Текст книги "Комонс II. Игра по чужим правилам"

На сегодня у меня запланировано ночное. Фомич заранее простимулирован очередной порцией живительной влаги, и нисколько не возражает. А потому, подтвердив договоренность, я возвращаюсь на «базу», где и застаю весь коллектив в процессе приведения себя в порядок после трудового дня. Ужин (мне есть не хочется, перекусили вместе с Карменситой на обратном пути в кафешке), а после него я отвожу в сторонку Аста и Катюшку Клейман и заговорщицким голосом предлагаю им собраться и ожидать меня во дворе, через полчаса. Серёга в курсе моих планов и довольно кивает; Катюшка же прямо-таки искрится от любопытства, хоть спички об неё зажигай…

Седла в ночном не положены. Лошадей мы ведём на недоуздках, но я всё же ухитряюсь незаметно от Фомича прихватить оголовье с уздечкой. Остальное мне ни к чему – на спокойном, как слон, широкоспинном коне удержится без седла даже новичок. Я же далеко не новичок: лет десять подряд состоял военно-историческом клубе, реконструирующих французских драгун 1812-го года. Участвовал в манёврах, дальних конных походах, скакал в кавалерийском строю на фестивалях посвящённых битвам при Бородино, Малоярославце, Аустерлице и Ватерлоо. И даже содержал собственного коня – каракового мерина по кличке «Язон», очень похожего на Председателя.

Так что я решил не упускать случай и передать часть полезных навыков альтер эго. Это тоже свежая наша наработка – обнаружилось, что после нескольких попыток выполнить ту или иную ранее незнакомую операцию, «реципиент» усваивает её необычайно легко – если «соучаствует» строго определённым образом. И в дальнейшем – способен уже сам повторять усвоенное без моего прямого участия. Сохранятся эти навыки после изъятия моего «Мыслящего» или нет – сейчас мы можем только гадать. Но – почему бы не попробовать, если уж подвернулась такая возможность?

Ребята – Аст с Катюшкой и попросившаяся с нами студентка Нина (на сельхозпрактике к ней накрепко прилепилось обращение «Нинон») – тоже горят желанием приобщиться к верховой езде. Объясняю, что сегодня это вряд ли получится – лошадей водят в ночное совсем для другого.

Из шести штатных совхозных голов Фомич выдал нам четверых ещё двух забрал на выпас его родной племяш с приятелем. Так что каждый ведёт на чомбуре по одной лошади. Аст – уверенно, а вот девчонки опасливо косятся на подопечных и норовят при каждом случае обратиться за советом ко мне. Я советую – что мне, трудно? Совхозные лошадки добронравные, идут послушно, разве что время от времени опускают головы, стремясь дотянуться до особенно аппетитного пучка травы. Каждая такая попытка вызывает у Нинон приступ паники и приходится приходить на помощь. Лошади сопротивляться не пытаются, относясь к подобным вещам скорее, философски.

Наша цель – тот самый заливной луг за песчаным бродом, где мы с Астом упражняемся по утрам. Поим лошадей, обтираем спины надёрганными тут же пучками травы и под конец – привязываем на длинные верёвки к вбитым в землю колышками. Стреноживать их незачем – свободы на такой привязи довольно, чтобы щипать травку всю ночь напролёт. А если не хватит – переставим на другое место, дело нехитрое…

Ну вот, водные процедуры закончены. Вывожу председателя из реки, ностальгически похлопываю по холке, протягиваю три куска сахара – и с удовольствием ощущаю, как бархатные тёплые губы подбирают их с ладони. Учу девчонок, как правильно кормить лошадей: надо подавать лакомство только на открытой ладони, если в пальцах – непременно прихватят широкими, мощными, как тиски, передними зубами. Что ж, осталось поставить крестьянских лошадок на выпас. Серёга возится с костром, а я надеваю Председателю оголовье – извини, придётся чуток поработать, у меня на этот вечер есть планы. Ничего, потом я тебя снова искупаю, останешься доволен…

Планы мои зовутся «Нинон». С разбегу вскакиваю, демонстрируя истинно гусарский стиль, на Председателя, после чего подхватываю с земли взвизгнувшую студентку и усаживаю её перед собой – благо, седла нет, лука не мешает. И с удовольствием убеждаюсь, что никакой «полноватостью» тут и не пахнет – талия узкая, крепкая, а вот формы… прикоснувшись невзначай (три раза ха!) к ним, я ощутил, как моё хозяйство приняло боевую стойку. Поняла это и Нинон – благо, от вздыбленной подростковой плоти её отделял тонкий ситчик платьишка да экономные трусики от купальника. И – не сделала попытки отстраниться, прижалась потеснее, и даже слегка повращала попкой, массируя сквозь штаны моего «бойца».

Ну и я не против – способ временно избавиться от соглядатая в лице альтер эго известен и опробован не далее, как сегодня днём.

Пускаю Председателя в галоп, а потом и в карьер – ветер свистит в ушах, трава улетает под копыта, тыг-дым, тыг-дым, тыг-дым. Нинон визжит от восторга, а я, зажав повод между пальцами правой руки, обхватываю девушку поперёк животика, отчего та откидывает голову назад, кладёт мне на плечо и душистые волосы соблазнительно щекочут нос и щёки… Левая рука как бы случайно опускается ниже, и ещё, и ещё, хотя пока и не рискует проникнуть под тонкую ткань. Нинон ничуть не против таких вольностей и даже подаётся вперёд и в такт толчкам на галопе прижимается к дерзкой ладони.

Альтер эго что-то язвительно замечает из своего угла подсознания. Зря – мне сейчас не до шуток, я реально перевозбуждён, а потому трюк с полной блокировкой «реципиента» удаётся сам собой…

Описав большой круг по полю, я завершаю «верховую прогулку», загнав жеребца в реку, где поглубже. Вода достаёт Председателю до середины шеи, мы же с Нинон высовываемся из реки наподобие античных бюстов. Студентка повизгивает, и я, уже нисколько не скрываясь, прихватываю её поперёк пышной, пятого размера, не меньше, груди – и удовольствием ощущаю под пальцами возбуждающую упругость.

…ну, держись, студенточка, сама напросилась…

Первый порыв желания мы утоляем прямо тут, на бережку, в жиденькой травке, спрятавшись от чужих глаз за густым тальником. Остро пахнет конским потом, сухими травами и какими-то духами от густых волос моей партнёрши. Председатель громко фыркает и брызгается, стоя по колено в воде, но нам сейчас не до него. Нинон удивлена, и это ещё мягко сказано – она-то рассчитывала иметь дело с неопытным юнцом и уже видела себя эдакой многоопытной соблазнительницей, приобщающей мальчика к таинствам плотской любви. Каково же было её изумление, когда она осознала, что сама оказалась в руках многоопытного, гораздо опытнее её самой, любовника, мягко, но настойчиво подводящего обоих к пику чувственного наслаждения – причём, той тропинкой, которую выбрал сам!

Впрочем, девушка осталась довольна, а ведь это, в конце концов, главное? Я тоже не жалуюсь – напряжение этого кровавого дня наконец, отпустило, изверглось вместе со струёй семени в горячее лоно. «Я на таблетках, – успела шепнуть Нинон, признавая тем самым полную мою компетентность в столь деликатном вопросе, – можешь не сдерживаться…» Но я в любом случае не сдержался бы – юношеские гормоны пересилили опыт и осторожность стареющего донжуана…

Темнеет. Кони пасутся на лугу, мы расселись у костра – парочками, как полагается. Я по-собственнически обнимаю Нинон, Катюшка робко жмётся к Асту. Тот, похоже, не против.

Аст сетует, что нет гитары, но я лениво отзываюсь, что мол, ни к чему – ночное это вам не студенческие посиделки, здесь своя культура и свои правила. Да и романтики хватит без всякой гитары, и даже ещё останется…

Серёга, опасливо озираясь, выставляет бутылку плодово-ягодной бурды. Девушки смотрят на нарушителя сухого закона с осуждением, но возразить не решаются. Ещё бы они решились, особенно Нина – то-то шалые чёртики так и прыщут из огромных зелёных глаз…

Моя очередь – и я не обманываю ожиданий публики. Изображаю высокомерно-презрительную усмешку и извлекаю из сумки свой «вклад в общее дело» – две бутылки молдавского красного полусухого и две коробочки шоколада «Вдохновение». Помните такие – с Большим Театром и балеринами, содержащие завёрнутые в фольгу палочки превосходного тёмного шоколада с начинкой из дроблёного ореха.

Увидев их, девчонки не сдерживают энтузиазма – как же, дефицит, причём довольно дорогой. Мужественно улыбаюсь – и прибавляю к натюрморту кусок пошехонского сыра, завёрнутого в полупрозрачную «пергаментную» бумагу, и большой жёлтый лимон. Немая сцена, девчонки с двух сторон чмокают меня в щёки. Довольный, как слон, я пластаю новообретённой финкой сыр, нарезаю аккуратными дольками лимон – Катюшка аккуратно раскладывает «закусь» на бумаге, опасливо косясь на хищное лезвие. Нинон тем временем как бы невзначай запускает руку мне под рубашку и прижимается пышным бюстом к плечу, явственно намекая на скорое вознаграждение иного рода.

Вино закупила по моей просьбе Карменсита, когда мы возвращались назад через Москву. Что характерно, кубинке и в голову не пришло возмущаться насчёт несовершеннолетних годков – раз compañero Еугенито просит приобрести пару бутылок спиртного – значит, ему надо, и кто она такая, чтобы отказывать товарищу по оружию в подобном пустяке?

Пока она выстаивала немаленькую очередь в вино-водочный отдел гастронома (восемнадцать-сорок, трудовой народ покинул цеха и конторы, и жаждет скрасить будни чем-нибудь горячительным), я заглянул в кондитерский отдел. Повезло – буквально при мне продавщица выложила под стеклянный колпак витрины вожделенную продукцию Бабаевской фабрики. Я немедленно купил десяток плиток. В деньгах недостатка у меня не было, а «статусные» шоколадки пригодятся – и девчонок угостить, и с совхозным женским начальством отношения наладить не помешает, не фуфырь же от бабы Глаши им совать… Да вот, хотя бы надоедливой бухгалтерше сунуть – звонить-то мне придётся, и ещё не раз.

Продавщица, услыхав «мне десять плиток «Вдохновения», пожалуйста», нахмурилась. Мне показалось, что она скажет что-нибудь вроде «не больше двух в одни руки», но – обошлось. Я быстренько выбил в кассе чек и пошёл наружу, к машине, где уже дожидалась недовольная задержкой Карменсита.

Вот так мы и сидим – под огромным тёмным куполом, усеянным не по-городскому крупными звёздами. Раздвоенный рукав Млечного пути пролёг через весь небосвод, лошади устали щипать траву и замерли неподвижными, отливающими в лунном свете статуями. А Председатель – так и вовсе улёгся, свернувшись в клубок, по-собачьи и лишь изредка фыркает широкими ноздрями…

Катюшка уже прикорнула у Аста на плече, и я указываю ему глазами сначала на Нинон, пригревшуюся у меня под мышкой, а потом на темнеющий в стороне стог. Серёга понимающе хмыкает, я поднимаю свою пассию и, обняв за плечи, веду к стогу. Не забыв прихватить по дороге наполовину опорожнённую бутыль и кусок сыра.

…нет, что бы там не говорили, а жизнь определённо удалась – хотя бы на сегодняшний вечер…

– Развратничаете, значит? Ну-ну…

Пронзительный голос вывел меня из блаженного забытья. Приподнимаюсь на локте – так и есть, шагах в пяти от стога торчит знакомая фигура. Люська Ильина с третьего курса физфака Крупской, известная скандальным нравом и неистребимой страстью к мелкому доносительству и наушничеству, за что она числится у институтского комитета комсомола в активистках. Ленка и в педотряд напросилась, как глаза и уши этой бдящей организации.

– Ну, Нинка попала… – мелькает в голове. Мне-то самому наплевать, пусть треплет, что хочет, больше завидовать будут. А вот моя пассия – это дело другое.

– Ну, всё, Ниночка! – голос у Ильиной пронзительный, скандальный, полный самого что ни на есть злорадного торжества. – Можешь не торопиться, я видела достаточно. Со школьниками, значит, развлекаешься?

Под боком у меня пискнуло. Скашиваю глаз – Нинон в первозданном наряде Евы (роль фигового листка играют несколько стебельков высохшей травы) пытается зарыться поглубже в сено и тянется к предметам своего туалета. Она уже поняла ужас случившегося, но ещё не осознала, насколько глубока разверзшаяся бездна. А она ещё как глубока – за связь с несовершеннолетним, да ещё и подопечным, отчисление из ВУЗа плюс исключение из комсомола следует воспринимать, как незаслуженный подарок судьбы.

Вот чёрт, откуда тут взялась эта грёбаная активистка? Впрочем, допускаю, что она изначально знала, кто предаётся греху здесь, в стогу. Скажем, проследила за нами от околицы, а потом терпеливо ждала…

И – вот, дождалась. Недаром они с Нинон грызутся, как кошка с собакой с первого дня нашего пребывания на лоне сельхозработ.

Надо что-то срочно предпринимать. С Люськи станется рвануть в расположение, поднять руководителей практики и поднять такой скандал, что мало не покажется никому. Ещё и Серёгу с Катюшкой в дерьме измажет, хотя они вряд ли зашли дальше обычных поцелуйчиков.

– Ну, чего молчишь? – продолжает распинаться Ильина. – Как он тебе, ничего? Удовлетворил? Ты же у нас слаба на передок, весь институт в курсе! Интересно, что ты скажешь на…

…всё, достала!..

– Не надо завидовать так громко, девушка! А то не бай Бог, кто услышит – может получиться неудобно.

Встаю в полный рост. Поскольку мой наряд отличается от наряда Нинон разве что, расположением соломинок. С удовольствием вижу, как брови нашей обвинительницы полезли вверх.

– Завидовать? Вам? Ей?.. Да я… – но я не даю закончить фразу.

– Это чему же вас в пединституте учат? – продолжаю громко, развязно. При том – не делаю ни малейшей попытки прикрыть срамные места, так что обзор у Ильиной отменный. Она и смотрит – глаз оторвать не может. Нинон за моей спиной шуршит в сене, натягивая одежду.

– Эксгибиционизмом значит, страдаете, гражданка Ильина? – мой палец обвинительно уставился на вконец растерявшуюся комсомольскую активистку. – Извращенка, значит? И такие у нас будущие педагоги и комсомолки?

Звук, который издала Ленка – нечто среднее между писком и стоном. Но заговорить она всё же сумела, хоть и с третьей попытки.

– Эксгиби… Абашин, ты что плетёшь?

– Эксгибиционизм, – говорю я наставительно. – это болезненная тяга к получению сексуального удовлетворения путём демонстрации своих половых органов.

И немедленно иллюстрирую сказанное, самым пошлейшим способом – потрясаю упомянутыми половыми органами на манер хайлендеров из фильма «Храброе сердце». Которого, Ильина никак не могла видеть, поскольку снят он будет только в девяносто пятом.

– Демонстрирую? Я? – Люська аж подавилась от возмущения. – Да ты же сам… и эта хабалка…

– Ты так в этом уверена? – оглядываюсь по сторонам, обнаруживаю свои трусы, валяющиеся у основания стога, и принимаюсь неторопливо их натягивать. – А вот у нас другое мнение. Согласно ему, ты явилась сюда незваной, сняла юбку, спустила свои труселя и стала смущать нас, несовершеннолетних, видом своих прелестей – вероятно, с целью склонить к групповому половому акту. И, заметь – не только мальчиков, то есть меня и Серёжу, но и девочку, Катю. Что неопровержимо свидетельствует ещё об одной грани твоего извращения. К счастью, твоя одноклассница – киваю на Нинон, которая уже успела натянуть платье, – всё видела и сможет подтвердить.

– Вы не посмеете! – в глазах Ильиной торжество сменилось самым настоящим испугом. – Вам не поверят…

– Уверена? – многообещающе ухмыляюсь. – До клуба тебе бежать не меньше четверти часа. А я верхом буду там через пять минут, и подниму всех на ноги – на предмет отлова сексуальной маньячки, которая охотится по ночам за невинными школьниками с целью втянуть их в бездну разврата. Вот и думай, кому поверят – нам четверым, или тебе одной, да ещё и нетрезвой?

Тут я бью наверняка – ну не может такого быть, чтобы посиделки с гитарой, с которых я увёл ребят в ночное, обошлись без бутылки-другой.

На Ильину жалко смотреть. Она судорожно прижимает руки к подолу юбки, будто подозревает меня в намерении кинуться на неё и склонить к занятию тем самым эксгибиционизмом. Пожалуй, хватит, а то запаникует и всё село на ноги поднимет своими воплями…

– Но я сегодня добрый. – великодушно сообщаю своей визави. – Если посидишь тут, на бережку и охолонёшь слегка – мы, так и быть, никому ничего не расскажем. Я же понимаю… – заговорщицки понижаю голос, – у каждого свои сексуальные фантазии, и далеко не всегда удаётся их сдерживать. Против природы не попрёшь, верно, Леночка?

Это был самый настоящий coup de grâce[1]1
  (фр.) Удар милосердия, добивающий удар в схватке.


[Закрыть]. Ильина придушенно пискнула, повернулась и скрылась в темноте. К гадалке не ходи, раньше утра в расположении не появится, струсит…

Как ты её… – раздаётся у меня за спиной. Нинон привела себя в порядок и теперь выбирает из своей роскошной шевелюры застрявшие там соломинки. – Что, правда, так всё и сказал бы?

– А что, были варианты? – отвечаю. – Она бы тебя сдала с потрохами, да и нам с ребятами мало бы не показалось. И вообще, козлов надо учить. А коз, так тем паче.

1979 г., июнь,

Подмосковье.

День в хлопотах

Скандал, как мы и ожидали, развития не получил, хотя Ильина не сумела удержать язык за зубами – на нас с Нинон косятся, кто осуждающе, а кто и с плохо скрытой завистью. Начальство старательно делает вид, что ничего не замечает. Их можно понять, такое ЧП никому не нужно – отписывайся потом, да и позор на весь институт… Мою пассию они, конечно, на карандаш взяли и найдут, как наказать – но когда-нибудь потом, кулуарно, без совсем уж жёстких оргвыводов.

Ужасно хочется спать. Ночью, после позорного бегства комсомольской активистки мы побрели к костру (Аст с Катюшкой, услыхав наши шаги, испуганно отпрянули друг от друга и смутились), где я предложил план действий:

– Ладно, девочки и мальчики, посидели, поболтали, пора и поспать, завтрашнюю работу никто не отменял. Только отдыхать будем по очереди, по двое, за лошадьми всё же надо иногда приглядывать.

Сначала – мы с Нинон, а часика в три – демонстрирую запястье с верной «Sekonda» – вы нас разбудите.

– Почему это сначала вы?… – пытается протестовать Аст, но наткнувшись на мою скабрёзную усмешку, умолкает. Катюшке же ничего объяснять не надо – всё понимает, умничка…

Итак, утро. Сегодня мы с Серёгой обошлись без зарядки по полной программе – так, размялись слегка на лугу, перед тем, как вести лошадей обратно на конюшню, к Фомичу. В клуб мы заявились в аккурат к завтраку – руководители практики, предупреждённые о нашем «ночном» предложили нам отдохнуть до обеда. Как же, всю ночь работали в поте лица, скот выпасали… тягловый. Мы спорить не стали, отдых действительно не помешает, особенно нам с Нинон – надо ли говорить, что за всю ночь мы ни разу не сомкнули глаз? Да и Серёга с Катюшкой выглядят сонными, хотя их времяпрепровождение было вполне невинным – разговоры, да робкие обнимашки с поцелуями. Интересно, на этот раз у них сложится? Лишь бы только не стали торопиться, наглядевшись на нас с Нинон, а то проблем потом не оберёшься.

Сегодня коллектив избавлен от работы на плантациях – так наши остряки позвали прополку свёклы.

Девчонок с утра направили на птицеферму и скотный двор, помогать дояркам, ну и на пищеблок. Ребятам же достался мехдвор, совхозная слесарка и множество мелких объектов, где требуются руки, чтобы управляться с разной сельской машинерией. Разумеется – под чутким руководством здешних механиков, которым в страшном сне не приснится доверять и без того дышащую на ладан технику заезжим городским соплякам. «Подай-принеси-поди вон», а заодно, сбегай в обеденный перерыв до сельмага за поллитрой – дело другое, такой работой одноклассники обеспечены до вечера.

До обеда ещё часа полтора и я, подумав, сначала заворачиваю в клуб, а потом, припрятав в карман три плитки «Вдохновения», направляю стопы свои в сторону правления. Необходимо сделать пару звонков.

Насчёт шоколадок я как в воду глядел. Не успел добраться до цели – и вот, пожалуйста, навстречу мне пылит восьмилетний племяш бухгалтерши. К телефону, ага. Карменсита (она и на этот раз поджидала на противоположном конце провода) недовольным голосом предложила мне прогуляться сегодня в двадцать-ноль-ноль возле перекрёстка грунтовки, идущей от нашего села к шоссе. Такая мелочь, что как раз в это время у нас ужин, разумеется, никого не интересуют. Вручаю недовольной бухгалтерше презент, подмигиваю малолетнему «вестовому» (кажется, я знаю, кому достанется львиная доля шоколадных палочек из заветной коробки) и неспешно направляюсь назад. Очень, надо сказать, вовремя – издали доносятся частые удары арматуриной по половинке газового баллона, подвешенного у входа в клуб. Обед. Что-то у меня кишки подводит, проголодался. И не забыть договориться с Ритулей Дымшиц, чтобы оставила мою порцию ужина – наши богини из пищеблока собираются готовить пюре с тушёнкой и жареным луком, вкуснотища…

Восемь вечера, и я на месте. Знакомая «Победа» уже ждёт, остановилась, не доезжая метров двадцати от съезда на грунтовку. Я направляюсь к ней бодрой рысью, на ходу постучав пальцем по стеклу часов – «минута» в минуту, как договаривались. Голова сидящего за рулём наклоняется в жесте согласия.

Разговор не затянулся. Дядя Костя (сегодня он приехал один) сообщает, что наши с Карменситой вчерашние злодеи – самые обычные уголовники и Десантникам отношения не имеют.

Ну, хоть на том спасибо…

После этого генерал достаёт из бардачка бювар, раскрывает и извлекает оттуда несколько машинописных листков. Это мне знакомо – прочесть, запомнить, обдумать. Я так и поступаю – сначала бегло просматриваю текст, потом читаю внимательно, для верности два раза подряд. Вопросительный взгляд – всё? Я киваю, собеседник завладевает листками, открывает дверцу и щёлкает старенькой медной «Зиппо» – никаких подделок, подарок американца из бюро Доннована, спасённого в 43-м, в Аргентине из рук мальчиков Шелленберга. Лёгкий огонь пожирает бумагу, оставляя невесомый светло-серый пепел, который тут же улетает по ветру.

Генерал сухо осведомляется, как дела в совхозе, не нужно ли чего, напоминает ещё раз о необходимости соблюдать осторожность – и уезжает, оставив меня в одиночестве на обочине шоссе.

Гляжу на часы – встреча заняла всего четверть часа. Расту профессионально, как секретный агент: ни слова лишнего, только по делу. Впрочем, с такими наставниками – неудивительно…

На циферблате – двадцать три-сорок. Уработавшиеся за ночь школьники и студенты видят третий сон. Я же не сплю – и вовсе не от того, о чём вы подумали. Сегодня мне не до эротических забав, и придётся очаровательной Нинон скучать в одиночестве, в своей постельке. Мне – нам, поскольку тема напрямую касается и альтер эго – есть о чём поразмыслить. А потому, дожидаюсь, когда в спальнях совсем стихнет, забираю одеяло (вчера ночью всю спину исколол сухими травинками!) и на цыпочках выбираюсь на двор. Четверть часа бега – и вот я уже в знакомом стогу. Лето выдалось жаркое, сухое, комары особо не донимают, а думается здесь, в стогу, под крупными летними звёздами просто замечательно. Тем более, что предмет моих раздумий как раз звёзд и касается напрямую.

1979 г., июнь,

Подмосковье.

Ночь. Воспоминания и размышления.

Скажите честно – кто из вас, в свои 15 лет мог подумать, что со звёзд может прийти зло? Я не говорю, разумеется, о поколениях, выросших на Голливуде и компьютерных играх – тем любая пакость в голову может прийти, приучили… Нет, я имею в виду мальчишек и девчонок, которые растут в 78-м. Аста, Миладку, наших одноклассников… Нинон, с которой я так славно покувыркался прошлой ночью в стогу – годков-то ей всего ничего, ещё и двадцати нет. Наконец, Альтер эго, наконец, каким он был до бесцеремонного вторжения моего «я»… Все они искренне верили, что зло может явиться из Космоса лишь в романе Герберта Уэллса. А то, что имеется пока ещё здесь, на Земле вскорости будет побеждено. А у звёзд, настоящих, невыдуманных, обитают мудрые, добрые, всезнающие представители миллионолетних цивилизаций. И они, конечно, включат землян, в своё Великое Кольцо. Надо только немного подождать, дотянуться до этих самых звёзд…

Реальность, как водится, оказалась куда непригляднее. Всё началось с того, что в самом начале шестидесятых «мудрые и добрые» сами дотянулись до Земли – и принялись вселять свои всезнающие личности в её жителей. Забыв при этом поинтересоваться – а рады ли хозяева подобному соседству? Заботы аборигенов трогали Пришельцев не более, чем заботы каких-нибудь инков – братьев Писарро. Нет, пожалуй, всё же побольше – ровно настолько, что они не позволяли себе убивать землян. Такие убийства были для чужаков чистейшей воды переводом ценного ресурса – ведь каждый мёртвый землянин означал одного Пришельца, которому не досталось живого тела, и он вынужден коротать ещё невесть сколько сотен лет в виде свёрнутого «ноосферного информпакета». Ведь именно за живыми телами чужаки и отправились в Космос, именно ради них перебрасывали от звезды к звезде и свои личности, и «ноосферные», нематериальные инструменты, с помощью которых и осуществлялось это невероятное переселение душ. Они занимались этим уже неведомо сколько тысячелетий – пока на пути этой «виртуальной» межзвёздной саранчи не оказалась однажды зелёно-голубая планетка, третья по счёту от своего светила…

Что же помешало Десантникам, передовому отряду Вторжения захватить Землю, вселиться в руководителей правительств, высший генералитет, военные чины, отдающие приказы ракетно-ядерным силам? В сущности, ничего – если не считать земных детей и подростков, чьи «ноосферные пакеты», а проще говоря, личности неожиданно оказались сильнее таковых у Пришельцев. Проще говоря, выяснилось, что Десантники не в силах подчинить себе какого-нибудь сопливого двенадцатилетнего Витьку из пятого класса Зарайской средней школы – а вот упомянутый Витька, вернее его «ноосферное «я», вполне способно взять верх над любым, без исключения, «мудрым и всезнающим».

Почему? Да кто ж его знает. Вселенная полна чудес, и далеко не все они познаваемы. Пока важно лишь то, что двое таких вот Витек – разве что, слегка постарше, лет четырнадцати – напрочь сорвали захватнические планы Пришельцев, сумев вовремя передать информацию о Вторжении взрослым дядям, способным принимать взрослые решения. Те и приняли – район высадки «Десантников» оцепили войска, Пришельцам дали десять часов на эвакуацию, после чего пообещали ядерную бомбардировку. И чужаки ушли – скрылись в своём «ноосферном ничто», растворились, не оставив следа, который можно было бы потрогать, пощупать руками или датчиками земных приборов.

Так может, их и не было вовсе? Видимо, так и решили власть предержащие – и предпочли сначала наглухо засекретить любые сведения о Вторжении, а потом и вовсе о нём забыть. Но в промежутке между двумя этими событиями специально обученные люди сделали всё, чтобы информация о случившемся, просочись она в свет, не была бы воспринята людьми всерьёз. Например – подсунули довольно известному детскому писателю обрывки сведений о Вторжении и проследили, чтобы он написал на их основе фантастическую повесть. Теперь, если что, можно было сказать – «позвольте, вы что, детских книжек начитались? Прекратите нести чушь, займитесь лучше делом…»

Так и вышло – за одним только исключением. То ли талант писателя оказался сильнее замысла фальсификаторов, то ли случилось ещё что-то, нам пока неведомое – но он сумел угадать поразительно много. Настолько много, что те, кому пришлось спустя полвека встречать второе, массированное Вторжение, пользовались терминами, придуманными им для своей повести.

«Десантники». «Мыслящие». И, наконец, «комонс» – личность, способная подчинять себе всех прочих носителей разума в нашей Галактике. А потому – смертельно опасная для «Десантников». Женька Абашин и его шестидесятилетний двойник, переправленный в прошлое для того, чтобы отвести от землян – всех, до единого, без разбора расы, гражданства, пола и возраста – грядущую катастрофу, несчётное число раз повторенную «потерю себя». Серёга Астахов, Миладка и ещё сотни миллионов детей и подростков, а порой даже и взрослых людей, сумевших сохранить в себе «внутреннего ребёнка».

Уроженцы Земли. Комонсы.

Из медитативного полутранса, каким обычно сопровождаются экскурсы в глубины памяти, меня вывела букашка, заползшая прямо в ноздрю. Оглушительный чих – и букашки как не бывало, вместе с чувством внутренней концентрации. Альтер эго проснулся и недовольно бухтит – разумеется, день выдался тот ещё, выспаться после безумной ночи так и не удалось. Успокаиваю его, расправляю расстеленное на сене одеяло, и снова погружаюсь в раздумья. На этот раз – о предметах более близких, злободневных…

Сожжённые дядей Костей листки содержали выжимки из материалов допроса нашего пленника, руководителя «группы наблюдения», так удачно попавшейся в ловушку, расставленную на даче. Видимо, тот, кто вёл допрос, сумел довести до «клиента» простую мысль: конвенции о правах человека, защите военнопленных и прочие глупости вроде запрета физических методов воздействия в ходе следственных мероприятий, на Пришельцев из космоса не распространяются. А нашего соотечественника, чьё тело он самым коварным образом присвоил, руководство группы склонно рассматривать, как заложника, и заранее списало в сопутствующие потери. Так что – отвечать, когда спрашивают, падла инопланетная! В глаза смотреть, кому сказал?!

Возможно, аргументация была не столь прямолинейной – но запел пленный «Десантник», как соловей. Из его песен и выяснилось, что где-то на берегу Кандалакшского залива, уже полтора десятка лет, как обитает ещё одна группа «Десантников». Последняя из тех, что работали на территории СССР – если не считать таинственного «шефа», а тот вполне может оказаться хоть на Филиппинах, хоть на Земле Франца-Иосифа.

Итак, группа была внедрена в первые же часы Вторжения, в рамках обязательной подстраховочной операции. Её члены, захватив несколько жителей южноуральского городка, покинули район высадки «Десантников» на самом обыкновенном поезде. Менее, чем через двое суток они сошли на перрон железнодорожной станции Пояконда, договорились с капитаном катера, совершавшего нерегулярные рейсы между Поякондой и селениями на Кемском берегу Кандалакшского залива – и канули на просторах Белого моря.

Впрочем, далеко они не ушли. Очередные следы группы всплывают в крошечном посёлке лесорубов – не посёлке даже, а так называемом «спецпоселении», где дотягивали срок расконвоированные заключённые, из числа осуждённых по не самым серьёзным статьям. «Десантникам» понадобилось всего несколько часов, чтобы прибрать к рукам десяток зеков и охрану, состоящую из запойного лейтенанта и двух сержантов-сверхсрочников. А дальше всё пошло, как по маслу. «Десантники» сымитировали пожар и скрылись в лесу; прибывшая на место происшествия следственная группа констатировала гибель от пожара и утопления («контингент», спасаясь от огненной стены, попрыгал в реку), на чём дело и закрыли. Беглые же «Десантники» устроили свою базу в лесах – группа считалась резервной и не предназначалась для самостоятельных действий. «Ноосферный модуль», позволявший выполнять операции по «пересадке личностей», рассеялся, отработав положенное число раз. Устройство связи (невещественное, как и прочее оборудование «Пришельцев») работало только на приём, и лишь раз в месяц передавало регулярный сигнал группе наблюдения – «у нас всё хорошо, в готовности, ждём…»