Текст книги "Леса хватит на всех"

Оборудование новое прийшов. – сообщил Михась Вогнянович, разделавшись, наконец, с записями в блокноте. – То, що ждали ще в серпни… в августе. Электронное, особливо для Лису, вчора по реке доставили. Так завкафедрою заборонив показувати кому-нибудь список – буде сам розподиляти… распределять по лабораториям.

– Ну-ка, ну-ка… – заинтересовался Яков Израилевич. – Список есть?

– А як же! – засуетился завскладом. – Ось, туточки…

Некоторое время Шапиро изучал поданную ему бумажку.

– Как я понял, вы уже всё вскрыли и оприходовали?

– Вскрыл, ясное дело. А ось оприходовать… треба ще комиссию зибрати, оценить, як оборудование перенесло перевозку. Може, що ти списати доведеться…

– Комиссию, говорите? – Яков Израилевич сразу повеселел. – Сколько там нужно, два человека, три? Я, пожалуй, дам вам для этого дела двух своих лаборантов и техника. Возьмёте?

– Що ж не взяти? Нехай попрацють. – согласился Вислогуз.

Дело было обычное, и касалось оно остродефицитной ламповой аппаратуры, выпускаемой в Сколковском филиале МГУ специально для нужд «москвичей». Разумеется, ничего криминального в такой комбинации не было – часть полученных приборов актировались, как получившие повреждения в процессе транспортировки, и отправлялись в дальний угол склада. А оттуда – прямиком в лабораторию экспериментальной микологии, где, через некоторое время, приборы оформлялись, как прошедшие ремонт и введённые в эксплуатацию. Разумеется, в той же самой лаборатории. Материалы и запчасти для ремонта списывались по акту, и оседали затем в запасниках лаборатории.

К великому сожалению Михася Вогняновича, его новые «обязательства» не сводились к снабжению лаборатории экспериментальной микологии. Как говорится – попала собака в колесо – пищи, но беги…»

Тут, эта… людыны размовляють… Що до новой сотрудницы, як там её?..

– Вы о сеньоре Монтанари? – Яков Израилевич поднял на завскладом глаза. – Что с ней не так?

– Да, вроде, всё так… – Вислогуз мялся, явно выбирая, что сказать. – Слышал, её покликали сьогодни в лабораторию профессора Симагина…

– Это где она в прошлый свой визит к нам была в аспирантках? – уточнил Шапиро, хотя и сам прекрасно знал ответ. – Ну, так это вполне нормально.

– Нормально, та не дуже. – прогудел Вислогуз. – Там у них один хлопчик лаборантом, батько его мой кум, из Малиновки…

Яков Израилевич кивнул. Брат Михася Вогняновича состоял в старостах сельца Малиновка и регулярно снабжал родственника щедрыми продуктовыми «подарунками». Часть их оказывалась на общем столе лаборатории экспериментальной микологии в качестве добровольных подношений проштрафившегося завсклада.

– Так этот хлопчик в запрошлый раз с италийкою цей кохался… любовь, значит, крутил. – продолжал Вислогуз. – Потом разбежались они, вже не знаю, чому. А сегодня утром зам Симагина пидходить до него и каже, шоб он бывшую свою зазнобу пригласил в лабораторию зайти. Ось я и подумав: може, им от неё чого потрибно?

Вислогуз, как и всякий раз, когда сильно волновался, смешивал украинскую и русскую речь. На красной, словно перезрелая свёкла физиономии, проступили крупные капли пота.

Пригласить, говоришь, велел? – Яков Израилевич задумался. – Занятно, занятно…

Его неприязнь к Симагину (вполне, надо сказать, взаимная) не была секретом ни для кого. Да и Франа, насколько он успел выяснить, ушла к нему из лаборатории генетики после изрядного скандала – девчонки-лаборантки болтали, что выяснение отношений с Симагиным состоялось при закрытых дверях, причём из кабинета профессора слышались экспрессивные итальянские обороты и звон бьющейся лабораторной посуды. Сам же профессор, известный мастер подковёрных интриг, имел некоторый вес в ректорате Филиала, и выпускать его из поля зрения никак не следовало.

Тем более, когда дело касается столь деликатных материй.

– Занятно, занятно… – задумчиво повторил доцент Шапиро. – Вы, вот что, Михась Вогнянович: выясните-ка поподробнее, зачем её туда позвали и чем этот визит закончился. Хорошо бы узнать, о чём шла речь… в деталях. За пару дней справитесь? Да? Вот и хорошо, не сомневался в вас.

Вислогуз уныло кивнул, повернулся и пошёл прочь, едва сдерживая тяжкий вздох.

… попала собака в колесо…

* * *

– Так мы вас ждём, сеньорина Монтанари, заходите! Всегда вам рады!

Физиономия заместителя Симагина – слащавая, гладкая, отвратно-лицемерная – вызывала у Франы острейший приступ раздражения. Хотелось хлопнуть дверью изо всех сил, чтобы припечатать эту рожу крашеной масляной краской «под слоновую кость» филёнкой – так, чтоб брызнуло, чтобы взвыл…

– Figlio di putana!..[27]27
  (итал.) Сукин сын


[Закрыть]

Им от неё что-то надо, это очевидно. Не Семибоярскому, разумеется, он – ничтожество, прихвостень. Симагину. Только то, что бывший научный руководитель посмел передать приглашение ни с кем-то, а с её бывшим любовником, само по себе могло стать поводом для нешуточного скандала. Тогда, год назад, они расстались так, что ни один уважающий себя мужчина после такого и близко не подойдёт. А этот: «Франа, дорогая, как я рад, не заглянешь ли к нам в лабораторию…» Нет, на него точно надавили. Она потому и приняла приглашение – хотела убедиться, что не ошиблась, всё поняла правильно.

Так оно, в общем, и оказалось. «Бывший» встретил её с преувеличенным радушием и, не успели они обменяться парой дежурных фраз, как в дверях лаборатории возник Симагин. За спиной у него маячила лоснящаяся физиономия Семибоярского. «Бывший немедленно ушёл в тину, и дальнейшая беседа в кабинете профессора протекала уже без него. А вот Семибоярский, к удивлению Франы, остался и принял в разговоре живейшее участие.

О да, они они сумели её удивить! Ну, предположим, об интересе, к нехорошим странностям, вроде загадочных «грибных» зомби, или мёртвых проплешин, появляющихся в некоторых районах Леса, знают многие – чего стоила хотя бы беседа в «Шайбе», на которую Мартин ухитрился собрать толпы слушателей. Но чтобы у Симагина оказался материал именно по этой теме, да ещё такой «жареный»! Да, за это она была готова простить vecchio schifoso[28]28
  (итал.) Мерзкий старикашка


[Закрыть] многое, включая хамство во время недавней встречи и даже сальные взгляды, которые он и сегодня нет-нет, да и бросал на её коленки. Но, giuro su Dio[29]29
  (итал.) Клянусь Богом


[Закрыть], дело того стоило!

После обязательных экивоков: «как же, сеньорина Монтанари, помним, рады, мечтаем продолжить сотрудничество, если вы пожелаете, разумеется…» Симагин выложил на стол конспект выступления Шапиро на недавнем учёном совете. Это была машинописная копия его собственных набросок, и профессору пришлось комментировать их, по ходу того, как итальянка изучала записи.

И это была бомба – во всяком случае, для Франы! Её новый научный руководитель обо всём знал? Мало того, делал на эту тему пространный доклад, нескольких пунктов из которого с лихвой хватило бы ей, чтобы нащупать ново направление в исследованиях? А все эти люди, учёный совет Биофака – услышали, узнали и постановили прикрыть тему? И, ладно бы её засекретили по требованию каких-то спецслужб – нет, просто так, по собственной инициативе, из-за каких-то неясных страхов, сомнений, неуверенности взять и закрыть доступ к чему-то по-настоящему загадочному, таинственному, необъяснимому? Да, конечно, здесь хватает зловещего, пугающего даже – но разве годится учёным, исследователям идти на поводу у своих, загнанных в подсознание, страхов?

Это плохо укладывалось в голове.

Первым её порывом было схватить эти бумаги, явиться к Шапиро и закатить грандиозный скандал. После чего – вернуться с повинной к Симагину и попроситься под его крылышко.

Остановило вовремя возникшая уверенность в том, что именно этого-то профессор и добивается, играя ею, словно кукольным Пульчинеллой[30]30
  персонаж итальянской комедии дель арте


[Закрыть] на ниточках.

Итак, заведующий лабораторией микологии знает. И наверняка, много больше того, что изложил в своём куцем докладе. Но пытаться выжать из него что-то бесполезно: он и так совершил насилие над собой, дав её намёк. Да, именно так: не посоветуй он тогда обратиться к Мартину, не было бы и беседы с Симагиным.

Стоп! Да стоп же! Но ведь и Мартин дал ей некий намёк! И не намёк даже – прямое указание на конкретных людей, которые не просто что-то знают – это именно от них Шапиро получал данные для своего доклада. И с человеком, ближе других знакомым с этими двумя, у неё назначено свидание через каких-то два-три часа!

Франа усмехнулась. Что ж, теперь это мероприятие приобретает новый, сугубо практический смысл, помимо сугубо женского желания поближе познакомиться с приглянувшимся ей сильваном. А заодно – чего уж скрывать? – стремления добавить в свою коллекцию экзотических партнёров зеленокожего юнца. В том, что он не устоит перед её чарами, многоопытная итальянка не сомневалась. А уж потом, после всего, вывести разговор на нужную тему…

Девушка снова едва не рассмеялась. Вот ведь как всё обернулось! Теперь вчерашние её действия, более экстравагантные, чем осмысленные – приобретение боевого карабина, туманные намёки насчёт неких «планов», что она щедро отпускала Умару, желая заинтриговать того предстоящим свиданием – приобретают неожиданный смысл. И, если интуиция её не обманывает, после ночи любовных игр ей предстоит долгая и, скорее всего, рискованная прогулка на другой конец Леса.

* * *

Франа поднялась с топчана, потянулась и принялась озираться. Бюстгальтер лежал в дальнем углу комнаты, там, куда улетел вчера вечером, сорванный нетерпеливым сильваном. Да она и сама, помнится, не проявляла особой сдержанности…

Пояс для чулок оставался на талии, трусики же лиловой тряпочкой болтались на левой ноге – что, так и не удосужилась снять? Ну вот, порваны… и где теперь взять новые, и чтобы в тон к остальному гарнитуру? Увы, Университетский рынок, раскинувшийся во внутреннем дворе ГЗ, заметно уступает в плане ассортимента модным магазинам Милана и Рима…

А, неважно! Франа тряхнула гривой спутанных со сна волос. Дело в любом случае, того стоило, даже если не принимать во внимание запланированную вылазку в Лес. Подруги (вернее сказать, знакомые, подругами она здесь и не обзавелась и не планировала) нисколько не преувеличивали: сильваны, эти младшие дети Московского Леса, действительно великолепны в постели. Немногие партнёры сеньоры Франы могли похвастать тем, что им удалось утомить жадную до любовных игр итальянку – и Умару это, похоже, удалось. Вон он, лежит на постели, сугубо символически прикрыв бёдра простынёй, и поглядывает на неё, как кот на сметану. И, судя по тому, как вздыбилась эта самая простыня – мысли у сильвана самые, что ни на есть эротические…

Она томно изогнулась, избавляясь от невесомых кружевных штучек, скатала с ножек чулки, впервые представая перед партнёром совершенно, до последней ниточки, обнажённой. И когда сильван, уловив намёк, приподнимается на локте – швырнула в него скатанные в невесомый комочек чулки, тоже бледно-лиловые, как и почившие в бозе трусики. И, не дожидаясь, когда он их поймает, тигрицей прыгнула следом. На часах – шесть утра, и можно позволить себе утреннюю, самую сладкую, порцию удовольствий.

– Всё не могу забыть, как ты того гопника ножом! – говорил Умар.

– Вот ни за что не подумал бы…

Она томно потянулась, брызнув из глаз шаловливыми искорками.

– Ты что, решил, что я – девочка из монастырской школы? Ошибочка, дорогой товарищ, как говорит сеньор Шапиро. Я, к твоему сведению, дорогой, ещё до того, как попасть в Московский Университет, стажировалась в Манхэттенском Лесу. А там и не такому научишься.

– Что, там действительно так плохо?

– Гораздо хуже. – Франа невесело усмехнулась. – Ты даже представить себе не можешь, до какой степени там скверно.

– Я слышал об одном человеке, который тоже там побывал. – сообщил Умар. Бич… то есть дядя Сергей называл его «Пиндос». Говорил, что он проработал на Манхэттене больше года, кажется, волонтёром какой-то благотворительной организации. А когда представился случай – перебрался сюда.

– Правда? – обрадовалась Франа. – Слушай, мне обязательно надо его найти. Поможешь?

– Зачем?

Глаза её опасно сощурились.

– А просто так, не спрашивая, зачем – не можешь?

– Не могу. – признался Умар. – Отец не поймёт. Дядя Сергей не поймёт. Ты, конечно, замечательная девушка, но я ни разу не был в тех краях, и срываться с места через весь Лес, неизвестно ради чего… нет, не поймут!

Похоже, разочарованно подумала Франа, она переоценила степень самостоятельности этого парня. «Дядя Сергей», надо же! В сущности, он ещё ребёнок, привыкший оглядываться на взрослых…

– Можешь хотя бы сказать, где его искать?

– Почему нет? – Умар пожал плечами. – На ВДНХ. Где именно он там – не знаю, но, наверное, можно спросить. Судя по тому, что о нём рассказывали – личность довольно известная.

Значит, придётся самой выкручиваться… – задумчиво произнесла Франа. – Похоже, мне обязательно нужно поговорить с этим твоим Пиндосом. Только не спрашивай, почему.

– Почему? – немедленно спросил Умар, и они оба засмеялись.

– Честно говоря, сама не знаю. Считай, интуиция. В конце концов, это мои проблемы, не твои…

При этом она слегка отстранилась от любовника. Тот дёрнулся было, за ней, но замер, наткнувшись на острый взгляд.

«… а ты что хотел, милый? Желание женщины – закон. Тем более – такой женщины…»

И не ошиблась, конечно.

– Дело в том, что там, поблизости Древобашня. – торопливо заговорил сильван. – Это владения ЦВЛ, Церкви Вечного Леса – ну, ты знаешь, конечно…

Франа кивнула.

«…ты даже не представляешь себе, мальчик, насколько хорошо я их знаю…»

– Ну вот, а её обитатели, – частые гости на ВДНХ. – продолжал Умар. – А отец с Бичом., с дядей Сергеем ЦВЛовцев крепко недолюбливают и советуют лишний раз не попадаться им на глаза.

– Боишься?

Он гневно вскинулся, и Франа поздравила себя с верным ходом.

– Я? Боюсь? Вот уж нет! Слушай, если тебе уж очень надо, то можно сделать так: попроси у Шапиро оформить тебе дальний выход в Лес, а меня пусть назначит сопровождающим.

Почему тебя? – сощурилась Франа.

– Так некого же больше! Те лаборанты, что имеют частичный иммунитет к Эл-А, к вылазкам дальше ближних окрестностей ГЗ допуска не имеют. А Бич… дядя Сергей, к которому в таких случаях всегда обращаются в первую очередь, сейчас далеко.

– Хм… а если спросит – куда я собралась?

Сильван пожал плечами.

– Скажешь правду. На ВДНХ действует филиал Московского Университета, здешние сотрудники регулярно мотаются туда-сюда – те, кому эл-А позволяет, конечно.

– И всё же… – Франа тряхнула головой. – Понимаешь, я бы не хотела, чтобы кто-нибудь знал о моём интересе к Пиндосу. Кроме тебя, конечно. Почему – объяснить не могу, но чувствую, что так будет правильно. Может, можно что-нибудь ещё придумать… какой-нибудь повод?

– Ладно, убедила – решительно заявил сильван. – Я тут слышал краем уха, как профессор Адишьян – это завкафедры ксеноботаники – сетовал, что третью неделю не может получить какие-то образцы из тамошнего филиала. Людей у него, понимаешь ли, нет, чтобы послать, а оказии никак не случится. Если он узнает, что ты готова туда отправиться – наверняка даст распоряжение Шапиро.

– А как он узнает?

– Есть методы. – сильван ухмыльнулся. – Одна знакомая лаборанточка, она как раз с ним работает…

– Лаборанточка, говоришь? – Франа игриво улыбнулась, закинула руки ему за шею и прижалась всем телом – горячим, чувственным, лишённым даже иллюзорных покровов в виде лиловых кружев. – Ты с ней тоже спишь, да? А ну-ка, рассказывай, и чтоб с подробностями!

* * *

Лампы – редкие, в заржавленных решётчатых плафонах – здесь не горели. Мартин провёл вокруг себя лучом фонарика. Обычная для нижних уровней подвалов Главного Здания картина – обстановка, чёрные пятна плесени, под потолком – жестяные вентиляционные короба и пучки кабелей, облупившаяся, пузырящаяся, отслаивающаяся краска на стенах. Её отвалившиеся пласты валяются тут же, на полу – стоит наступить на такой, и он моментально рассыплется невесомым прахом, а неосторожная ступня оставит на сером бетоне ясно видимый след.

Вот такой, как эти.

Он огляделся ещё раз. Да, это был тот самый коридор – не коридор даже, а короткий, метров пять длиной, отнорок, заканчивающийся тупиком в виде заброшенного то ли силового шкафа, то ли распределительного щита – круглые дыры на месте то ли счётчиков, то ли каких-нибудь ещё приборов. Это была бутафория – изъеденная ржавчиной панель с пучками проводов и заросшими плесенью рубильниками скрывала дыру в бетонной стене, за которой…

Нет, это был не коридор, вроде тех, по которым он добирался сюда – тоннель, штольня, пробитая в плотно слежавшихся пластах породы. Здесь даже подпорки были: из обрезков брёвен, установленные явно вручную. Под ногами хлюпала полужидкая глина – неудивительно, подумал Мартин, ведь сейчас он находится не сильно выше уровня Москвы-реки, и остаётся только удивляться, что грунтовые воды не затопили этот лаз.

В грязной жиже явственно отпечатались подошвы предыдущего визитёра – того же, чьи подошвы раскрошили отслоившуюся краску. Небольшие такие, размер примерно тридцать девятый – определил Мартин. И это тоже неудивительно, поскольку чужак был мал ростом и сложён отнюдь не по-богатырски. В этом он был уверен, поскольку видел того собственными глазами.

Ну, предположим, не совсем глазами, но ведь видел же!..

Беседа в «Шайбе», когда Мартин намекнул итальянке неожиданно для самого себя, сколько ведь раз зарекался открывать рот на эту тему! – крепко его разбередила. Сутки с лишним он места себе не находил, собрал все ходящие по ГЗ слухи и сплетни о самой Фране, о том, что девушку последнее время её всё чаще видят в компании сильвана Умара, о прежних её связях. И, разумеется, о конфликтах – или интригах, это уж как посмотреть – в которые итальянка оказалась втянута стараниями то ли её нынешнего руководителя, Якова Израилевича с Шапиро, то ли профессора Симагина. И если отношения с завлабом микологии у Мартина были самые, что ни на есть доверительные, то профессора он откровенно недолюбливал. А потому – решил начать своё спонтанное расследование именно с него.

Благо, инструмент для этого расследования был под рукой, в лаборатории, который Шапиро оборудовал в своё время в подвалах ГЗ для кое-каких своих экспериментов. Жезл Порченого, могущественный артефакт, созданный отступником-друидом для управления трансформациями живых тканей. Особенно хорошо это получалось с некоторыми мутировавшими видами грибниц – их нити могли проникать в любые щели, принимать любые формы, вытягиваться на сотни метров. И главное – они могли служить своего рода продолжениями органов чувств «оператора». Правда, проделывать этот трюк мог пока только Мартин и только он: доцент Шапиро пытался найти этой исключительности своего нештатного сотрудника сколько-нибудь разумное объяснение, но пока не преуспел. Так что приходилось привлекать того к работе, чем Мартин без зазрения совести и пользовался: чего стоила одна выходка с порхающим по стенам «Шайбы» изображением мужского полового органа, снабжённого парой трепещущих ангельских крылышек. Похабная эта анимация была создана с помощью «блуждающей грибницы», управляемой Жезлом, и заслуженно вошла в золотой фонт университетских баек.

В задуманном не было ничего сложного – Мартин знал, где хранится Жезл, научился открывать несгораемый шкаф и пользоваться артефактом для своих не праведных целей. Многие студентки и молодые сотрудницы Университета неприятно удивились бы, узнай, сколько раз старый алкаш втайне наслаждался зрелищем их обнажённых прелестей и любовных игр. Со звуковым сопровождением этого «домашнего видео» было, правда, похуже, поскольку слуховые сигналы грибница передавала неважно – но Мартин не жаловался. Дарёному коню… то есть Жезлу…

Поначалу слежка развивалась вполне удачно. Шпионский отросток, отправленный по вентиляционным ходам в лабораторию Симагина, с первого же раза застал там весьма любопытного посетителя. Нет, Симагин был на месте, да ещё и в компании своего прихлебателя доцента Семибоярского (скользкий тип, замешанный, насколько знал Мартин, в парочке грязных историй со студентками младших курсов). А вот их собеседник…

В ГЗ многие ходили в одежде лесовиков. Туники и накидки золотолесцев, просторные рубахи и кожаные безрукавки сетуньцев, замшевые куртки и штаны с густой бахромой по швам, которые так любят жители Пау-Вау… Так что длинный, до пят, плащ симагинского гостя Мартина не смутил. А вот то, чем пахнуло из-под этой одежды…

Нет, это была не вонь, не какой-нибудь особенно едкий аромат – грибницы передавали запахи ещё хуже, чем звуки. Из темноты под глубоко надвинутым капюшоном на Мартина словно пахнуло мертвенно-чёрной пылью, от которой он в день Зелёного Прилива, бежал, сломя голову – и добежал от Соколиной Горы сюда, в Главное Здание. Больше ни разу он не испытывал ничего подобного, но страх – неодолимый, могильный, всепроникающий, – въелся в его подсознание так крепко, что за все эти тридцать с лишком лет он ни разу не решился покинуть ГЗ, надеясь, что уж сюда-то эта мерзость не доберётся …выходит, зря надеялся?..

Когда первый шок прошёл, и Мартин кое-как мог воспринимать происходящее, страшный гость уже засобирался на выход. Пришлось делать над собой недюжинное усилие, чтобы отправить «шпионский щуп» вслед за ним – по потолку, в виде тончайшей прозрачной нити. Чужак проследовал в подвал, открыв одну за другой несколько железных дверей, спустился по заброшенным лестницам на уровни – и скрылся вот в этом «тупичке». И – чудовищное невезение – длины «шпионского щупа» хватило лишь на то, чтобы заглянуть в щель бывшего силового щита да преодолеть ещё десяток метров вглубь!

Поначалу Мартин даже обрадовался, что не надо следовать за ним дальше, но радости этой хватило меньше, чем на сутки. За это время он уговорил на предмет успокоения нервов полбутылки горилки (гостинец кума завхоза кафедры Вогняныча), найденную в том же несгораемом шкафу, что и жезл Порченого. Немного поспал, похмелился – и с ужасающей отчётливостью осознал, что он просто обязан своими глазами заглянуть в загадочный лаз. Увы, те двое, кому он только и мог довериться в таком деле, некстати свалили куда-то из ГЗ, а больше попросить было некого – не доцента же Шапиро тащить с собой…

Что ж, придётся в одиночку. Мартин засунул за пояс Жезл, монтировку, прихватил на всякий случай пузырёк с медицинским спиртом (привет лабораторным запасам доцента Шапиро!) и, проклиная свой героический порыв, побрёл к лестничному пролёту, ведущему вниз, в обширные подвалы Главного Здания.

Мартин, помедлив, подцепил угол монтировкой. Пронзительно заскрипело железо, распределительный щит неохотно провернулся на заржавленных петлях. Из открывшейся дыры пахнуло такой мертвечиной, что он невольно отшатнулся. Это была та же мерзость, которую транслировал ему в мозг «шпионский» жгутик – похоже, чувствительные клетки улавливали её лучше, чем даже изображение…

Мартин глубоко вдохнул в тщетной попытке собраться с духом. Если бы рядом был Бич, или хотя бы Егор-Студент! Но нет – он один, а из дыры в бетонной стене хлещет потоком неведомая жуть, и нет сил на то, чтобы поднять ногу и перенести её через узкий металлический порожек.

Он поспешно затворил дверки силового шкафа, Ну не герой он, не герой! Тридцать лет назад его напугали на всю оставшуюся жизнь, так что пусть уж теперь другие лезут во всякие дыры и ищут на свои дупы приключений. Всё, чем он может им помочь – это честно, без утайки, рассказать, что видел и что знает.

А знает он немало – и может донести эти сведения до того, кто в состоянии ими распорядится. Но для этого хочешь – не хочешь, а придётся выбраться в парк: почтовые белки старательно избегают любых зданий и построек, особенно тех, где живут люди. Рыжие девчонки не терпят крыши над головой – полная противоположность самому Мартину, который старается без крайней необходимости не покидать уютный, обжитой, такой безопасный ГЗ.

«…или теперь уже не безопасный?..»

Так что, ничего не поделать, иных, кроме хвостатых вестниц, способов быстрой передачи сообщений, в Лесу нет. Мартин повернулся и, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом, заторопился назад по коридору, к ведущей наверх лестнице.

VIII

Московский Лес, Сокольники.

Егор не в первый раз оказывался здесь, на севере Сокольников – и всякий раз не уставал поражаться величественности, грандиозности здешних дубов. В Лесу хватало подобных титанов – одни только ясени Воробьёвых гор, приютившие в своих ветвях целое поселение Золотых Лесов чего стоят, – но здесь…

Готический собор – вот что приходило в голову, стоило только поднять взгляд. Ветви смыкались где-то далеко над головой, образуя стрельчатые арки, толстенные стволы высились сплошной колоннадой. Впечатление усиливало полное отсутствие подлеска – внизу, в вечной тени гигантских крон не росли даже травы, и только подушки мха – мягкие, пухлые, буро-зелёные – покрывали узловатые корневища. Они раскидывались в стороны, подобно щупальцам гигантских древесных осьминогов, и перебираться через них приходилось, как через гряды скальные гряды – или же обходить в попытках не заплутать в этом лабиринте. Ни единого кусочка асфальтированных аллей и дорог, во множестве пересекавших когда-то парк, эти древесные чудища не оставили – кроме одной-единственной поляны, плавно спускающейся от бывшего Ростокинского проезда к долине Яузы.

Середину поляны занимал старомодный особнячок постройки начала двадцатого века. Когда-то здесь располагалась станция юных натуралистов; теперь же чудом уцелевшее здание и несколько хозяйственных построек, оконтуренные высоченной живой изгородью, стали Соколиной обителью – вторым по значению в Лесу обиталищем друидов. Отсюда они контролировали все Сокольники. Егор, хоть и подозревал, что слухи об их всемогуществе изрядно преувеличены – но не признавать за лесными колдунами огромной силы было бы сущей глупостью. Особенно после того, что пришлось испытать во время недавних приключений на северо-западе Леса, в Грачёвке, логове Чёрного Друида.

В саму Обитель Егор заходить не собирался. После достопамятного визита в Петровскую Обитель, его не тянуло в гости к друидам, и он предпочёл ждать снаружи, с комфортом устроившись на мягкой подушке мха в развилке двух корневищ. Вход в Обитель отсюда был хорошо виден; Егор расстелил на мху кусок брезента, извлёк из рюкзака снедь, прихваченную в шинке, выдернул зубами пробку из кожаной баклаги со домашним пивом – и приготовился ждать.

Послание от Бича, в котором тот предложил встретиться зразу после окончания «общелесной» конференции, Егор получил ещё в шинке – и сразу отправился в Сокольники. О предметах, которые там обсуждали обсудить, Егор знал куда больше, чем прочие обитатели Леса – хотя далеко не всё, разумеется. Тем не менее, расспрашивать Бича о деталях предстоящей конференции Егор не стал: сочтёт нужным – сам расскажет. Обсудил только с напарником состав участников, немало удивившись тому, как получится собрать под одной крышей таких «заклятых друзей», как путейцы и аватарки, избежав при этом кровопролития. Видимо, дело тут было в авторитете друидов – раз уж взялись обеспечивать безопасность конференции, никому в голову не пришло проверять, как они с этим справятся.

Справятся – и всё. Иначе и быть не может.

Ждать пришлось довольно долго. Между гигантскими стволами уже повис предвечерний сумрак, когда из-за живой изгороди рассыпался медный удар гонга, плетёные из живых лоз створки ворот распахнулись и участники конференции потянулись наружу. Первыми появилась компания сетуньцев и путейцев – в одном из них Егор узнал давнего своего знакомца Лёху-Кочегара. В сопровождении послушника-друида они повернули на юго-запад, в сторону проходящей в полукилометре отсюда нитки Ярославской железной дороги.

Следом, соблюдая приличествующую дистанцию (конференция-конференцией, а былых обид никто забывать не собирался), показалась кучка аватарок и обитателей Пау-Вау, с виду сущих выходцев из книжек Фенимора Купера – раскрашенные лица, замшевые рубахи с бахромой и вышитыми бисером узорами, украшенные перьями топорики за поясом. Они долго прощались, хлопали друг друга по плечам, обменивались гортанными фразами на незнакомом наречии. Аватарки повернули на север, в сторону Лосинки, «индейцы» же пошли в противоположную сторону, к Богатырским прудам, где и располагалось главное поселение Пау-Вау.

– Егор, ты, что ли? Какими судьбами?

Это был другой его знакомый – Коля-Эчемин, участник конференции от сообщества речников, полноправных хозяев всех водных путей Леса. Бывший каякер-экстремал и поклонник культуры североамериканских аборигенов, он перебрался в Московский Лес в поисках острых ощущений, пристал поначалу к Пау Вау, но не выдержал оседлой жизни – построил собственными руками из древесной коры лодку-каноэ и отправился покорять местные реки. Сейчас он торопился навстречу Егору, радостно махая рукой. За ним, опираясь на рогатину-пальму, со стареньким «Ермаком» за спиной и свисающим с плеча трёхствольным штуцером «Holland & Holland», шагал Бич.

– Ну, здорово, напарник! – егерь приветственно помахал Егору рукой. – Ты уж прости, что заставит тебя ждать. Давай-ка найдём местечко поукромнее – перекусим, заодно и поговорим. Есть новости.

– Так вы беседуйте, а я пошёл. – проявил деликатность Эчемин. – У меня каноэ на Яузе, за Обителью, в камышах припрятано. Часа на два ещё задержусь, потом – вниз по течению, до Москвы-реки, и дальше, к Речвокзалу. Ежели кому по пути – могу прихватить с собой.

– Кофемашина, значит? – егерь мечтательно почмокал губами. – На паровой, значит, тяге? Такая игрушка, уйму денег стоит – и хотел бы я знать, где Шмуль их надыбал? Вот, шоб я так жил – мутит он какие-нибудь дела с контрабандистами, да и Чекист со своими партизанами наверняка в стороне не остались.

– Может и мутит… – покладисто согласился Егор. – Тебе жалко, что ли? А кофе этот агрегат и правда, отличный варит. При мне Шмуль только начал его налаживать, я один американо успел попробовать.

– Понравилось?

– А то! Не хуже, чем в столичной кофейне где-нибудь на Невском. Жаль, торопился, я бы и капуччино попробовал…

После того, как Москву и несколько мегаполисов по всему миру накрыл Зелёный Прилив, столипу российской Федерации перенесли в Санкт-Петербург. Впрочем, кое-что осталось и здесь – по Лесу ходили упорные слухи о загадочном средоточии государственной власти за стенами Кремля, не тронутыми гигантской мутировавшей флорой.

Егор ещё раз перечитал письмо. Подумал, посмотрел зачем-то листок на просвет, потом медленно сложил и вернул напарнику.

– С каких это пор белок теперь в Обители?