Текст книги "День ботаника"

– Откуда?

– Ты хоть представляешь, сколько здесь было отделений полиции? И в каждом – оружие, боеприпасы! А охотничьи магазины, стрелковые клубы? Тридцать лет прошло после Зелёного Прилива, а до сих пор далеко не до всех добрались.

– Ну… – Егор смутился. – Не только патроны, конечно…

– А что ещё? Деньги? Драгоценности? Так их отсюда тащат, а не наоборот. Лекарства? Ваша химическая отрава здесь даром никому не нужна. Одежда? Смешно – там сплошь синтетика, в Лесу она и пяти минут не проживёт. Электроника, аппаратура? У нас она не работает. Инструменты, утварь, всякие бытовые мелочи? Заходи в любой дом, в любой магазин, выбирай, чего душе угодно!

– Так что тогда везут снаружи?

– Да почти ничего. Главные потребители товаров из Замкадья – обитатели Универа, ВДНХ и Речвокзала, те, кто не хочет отвыкать от прежнего образа жизни. А лесовики – ну, шоколадку купят иногда, пачку кофе или чая. Да и то больше по старой памяти, а так пьют отвары трав и кореньев. Фермеры ещё иногда животных заказывают, на развод – цыплят, поросят, семена ещё. А так всё своё.

Егор озадаченно хмыкнул и почесал затылок. Лесная коммерция открывалась ему с неожиданной стороны.

– Деньги можешь пока не менять. – Лине определённо нравилась роль наставницы. – На рынке торговцы принимают рубли, по курсу, разумеется. Но если соберёшься куда-нибудь, лучше заранее озаботиться.

Во время прогулки по рынку Егора не оставляло чувство, будто он попал на фестиваль исторической реконструкции. За прилавками и в маленьких мастерских сплошь сидели обитатели Леса, в домотканых одеждах, с сумочками-кошелями и ножами на поясе. У многих – браслеты, как у его спутницы, кожаные с золотым узором, отличительный знак золотолесцев. Покупатели, напротив, несли на себе неизгладимый отпечаток цивилизации.

В самом большом ряду торговали съестным. Здесь пекли пирожки и лепёшки, варили кулеш – нечто вроде каши из саговой крупы, картошки и сала – жарили на углях мясо и рыбу. Запах был такой, что у Егора, успевшего позавтракать в «шайбе», потекли слюнки.

По соседству предлагали свою продукцию ремесленники Леса: деревянную и глиняную посуду, изделия из кожи и бересты, сшитую вручную обувь. Здесь, как и в «обжорном» ряду, торговали в основном, фермеры – десятки маленьких поселений, порой из двух-трёх семей были рассыпаны вокруг МГУ и по Воробьёвым горам. Самое крупное носило название «колхоз Пионерский» и располагалось на территории парка бывшего Дворца Пионеров. Колхозники занимали на рынке отдельный ряд и щеголяли эмалированными пионерскими значками, которые, как поведала Лина, барахольщики выискивали для них по всему Лесу.

За прилавками фермеров начинался блошиный рынок, царство барахольщиков: механические часы и будильники, чашки, тарелки из разрозненных сервизов, слесарный и столярный прочий инструмент. Отдельно продавалось оружие: от охотничьих ножей и арбалетов до охотничьих двустволок. Егор с удивлением обнаружил здесь несколько «макаровых», «наганов», старую разболтанную трёхлинейку и охотничий карабин «Вепрь». Владельцу лавки и в голову не пришло спрашивать лицензию – ограничения на торговлю оружием здесь, похоже, не действовали.

А ещё – очень много книг, потрёпанных, в пятнах, многие без обложек. Попался и лоток, заставленный фарфоровыми и бронзовыми статуэтками, самоварами (настоящими, дровяными!) чугунными утюгами, пепельницами. Были и музыкальные инструменты – гитары, скрипки и даже обшарпанный аккордеон с надписью «WELTMEISTER». Ни дать ни взять – витрина захудалого антикварного магазинчика.

– Это ещё что! – хмыкнула Лина, увидев, что Егор рассматривает бронзовый бюстик какого-то исторического деятеля. – Вот у Кубика-Рубика – там есть на что посмотреть. А здесь хлам, мелочёвка.

– Кубик-Рубик? Кто это?

– Самый первый в Лесу антиквар. Ты, вроде, был на Речвокзале – неужели не заметил? Приметная такая лавочка…

Егор вспомнил угол зала, отгороженный ширмами и пожилого коренастого – действительно, кубик! – армянина, безмятежно восседающего под куском картона с корявой надписью от руки: «СТАРЬЁ БИРЁМ». Дизайн вывески полностью соответствовал убогому ассортименту.

– Антиквар, говоришь? А мне он показался просто старьёвщиком.

– Кубик-Рубик-то? – засмеялась Лина. – Да он нарочно выставляет напоказ всякую рухлядь, а дела ведёт с самыми крутыми коллекционерами Замкадья. Все знают, что на него работает половина егерей Леса. Даже Бич, говорят, принимает заказы!

– Заказы? А что…

Но девушка уже не слушала.

– Мне пора возвращаться в библиотеку, так что давай поскорее. Что ты собирался купить, нож? Вон подходящая лавочка, выбирай.

IV

Проскочив мост, дрезина миновала эстакаду через Третье Кольцо и остановилась. Здесь влево уходила ветка, соединяющая МЦК с путями Киевской железной дороги, а с другой стороны стеной нависали громадные ясени, до основания разрушившие индустриальные кварталы за Потылихой. У этой развилки сетуньцы возвели из бетонных блоков и шпал блокгауз и держали на нём гарнизон, троих новичков под командой сержанта из ветеранов. Отсюда к Стану вела тропа. Егерь и его спутник миновали в ворота из толстенных брусьев, пересекли площадь, полную по случаю праздника, народа, и направились к трактиру «Мистер Панин».

Никто не знал точно, почему центр общественной и культурной жизни Стана получил такое имя. Согласно самой популярной версии – в честь основателя Стана, в одиночку уничтожившего гнездо засевших здесь чернолесских кикимор. Однако, старожилы утверждали, что ни самого героя, ни кикимор, не было и в помине, а названием своим трактир обязан скандально известному актёру, который ещё до Зелёного Прилива устраивал здесь попойки с девками, травкой, порошком и прочими богемными шалостями.

Зал «Мистера Панина» был набит битком. Синий табачный дым плавал под низким потолком густыми слоями, пейзанки в чепцах и крахмальных передничках сновали туда-сюда с подносами и охапками кружек – в трактире старательно выдерживали «средневековый» стиль. Сергей и Тур (так звали его спутника) устроились в углу. Сетунец, извинившись, отлучился во двор по малой надобности, егерь же выцедил большую кружку ледяного эля и сразу спросил вторую. Блаженно вытянул ноги и стал прислушиваться к доносящимся со всех сторон обрывкам разговоров.

– …зашёл, значит, Бич на Речвокзал. Хочется выпить, а денег нет. Пошёл в «Старьё-Бирём» и говорит Кубику-Рубику: «Уважаемый, я что угодно для тебя сделаю, только поставь пузырь, а?»

За соседним столом устроилась компания из четверых юнцов. Анекдот рассказывал один из них, здоровенный детина, чей бицепс обвивали сплетённые на кельтский манер стебли с двумя цветками терновника – по числу убитых монстров. Всё ясно: мальчишка недавно закончил обучение, поучаствовал в паре-тройке вылазок и уверен, что схватил Бога за бороду. А вот знака Посвящения в виде дуба, с переплетёнными ветвями и корнями, Сергей не заметил.

Здоровяк продолжал:

– Ну что ж, отвечает Кубик-Рубик. Дам тебе три поручения. Первое: вон тот барахольщик меня кинул. Накажи его. Второе: у меня есть родственница, тётка Ануш. Ей за шестьдесят, а темперамент, как у молодой. Уважь её, доведи до трех оргазмов! И третье: в подвале стоит чан с кикиморой, на заказ взял, для зоопарка из Замкадья. Хорошая кикимора, здоровая, одна беда – не ест совсем. Ты её накорми, а?

Взрыв хохота заглушил продолжение. Ржали не только собеседники рассказчика – к ним присоединились и сидящие за соседними столиками. Сергей нахмурился, сжав кружку так, что побелели костяшки пальцев. Раздражение накатывало, накрывало волной, гребень которой вспенивался глухой злобой.

«… нет, нельзя… но до чего наглый юнец!..»

– …Бич хватает пустую бутылку, кидает в барахольщика. Тот стекает по стенке. Потом спускается в подвал, оттуда раздаются возня, рёв, крики. Через четверть часа вылазит, весь в лохмотьях, искусанный. Отдышался и спрашивает: «Где тут тётка Ануш? Ща я её накормлю!»

Снова хохот, от которого опасно задребезжали стёкла.

«… ну, всё! Клык на холодец, нет больше моего терпения!..»

Кружка разбилась о стену, в опасной близи от головы шутника, осыпав его и собеседников стеклянным крошевом.

– Ты, пацан, только в кабаке такой смелый? От кого спас мир – от пары кроликов? Или подстрелил бродячего пса и теперь быкуешь? Тогда базара нет, герой!

Трактир загудел – оскорбление было нешуточным. Здоровяк, обалдевший, было, от наезда, пришёл в себя и потянул из-за пояса кинжал.

– Эй-эй! – трактирщик заметил назревающую ссору и решил вмешаться. – Если собираетесь драться – валите на Спорный Ринг! Порядка, что ли не знаете? Вот кликну шерифа, насидитесь в холодной!

Обиженный открыл рот, чтобы ответить – и едва не полетел с ног от могучего тычка в спину.

– Ты на кого лапку задрал, щенок?

Посетители расступились, и Сергей увидал Тура. Сетунец был разозлён так, что казалось ещё чуть-чуть – и из ушей повалит дым.

– Ты хоть знаешь, недоносок, кто перед тобой? Это сам Бич и есть! Ну что, всё ещё рвёшься ножичком помахать?

По толпе прокатился недоумённый гул. На гостя смотрели с удивлением, а кое-кто и с опаской. Здесь многие были наслышаны об отчаянном егере, забиравшемся в самые гиблые места Леса.

Егерь поморщился. Реакция посетителей радовала его ничуть не больше выходки подвыпившего сопляка.

«…что же это такое на меня накатило? А вроде, почти не пил, подумаешь, две кружки. Да, стареешь, брат…»

– …сгною в нарядах! Сегодня же, после Посвящения – на кухню, дрова колоть, лично проверю!

– Ладно Тур, хрен с ним, я сам погорячился… – примирительно сказал Сергей, и не удержавшись, добавил с толикой яда в голосе:

– Так, значит, рассказывают обо мне? Ну-ну…

Физиономия ветерана от стыда пошла багровыми пятнами. Он опустил голову и злобно покосился на проштрафившегося парня.

«…вот теперь – сгноит, к бабке не ходи. Ну, извиняй, парень, сам дурак…»

V

– Проводник будет ждать возле Восточного фонтана. – Яков Израилевич Шапиро ткнул карандашом в висящую на стене схему. – Он и проводит вас до места. Задание несложное: обыскать квартиру, забрать документы. Они в кабинете, в письменном столе, скорее всего – в левом верхнем ящике. Или, может быть, в кейсе. Квартира принадлежала учёному, работавшему в ядерном исследовательском центре. – В «Курчатнике»?

– Именно. За день до Зелёного Прилива он унёс домой с работы лабораторный журнал и тетрадь с рабочими заметками. – Разве это не запрещено?

Вопрос был заведомо бессмысленным. Членкору РАН, ведущему физику страны подобные запреты не писаны.

– Разумеется, запрещено. Но Виктор Павлович часто работал дома. Говорил: ночью лучше всего думается. – Он сам рассказал о бумагах?

– Увы, профессор Новогородцев погиб, пытаясь выбраться из города. Тело не нашли. Егор озадаченно нахмурился. – Но тогда, каким образом…

– Один из сотрудников видел, как он собирался домой и клал лабораторный журнал в портфель.

– А другие подробности – кабинет, ящик стола? Сотрудник этого знать не мог. Во взгляде завлаба мелькнуло раздражение.

– А вы дотошны, юноша. Полезное качество для исследователя. Честно говоря, я не в курсе. Быть может, рассказал кто-нибудь из близких? Вроде, у Новогородцева была дочь… – Тогда конечно. Позвольте ещё вопрос?

Завлаб кивнул.

– Какое отношение это имеет к микологии?

Раздражение в глазах Якова Израилевича сменилось недоумением, потом досадой.

– Э-э-э… видите ли… собственно, никакого. Нас попросили отыскать эти бумаги, поскольку мы много работаем в поле и обладаем соответствующим опытом.

«…попросили нас? Ох, темните вы, Яков Израилевич! Помнится, Лина давеча говорила, что задания учёных обычно выполняют золотолесцы. А ещё – что завлаб экспериментальной микологии, кандидат наук Шапиро избегает к ним обращаться…»

– Но у меня-то, откуда опыт? Один только раз был за пределами ГЗ, всего на пару сотен метров отошёл…

– Так ведь я вас не одного посылаю! – завлаб явно обрадовался смене темы. – Гоша отведёт куда надо, и поможет, если что. Вам надо только опознать нужные бумаги. Вы ведь физик по специальности?

– Да, физика элементарных частиц.

– Тогда вам и карты в руки! Заодно и опыта наберётесь. Не дальний свет, конечно, но пошагать придётся изрядно. Давайте я вам на схеме покажу…

– Яков Израилевич, можно?

В дверях стоял студент – среднего роста, в джинсах, клетчатой рубашке. Бросалась в глаза круглая, веснушчатая физиономия и уши, оттопыренные, словно лопухи. На ушах висели дужки очков в тонкой прямоугольной оправе.

– Что вам… простите, не припомню?

– Лёша… Алексей Конкин, сто третья группа. Михаил Игнатьевич велел зайти насчёт завтрашней лабораторки.

– Да, конечно. Подождите, я скоро освобожусь. Вон стул, присядьте.

Студент кивнул и пристроился возле шкафа с лабораторной посудой. При этом он косился на Егора – то ли с любопытством, то ли с опаской.

«…почему бы и нет? Если верить Лине, я теперь знаменитость…»

– Да, так о чём я, Жалнин? Ах, да, карта… смотрите – вам вот сюда. Дома частично разрушены, но хоть какие-то ориентиры.

Карандаш в руках завлаба упёрся в красную отметку.

– Строителей шесть, корпус два… а дом цел?

– Вот вы и выясните. Да, и ракетницу возьмите, мало ли что?

– С вашего позволения, я бы лучше карабин.

– Незачем. Пропуск я приготовил – чтобы не позже, чем через час были снаружи! Гоша ждать не будет.

– Гоша? Это кто? Фомич… простите, Фёдор Матвеевич о нём упоминал, но без подробностей.

Завлаб усмехнулся.

– Гоша – лешак. Своеобразный тип, увидите. И зайдите на склад, подберите инструменты – топор там, монтировку, кувалду…

– Это ещё зачем?

– А как вы собираетесь проникнуть в квартиру?

Волны Зелёного Прилива совсем немного не докатились до монументального, украшенного колоннадой и статуями, парадного входа. Асфальт перед ступенями кое-где взломали тощие деревца, и даже восьмигранные бетонные вазоны для цветов стояли на своих местах, по периметру площадки. Сквер вокруг памятника Ломоносову сохранил почти первозданный вид – разве что, поднялись ещё выше голубые ели, буйно разрослись кусты сирени, да трава на газонах вымахала в человеческий рост. Дорожки, выложенные брусчаткой, остались нетронутыми, будто и на них распространялся странный запрет, хранивший иные участки Леса, освоенные его двуногими обитателями. Многочисленные скамейки заброшены, краска облупилась – студенты давно уже не устраиваются в сквере в перерывах между парами.

Гоша дожидался Егора, сидя на бордюре заросшего диким виноградом фонтана. Увидев его, молодой человек понял, почему Шапиро назвал проводника лешаком – другое слово к нему попросту не подходило. Гоша напоминал Врубелевского Пана, только с дубовой корой вместо кожи и пальцами-корешками. На голове – не окаймлённая седыми кудрями лысина, а космы то ли мха, то ли водорослей. Длинный, слегка загнутый вверх нос походил на отпиленный сучок.

Всё это не производило отталкивающего впечатления, как запущенная кожная болезнь. Облик Гоши гармонично вписывался в окружающее: казалось, ожил обыкновенный пенёк – ожил, натянул на себя лохмотья и отправился прогуляться по дорожкам сквера.

– Как тебя звать-то, студент?

Голос был под стать облику – скрипучий, потрескивающий.

– Егор. Только я не студент, а лаборант.

– Так мы с тобой, выходит, тёзки? Помнишь – «он же Гога, он же Го̀ра…»

– Нет, а это откуда?

– Был такой фильм – давно ещё, в советские времена. Неужто, ни разу не видел?

Егор виновато улыбнулся и развёл руками.

– Эх, молодёжь, святые вещи забыли! Помнится, я его в первый раз смотрел ещё студентом, в кинотеатре «Прогресс» – здесь, недалеко.

Это дурдом, отрешённо подумал Егор. Параллельная реальность. Перед ним сидит натуральный лешак из русских сказок и ностальгирует по кинофильмам давно рухнувшей Империи. А дальше что – баба-Яга прилетит на ступе? Да запросто, кота-баюна он уже встречал.

– Сколько же вам лет?

– А пёс его знает! – проскрипел Гоша, как показалось Егору, с досадой. – Я уж и со счёта сбился. Помню только, что филфак закончил лет за десять до развала Союза.

«…лешак-филолог? Точно, клиника…»

– За десять? То есть во время Зелёного Прилива вам было лет семьдесят?

Гоша поморщился – насколько может поморщиться пенёк, покрытый растрескавшейся корой.

– Да, где-то около того.

– А сейчас, значит, не меньше ста?

Гоша поскрёб в замшелых кудрях корявой пятернёй.

– Пожалуй, что и так. Лес – он, знаешь ли, жизнь продлевает, тем, кто живёт в нём по правилам.

– По правилам? По каким?

«…вот и Шапиро упоминал о правилах…»

Гоша встал, скрипнув суставами. Звук был такой, словно открыли с натугой рассохшуюся, приросшую к косяку дощатую дверь. Егор едва не присвистнул от удивления – росту в лешаке было больше двух метров.

– Экий ты шустрый, паря… Время придёт – сам всё узнаешь, а сейчас пошли, пора.

VI

Купол, накрывавший Арену, был сделан из прочной металлической сетки. В нескольких местах она была пробита и залатана – где наскоро, проволокой, а где и капитально, железными листами. По бокам, на защищённых решёткой помостах стояли тяжёлые станковые арбалеты, заряженные метровыми болтами с зазубренными наконечниками. От купола к металлическому ангару вёл забранный стальной решёткой коридор.

– Объявляется первая схватка финального раунда Посвящения! Алексей Пархоменко, соискатель – против ракопаука! Напоминаю, вес взрослой особи… Объяснения потонули в шквале криков, свиста, улюлюканья. Служители налегли на рукояти ворота, решётка, отделяющая коридор от арены, со скрежетом поползла вверх. Из ангара послышалась возня, матюги, и на арену выскочила уродливая тварь, казалось, состоящая из одних ног, жвал и шипов. Замерла, угрожающе вскинув мощные, сложенные как у богомола, клешни. Они заканчивались остриями, способными пришпилить жертву к земле, и вибрировали, словно кастаньеты, сотрясая воздух россыпями сухих костяных щелчков. Ракопаук, гордый воин, бросал вызов гуманоидному ничтожеству, замершему у противоположного края арены.

Зрители восторженно взревели. Сергей внимательно оглядел трибуны. Среди сетуньцев и окрестных фермеров, собравшихся поглазеть на интересное зрелище, мелькнули знакомые плащи.

«…золотолесцы? И не один – четверо! Судя по платью, не из рядовых. Ну-ка, ну-ка…»

Он сощурился, пытаясь разглядеть узор на браслетах.

«…вот так сюрприз! И что же вам здесь понадобилось, таким важным? Не на этот же балаган явились полюбоваться?..»

Ракопаук продолжал заливаться трескучими трелями.

– Хорош, а? – сетунец пихнул егеря локтём. – В холке почти два метра!

Создание походило на помесь арахнида и невиданного ракообразного. Восемь суставчатых ног, треугольная головогрудь с широким затылочным гребнем, ощетинившимся длинными шипами. Пасть – отверстие, окружённое шевелящимися хелитцерами. Выше россыпь белёсых пузырей размером с апельсин – глаза. Спина защищена хитиновым панцырем, и Сергей по собственному опыту знал, что его сегменты способны удержать заряд картечи из двустволки.

– Где вы его раздобыли?

– У них гнездо в развалинах ТЭЦ, выше, по Бережковской набережной. – вполголоса ответил сетунец. – Но там таких здоровых нет, только мелочь, размером с собаку. Они всё время друг друга жрут и не успевают вымахать.

– А этот?

– Мы ещё в январе отловили полдюжины особей и держали в ангаре – чтобы подросли к Посвящению. Выжили, правда, только три, но больше и не понадобилось.

– Так мало соискателей?

– Было десять. Посвящение проходит в три раунда: сначала схватка с щитомордником, потом с чернолесской выдрой. Кто уцелеет – будет иметь дело с ракопауком. В этом году до финала добрались двое.

– А остальные?

– Один труп, пятеро раненых. Двое отказались.

– По-взрослому у вас…

– Приходится. Понизишь планку – сразу пойдут потери. Нет уж, пусть опыта набираются!

– …соискатели могут выбирать оружие. Как видите, Андрей Пархоменко кроме рунки, взял ловчую сеть и клевец. Стоит отметить, что…

– Хреновый выбор. – прокомментировал Тур. – Сеть хороша против шипомордника, может ещё баюна. А у ракопауков кромки клешней как бритвы, прорежут на раз.

Парень двинулся вдоль края арены, обходя гадину по дуге. Сергей увидел его лицо – мертвенно бледное, испещрённое вздувшимися сине-багровыми сосудами. И глаза, выпученные налитые кровью.

– Клык на холодец – парень накачан вашей отравой. А иначе что, никак?

– Эликсиры улучшают реакцию, мышцы резче работают и чувства обостряются. Этот, судя по всему, крепко на них подсел. Если провалится – всё, конец, тем, кто не охотится, эликсиры не положены.

– И что с ним будет? Склеит ласты?

– Нет, есть способы… но, поверь, Бич, бывают вещи и похуже смерти.

– Верю. И что, у вас все на них сидят?

– Типун тебе на язык! – Тур сплюнул через плечо. – Половина, не больше.

– А сам?

– Лес миловал.

Ракопауку надоело бессмысленное кружение. Он звонко щелкнул и двинулся на противника.

– Сейчас прыгнет… – прошептал сетунец. – Они всегда так.

Договорить он не успел – тварь распрямила, как пружины, заднюю пару конечностей и взвилась в воздух. Соискатель этого ждал – перекатом ушёл в сторону и сразу же вскочил на ноги, раскручивая над головой сеть.

Ракопаук развернулся и снова бросился в атаку. На этот раз он не стал прыгать, а резко, с места ускорился, бивни-клешни взлетели для сокрушительного удара.

Сетунец не стал бросать сеть. Уходя с линии атаки, он хлестнул ею, целя по второй паре конечностей. Тварь словно ждала этого – неуловимым движением она сложилась, как перочинный ножик, и сеть запуталась в шипах гребня. Рывок, и парень, чтобы не полететь с ног, выпустил сеть и отскочил, выставив копьё-рунку перед собой.

Ракопаук зацепил докучливую сеть кончиком клешни. Треск, обрывки полетели во все стороны.

«…один-ноль в пользу членистоногой скотины…»

– Ну, всё. – обречённо прошептал Тур. – Сейчас прижмёт к решётке и…

Но боец не собирался сдаваться. Он нырнул под занесённые клешни и ударил, целя в сочленения сегментов.

Тварь издала оглушительную трель и повалилась на спину, скребя гребнем песок арены. Клешни бестолково мельтешили, пытаясь захватить древко рунки, застрявшей в панцыре.

«…один-один?..»

Болельщики неистовствовали:

– Красава!

– Добивай его!

– О-лэ – олэ-олэ-олэ!

– Молодец, Лёха!

– Мо-чи! Мо-чи! Мо-чи!

– О-лэ – олэ-олэ-олэ!

– Вали гада нах!

Но боец не спешил. Он вытащил из-за пояса клевец – топорик с длинным, слегка изогнутым шипом вместо лезвия (Сергей заметил, что движения его стали неловкими, как бы неуверенными) и шагнул к бьющейся в судорогах гадине. Внезапно ноги подкосились, парень осел, повалился лицом вниз. Из-под живота по песку медленно расползлось тёмное пятно.

Ракопаук наконец перевернулся, повёл буркалами и бочком-бочком посеменил к лежащему врагу.

«…и-и-и – чистая победа! Увы, неправильной стороны…»

Ш-ш-ших-хрясь!

Тяжёлый болт проломил хитин и глубоко, по середину древка, вошёл в плоть. От удара ракопаук осел на задние ноги, широко, словно в недоумении, раскинув клешни.

Ш-ш-ших-хрясь!

Второй болт ударил чуть выше первого. Тварь издала затухающую трель, суставчатые ноги-ходули подогнулись и жвала уткнулись в песок. Решётка, перегораживающая коридор, поднялась, и на арену высыпали служители в кирасах. Двое подхватили тело неудачника, остальные, вооружённые пиками, окружили поверженного ракопаука и принялись деловито его добивать, целя в стыки хитиновых пластин и белёсые шары глаз.

VII

Чащоба, в которую превратился Ломоносовский проспект, поражала воображение. Джунгли здесь соседствовали с подмосковным осинником, субтропические бамбуковые рощи – с плейстоценовыми секвойями и таксодиями. «Малая Чересполосица» – бурчал Гоша – нигде в Лесу больше нет такого салата». На вопрос Егора – «а где Большая Чересполосица?» – он неопределённо хмыкнул.

В отличие от флоры, фауна здесь не баловала особым разнообразием. В Малой Чересполосице преобладали обычные для средней полосы России виды – Егор видел белок, взлетающих по шипастому стволу тропической сайбы, кабаний выводок, весело хрумкающий дикорастущими ананасами. А однажды им попалось странное создание, чем-то напоминающее крота-переростка с длинным, сплющенным, загнутым кверху рылом и толстыми лапами, вооружёнными внушительными когтями. Зверюга неторопливо жевала полуметровую сколопендру. Увидев людей, она и не подумала прерывать трапезу, только приподняла плоскую башку и проводила чужаков немигающим взглядом чёрных глазок-бусинок. Лешак назвал существо «барсукро̀том» и пояснил, что правильно оно именуется «кротоподобный некролест», происходит из ранне-миоценовой эпохи и является ровесником кота-баюна. Чем изрядно удивил Егора – тот никак не ожидал от лешака столь глубоких познаний в палеонтологии.

К метро «Университет» они вышли неожиданно. Гоша раздвинул очередную завесу лиан, и упёрся прямо в облупленную колонну. Из окон буйно лезла наружу ползучая растительность, а возле входа громоздились россыпи белёсых, в бурых пупырях, шаров.

– Жгучие дождевики – Гоша показал на ближайшую гроздь. – Держись от них подальше. Заденешь – лопается и ф-ф-фух, облако спор на пять шагов! Если вдохнуть – лёгкие выжжет и глаза, никакие снадобья не помогут. А грибница отрастит ложноножку, дотянется до трупа и будет сосать соки.

– Экая мерзость! – Егор попятился.

– Ещё какая! – жизнерадостно подтвердил «тёзка». – Хочешь посмотреть?

– На что?

– Как они лопаются. Красиво же!

Предложение застало Егора врасплох.

– Но ведь… а споры?

– Отойдём за колонны, не достанет.

– А как сделать, чтобы они… э-э-э… полопались?

– Шмальни из ракетницы, и всего делов! Если Шапиро спросит за потраченный боеприпас – скажешь, почудилось что-то, ты и выстрелил.

Комок красного огня со свистом влетел в гроздь дождевиков. Раздалась череда громких хлопков, и место действия затянуло густым облаком. Гоша не соврал – зрелище вышло красивое. Споры дождевика поблёскивали, подобно туче крошечных конфетти из золотой фольги. Клубящаяся масса расползалась, приближалась к колоннам, за которыми укрылись Егор со спутником.

– Валим отсюда!

Суковатая пятерня сцапала Егора за рюкзак. Гоша бесцеремонно волок повисшего в лямках попутчика, и тому оставалось скрести каблуками по земле да перебирать без толку ногами.

И вдруг всё кончилось. Проводник огляделся и прислонил напарника к стволу дерева, услужливо подсунув под седалище рюкзак.

– Оу-уй! – Егора подбросило вверх. – Что ж ты творишь, а? Там же топор с кувалдой, а ты их живому человеку под задницу! Под свою, деревянную, подложи, Буратина хренов!

– Ох ты… – Лешак виновато развёл руками. – Ну, извини, паря. И за дождевики прости, это я зря.

Гримаса на лешачиной физиономии, была до того комична, что гнев Егора немедленно растворился.

– Да ладно, чего там… тем более – действительно красиво! Вот, значит, какая ты, экспериментальная микология!

– Она, родимая! – подтвердил Гоша. – Ты как, идти-то сможешь?

На бегу он не выбирал дороги – ломился через подлесок, как кабан сквозь тростники, и пару раз чувствительно приложил напарника о стволы деревьев.

– Справлюсь.

– Дальше легче будет. Здесь есть тропинка, ведёт примерно, куда нам нужно и зарастает не шибко.

Егор вдел руки в лямки и охнул – ушибленное плечо отозвалось болью.

– Давай понесу… – засуетился лешак. Он отобрал у напарника рюкзак со связкой инструментов, закинул на плечо. – Потопали помаленьку?

– Да, сейчас… – Егор обернулся. Сквозь прореху в кустарнике, виднелся павильон станции, затянутый золотистым туманом. – А что там, внизу?

– В метро-то?

– Ага.

– Ничего хорошего. Почти все тоннели затоплены, а которые не затоплены – заросли разной мерзостью. Когда деревья из-под земли попёрли и по всему городу отрубилась связь, кто-то подал сигнал «Атом». По нему в метро должны были запирать гермоворота – на случай ядерной войны, понимаешь? Ну, их и заперли, отрезав всех, кто находился внизу.

– А почему потом не открыли? Наверняка ведь поняли, что никакой войны нет?

– Открыли, да не везде – где корни деревьев помешали, а где станции затопило, и открывать стало некому. На «Университете», ворота так и стоят закрытые, и никто не знает, что внизу. Да и кому надо туда лезть? Разве что, подземникам, а те – бр-р-р….

– Подземники?

– Потомки тех, кто выжил в метро. Только они уже не совсем люди.

«…кто бы говорил…»

Видимо, Гоша угадал эту мысль. Он наклонил голову, пряча глаза, помолчал, потом заговорил – глухо, без прежнего жизнерадостного скрипа.

– Возьми, скажем, меня и прочих обитателей Леса. Есть разница?

Егор кивнул.

– Они среди людей живут, пищу едят человеческую, овощи, на грядках выращенные, воду кипятят, готовят на огне.

– А вы что, сырым питаетесь?

– Я-то? Да, ваша пища мне не подходит.

Гоша протяжно скрипнул – как показалось Егору, печально.

– Не жалеете, что так изменились?

– Так ведь все меняются! Кто сильнее, кто слабее, но – все. Ты тоже изменишься, когда Лес в себя впустишь, только сам не заметишь. Сначала глаза зеленеют, особенно у женщин. Это ещё можно поправить – поживи месяцок-другой за МКАД, они сделаются прежними. Но когда кожа пойдёт зелёным оттенком, это уже сигнал: ещё чуть-чуть, и хода назад не будет. А позеленеет совсем, как у аватарок – тогда всё.

«…что – всё? И опять это слово – аватарки…»

– А причём здесь подземники? Мы же о них говорили?

– Как – причём? – удивился лешак. – Лес, он ведь не только вверх растёт, под землю тоже. Только там вместо травы с деревьями – корни, грибы осклизлые, плесень да водоросли. Подземники этим всем и живут, без солнца, без свежего воздуха. Жрут грибы, крыс, слизняков, и сами стали, как крысы и слизняки. Даже, говорят, перепонки между пальцами отрастили – тоннели-то почти все затоплены. Я сам их не видал, а вот Бич…

– Бич? Что-то я про него слышал…

– Лучший егерь на весь Лес! – наставительно проскрипел Гоша. – Он с вашим Шапиро приятельствует, частенько заглядывает в Универ. Если встретишь – расспроси, столько всего порасскажет! Если захочет, конечно. Бич, он не из болтливых.

«..не то что ты, колода трухлявая…»

– Если увижу – обязательно спрошу. Пошли, что ли?

Егор продирался сквозь подлесок, стараясь не отставать от проводника, и гадал: с чего это Гоша решил с ним пооткровенничать? Хотя, что он такого рассказал, кроме того, что можно услышать в коридорах Универа или на кухне, в общаге? Студенты, правда, наплели бы ещё сорок бочек арестантов – они в этом плане публика ненадёжная…

А Гоша чем лучше? Столетний замшелый пенёк с мелко-хулиганскими наклонностями! Тоже мне, источник информации…

«…а что, есть из кого выбирать?..»

VIII

– Вот такая у нас теперь жизнь, Бич. Не знаем, чего и ждать…

Они стояли у парапета набережной. Ниже по течению вода пенилась среди изломанных бетонных глыб – автомобильный мост, в отличие от старого, железнодорожного, не устоял перед натиском разбушевавшейся растительности. Корни подрыли опоры, обрушив полотно Третьего Кольца в воду.