Текст книги "Звёзды примут нас"

Андрюшка, дай ему волю, висел бы под кварцевым куполом часами – как-то он признался мне, что твёрдо решил после экзаменов идти учиться на пилота. Что ж, надеюсь, у него всё получится; в любом случае, повторения печальной судьбы „той, другой“ реальности, где он, то ли по глупости, то ли по роковому невезению оказался втянут в драку, покалечил кого-то и сел, здесь уже не случится».

(Не забыть бы удалить этот абзац, прежде чем сохранять запись на дискете. Конечно, сейчас от меня не требуется сдавать дневниковые записи куратору, но лучше обойтись без ненужного риска.

Кстати, о риске – что-то давненько я не слышал об И. О. О. Может, он забыл о моей скромной персоне и занят другими, более важными и злободневными делами? Хорошо бы, конечно – но что-то не особо верится…)

«…Одно из отличий вращающегося Макета в Центре Подготовки от реального „жилого“ кольца станции „Гагарин“ в том, что пешеходная дорожка, идущая по всему периметру „бублика“ разделена на две неравные части. Одна, составляющая примерно три четверти ширины – обычный рифлёный металлический настил с нанесённой разметкой – по нему ходят и перемещают тележки с грузами. Вторая, с упругим покрытием из ярко-зелёная резины – это беговая дорожка. Бегают по ней только в одну сторону, навстречу направлению вращения станции, которое указывают нанесённые на пластик белые стрелы. Правила запрещают занимать эту дорожку иначе, как с тренировочными целями – в результате, практически в любое время, идя по коридору можно встретить проносящихся мимо (или неспешно трусящих) бегунов.

Каждый из нас раз в сутки накручивает на этой дорожке по три-четыре полных круга, но больше всего времени ей уделяет Бритька. Собака то и дело присоединяется к группе бегунов, крутится у них под ногами, обгоняет, прыгает – и это, как ни удивительно, не вызывает у людей ни малейшего протеста. Иногда самые резвые предлагают четверолапой сопернице забег, и это ненадолго становится развлечением для всех окружающих и всегда заканчивается в пользу собаки. Бритька вполне приспособилась к неполной силе тяжести, и как она несётся по „беговой дорожке“ огромными четырёхметровыми скачками, словно зависая каждый раз в воздухе – это то ещё зрелище.

Про голденов и их близких родичей лабрадоров принято говорить, что это собаки многих хозяев. Похоже, Бритька избрала таковыми весь коллектив станции „Гагарин“, отдавая впрочем, явное предпочтение нам, нашей группе „3-А“. Во всяком случае, я больше не переживаю, когда зверюга пропадает на час-другой из поля моего зрения и шляется по всему жилому кольцу, везде находя интересное занятие и встречая радушный приём. Каковой, несомненно, сопровождался бы щедрыми подношениями в виде всяческих вкусностей, но на этот счёт было специально объявлено, что кормить хвостатую попрошайку категорически запрещается всем, кроме ответственного лица, то есть меня. Мера вынужденная, поскольку при такой всеобщей любви, помноженной на ослабленную силу тяжести, дело неизбежно закончится тем, что собаку попросту раскормят. Вот и столовые жилых блоков являются для Бритти запретными территориями, и она лишь вздыхает о своей нелёгкой собачьей судьбе всякий раз, когда пробегает мимо распахнутого люка, из которого несутся такие аппетитные запахи…

Впрочем, довольно о собаке, тем более, что со своими непосредственными обязанностями – поддерживать душевное равновесие обитателей станции „Гагарин“ – она справляется вполне успешно. Поговорим лучше о новостях, которые, что ни день, как приходят и с Земли, и с других объектов Внеземелья. И главная из этих новостей…»

– Первый по-настоящему самоокупаемый в плане экономики внеземной проект! – громогласно вещал в столовой инженер, обслуживающий станционный ядерный реактор. – Это вам не мышиная возня с выращиванием сверхчистых кристаллов в невесомости, и не орбитальный отель для туристов, с которым носятся наши американские коллеги. Это размах, настоящий прорыв в термоядерной энергетике!

Шумный инженер имел все основания так заявлять, поскольку речь шла об объявленном старте программы «Солнечный ветер» по добыче гелия-3 из лунного реголита. До сих пор подобные работы велись на «Ловелле» в весьма скромных масштабах (один из первых куполов «лунного города», признанный малопригодным для обитания, отвели для размещения лабораторного оборудования, и получали на нём крошечные количества изотопа) но даже это было целесообразно в плане экономики. Гелий-3, крайне востребован в некоторых узкоспециальных областях вроде получения сверхнизких температур или наполнения газовых детекторов нейтронов (это если не упоминать о надеждах, которые возлагают на это изотоп физики-термоядерщики) на Земле не добывается из природных источников, а получается в результате крайне сложного и затратного процесса распада трития. Который, в свою очередь, нарабатывают с рамках сворачиваемых великими державами военных программ по получению компонентов для термоядерного оружия.

На Луне же этот ценный элемент лежит буквально под ногами. Гелий-3, побочный продукт протекающих на солнце реакций, является компонентом так называемого «солнечного ветра». С ним он попадает и в атмосферу нашей планеты, но там не задерживается – снова рассеивается в космическом пространстве в процессе потери газов в верхних слоях атмосферы, так называемой диссипации. Луна же, лишённая газовой оболочки, миллионами лет подвергалась прямому воздействию солнечного ветра, и слой реголита, каменного крошева, покрывающего её поверхность, словно одеялом (слово «реголит» и происходит от древнегреческих слов «одеяло» и «камень») накопила колоссальные объёмы гелия-3. Разумеется, концентрация его в реголите крайне низка – но всё же достаточна для добычи в промышленных масштабах. В «той, другой» реальности эту возможность изучали специалисты НАСА, и даже проектировали устройства для получения драгоценного изотопа. Не отставал от американцев и наш отечественный «Роскосмос» – в 2006-м, кажется, году тогдашний глава Николай Севастьянов объявил о планах создания постоянной базы на Луне, где будут отработаны методики добычи и транспортировки гелия-3. Лет через десять уже недоброй памяти Дмитрий Рогозин снова поднял тему возможного использования изотопа – на этот раз в качестве основы для ракетного топлива. Но тема, увы, заглохла и оставалась в тени на момент моего «попаданства» весной 2023-го.

Здесь же дело решили не откладывать в долгий ящик. На основе работ, ведущихся на «Ловелле», НАСА совместно с «Энергией» разработала установку для получения гелия-3 из реголита. Изюминка проекта заключалась в том, что монтировать ей компоненты планируется в трёх многоразовых грузовых кораблях постройки американской фирмы «Боинг» – они сейчас используются для доставки грузов и людей на «Ловелл» с Земли на Луну и обратно, транзитом через «орбитальный батут» на «Гагарине». В настоящий момент в эксплуатации находится два таких кораблика; под «реголитовый» проект достраивают сразу три новых, под названием «Мун харвестер». Они опустятся на поверхность Луны в заранее выбранном месте и все вместе составят обогатительную фабрику; сырьё для неё будут доставлять автоматические и телеуправляемые тележки-сборщики, созданные на основе «лунных багги». А по исчерпании запасов реголита вблизи фабрики (даже если предположить, что такой момент настанет в обозримом будущем) все три «Мун харвестера» просто поднимутся и перелетят на новое место, где всё начнётся сначала.

Но это всё внешние новости – те, что приходят из окружающего мира. Есть и внутренние: группа «3-А» в полном составе успешно прошла медкомиссию и готова приступить к выпускной практике. И тут кроется главный сюрприз: мы-то, ничтоже сумняшеся, полагали, что нас попросту распределят по службам и подразделениям «Гагарина». Но у психологов Проекта были другие планы: в знакомых конвертах (переданных на этот раз не лично И. О. О., а куратором нашей группы) содержались одинаковые предложения: выбрать любое из действующих подразделений Проекта и отправиться туда на практику. И тут же, мелким шрифтом перечень исключений, состоящий из одного-единственного пункта: строительства станции «Лагранж», да и то, лишь потому, что возвращение оттуда через месяц после начала практики невозможно. А так, выбирай что хочешь: хоть комплекс «орбитального батута» на Куру, во Французской Гвиане, хоть сборочный завод Байконура, хоть службу рекреационных «парков» здесь, в «жилом» бублике «Гагарина».

Именно так и поступила Оля Молодых – единственная из нашей московской троицы, кто сохранил верность профессии космического садовника, освоенной ещё в «ботаническом саду» «Астры». Андрюшка Поляков тоже не сомневался ни секунды – он попал на практику в службу межорбитальных сообщений, межорбитальные корабль и уверяет, что после занятий на тренажёрах сможет рассчитывать на ложемент пилота-стажёра на одном из челноков, курсирующих между низкими и геостационарными орбитами, благо, число объектов, нуждающихся в транспортном сообщении, растёт, как на дрожжах. Ох, чует моё сердце: если когда-нибудь мы и правда составим экипаж будущей «Зари» (Звездолёт Аннигиляционный, Релятивистский, Ядерный, если кто не помнит) – быть Андрюхе её вторым пилотом!

Витя Середа, как и Оля, остаётся на «Гагарине», в инженерной службе станции. Будет сутки напролёт ползать по техническим тоннелям, вылавливать утечки, а то и наружу, на броню станции выберется, там много чего нуждается в постоянном обслуживании и ремонте. Он и раньше постоянно ходил, зажав под мышкой очередной альбом со схемами и чертежами, и теперь сможет развернуться по-настоящему.

А вот китаянка Лань удивила, так удивила! За время своего пребывания на орбите она всерьёз увлеклась космической кулинарией, в чём ей немалую помощь ей оказала Нина Ветрова, супруга нашего бывшего вожатого и куратора группы Димы. И когда Лань узнала, что Нину приглашают заняться оборудованием и наладкой кухонного хозяйства на «туристической» американской станции, китаянка упросила взять её с собой. Настойчивости и упрямства этой дочери Поднебесной не занимать – завтра межорбитальный челнок доставит их в будущий орбитальный отель, где Лань проведёт месяц, отведённый для выпускной практики.

А вот Юлька пока не определилась, и некоторые признаки указывают на то, что она ждёт моего решения. Что ж, я не против, даже за – тем более, что идея на этот счёт у меня имеется, и идея поистине грандиозная. Завтра на станцию прибывает начальник лунной станции «Ловелл» – он был на Земле, знакомясь с готовящимися к запуску «Мун Харвестерами», и теперь возвращается в своё хозяйство транзитом через «Гагарин». На станции он задержится на пару суток, и в кают-компаниях уже висит объявление о том, что все желающие могут принять участие в беседе на тему перспектив развития лунных поседений. Разумеется, я пойду – а когда встреча закончится, постараюсь улучить момент и обратиться к «хозяину Луны» со своей просьбой. Наглость, конечно, неимоверная – но, вдруг, да выгорит? В конце концов, названия станции «Ловелл» не значится в том сделанном мелким шрифтом списке, верно?

VII

Здесь хотя бы никому не грозила такая напасть, как пролежни – тела, завёрнутые в спальные мешки и заключённые в сетчатые коконы гамаков, висели вдоль потолка подобно личинкам каких-то несуразно огромных насекомых. А ещё – запах. Такой густой, что его, казалось, можно резать ножом. «Густопсовый», как говорила Димина бабка-сибирячка. А он смеялся, пытаясь представить себе – как это на самом деле. Вот и представил: убийственная смесь ароматов нечистого белья, пота, мочи, экскрементов, да мало ли ещё чего, испускаемого почти десятком человек в замкнутом, скверно вентилируемом пространстве, не превышающем объёмом обычный «ПАЗик». Запасы воды в дюралевой бочке, где они заперты, невелики, системы регенерации отходов нет, а потому о мытье никто не пытается заикаться – да и негде тут мыться, нет соответствующих приспособлений. Хорошо, что обонятельные рецепторы вскоре как-то притерпелись к перенасыщенной атмосфере, но всё равно Диму время от времени тянуло надеть «Скворец» и наглухо задраить шлем – чтобы хоть ненадолго испытать облегчение.

Но – нет, нельзя. Пот, раздражающий зуд нечистой кожи буквально сводили с ума, а ведь в гермокостюме даже почесаться невозможно…

– Ветров, ты занят? А то давай на руках?..

Неопределённое пожатие плечами – чем он может быть занят? Впрочем, собеседник жеста не заметил – темнота, на фоне иллюминатора едва различается очертание лица, повёрнутого в профиль.

Борьба на руках, или как её называли американцы, которых полно на «Гагарине», армреслинг – одно из немногих, доступных им физических упражнений, тем более ценных, что ни тренажёров, ни эспандеров или чего-то, из чего их можно соорудить, в лихтере нет. К тому же в невесомости борьба на руках превращается в замысловатую процедуру, требующую участия как минимум, ещё двоих, чтобы удерживать соревнующихся, не давая им разлететься в разные стороны.

– Нет, Вась, прости, неохота. Жарко, сил нет…

Монтажник понятливо кивнул и отстал. Жарко сейчас всем.

Жара, вернее, избыток тепла, которое само по себе никуда не денется из висящей в пустоте дюралевой коробки – ещё один из факторов, о котором не вспомнили, когда обсуждали перспективы долгого ожидания. Пока устройства, отводящие лишнее тепло в пространство в виде излучения как-то справляются, но нагрузка на них слишком велика, да и не рассчитаны они на столь долгое использование. А избыточного, ненужного, тепла много, слишком много – и он работающей внутри лихтера аппаратуры, и от человеческих тел, и от безжалостного Солнца, минута за минутой, час за часом, сутки за сутками нагревающего корму лихтера, несмотря на двухслойные защитные панели. Указатель внутренней температуры давно уже не опускается нише сорока, время от времени подползая к сорока трем градусам по Цельсию, и надежды на то, что это измениться никакой. Они уже давно отказались от освещения, обходясь слабым свечением приборных шкал – даже белые, неживые лампы «холодного света» выделяют какое-никакое, а тепло, каждую калорию которого приходится отводить наружу, в безвоздушное пространство – которое, как известно из школьного курса физики, есть наихудший из проводников тепла.

Другой их враг – скука. Уже рассказаны, пересказаны и заучены наизусть все анекдоты, байки и истории из жизни, которыми пассажиры готовы поделиться друг с другом. Прочитаны книги, несмотря на то, что читать их приходится по очереди, прижавшись к единственной действующей в салоне лихтера лампе, припомнены все игры типа «городов», в которые можно играть хоть с закрытыми глазами. Дима, борясь с отупляющим, почти невыносимым бездельем, пробовал вести записи вслепую, как Павка Корчагин в телефильме «Как закалялась сталь» – и точно так же, как он, ужаснулся, когда при свете лампы разглядел наползающие одна на другую нечитаемые строки. Он ещё пожалел, что нет специальной линейки с прорезями, с помощью которой герой фильма мог писать, не превращая написанного в сплошной клубок букв и строк, и даже прикидывал, из чего её можно сделать, но так и не придумал.

Кое-как скрашивали существование регулярные дежурства, когда надо было раздавать пайки, а потом по счёту принимать и прятать в мусорный бак пустые и пластиковые смятые пластиковые тубы и клочки целлофана.

Страха не было – никто не сомневался, что их найдут, причём в самом скором времени. Надо только дождаться, пережить… но уж очень обрыдло это ожидание, сделавшись поистине нестерпимым, и Дима порой ловил себя на мысли: пусть уж случится что-нибудь пугающее, опасное, лишь бы не ещё один день томительной скуки, жары, вони и тесноты, от которых хочется лезть на стену… хотя зачем на неё лезть в невесомости? Сколько раз он вспоминал рыжего кошака с забавной кличкой «мистер Томас», что развлекал его подопечных во время заключения в «Астре». Вот бы кто оказался сейчас как нельзя кстати…

Но – чего нет, того нет. Они держались неделю и ещё два дня, после чего решились-таки прибегнуть к крайней мере. Две трети пассажиров по жребию были погружены в медикаментозный сон; оставшимся стало полегче, к тому же прибавилось новое занятие – время от времени проверять пульс и дыхание спящих. Делать это так часто было незачем, но они убедили себя, что нет, наоборот, нужно и как можно чаще…

Медленно, мучительно, словно улитка по сухому бетону, ползли часы, складываясь в дни. И вот однажды, когда до счёта в две недели, которого Дима почему-то ждал, леденея от страха, осталось меньше двенадцати часов, второй пилот (он, как радист, остался бодрствовать без всякого жребия) издал радостный вопль и щёлкнул тумблером, включая трансляцию. На несколько секунд лихтер заполнил треск помех, а потом сквозь них пробился голос, ясно выговаривающий слова по-английски. Это «Эндевор» шёл на помощь людям, потерявшимся в пустоте, в трёхстах миллионах километров от дома. И тогда Дима Ветров, осознав случившееся, заплакал – без слёз, навзрыд, сухими, по-стариковски воспалёнными глазами.

Процесс восстановления оказался небыстрым и малоприятным – в основном, как объяснил врач «Теслы», из-за того, что невесомость в их вынужденном двухнедельном затворничестве сочеталась с почти полной неподвижностью. А это значит: нагрузочные костюмы «Пингвин», изнурение себя на велотренажёрах, после которых отвыкшие от усилий мышцы болели так, что хотелось выть волком, пыточные электростимуляции… Дима дал себе слово: когда в следующий раз придётся отправляться в дальний прыжок с перспективой затянувшегося ожидания в финиш-точке – обязательно положить в грузовой контейнер эспандер из нескольких резиновых тяжей с ручками, и плевать на лимит веса.

Реабилитационные процедуры, упражнения и ежедневные медосмотры приходилось чередовать с работой. И это двухнедельное пребывание в невесомости им ещё аукнется – по возвращении домой каждого ждёт длительное пребывание в восстановительной клинике. Но сейчас – некогда, не до того, да на Землю они смогут попасть не раньше, чем заработает «батут». График строительства и так трещит по швам, двухнедельная задержка прибывающего пополнения внесла в него неизбежные коррективы, и теперь приходилось нагонять. Дай им волю, Дима и остальные строители сутками не вылезали бы из скафандров – то вылавливая очередную «промахнувшуюся» на сотню-другую километров секцию станции и буксируя её к месту работ; то ползая по решётчатому каркасу в «Кондоре» со сварочным аппаратом в руках; то, повиснув в ложементе «краба», чтобы состыковать какую-нибудь балку с решётчатой фермой строящегося грузового терминала, и тут же прихватить стыки сваркой…

Но здесь хотя бы вдоволь было воды для гигиенических процедур – с «Гагарина» прислали сразу два контейнера, каждый из которых, кроме прочего груза, вмещал по одной цистерне ёмкостью в шесть кубов, и собирались повторять такие «посылки» каждую неделю. И теперь, возвращаясь после очередной смены, Дима подолгу плескался в пластиковом мешке душевой кабины, наслаждаясь тем, что воду можно не экономить, ни горячую, ни холодную. К тому же, заработала установка очистки «серых стоков» (так называли загрязнённую техническую воду), и об экономии они забыли, как о страшном сне.

Что ж, вроде, всё это привычно, знакомо – примерно так оно и было на строительстве «Гагарина», пока не запустили вращение «жилого кольца». А всё же, многое изменилось, и не только в плане работы и повседневной жизни, Дима Ветров это ощущал это всем своим естеством. Прежде всего, закончился период его ученичества. Нет, учиться ещё придётся, и очень много – почти каждый из строителей «Лагранжа» в своё свободное время просиживал по часу-полтора в кают-компании «Теслы» за похожим на телевизор аппаратом для чтения микрофишей, причём на экранчиках была отнюдь не развлекательная литература. И всё же, на смену вчерашнему студенту, практиканту, стажёру, пришёл уверенный в себе, успевший хлебнуть Космоса профессионал. А учёба – что учёба? Она, как считают умные люди, никогда не заканчивается, разве что с выходом на пенсию, до которого надо ещё дожить. Дима, подобно своему книжному двойнику (он всё чаще ловил себя на том, что воспринимает Юру Бородина из «Стажёров» именно в таком качестве) не особо на это рассчитывал – и как-то имел неосторожность поделиться этой мыслью с Папандопуло. Инженер посмотрел на него с изумлением, снисходительно хмыкнул, потрепал по плечу и выплыл из кают-компании, где состоялась эта беседа, не сказав ни слова. А Дима только потом сообразил, что это его поведение почти в точности копирует реакцию бармена из Мирза-Чарле на откровение юного вакуум-сварщика.

А пока – монтаж внешнего, «рабочего» кольца «Лагранжа» идёт полным ходом. Уже получили с Земли и поставили на свои места четыре секции из девяти и начали подготовку к монтажу внутреннего бублика с установкой «батута» – жилые вращающиеся секции было решено собирать в последнюю очередь. Забот у Димы прибавилось: требовалось освежить в памяти криогенное хозяйство «батута», которое ему предстоит сначала монтировать, потом, а после и заниматься их эксплуатацией. Где-то в промежутке между вторым и третьим он рассчитывал побывать на Земле, на отдыхе. Нина, что ни день, присылала для него коротенькие послания, где с большим юмором описывала свою работу в «Джемини-Хилтон» – так американские газетчики прозвали строящийся орбитальный отель, – и он чувствовал, что сильно соскучился по молодой жене. Нина писала, будто бы руководство пообещало предоставить ей пятидневный отпуск, и по желанию – либо поездку на Землю, либо номер-люкс в одной из уже запущенных в эксплуатацию секций. Предложение было, что и говорить, соблазнительным, но Дима всё же предпочёл бы Землю: полежать на зелёной траве, посмотреть на голубое небо над головой, вдохнуть полной грудью свежего, вкусного не кондиционированного воздуха, наполненного опостылевшими станционными ароматами – это стоит любой роскоши. Да и медики наверняка не оставят его в покое, потребуют пройти курс полного восстановления в каком-нибудь санатории. Скажем, на южном побережье Крыма – чем плохо? Или в Сочи, где Проект возводит большой реабилитационно-лечебный центр для сотрудников Внеземелья.

Браслет на запястье пискнул – время спать. Дима мог, конечно, посидеть в кают-компании ещё полчаса, но это гарантировало бы упрёки на ближайшем медосмотре. Так что он щёлкнул клавишей, гася экран, отстегнул поясной ремень и, оттолкнувшись, выплыл из-за кресла к потолку. Спать, так спать – Внеземелье шутить не любит даже в мелочах, и неукоснительное соблюдение режима здесь не оспаривается.

Он проплыл по узкому цилиндрическому коридору «Теслы» (вращение, создающее искусственное тяготение, на корабле не предусмотрено) и едва не промахнулся мимо каюты, которую он делил с Васей Гонтаревым. Стащил комбинезон, запихнул его в контейнер для грязных вещей и, повозившись, забрался в спальный кокон. Иллюминаторов в каюте нет, и он немного подождал, прежде чем выключить крошечную лампочку в изголовье – в точности, как в вагонных купе. Интересно, как там его бывшие подопечные, группа «З-А»? Наверное, уже сдали выпускные и готовятся получить назначения, первые в своей «внеземельной» карьере? А ведь совсем недавно, два с небольшим года назад, бегали по гальке артековского пляжа в шортиках и рубашках, с пионерскими галстуками на шее и менялись друг с другом «куриными богами», – камешками с дырками, которые носили потом на шее, на шнурках, как талисманы – и красивыми, отполированными морской водой раковинами рапанов и гребешков. Наверное, в санатории, в Сочи будет так же – черноморский прибой, ласковое солнце, сумасшедший аромат акаций вдоль набережной… С этой мыслью он и заснул, нимало не задумываясь о бездне, ледяной и пустой, как в первый день творения, пронизанной каскадами космических лучей и продуваемой солнечным ветром. Спать надо, а не думать о всякой ерунде – завтра новый рабочий день, и выложиться ему, Дмитрию Ветрову, инженеру-криогенщику, вакуум-сварщику и строителю межпланетной станции «Лагранж» предстоит по полной программе.

Конец первой части