этот – непоседа,

На небе ясном гулкий гром.

Ничто не вечно под Луною,

Прошёл Екатеринин век.

И нитью вышит золотою

В истории сей человек.

Но вот на трон восходит Павел,

Екатерины славный сын.

Он всё по – своему расставил,

И Гатчину восстановил.

Он вспыльчив, но всегда отходчив,

С ним князь Репнин, завистник был.

И Павлу часто, между прочим

Об Александре говорил.

Что он смеётся над уставом,

Мундиры не во вкус ему.

Что государство под ударом,

Такой, как он, тут ни к чему.

– Довольно! В Кобринское, в ссылку! —

Тут Павел в гневе осерчал.

– Пусть съездит отдохнёт в побывку

Чтоб здесь мне не воображал!

Едва Суворов здесь обжился,

Как предписанием агент.

К нему коллежский заявился,

Сказав, что кончен уикенд.

Пора в Кончанское именье,

Фельдмаршал не собрав вещей

Уехал в миг без промедленья,

Не пригубивши, даже щей.

И под Николенским надзором,

Стал наш Суворов проживать.

Окинувши именье взором,

Дубиху смог облюбовать.

Прекрасный двухэтажный домик,

Стоит на горке небольшой.

Удобная беседка, столик,

Ребят ватага, шумный рой.

С фельдмаршалом играли в бабки,

Бросали камушки вокруг.

И попадали в цель с накатки,

Для них Суворов – лучший друг.

Любил фельдмаршал во светёлке,

Бои былые вспоминать.

С ребятами сидеть у ёлки,

И тонкостям всем обучать.

Однажды вечером в стон вьюги,

Раздался чей-то гулкий стук.

Полковник Павла Толобухин,

Вручил пакет из первых рук.

Ну, вот и вызов долгожданный,

«…Виновного пусть бог простит…», —

Писал так Павел, друг желанный,

Да, было видно, что он льстит.

Писал: «Прибудь скорее в Питер,

Судьбу Италии реши.

Тебя заждался римский лидер,

Забудь былое, поспеши.

И он приехал, разобрался,

Собрал несметные полки.

К Вероне тот час же помчался,

Верона пала, у реки.

В Адде французы закрепились,

В местечке Сен-Джервазио.

Ну, а суворовцы явились,

Там где не ждали их давно.

Застав врасплох, ударив силой,

Разбив французов в пух и прах.

Суворовцев на всех хватило,

Чтоб именем вогнать всех в страх.

При переходе через Альпы,

Старик здоровье подорвал.

Он не услышал пушек стрельбы,

Столичный фееричный шквал.

Обещанный приезд в карете,

Был в Петербурге отменён.

На императорском совете,

Суворов Павлом был клеймён.

И снова Павел шлёт курьера,

Больному старику в укор.

Отчёт Кутайсов ждал не в меру,

Суворов Павлу дал отпор.

Простудой свален был Суворов,

Всё бредил, бредил про поход.

И чувствуя, что смерть уж скоро,

Твердил: «в сражение, вперёд!»

Не выдержало сердце боли,

Остановилось на века.

Душа в опале и неволе,

Умчалась вверх за облака.

В палате серой с чёрным крепом,

Разложены все ордена.

И в состоянии нелепом,

Стонала в скорби вся страна.

На лавре Александро-Невской,

Лежит бездыханно герой.

Надгробный камень, стиль гротеско….

«Суворов здесь обрёл покой».

Сказание о Емельяне Пугачёве

I

Во льдах, уральские вершины,

Блистали в солнечных лучах.

А их глубокие долины,

Журчали весело в ручьях.

Темна, грустна была Расея,

Лишь ветер, в ней надежды сея,

Пытался как-то превозмочь

Решить невзгоды и кручины,

Вздымая снежные вершины,

Хотел хоть силою помочь.

Но не было приволья, слада,

Он дул туда, куда не надо.

II

Не лёгок век Екатерины,

Давался казакам лихим.

Нещадно гнули смерды спины,

Тая свой гнев в очах немых.

Оплату недополучали,

Условия все удручали.

Их быт, как иго угнетал,

Хотелось светлого, простого,

И слова слышать не пустого

О том уж каждый лишь мечтал.

Но некому на бой возглавить,

Пока Екатерина правит.

III

Шли годы ненависти, гнева,

На Яике был каждый рад,

Подняться на благое дело

За униженья, боль утрат.

Лишь только искры малой ждали,

Народ Урала б весь подняли,

И повели в бой за собой.

Круша, громя всю знать повсюду,

И тут явилось чудо люду.

Нашёлся среди них герой.

Не сразу, правда, постепенно

Проник в сердца, засев там бренно.

IV

Я расскажу вам о бродяге,

В калмыцкой шапке с бородой,

В верблюжьем ношеном армяке,

Повсюду он искал постой.

Он докой был до всех ремёсел,

Но вскоре, то занятье бросил.

Примкнул к яицким мужикам;

Возглавил их, своим величьем.

Повёл, как царь, но с правом птичьим,

Свои несметные войска.

По оренбуржским околотам,

Брать хутора в наскок оплотом.

V

Представлен был, как —«Пётр lll»,

Сбежавший от судьбы своей.

Минувший хитро сети смерти,

Екатерининых затей.

Теперь он ищет только мщенья,

За беды, траты, униженья.

Готов вести всех на Москву,

Сметая на пути все грады,

Пришла уже пора расплаты.

Настанет время торжеству.

Когда пойдут крестьяне в бой,

И принесут стране покой.

VI

Но всё вершилось по-другому,

Разбой несла его орда.

По неизвестному закону,

В котором не было добра.

Для многих был он, лишь Емелька,

Такой же как и Разин Стенька.

Простой колодник Пугачёв,

Его за то лишь уважали,

Что логика его из стали.

И знает вес для нужных слов.

Он был кумиром очень многих,

Несчастных, бедных и убогих.

VII

Все шли отвсюда, примыкая,

К нему с губернь и хуторов.

Всей правды-матушки не зная,

Сражаться каждый был готов.

Победы брались за победой,

Известия неслись кометой.

Повсюду освещая пыл,

Его разбойников отважных,

Хоть с виду вовсе и не важных.

На лицах ужас злобный был.

А тот, кто против был их стаи,

Тех вешали, рубили, драли.

VIII

Лишь Оренбург не поддавался,

«Орешком», твёрдым, грозным был.

Отбил атаки и не сдался,

Полк Пугачёва отступил.

Подался на ближайший хутор,

Там встретили его не худо.

Ковры повсюду разослали,

Навстречу с хлебом соль несли,

Попа встречать его послали,

С крестом, иконой, честь в чести.

Народ весь падал ниц, молился,

Тут Пугачёв к ним обратился:

IX

– Вставайте, детушки, с колен,

На вас я не держу обиду.

Не заберу вас даже в плен,

Вы очень милые все с виду.

А где же ваши казаки?

Искать мне стало не с руки.

Пусть завтра предо мной пристанут,

Зовите их скорей ко мне.

И сразу, в том текущем дне,

С конями за узду их тянут.

Прощая, всех берут с собой,

А завтра снова новый бой.

X

Сидел в остроге оренбургском,

Хлопуша, – та ещё был тать.

В колодках в подземельи узком,

Но раза три успел сбежать.

Его, конечно возвращали,

Но стены долго не держали.

Тогда начальник Рейнсдорп

Послал Хлопушу к Пугачёву,

Хлопуша сделал всё по слову,

Как всепрележнейший холоп.

И не вернулся в Оренбург,

Друзей увидя новых вдруг.

XI

Емелька в нём нашёл собрата,

Хлопуша знал про Оренбург,

Так много, что зажил богато,

Для Пугачёва стал, как друг.

Из грязи – в князи, уж полковник,

А был недавно – уголовник.

Какой лихой карьерный рост,

Теперь повсюду рядом, вместе,

Всего из-за хорошей вести,

Был карликом и вдруг подрос.

Давайте двинемся вперёд,

Там ещё хлеще что-то ждёт.

XII

Поскольку пушек не хватало,

И порох нужен про запас.

Для наступленья не мешало б,

Найти всё нужное сейчас.

И Пугачёв без промедленья,

Даёт Хлопуше наставленье:

Пойти скорее на завод,

Конфисковать там ядра, пушки.

Доставить до лесной опушки,

И ждать начала на исход.

Оттуда мы пойдём полками,

И ляжет Оренбург под нами.

XIII

Тогда у Пугачёва было:

Пять на пять тысяч казаков.

Средь них бродяжило, ходило,

Немало всех бунтовщиков.

С них было много очень беглых

С дубинами, штыками, брехлых.

Кто с пистолетом, кто с копьём,

А кто и с голыми руками,

Сброд, рвани всякой там собрали.

В полку недюжинном своём.

И жалованье тоже было,

Кто грабил, тем всегда фартило.

XIV

Был Пугачёв не самовластен,

За ним стоял всегда совет.

Решал разбои всякой масти,

Которые не видел свет.

Чинами пестил Пугачёв

Всех, кто идти за ним готов.

В фельдмаршалах ходил Зарубин,

По кличке «Чика», злой казак.

Сдирать он кожу был мастак,

Её натягивал на бубен.

Его затей боялся люд,

Косился даже и верблюд.

XV

А в Петербурге, во столице,

Среди волнующих всех тем.

Екатерине уж не спится,

Скопилось множество проблем.

На юге с Турцией воюет,

А Польша запад весь волнует.

В Москве с чумой воюет полк,

Из Томска караулы держит.

В порядке город весь содержит,

А руки развязал восток.

Благоприятствуя отвсюда,

Идут для будущего бунта.

XVI

Но, не теряя ни минуты,

Решая важные дела.

Екатерина в целях смуты.

Аншер полковника взяла.

Он был во всём в величьи чести,

Принял приказ в тот час на месте.

Полковник Бибиков– бесстрашный

Через Москву скорей в Казань.

Чтоб пугачёвскую всю рвань

Разбить, – он в этом был отважный.

Собрал в Казани свой совет,

И Пугачёву дал ответ.

XVII

Со всех сторон от Оренбурга,

Войска пошли в незримый бой.

И новости до Петербурга,

О славе шли одна к другой.

Где строгий суд, где наставленье,

А где и вовсе окруженье

Бунтовщиков везде велось.

Где рвались коршуном в атаку,

Где останавливали драку,

В плен много разных набралось.

Все Армии большой боялись,

Поэтому везде сдавались.

XVIII

Увидя войска приближенье,

Емелька сразу убежал.

Он в Берде увидал спасенье,

И там часть швали всей собрал.

Надеясь выждать, там немного,

Затем обратная дорога.

Хлопуша, вновь домой вернулся,

Чтоб сына и жену спасти,

Семейству радость принести,

Но тут он на татар наткнулся.

Был схвачен, головы лишён,

Такой суровый был закон.

XIX

Почувствовав конец осады,

Весь Оренбург рванул вперёд.

Чтобы пополнить все запасы,

Хотя бы на короткий год.

Полгода люди голодали,

Пока свободу ожидали.

А Пугачёв пустился в бег,

Бунтовщиков всех собирая,

По хуторам родного края,

На сёла делая набег.

Свои запасы пополняя,

И не согласных устраняя.

XX

Не просто было Михельсону,

Когда возглавил он отряд.

То поскакал к Уфе, с разгону

Наткнулся на плохих ребят.

Их Чика на пути поставил,

Чтоб Пугачёва, тот оставил.

И не преследовал в Уфе,

Но Михельсону нет преграды,

Он скачет, бьёт врага отряды,

Прижав коня к своей ноге.

Здесь схвачены Ульянов с Чикой —

Особой не такой великой.

XXI

Сковав цепями руки ноги,

К Уфе сослали эту чернь.

Убрали их с большой дороги,

И стал светлее серый день.

Отряды быстро вглубь скакали,

Все города освобождали.

Озёрную и Рассыпную,

Ещё Илецкий городок,

Который Пугачёв обрёк,

На гибель, чуть ли на большую.

И под Татищевой вся тать,

Пустилась набожно бежать.

XXII

Но смерть ходила по пятам,

Не отпускала Пугачёва.

Полковник Михельсон и там,

Успел догнать его такого.

Но Пугачёв хитрее был,

И незаметно уходил.

И вот уже он у Казани,

Стоит, набравши новый полк,

Он в пушках видит только толк.

Врата и стены тут же пали.

И обнажили град Казань,

Для Пугачёва в утра рань.

XXIII

Народ в смятенье и испуге,

Рванулся к крепости, кто мог.

Другие падали в разрухе,

Кругом стрельба, переполох.

Повсюду грабежи и крики,

От пугачёвской злобной клики.

Горит Казань, в огне вся, в дыме,

И нет пощады никому.

Живых всех гонят в плен, к нему,

И кровь от страха в жилах стынет.

Детей и женщин под нагайкой,

Погнали в лагерь всех утайкой.

XXIV

Но вот копыта: лязг и звон,

Уже вблизи самой Казани.

С полком примчался Михельсон,

Завидя множество страданий.

Он с Пугачёвым начал бой,

Полки повёл все за собой.

И началось опять сраженье,

Стреляли пушки, падал враг,

Покинул поле и овраг.

Не смог дать больше отраженья.

Разбит был и уплыл за речку,

Но рано ставить ещё свечку.

XXV

Когда укрылись за Казанкой,

То стали путать все следы.

Пойдут налево все с обманкой,

Потом направо от беды.

Два дня запутывали слежку,

Потом в лесу нашли ночлежку.

А встали поутру опять,

И снова взялись за своё.

В крови они—одно жульё,

Полезли в хутор воровать.

А кто не нравился с лица,

Тот отправлялся к праотцам.

XXVI

За Волгу Пугачёв собрался,

На берег запада реки.

И только с шайкой перебрался,

К нему народ пошёл в стрелки.

Крестьяне тут же взбунтовались,

И к Пугачёву перебрались.

Дворян громили в пух и прах,

А воеводы все бежали,

Крестьянам соль бесплатно дали,

И вольность поборола страх.

Кого увидят из дворянства,

Так сразу к Пугачёву, сдаться

XXVII

Ведут под ручки в тот же час.

А Пугачёв спешит на Нижний,

Ведь главное ему сейчас,

Закрыть к Казани путь сей ближний.

И связь прервать, залечь на дно,

Спастись от всех бы за одно.

Ведь каждый сдать его уж хочет,

И чтобы не продешевить,

Ждёт повод, день от дня следит

И о цене его хлопочет.

Чтоб только б шкуру бы спасти,

И ноги к чёрту унести.

XXVIII

Не до Москвы уж Пугачёву,

В ней от правительства войска.

Не рад раскладу он такому,

Закралась в сердце грусть, тоска.

В Кубань иль в Персию скорее,

А там и солнце отогреет.

Он убежал от всех, укрылся,

Но нелегко ещё вздохнуть,

Повсюду пугачёвский путь.

И он злодеям не забылся.

Лишь где появиться злодей,

Другой «пугач»мутит людей.

XXIX

Страдает и Екатерина,

Победа с Турцией бледна.

Покрыла доблесть пелерина

Всю радость прежнюю без сна.

Пред нею Панин уж хлопочет,

Разбить всё Пугачёва хочет.

А Пугачёв уж перебрался,

Через Суру в другой район.

Опять хозяйничает он,

Уж и с дворянством разобрался.

Но скачут смерти по пятам,

За ним повсюду: тут и там.

XXX

Саранск, и Пенза, и Саратов,

Петровск, Царицын, Чёрный Яр.

Прошёл под громкий звон набатов,

Собрав чувашей и татар.

Но был везде разбит, повержен,

И загнан в угол, был отвержен.

Уж некуда идти скрываться,

Он был в кругу российских сил,

И потерял всю прыть и пыл,

Он мог бы им спокойно сдаться.

Но норов полон был надежды,

Укрыться, чтоб сомкнулись вежды.

XXXI

И не видать во век веков,

Того, что будет неизменно:

Предательство средь мужиков,

И их надменная измена.

А всё сбылось, как он и ждал,

Похоже что-то на кагал.

Вошли в светлицу казаки,

Поговорили с Емельяном,

Как с заговорщиком, смутьяном.

Затем скрутили две руки.

И передали коменданту,

«В колодки!» – подали команду.

XXXII

И вот в Яицкий городок

Явился генерал Суворов.

И из «героя» прок извлёк,

Узнав о «подвигах» всех скоро.

Затем загнал его во клеть,

И зорко стал за ним смотреть.

До града важного – Симбирска.

Там в руки Панину он сдал,

Емельку, славный генерал,

Без всякого на то там риска.

И убыл смуту добивать,

Мятеж повсюду подавлять.

XXXIII

А Пугачёв отбыл в Москву,

В клетушке, на большой телеге.

Так необычно естеству,

Все в удивлении, и в беге.

Увидеть чудо из чудес,

О ком шумел, так долго лес.

В монетный двор он был посажен,

Прикован цепями к стене,

Как будто пойман изо вне,

Он жалок был и очень страшен.

Народ смотрел с утра до ночи,

Два месяца все шли охоче.

XXXIV

Он взором огненным смотрел

На проходивших его мимо.

Он говорил и матерел,

И было всё не выносимо.

Да, здесь и обморок уж был

У женщин в слабости всех сил.

Его конечно осудили,

Да и других злодеев всех,

Которых ждал всегда успех.

Тех, что за ним всегда ходили.

Расплата всех, когда-то ждёт,

За грех земной, в какой-то год.

XXXV

И вот настало утро казни,

Январским утром у болот.

Как будто бы какой-то праздник,

Собрал стотысячный народ.

Шумели люди отовсюду,

Как будто невидаль, быть чуду.

Намост стоял вдали высокий,

На нём сидели палачи,

Вином всё грелися от ночи.

И ждали жертв среди осоки.

А рядом виселицы три,

Их сбили при лучах зари.

XXXVI

Кругом полки, стоят, пехоты,

И офицеры в шубах все.

Мороз, и паром дышут роты,

В январской синей мерзлоте.

Не видно даже птиц в округе,

Попрятались в тепло пичуги.

Вдруг оживилось, закричали:

– Смотрите, вон уже везут,

Все рты открыли, казни ждут.

А мимо сани уж промчались.

И у намоста стали вмиг,

Сам Пугачёв сидел на них.

XXXVII

А за санями Пугачёва,

Шли осуждённые толпой.

Не произнёсшие ни слова,

Осознавали выбор свой.

Здесь наказанье разным будет,

И каждого своё осудит.

Шигаев, Падубов и Торнов,

Были повешены втроём,

При всём народе, ясным днём

Другие шли к столбу покорно

Кнутом их били до крови,

Чтоб бунты больше не вели.

XXXVIIl

Емелька кланялся народу,

Духовник рядом с ним сидел.

А он без шапки, всем в угоду

Моляся на народ глядел.

Чиновник тайных экспедиций,

Был рядом с давнишних традиций.

И вот чиновник и духовник,

Его ведут на эшафот.

«На караул!» – кричат, и вот,

Читает манифест полковник.

Со всём согласен Пугачёв,

Народу крикнув пару слов:

XXXIX

«– Прости народ мой православный,

Я согрубил перед тобой…»

И тут же пал преступник главный,

Палач снёс голову долой.

Затем его четвертовали,

То руки, ноги отымали.

Палач, конечно перепутал

Ведь нужно всё наоборот,

Конечность первая в расход.

Затем уж голова с плеч плута.

Судья, строжайше отчитал,

Палач же жалость не скрывал.

XL

Потом главу на кол железный

Для всех повыше вознесли.

Покрасовался там болезный,

И все конечности сожгли

Прям тут же с телом, с головою,

И дух остался лишь с молвою.

А пепел весь палач развеял

По ветру, площади большой.

Он разлетелся над Москвой,

И в реку пыль сею посеял.

И по теченью понесло,

Останки бренные его.

XLl

Екатерина так хотела,

Предать забвенью этот факт.

Но факт упрямый, вот в чём дело,

Он из истории никак

Не хочет исчезать навеки.

Его узнают в каждом веке.

Ведь это предков наших жизнь,

За факты в жизни ты держись.

И не давай их изменять,

Не дав её переписать.

История, – как жизни нить,

Её нам нужно всем ценить.