Текст книги "Комонс III. Игра на чужом поле"

Глава пятая

I

На «Ленинские горы» ребята поехали на метро. Тоже своего рода ностальгия, причём не столько его собственная, сколько унаследованная от «Второго». Ведь и двух лет не прошло, как Женька катался во Дворец дважды в неделю, и вряд ли он успел соскучиться по широченному, пронизанному с двух сторон дневным светом перрону, и по виду на реку с высоты Метромоста. А так же, по эскалаторной галереей, по которой можно, выйдя на улицу, подняться до самого верха, к шоссе. Помнится, «Второй» упорно называл его «улицей Косыгина», уверяя, что именно так шоссе назовут после кончины председателя Совета Министров, до которой осталось меньше года. Факт, аккуратно занесённый в блокнотик генерала…

Галерея, построенная в виде гигантских лестничных ступеней из стекла и бетона, исправно несла пассажиров вверх и вниз на трёх своих эскалаторных лентах. «Второй» рассказывал, что с закрытием станции метро на ремонт в восемьдесят третьем году её тоже закроют. За сорок последующих лет сооружение сначала лишится стёкол и оборудования, потом станет местом сборищ разного рода неформалов, покроется копотью, мусором и уродливой паутиной граффити. И в итоге, будет разобрано до основания, оставив после себя уродливый шрам на лесистом склоне, стыдливо прикрытый покосившимися от времени заборами. И придётся москвичам, отправляющимся на прогулки по Воробьёвым горам, карабкаться по узкой крутой лестнице, проклиная нерасторопность городских властей, так и не нашедших времени и средств на ремонт такого полезного сооружения.

Парой ступенек выше на эскалаторе стояла стайка мальчишек – из– под распахнутых курток и пальто выглядывали у них тёмно-синие, военного образца рубашки с красными галстуками. Женька узнал форму кружка юных космонавтов – он сам два года подряд ходил туда: сидел на семинарах, крутился, натянув лётный костюм с трубками и клапанами, на колёсах-тренажёрах и в решётчатом бочонке центрифуги…

«Юные космонавты» не обращали на случайных попутчиков внимания. Они громко обсуждали, что в после занятий возвращаться лучше не по эскалатору, а по «тропе Ханума́на» – невесть почему названной так крутой дорожке слева от галереи, по которой так весело спускаться летом бегом, перепрыгивая древесные корни, а зимой скатываться кубарем, сидя на сумках и портфелях. Женьке на секунду стало завидно – им-то с Астом несолидно предаваться подобным забавам. Хотя – почему? Шестнадцать лет, самое время для всяческих головоломных безумств. "Экстрима", как выразился бы "Второй".

Впрочем, чего-чего, а безумств в их жизни хватает и без катания на пятой точке…

Они вошли во Дворец с главного входа, оставили куртки в гардеробе. Полюбовались на плавающих в бассейне рыбин с золотой чешуёй, отблёскивающей в электрическом свете вместе с набросанными на дно монетками. Поднялись на балкон-галерею, идущий вдоль всего главного корпуса, и повернули влево. Там, где в дальнем крыле располагались планетарий и тренажёрные залы кружков юных лётчиков и юных космонавтов. И даже «всамделишний» стенд-стимулятор полёта на Луну – большой, усеянный лампочкам, шкалами и тумблерами. Выглядел стенд до ужаса солидно – если не знать, что электронную начинку из стенда вынули ещё в семьдесят пятом году…

Но сейчас их интересовали не тренажёры или модели космических кораблей и автоматических станций, выставленные в холле планетария. По расписанию занятия астрономического кружка заканчивались через четверть часа. Гости устроились на балконе– галерее, опершись о никелированные трубы ограждения, и приготовились ждать.

– Вон они! – Женька толкнул спутника локтем. – Видишь, те трое, впереди?

Стеклянная дверь распахнулась, и оттуда вывалилась возбуждённо гомонящая кучка подростков.

Впереди шли двое: девочка, скорее уже девушка, высокая, нескладная, с коротко, по-мальчишечьи остриженными тёмными волосами и парень, тоже высокий, круглоголовый, с квадратной мощной челюстью и пронзительным взглядом тёмных глаз. Он громко о чём-то рассуждал, помогая себе жестикуляцией – до Женькиного слуха долетели слова «Шкловский» и «плотность цивилизаций в Галактике. За парочкой поспевал третий – русоволосый крепыш с твёрдой, слегка вразвалочку, походкой. Он что-то пытался вставлять, но темноволосый каждый раз его затыкал – довольно бесцеремонно.

– Ленка Простева. – шепнул Женька. – Рядом с ней, который руками машет – Саня Казаков, заводила компании и главный выдумщик. А третий – Димка Голубев.

– Это с ними ты… то есть он организовал КЛФ во Дворце? – спросил Аст. Они пропустили троицу и не спеша направились следом, к гардеробам. На сегодня знакомства с будущими соратниками не подразумевалось – решено было только посмотреть на них издали.

– Нет. – Женька помотал головой. – Это гораздо позже, в середине восьмидесятых. Я….. в смысле, «Второй» уже закончит МЭИ, Сашка после армии и поступит в Литинститут. Димка Голубев тоже отслужит и устроиться работать во Дворец. Детский КЛФ «Кассиопея» – это его проект. А все вместе мы познакомимся года через три, тоже на почве интереса к фантастике. Там ещё народ будет, человек пять или шесть. Только они не из Дворца, и где их искать я не знаю.

Друзья подождали, когда «подопечные» оденутся и вслед за ними пошли к метро. Казаков по-прежнему солировал – вокруг него сгрудилась кучка «юных астрономов», и он явно наслаждался вниманием.

– А девочка… Лена, да? Как, ты сказал, её фамилия?..

– Простева. Она какое-то время будет с остальными, а потом… в общем, там непростая история. Отойдёт от компании, потом замуж выйдет. Но тему не бросит, даже книги писать попробует, правда, без особого успеха.

– Слушай… – Аст говорил неуверенно. – Однажды я спросил тебя, но ты не ответил и запретил повторять этот вопрос. Но я всё же рискну, ладно?

Женька покосился на спутника. Что ж, этого следовало ожидать.

– Хочешь спросить, что будет со мной?

Кивок.

– Тогда вот тебе мой ответ: не знаю. Нет, на самом деле не знаю. Мы уже так сильно изменили тот, прежний порядок событий, что говорить о предсказании не имеет смысла. Этих ребят перемены пока не затронули, а вот нас двоих… в смысле – троих…

– Ты о Миладке?

– И о Кармен, дяде Косте, Викторе, погибших театральных фехтовальщиках – обо всех, кто, так или иначе, имеет касательство к этой истории. Да что там мы! Я никогда этого не рассказывал, но из нашего класса двое должны были погибнуть в Афганистане – Генка Симонов и ещё один, он придёт в начале следующего учебного года. А теперь этого не будет, поскольку и войны-то никакой нет! Нет, я не говорю, что они будут жить долго и счастливо – запросто может оказаться, что того же Генку через несколько лет собьёт машина. Или, скажем, заболеет раком и сгорит от метастаз, не дожив до тридцати.

– Тьфу на тебя! – Аста передёрнуло. – Накаркаешь ещё…

– То-то и оно, что накаркаю, а не буду знать наверняка! Понял теперь, что твой вопрос попросту не имеет смыла?

Аст нехотя кивнул.

– Пожалуй, да. Но всё равно интересно: как оно у меня обернулось… в том, другом варианте?

– Если просто интересно – так и быть, как-нибудь расскажу. Потом. Только учти, всё это – не более, чем несбывшаяся вероятность. Уяснил?

– Угу. Только ты уж не забудь.

II

К половине десятого вечера снегопад разошёлся не на шутку. Парк кинотеатра «Варшава» скрылся за косо летящей стеной крупных хлопьев, время от времени пробиваемой снизу лиловыми сполохами из-под дуг-токосъёмников трамваев, что поворачивали с улицы Космодемьянской в переулок. Далёкие факелы над трубами металлургического завода имени Войкова оранжево просвечивали сквозь белую муть – предприятие работало в три смены, исправно отравляя окружающую атмосферу смогом и вонью пережжённого кокса.

С Серёгой они расстались около часа назад на Войковской – Аст поехал на Речной, а Женька вышел наверх и тут же нырнул, прячась от снежных завихрений, в подворотню большой сталинской восьмиэтажки.

«Дом, милый дом!» – фразочка, унаследованная в числе прочих от «Второго». Вроде, ничего особенного – а как ёмко и точно отражает его, Женькино, отношение к родному гнезду! Хотя, вроде, и года не прошло, как семья Абашиных перебралась сюда с Онежской… Перемена места жительства создавала некоторые неудобства – в школу теперь не добежишь за пять минут, изволь спускаться в метро, ехать две остановки, а потом давиться в автобусе, тратя на это не меньше часа ежедневно. Но преимущества перекрывали всё это с лихвой: после малогабаритной «двушки» в панельной девятиэтажке, трёхкомнатная, почти в сотню квадратов, квартира казалась хоромами. Поначалу Женька никак не мог привыкнуть к высоченным потолкам, украшенным лепниной, к своей новой невероятно просторной комнате, имеющей к тому же и балкон! В коридоре, разделённом декоративными арками на три отрезка, можно было кататься на велосипеде или упражняться в стрельбе из лука.

Лука у Женьки не было. Зато рядом с письменным столом привинчен к стене сейф, где хранится его арсенал – штатный «Вальтер» с подмышечной кобурой и подарок Хорхе, наградной «Люгер» Р8, принадлежавший безымянному беглецу-нацисту, ныне упокоившемуся в красном грунте Долины Хрустального Черепа.

День подошёл к концу. Ужин (сосиски с макарошками, обильно сдобренными сливочным маслом), съеден, уроки – вздор, география, история и физика… Телевизор на кухне негромко курлыкает, время от времени раздаётся негромкий мамин смех и отцовские комментарии – родители наслаждаются новым выпуском «Вокруг смеха» с ведущим поэтом-пародистом Александром Ивановым. Присоединяться к ним не хотелось, и Женька решил заняться оружием. «Вальтер» он разбирал и чистил вчера, а вот «Люгер» настойчиво требовал внимания. Два дня назад он пострелял из него в КГБшном тире и ограничился тогда тем, что наскоро почистил пистолет, даже без положенной разборки. А это непорядок – чудо германской оружейной мысли требует тщательно ухода.

Сейчас торопиться было некуда. Женька застелил письменный стол газетой, вытащил из ящика стола маслёнку, свёрнутые тряпицы и коробочку с принадлежностями. Выщелкнул магазин, дёрнул на себя затвор – тот послушно сложился вдвое, демонстрируя взору пустой патронник. Нащупал защёлку на рамке, отделил от рамы и, извлёк штифт, фиксирующий ствол. Осталось сдвинуть затвор назад, извлечь, утопить отвёрткой упор боевой пружины и разъединить её с затвором, извлекая ударник. Последний шаг: сдвинуть и вынуть спусковой крючок вместе с пружиной. Всё, разборка закончена, отдельные части разложены в образцовом порядке на газете – фигурные кусочки оружейной стали, словно вышедшие из рук ювелира, а не слесаря-оружейника.

На то, чтобы пройтись по всем частям заранее запасённой зубной щёткой, потом протереть промасленной суконкой и ещё раз, но уже сухой хлопчатобумажной тряпицей, ушло минут пять. Можно было и быстрее, но Женька не хотел спешить: это было священнодействие, сродни ритуалу, и он наслаждался каждым его элементом.

Ну вот, вроде готово, можно собирать. Он помедлил – глаз зацепился за крошечные частички грязи, застрявшие в пазу межу рамой рукоятки и деревянной щекой. Можно, пожалуй, воспользоваться обычной иглой, чтобы прочистить щель – но тогда есть риск поцарапать дорогую отделку. Нет, лучше уж снять деревянную накладку вовсе – заодно, почистить, что там под неё набилось…

Накладка – произведение искусства, вырезанное из чёрного дерева и богато инкрустированное серебром – послушно отошла, после того, как Женька вывинтил удерживающий её винт и осторожно подцепил острием перочинного ножа – настоящий «Викторинокс», приобретённый в магазинчике «дьюти-фри» аэропорта Рио.

Что-то брякнуло о столешницу. Ключ. Маленький, короче мизинца, со сложной фигурной бородкой. Женька перевернул накладку – так и есть, с обратной стороны вырезано гнездо, повторяющее контуры ключа. И даже кусочек сукна подклеен, чтобы не болтался, не гремел в рукояти.

Женька быстро собрал пистолет, спрятал в сейф и сел к столу. Ключик лежал перед ним, поблёскивая в свете настольной лампы.

«Сюр-прайз!» – как говорил «Второй». Теперь самое время с завыванием спросить: «Где находится двер-р-рь, где находится двер-р-рь?», подражая Буратино из известного фильма. Только вот спрашивать не у кого – да и открывает он, судя по хитроумно-сложной бородке и выдавленным на плоской головке цифрам и латинским буквам, не дверь за нарисованным очагом, а скорее уж, банковское хранилище. Толстенную такую заслонку из броневой стали, с блестящими стержнями-ригелями и запорным колесом. И хранилище это находится в каком-нибудь супернадёжном месте, где миллионеры со всего мира держат бриллианты, пачки ценных бумаг и компромат на конкурентов и политиков. Скажем – в Швейцарии или Люксембурге. А может, на Багамских островах. В любом случае – далековато от денежных захоронок, которые они с Астом и Кармен так азартно потрошили полгода назад.

«А ведь есть шанс это выяснить! – сообразил Женька. – Хорхе сказал, что отобрал «люгер» у одного из захваченных в селении нацистов, но у какого именно – не уточнил. Что, если владельца пистолета не пустили в расход за зданием кирхи, а вывезли сначала в Боливию, потом на Кубу, а дальше – сюда, в Москву? Ведь пленные Десантники, захватившие тела беглых нацистских преступников, для «спецотдела» поистине бесценны…»

А значит, находку надо как можно скорее отдать генералу. А уж он разберётся, какую пользу можно из неё извлечь.

Он вздохнул, подбросил ключик на ладони и пошёл в коридор, к телефону.

Глава шестая

I

– Без Кармен я никуда не пойду!

«Линия Девять скривился».

– Вы ведёте себя как ребёнок, почтенный Парьякааку. Как избалованный земной школьник, уж простите… А ведь мы не на Земле, и вы делите тело не с собой, пятнадцатилетним. Сейчас любой промах может кончиться большой бедой – и, заметьте, не только для вас. Если я говорю, что вы должны идти один, значит, имею к тому основания…

На мой локоть легли тонкие пальцы.

– Он прав. – Чуики говорила примирительным тоном. – В самом деле, глупо настаивать – если этот важный господин хочет встретиться именно с тобой, то с какой стати нам являться вдвоём? Беседа может и затянуться – мне что тогда, торчать в приёмной? Вот уж спасибо…

– А где ты тогда будешь ждать?

– Дома, где же ещё? Приготовлю праздничный ужин. Вернёшься – отпразднуем твою победу.

– Ну, хорошо… – я нехотя кивнул. – Только очень тебя прошу, иди сразу домой. Никуда по дороге не заворачивай!

– Ладно, не буду. – она ласково погладила меня по щеке. – И… осторожнее там, ладно?

Я поймал её ладошку, поцеловал, повернулся и вышел вслед за «Линией Девять».

А что ещё оставалось?

– Хорошо, что у вас такая разумная подруга. – ворчливо заметил провожатый. – Да и вам следует получше контролировать этого здоровенного остолопа с макуатилями. Подчинённое сознание иногда пытается выкинуть подобные штучки – заупрямиться, попытается навязать свою линию поведения. Вы должны были это заметить ещё на Земле, когда налаживали отношения со своим юным двойником. А тут взрослая, сложившаяся личность, привыкшая быть в центре внимания – кончено, он так легко не сдаётся! Вот здесь направо, пожалуйста…

Мы свернули в боковое ответвление и направились дальше по коридору. На поучения «Линии-Девять» я не отвечал. Во-первых, формально он был кругом прав, а во-вторых – зачем? Всё это не имело никакого отношения к тому, что меня сейчас интересовало.

– …и учтите: без моего покровительства вас сожрут в момент! – продолжал «наставник». – И тогда, в лучшем случае, вам обоим прямая дорога в Заброшенные Лабиринты, к Крысоловам. Сколько вы там проживёте – день, неделю? Парьякааку, конечно, прекрасно владеет оружием, да и вы не лыком шиты, но против этой дикой стаи не помогут никакие навыки.

При упоминании о Крысоловах меня передёрнуло. Не меня, конечно, Парью – это его память извлекла из дальних закутков мозга сведения о горстке изгоев, отверженных, изгнанных из своих каст. О несчастных, почти полностью исчерпавших личные запасы «Ча» и вынужденных ютиться в глухих углах местной «Матрицы», именуемых «Заброшенными Лабиринтами». Вечная головная боль Облачных Стражей, шваль, отбросы, о которой стараются лишний раз не вспоминать в приличном обществе.

Подобные «виртуальные трущобы» имелись в любом «Облаке» – их обитателям не было пути назад, и оставалось лишь подпитывать своё существование жалкими щепотками «Ча», добываемыми от случая к случаю. А если случая не представлялось – Крысоловы шли на крайности, похищая добропорядочных обитателей «Облака» и высасывая из них драгоценную жизненную энергию. А когда и похитить никого не удавалось – пускали в расход своих, по жребию, или тех, кто не мог за себя постоять, чтобы хоть ненадолго продлить существование других членов стаи.

Миновав очередной поворот, мы оказались в просторном зале, чёрные стены которого были отделаны серебряными, бронзовыми и медными орнаментами в виде сложно закрученных спиралей и лабиринтов. Одежды собравшихся в зале (их было дюжины полторы) тоже были чёрными. В дальней стене, по бокам от широких дверей, стояли двое в набедренных повязках с бронзовой отделкой и высоких, украшенные пёстрыми перьями, головных уборах. В руках – копья нааб-те, ритуальные, а не боевые, это опытный Парья определил с первого взгляда.

Стражники встретили меня настороженными взглядами: что этот Жнец забыл в ритуальном зале Воинов той самой касты, каждого из членов которой недавно он унизил своей дерзкой победой на Играх?

Я послал копьеносцам самую сердечную улыбку, на которую только был способен. И получил в ответ ещё более мрачные взгляды, не сулящие наглецу ничего хорошего.

– Пришли. – раздалось из-за спины – Ваше оружие, пожалуйста…

Я вытащил из-за пояса дагу и не глядя протянул её «Линии Девять».

– А теперь, соберитесь друг мой. – прошептал он – Вы приглашены к Верховному Старейшине касты. Постарайтесь спокойно взвесить предложение, которое будет вам сделано, и не рубите сплеча.

– Что за предложение? – прошипел я, не поворачивая головы. Могли бы предупредить заранее, я бы подготовился…

– Не о чем было предупреждать. Я и сам толком ничего не знаю. Верховный Старейшина касты Воинов – вы привыкли называть их Десантниками, но это роли не играет – славится своей непредсказуе6мостью, и кто знает, что у него в голове? Скажу одно: ваша сегодняшняя победа произвела на него огромное впечатление.

Я хотел задать ещё один вопрос, но тут зал наполнил мелодичный звон. Стражники стукнули в пол древками нааб-те. Звон повторился, и створки двери медленно разошлись.

– Пора. – «Линия Девять» легонько подтолкнул меня в спину. – Только умоляю: обдумывайте каждое слово. А лучше всего, позвольте отвечать вашему… хм… напарнику – он, хоть и дубина стоеросовая, но хотя бы представляет, как вести себя в подобных ситуациях. И помните: переступить порог этого зала дано далеко не каждому, но ещё меньше тех, кто сумел его покинуть целым и невредимым. Постарайтесь попасть в число этих счастливцев.

II

Помещение, в котором я оказался, не походило ни на Большой Звёздный зал, ни на помещения касты Жнецов. Здесь не было стен, а потолок походил на низкий купол, чьи края смыкались с полом, тоже вогнутым наподобие плоской чаши. В полумраке перемещались размытые, неясные тени да поблёскивали золотистые искорки, складываясь в сложные узоры и так же мгновенно рассыпаясь – словно струйка «Ча», тающая над мерным сосудом раненого фехтовальщика. А в центре стоял тот, по чьему зову я сюда и явился.

Складки капюшона лежат на плечах, спускаясь низко на лоб. Ввместо лица под капюшоном чёрная дыра, окошко в тёмную бездну Уку-пача, откуда, как известно, не возврата…

Наваждение держалось всего несколько мгновений. Великий Десантник откинул капюшон, явив окружающим суровый точёный профиль и кожу, густо покрытую золотыми татуировками. Стражники у двери поспешно опустились на одно колено. Парья, чуть помедлив, последовал их примеру, и эта крохотная задержка не укрылась от взора Бдящего.

– А ты дерзок, Парьякааку, Жнец четвёртой священной ступени. Но я прощаю тебя ради проявленных на Арене храбрости и мастерства. Победителям дозволяется больше, чем иным прочим, не так ли?

Я ожидал, что голос окажется низким, реверберирующим, нечеловеческим даже. Но – ошибся. Нормальный такой голос, разве что, выдающий непоколебимую уверенность владельца в себе – как и в своей власти над прочими человеческими букашками.

– Главное, – продолжала фигура, – чтобы он не забывал о границах дозволенного. Ты согласен со мной, Парьякааку?

Я склонился ещё ниже, коснувшись лбом колена. Вопрос не подразумевал ответа – только демонстрацию покорности и почтения.

– Можешь встать. – милостиво разрешил Верховный Старейшина, и мы с Парьей поспешно вскочили на ноги. Не забывая, впрочем, о подобающем изгибе позвоночника.

– Я призвал тебя, чтобы сообщить новость, которая, несомненно, наполнит тебя восторгом. Оценив великолепный стиль боя и новое оружие, применённое тобой на Играх, я решил предложить тебе перейти в касту Воинов. Отныне твоими обязанностями будет обучение бойцов для участия в Играх, да и ты сам будешь защищать наши цвета. Что скажешь, Парьякааку, Жнец пока ещё четвёртой ступени? Да, твоей подруги, восхитительной Чуикисусо это тоже касается. Мы наслышаны об её исполнительности, и найдём ей дело по душе.

Намёк более чем прозрачен: прими предложение, и награда не обойдёт тебя стороной. Лакомая приманка, что и говорить – в своей-то касте Парье и Чуики ещё пахать и пахать до повышения …

Обитатель серебряной каймы любой из четырёх священных ступеней – не более, чем ничтожная букашка для Бдящего. И, разумеется, ответ на любое исходящее от него предложение может быть только один: немедленное и восторженное согласие. Только так, и никак иначе – за одним-единственным исключением.

Предложение «сменить флаг» остаётся целиком на усмотрении упомянутой букашки. Более того: каким бы ни было букашкино решение, никакими бедами оно ей не грозит. Таков освящённый струями «Майю» порядок, и Бдящие неукоснительно его соблюдают. Ибо здоровое соперничество между кастами идёт всем только на пользу, а вот вражда, наоборот, способна подорвать сложившийся уклад жизни. А это никому не нужно – и уж, тем более, не стоит оно одного, даже самого лучшего бойца, которого так хочется выставить на очередные Игры…

Предложение было заманчивое, но соглашаться вот так, с ходу, не стоило. Во-первых, надо было хорошенько всё обдумать, а во-вторых так просто не принято. Переходы из касты в касту не являются чем-то из ряда вон выходящим и обычно не вызывают осуждения. Но если дать согласие чересчур поспешно, не создав хотя бы видимости колебаний – это будет расценено, как пренебрежение прежней кастой. А такого не прощают, будь ты хоть сто раз победитель Игр.

Но – как бы поделикатнее это высказать? Парья впервые оказался в подобной ситуации и растерялся, пытаясь подобрать подходящие слова.

Пришлось брать инициативу на себя. Правильно говорят: книги, прочитанные в детстве, держатся в памяти гораздо крепче всех прочих…

– Доброта ваша ввергает меня в растерянность, апу… – заговорил я, сдабривая интонации в голос изрядными дозами мёда и сахарного сиропа. – Я чувствую себя жалким отсветом далёкой звезды, неразличимой в тёмной бездне Уку-Пача. Но если вы в вашей неисчерпаемой доброте позволили бы мне говорить откровенно…

Чёрный капюшон – и когда это он успел снова его натянуть? – качнулся.

– Говори.

– Я немею от почтительности и восторга, апу! Тогда – рискну заметить, что все мои друзья состоят в касте Жнецов, а враги, по какой-то роковой случайности, носят цвета вашей глубокоуважаемой касты. Меня дурно приняли бы здесь и на меня нехорошо посмотрели бы там, если бы я принял ваше предложение.

– Враги? – глубоко посаженные глаза гневно сверкнули из чёрного провала. – Откуда у тебя могут взяться враги в моей касте?

– Всё дело в победе на Играх, апу. Я не страдаю глухотой и вполне расслышал проклятия, которые меня осыпали с ваших трибун после поражения почтенного мастера Ильапы.

Капюшон снова качнулся. В зале повисла мертвящая тишина. На миг у меня мелькнула дикая мысль – а что, если этот зловещий тип знаком с творениями Дюма-отца? А что: Десантники уже высаживались на Земле, и кто-то из них мог позаимствовать из памяти аборигена строки одного захваченного аборигена приключенческого романа…

Жуткий миг миновал. Верховный Старейшина поднял руку – она выскользнула из-под полы плаща, подобно узловатому, потемневшему дубовому корневищу, унизанному золотыми браслетами.

– Можешь идти. Надеюсь, ты хорошенько обдумаешь мои слова. Я жду ответа не позже, чем через три рабочих цикла.

Я поклонился и попятился к двери, и пятился, пока тяжёлые створки не захлопнулись у самого моего носа. Я выпрямился – стражники с нааб-те по-прежнему меряли меня взглядами, но уже без прежней настороженности. Я повернулся и на негнущихся ногах пошёл к поджидавшему меня «Линии Девять».

…и где мы были бы без классики?..

III

– И что вы собираетесь делать дальше? – осведомился мой провожатый. Оно шёл рядом и говорил тихо и очень быстро.

Я пожал плечами.

– Это, скорее, вопрос к вам. В политических раскладах «Облака» Парья не разбирается, он больше по Играм. К тому же вы наверняка строите на нас определённые расчёты, планы. Как я могу решать при такой нехватке информации?

Он кивнул.

– Разумно. Да, планы есть, и к ним мы ещё вернёмся. Что касается предложения о смене касты – то его имеет смысл принять. Только надо понять, как оно впишется в мои планы. Признаюсь, выбирая для вас с Кармен «реципиентов», я не ожидал, что вы возьметесь за дело так рьяно.

– Вы об Играх? Думали, я предпочту отсидеться, не высовываться?

– Да, я вас недооценил. И теперь ваша популярность может создать проблемы… или, наоборот, открыть новые возможности. Только надо понять, как использовать их в нашем плане.

– В нашем? – я постарался вложить в это слово как можно больше скепсиса.

– Я понимаю, вы ждёте от меня пояснений. Они будут, не сомневайтесь. Но сначала я должен вам кое-что показать. И, кстати – держите ваше оружие…

Я принял кинжал, обмотал клинок куском ткани и засунул за пояс – сзади, рукоятью вправо, так чтобы и в глаза не бросался, и выхватить можно легко и в любой момент.

Вообще-то, здесь не принято ходить вооружённым– исключение составляли Стражи да такие как Парья, участники Игр. Покидая Арену, макуатиль или нож хец'наб отнюдь не теряли своей разрушительной силы. Правда, раны, нанесённые вне Арены, не сопровождаются фонтанчиком золотистой пыли, но «Ча» теряется точно так же – пока запас не иссякнет и «Искра» не сгинет в тёмной бездне Уку-Пача…

Коридоры тем временем сделались уже. То и дело попадались посты Стражей. Им мой спутник предъявлял круглую, золотую со сложным спиралевидным узором, бляшку, висящую у него на груди, и Стражи склонялись в низком поклоне, скрещивая руки на груди. Каше́т-о́тчли, символ высших полномочий – он может быть вручён лишь тем, кто стоит на двух высших ступенях кастовой иерархии и выполняет важнейшие поручения Бдящих. Выходит, «Линия Девять» ходит в доверенных лицах у своего босса, раз сумел заполучить этот «универсальный ключ» от всех дверей?

Поворот, ещё один, длиннющий коридор, загибающийся вправо и вверх. Закончился он круглым залом, в котором находились пятеро вооружённых до зубов стражников в разноцветных набедренных повязках, говорящих о принадлежности к разным кастам. Объединяло их одно – золотые узоры на ткани.

Кроме оружия, на поясах Стражей висели странной формы жезлы из чего-то, напоминающего голубоватый, светящийся изнутри хрусталь. При взгляде на них у меня защемило сердце.

– Это Золотая Стража. – «Линия Девять» остановился и повернулся ко мне. – Самые безжалостные, самые грозные бойцы в «Облаке». Они набираются из разных каст и слушают только Бдящих. Если не хотите очень крупных неприятностей – не вздумайте им перечить.

– А что это у них за… – начал я, собираясь поинтересоваться насчёт загадочных жезлов, но Десантник меня прервал.

– Всё – потом. Сейчас вы увидите то, что составляет истинное средоточие мощи «Облака».

Он продемонстрировал кашет-отчли. Двое Золотых Стражей налегли на рычаги с набалдашниками в виде головы пернатого змея Кетцаля. Стена зала бесшумно раскрылась, и перед нами на фоне бархатно-чёрной тьмы, рассечённой надвое рукавом "Майю", засияла голубым пламенем величественная пирамида.

Зрелище завораживало и подавляло. Я понемногу стал привыкать к потрясающим видам космоса, открывающихся из иных помещений «Облака» – но сочетание призрачной ступенчатой громады, словно висящей в воздухе посреди звёздной бездны, било наповал.

Провожатый тронул меня за локоть.

– Приблизимся. Золотая Стража не станет нас останавливать.

Взгляд за спину – носители позолоченных повязок не сдвинулись с мест, но не отрывают от нас настороженных взглядов. Всё ясно, ребята на посту…

Стоя у входа в зал, я не мог оценить ни расстояния до основания пирамиды, ни её размеров – не хватало ориентиров, за которые мог зацепиться глаз. Но на самом деле, идти оказалось совсем недалеко – полсотни шагов по полу, настолько прозрачному, что ни единого отблеска света от сияющей голубым махины не отражалось в идеально гладкой поверхности. Сразу стал ясен масштаб сооружения – высотой примерно с пятиэтажный дом. Оно напоминало пирамиды Мексики и Юкатана: ступенчатая, квадратная в плане. Материал – не камень, даже не его имитация. Хрусталь. Сияющий изнутри ровным голубым светом, и лишь верхушка окутана густой золотистой аурой.

Четыре грани сверху донизу рассекали лестницы с широченными перилами. К одной из них и подвёл меня «Линия Девять».

– Нам надо подняться наверх. Постарайтесь не останавливаться и не произносите ни слова, пока не окажемся на самом верху.

Нельзя – так нельзя, не будем раздражать суровых парней с золотыми галунами. Я послушно направился за провожатым, держась ступеньках в пяти ниже.

Лестница оказалась куда длиннее, чем мне показалось поначалу. Я пробовал считать ступени, но сбился на второй тысяче – казалось, мы карабкаемся не на пятиэтажку, а на сталинскую высотку. Спасибо «бестелесному» организму – я не чувствовал усталости, утомления, боли в натруженных мышцах, лишь механически переставлял ноги, повторяя про себя детский стишок из «Брата-2». Помните, когда он поднимается по длиннющей пожарной лестнице на самый верх офисного небоскрёба?

 
«…я узнал, что у меня
Есть огромная семья
И тропинка и лесок
В поле каждый колосок
Речка, небо голубое —
Это все мое родное…»
 

Увы, «всё моё, родное» осталось в мириадах километров, за орбитами газовых гигантов и свалкой щебня, именуемой «Поясом астероидов». С каждым шагом наверх я всё острее осознавал, какая бездна отделяет меня от тех самых «тропинок», «лесков» и «колосков». И заодно – какая ответственность лежит отныне на моих, пусть не таких уж и хрупких плечах, и снять её не сможет уже никто…