Текст книги "Флот решает всё"

Пять минут назад Матвей и сам решил, что нипочём не вернётся домой. Но теперь Колькины слова задели его за живое. Он собрался было протестовать, но Вяхирев не дал и рта раскрыть:

– Я, как узнал, что ты засыпался – так сразу на ваш двор. Ну, думаю, Фаддей Лукич всё из сарайчика на помойку снесёт. А поди ж ты, ничего не тронуто! Раз так – надо спасать лабораторию! Дождался, когда все со двора уйдут, и стал таскать за поленницу…

– Погоди, горячка… – Матвей ухватил Кольку за пуговицу. Почему мне домой нельзя?

– А я разве не сказал? – удивился приятель. – Вся улица говорит: как ты убёг, Фаддей Лукич уж так расшумелся – и прибить сулил, и жандармам отдать, чтобы тебя в Сибирь отправили. Уж и матушка твоя в ногах у него валялась, уговаривала – ни в какую! В околоток пошёл, ежели вернёшься, беда будет!

Матвей ссутулился и ещё глубже втянул голову в плечи. Некоторое время ребята шли молча. На углу Большой Бронной и Сытинского ветер трепал отклеившийся угол листка на массивной тумбе. «Горя от ума» Театра Корша, плакатик: «Бальный, музыкальный и увеселительный вечеръ въ пользу оркестра капельмейстера г-на Страуса съ великолѣпною иллюминаціею и блистательнымъ фейерверкомъ».

А это что?

Матвей замер. Он уже видел это объявление в «Ниве»: «Московское купеческое товарищество… проведеніе лекціи… іеромонахъ… атаманъ… запись желающихъ отправиться въ Абиссинію…»

Лекция как раз сегодня, полчаса осталось. Хотел ведь пойти, а тут эта история с сарайчиком…

– Коль, пошли, а? Полчаса осталось, ещё успеем!

Вяхирев не торопясь, рассмотрел афишу. Кивнул. Он привык к неожиданным идеям товарища.

– Пошли, если, у тебя лишний двугривенный найдётся. А то у меня, блоха в кармане да вошь на аркане.

Матвей ожил, от недавней тоски не осталось и следа.

«Вот он, выход! Раз домой нельзя, попрошусь с Ашиновым, ему понадобятся храбрые, образованные люди!»

Планы расправы над негодяем Скрынниковым, отцовские побои, пропажа Аристарха, и даже маячащая на горизонте тюрьма – всё ушло второй план. Матвей уже видел себя храбрым путешественником, пробирающимся через саванну с верным карабином Снайдера на плече и в пробковом шлеме – как на картинке в журнале «Нива», изображающей знаменитого путешественника Ливингстона. А через много лет, он, овеянный славой первопроходца, вернётся домой, бросит на пол шкуру собственноручно застреленного льва – и посмотрим, кто посмеет поднять на него руку!

Внезапно Матвей остановился, и Колька с разгону налетел на его спину.

– Ты, вроде, сказал, что перетаскал всё из лаборатории?

– Да говорю же, всё, как есть! Две бутыли только остались, с азотной кислотой и глицерином. Запалы, реактивы для гремучего студня – всё цело. Сегодня ночью к нам на чердак снесу, спрячу.

– Цело, значит… – повторил Матвей. – Что ж, тем лучше. Пошли!

Отправляющимся в Абиссинию наверняка не помешает опытный взрывник – тем более, со своими запасами.

V

Москва,

Пл. Пречистенские ворота

Вениамин извлёк из кармана брегет, щёлкнул защёлкой – в глаза ему отскочил весёлый солнечный зайчик, такой же ярко-рыжий, как тонкий слой позолоты на внутренней поверхности крышки. До начала лекции Ашинова оставалось ещё часа полтора; устроители, купеческое благотворительное товарищество и Императорское Палестинское православное общество, сняли для неё зал в помещении Политехнического музея, что на Пречистенке. Здесь нередко проводились разного рода публичные собрания – публичные лекции, выступления поэтов, литераторов, общественных деятелей, коих в последнее время в обеих столицах Империи развелось, хоть пруд пруди. Можно было в ожидании посидеть в кофейне или ином заведении, ориентированном на «чистую» публику – в центре Москвы их хватало, но у Остелецкого оставалось ещё дело, разобраться с которым желательно было бы до лекции.

Речь шла о письме, переданном ему в Петербурге тощим правоведом. Несмотря на драматически обставленный процесс передачи из рук в руки, ничего «революционного» или даже «вольнодумного» эта бумага не содержала – в ней была всего лишь рекомендация штабс-капитана по Адмиралтейству Остелецкого некоему Аристарху, студенту Императорского Московского технического училища, от его кузена. А так же просьба: «свести подателя сего со знакомыми упомянутому Аристарху особами, собирающимися присоединиться к «известной африканской экспедиции» – ровно так и было написано в письме каллиграфическим крупным почерком, коим всегда славились «чижики-пыжики», как прозвали студентов столичного Училища Правоведения за зелёные с жёлтыми обшлагами мундиры и шинели.

История этого «послания» была довольно проста. За несколько дней до памятной беседы с Юлдашевым, Остелецкий как раз сидел в известном нашему читателю трактире в «Латинском квартале», и не один, а в обществе нескольких местных обитателей, причём речь зашла как раз о лекциях Ашинова, о которых тогда говорил весь Петербург. Тощий правовед тоже был в числе сидящих за столом – он-то и упомянул о своём двоюродном брате, писавшем ему, что среди московских студентов немало таких, кто, разочаровавшись в перспективах в пределах отечества, готов хоть сейчас попытать счастья в Абиссинии.

Тогда Остелецкого авантюра «вольного атамана» не интересовала совершенно; но цепкий ум разведчика взял этот факт на заметку – просто так, на всякий случай. И когда тема всплыла в разговоре с графом Юлдашевым, Вениамин припомнил и недавнюю беседу, и «чижика-пыжика» с его кузеном. Возвращаясь на свою квартиру от «Донона» он заглянул на в трактир, переговорил коротко с тощим правоведом – и наутро, перед тем, как отправиться на Николаевский вокзал, получил от него требуемое письмо с рекомендациями, каковое и намеревался теперь пустить в ход.

Не то, чтобы Вениамин загодя, задумал какую-то операцию и собирался обзаводиться агентурой. Нет, так далеко его планы не простирались – скорее это была простая предусмотрительность, на случай… он и сам толком не знал, какой. Интуиция, однако, подсказывала, что походом на лекцию дело не ограничится, и если, в самом деле, придётся отправиться в Африку, не вредно будет иметь рядом спутников– образованных, молодых, энергично, и, что немаловажно, движимых вполне определёнными, насквозь ясными побуждениями. А ведь если побуждения человека понятны – то и управлять им несложно, не так ли?

Имелась, однако, закавыка – искать упомянутого Аристарха предлагалось не где-нибудь, а в «Чебышах», месте насквозь сомнительном, и появляться там человеку даже в сравнительно «демократичном» мундире офицера по Адмиралтейству не стоило. Остелецкий снова глянул на часы – от Пречистенки до Большой Бронной на извозчике минут десять; ещё столько же потребуется на дорогу назад. Таким образом, на то, то, чтобы обставить должным образом появление в «Чебышах», а так же на собственно беседу с кузеном правоведа, у него будет не более часа-полутора. Не так много, с учётом того, что Аристарха может не оказаться на месте – тогда придётся расспрашивать соседей, потом разыскивать, колесить на извозчиках по городу… Впрочем, это не так не страшно – в конце концов, к началу лекции можно и опоздать, самое интересное развернётся после её окончания, когда Ашинов будет записывать желающих присоединиться к его мероприятию. Пожалуй, сделал вывод Вениамин, имеет смысл попробовать.

* * *

Москва,

Ул. Пречистенка, Политехнический музей.

С Ашинов Остелецкий встретился в вестибюле музея, где у нескольких столов велась запись добровольцев, и куда «вольный атаман» вышел после окончания лекции, дабы своим присутствием подхлестнуть энтузиазм тех, кто собирался записываться в переселенцы. Предназначенные для этого столы были расставлены под натянутыми между колонн полотнищами российских триколоров, поверх которых красовались косые кресты, вроде тех, что украшают Андреевские флаги, но только жёлтого цвета. В точности такой флаг висел на сцене во время выступления Ашинова – и тот не раз упомянул, что это не что иное, как штандарт будущего военного поселения «Новая Москва», который уже сейчас, в этот самый момент, развевается над источенными горячими африканскими ветрами стенами старинной крепости Сагалло.

Увидев «атамана» вблизи, Вениамин понял, что впечатление, составленное по описаниям и газетным дагерротипам, нисколько его не обмануло; сбивал с толку, разве что, высокий, порой даже писклявый голос, однако внешность почти былинного богатыря, эдакого Микулы Селяниновича, сей недостаток компенсировала. Ашинов по торжественному случаю был в чёрном суконном казакине с серебряными газырями и чёрных же шароварах с малиновыми лампасами; на голове имел лохматую горскую папаху, снимать которую не пожелал даже на в музейном лектории. Остелецкий дождался, когда толпа, окружающая «вольного атамана», слегка рассосётся, после чего подошёл и представился. Согласно легенде, разработанной для этой встречи – и по бумагам, которые он тут же и вручил «вольному атаману» – он был служащим картографического управления Адмиралтейства, командированным для участия в экспедиции с целью уточнить имеющиеся карты залива Таджура, произвести топографическую съёмку окрестностей крепости Сагалло, промерить глубины, и составить для управления соответствующий отчёт. Расходы на это, заявил Остелецкий, полностью берёт на себя Адмиралтейство; в помощь себе он на казённые средства намерен нанять несколько образованных молодых людей из числа желающих отправиться в Абиссинию. При этом Вениамин указал на группку из трёх студентов и гимназиста, терпеливо дожидавшихся в сторонке. Если, добавил он, глубокоуважаемый атаман не против, он со своими «рекрутами» присоединятся к переселенцам в Одессе, спустя две с половиной недели – именно на этот срок назначено отбытие парохода Добровольного флота, шедшего до Александрии, где планировалось зафрахтовать для переселенцев уже другое судно.

О том, что Адмиралтейство не оставит ашиновцев без своей опеки, Вениамин, разумеется, умолчал. Первое впечатление – первым впечатлением, но ему ещё многое предстояло выяснить, прежде чем планы Юлдашева начнут воплощаться в жизнь, превращаясь в финансовые средства, винтовки и шинели, полученные с воинских складов, мешки с крупой, ящики с консервами, бочки с солониной и всё прочее, жизненно необходимое в подобном мероприятии.

Беседа с «вольным атаманом» не заняла много времени – говорить о делах по-настоящему серьёзных здесь, посреди шумной толпы, да ещё и стоя на ногах, Остелецкий не хотел. Договорившись о встрече в приватной обстановке, он отошёл к успевшим заскучать «рекрутам». С ними ему повезло – в «Чебышах» он застал не только Аристарха, но ещё и этих трёх молодых людей, как раз собиравшихся на лекцию в Политехнический. Таким образом, зверь, можно сказать, сам вышел на охотника: пробежав глазами письмо двоюродного брата, Аристарх тут же, не теряя времени, представил питерского гостя своим товарищам. Наскоро обсудив с ними предстоящее мероприятие (Остелецкий, желая присмотреться к возможным спутникам, не торопился раскрывать им свои планы) они совсем было собрались уходить, когда в дверь постучали, и на пороге комнаты возник встрёпанный гимназист. Он испуганно уставился на мундир Вениамина и даже едва не пустился наутёк – но хозяин комнаты схватил его за рукав и, извинившись перед гостями, вывел в коридор. Минут пять оттуда доносился невнятный бубнёж – то громче, то тише, то вовсе с паническими нотками, – после чего, Аристарх вернулся, таща за собой, словно на буксире, давешнего гимназиста, ещё более взъерошенного, потного, но, похоже, оставившего мысль о немедленном бегстве. Представив его Остелецкому как Матвея Анисимова, он попросил взять парня под покровительство: «мой друг и сам собирался присоединиться к абиссинскому предприятию. В «Чебыши» же пришёл за советом, поскольку из дома он сбежал, нужных бумаг не имеет, а без них записываться в переселенцы общим порядком нечего и думать. Так может, штабс-капитан в качестве ответной любезности сумеет как-то помочь»?

Остелецкий нутром чуял, что в этой истории не всё ладно – но такой несчастной была физиономия гимназиста, что он неопределённо пожал плечами и предложил «беглецу» пойти с ними на лекцию – «поглядим, что можно сделать». И был вознаграждён вспышкой надежды на полудетском лице, от которой в комнате на миг стало как будто светлее, а Вениамин понял, что просто не сможет теперь отделаться от нового кандидата в попутчики под каким-нибудь благовидным предлогом. Как говорят в Малороссии: «не мала жинка клопоту, та купила порося». Это прямо-таки про него, про штабс-капитана по Адмиралтейству Вениамина Остелецкого – с его неумеренным романтизмом в душе и верой в человека, так и не изжитых на службе в далеко не самом романтическом и человеколюбивом департаменте Российской Империи.

* * *

Москва,

где-то в районе

Большой Бронной

Следующие четыре дня после столь удачно обернувшегося знакомства со штабс-капитаном Матвей провёл в «Чебышах», у Аристарха. Идти ему было особенно некуда: появляться в окрестностях родной Воронцовской улицы гимназист боялся, опасаясь встречи с отцом. К тому же, он вполне допускал, что разъярённый выходкой отпрыска Фаддей Лукич если и не донесёт на него в полицию официальным порядком, то наверняка попросит знакомых городовых и квартальных (а таких у него половина Москвы), чтобы те при случае изловили блудного сынка и доставили для отеческой расправы. И вот, приходилось сутки напролёт торчать в тесной комнатёнке, спать на полу, на брошенном на голые доски тощем матраце, укрываясь гимназической шинелью, и дышать спёртым воздухом, в котором ароматы несвежего белья перемешивались с запахом кислых щей, принесённых Аристархом из соседней обжорки. К тому же этот букет ароматов обильно был сдобрен кошачьей вонью – дворник, чья каморка располагалась на первом этаже, под Аристарховым обиталищем, кошек любил и прикармливал в нездоровых каких-то количествах. Добавляли колорита и звуки, которым совершенно не препятствовали здешние стены – обитатели «Чебышей» привыкли ложиться спать поздно, и ежедневно в одной из соседних комнат случалась попойка, так что гам, гвалт, звон бутылок и, конечно, песни разносились по узким коридорам до самого утра. Порой эта какофония прерывалась зычным голосом дворника, пытавшегося призвать «господ скубентов» к порядку. Празднующие в таких случаях сбавляли тон, но ненадолго: стоило дворнику удалиться, как всё начиналось заново. Матвею же оставалось только изумляться, как обитатели этого клоповника ухитряются не только учиться, но и находить время для разного рода подработок, вроде переписывания театральных пьес, конспектов для студентов побогаче, а так же копирования по заказу фабричных и строительных бюро чертежей.

Долго так продолжаться не могло: Матвей понимал, что ещё день-другой, и он попросту свихнётся от шума, тесноты, неопределённости и одиночества – сам хозяин комнаты целыми днями отсутствовал, выполняя поручения, оставленные штабс-капитаном. Заключались они в подготовке к поездке избранной троицы (один из студентов после беседы, состоявшейся здесь же, в «Чебышах», передумал и решил остаться), закупке всего необходимого, на что «наниматель» на глазах Матвея вручил Аристарху солидную стопку ассигнаций. Занимался «техноложец» и оформлением неких загадочных бумаг, без которых «волонтёров» попросту не посадили бы на пароход. В особенности это касалось самого Матвея – он пытался перед бегством из дома отыскать свою метрику, но обнаружил лишь жиденькую пачку кредитных билетов разного достоинства, которые Фаддей Лукич держал в жестяной коробке из-под печенья «Эйнем» за домашними иконами.

За неимением метрики Матвей удовлетворился и такой добычей. Вместе с его собственными скудными накоплениями это составило достаточно солидную сумму в девятнадцать целковых и пять алтын, и теперь он целыми днями только и делал, что предавался мечтам, как будет это богатство тратить. Ведь предстоит путешествие, и не куда-нибудь, а в самую Африку – в приключенческих романах герои, прежде чем отправляться в путь, обязательно посещают особые магазины для путешественников, где обзаводятся всем необходимым для странствий в далёких краях.

Матвей не раз представлял, как он сам однажды войдёт в такой магазин и станет выбирать походные кофры, особые кожаные краги, жёсткие, словно сделанные из дерева или кости, на медных застёжках – такие предназначены для защиты ног от африканских колючек, – фляги в суконных чехлах, белые и жёлтые пробковые шлемы с москитными сетками… И, конечно, оружие: револьвер, охотничий нож, и ружьё, лучше всего, штуцер-тройник, два нарезных ствола которого, имея калибр «500» предназначены для стрельбы особо мощными патронами, третий же, гладкий – дробовой, для мелкой дичи.

К сожалению, цена этой замечательной игрушки для настоящих мужчин составляла, как сообщал прейс-курант оружейного магазина, коим Матвей запасся загодя, никак не меньше ста рублей – и это без необходимых принадлежностей и патронов «экспресс» заграничной, бельгийской снарядки, двадцать два рубля за сотню! Приходилось ограничивать свои мечты оружием поскромнее – скажем, американским револьвером системы Джонсона тридцать восьмого калибра, переламывающимся для заряжания надвое и снабжённым особым приспособлением под названием «экстрактор», для выбрасывания из барабана всех пяти стреляных гильз сразу. Стоил такой никелированный красавец двенадцать рублей с комплектом принадлежностей – плюс четыре с полтиной сотня патронов бокового боя, и у Матвея оставалось ещё немного денег на покупку чего-нибудь необходимого опытному путешественнику. Например, складного ножа-несессера, с ручкой, разнимающейся на две половинки – в таком, кроме собственно, лезвия, штопора и шила, выполняющего (если верить тому же прейс-куранту) роль свайки, имелись ещё ложка и трёхзубая вилка.

Так и вышло, что после трёх дней добровольного заточения в «Чебышах», Матвей всё-таки выбрался на свежий воздух. Деньги, замотанные в чистую тряпицу, он спрятал в потайной карман, который собственноручно пришил изнутри к своей гимназической шинели. Кроме намеченного похода в оружейной магазин, ему предстояла ещё одна встреча, куда более важная, и о ней Матвей думал с некоторой опаской. Следовало разыскать Кольку Вяхирева и обсудить с ним судьбу запасов из лаборатории, спасённой приятелем из сарайчика во дворе дома на Воронцовской. Он не забыл о своих планах взять реактивы и кое-что из оборудования с собой, в Африку – но сперва, всё это следовало хорошенько упаковать для долгого переезда. Да и тащить всё это в «Чебыши», которые всегда были под особым подозрением у полиции, не стоило. А значит, надо уговорить Кольку доставить опасный груз на вокзал, прямо к поезду, заколоченным в крепкий фанерный ящик, вроде тех, что продаются на почте для упаковки посылок. До отъезда в Одессу, прикинул Матвей, остаётся ещё полторы недели – они должны успеть всё подготовить.

* * *

Москва,

Николаевский вокзал

Перрон дрогнул и поплыл назад, и вместе с ним поплыли высокие, в два с половиной этажа, арки и решётчатые своды вокзального дебаркадера. Николаевский вокзал, один из двух концов главной железной дороги Империи – Вениамин уже и со счёту сбился, в который раз ему приходилось отбывать отсюда, или наоборот, приезжать, меняя новую столицу Империи Российской на старую, и наоборот.

Что ж, на этот раз он мог поздравить себя: дело, ради которого он посещал Москву, сделано. Для этого пришлось провести два долгих вечера в разговорах с «вольным атаманом». Они встречались в гостинице «Метрополь», где Ашинов со свойственной ему тягой к показной роскоши снял трёхкомнатные апартаменты, и всякий раз они засиживались допоздна. К концу второй встречи Вениамин поймал себя желании достать из кармана кителя «бульдог» и застрелиться – а лучше, пристрелить собеседника, смертельно надоевшего ему неуёмными амбициями, безграничной уверенностью в собственной непогрешимости, а паче того, вульгарной манерой выражаться вкупе с писклявым голосом. Тем не менее, приходилось признать, что для целей затеянной его департаментом операции именно Ашинов подходит, как нельзя лучше – как раз те качества, что так раздражали Остелецкого, позволят в будущем без труда манипулировать будущим предводителем «вольных казаков» и главой станицы (вернее, всё же, «военного поселения») Новая Москва.

И прав, безусловно прав граф Юлдашев: оставлять Ашинова без присмотра нельзя ни на миг, и уж тем более, отправлять его в свободное плавание, уповая, что дело в Абиссинии как-нибудь устроится само собой. Те же амбициозность и авантюризм, что обещают сделать «вольного атамана» послушной марионеткой, за ниточки которой дёргает военно-морская разведка, наверняка рано или поздно угробят всю затею, обещающую при ином, благоприятном исходе такие богатые дивиденды.

Остелецкий усмехнулся, поймав себя на этом словечке – «дивиденды». Вряд ли Ашинов, со своим незаконченным гимназическим образованием, знает, что оно означает – и, тем не менее, почти всё время их бесед он посвятил вопросам финансов. Понять «вольного атамана» можно – он, разумеется, понимает, что первое, второе и третье условия успеха его предприятия это деньги, деньги и ещё раз деньги. Своим изворотливым умом авантюриста и купеческого отпрыска Ашинов безошибочно угадал, что «военный картограф» представляет тех, то эти деньги способен выделить – или, наоборот, одним-единственным росчерком пера поставить на всей затее жирный крест.

Старался Ашинов, как говорят охотники, «в пустой след». Вениамин ещё до встречи с ним, по результатам изучения собранных материалов, сделал свой вывод – и не изменил его после личного знакомства с «вольным атаманом». Потому он так уверенно раздавал обещания Аристарховым подопечным и даже выделил им деньги – проездные и подъёмные, из подотчётных ему казённых сумм без всяких ведомостей и расписок. Так что теперь, сбеги кто-то из «рекрутов», Вениамину пришлось бы покрывать недостачу из собственного кармана.

Впрочем, он полагал, и не без оснований, что хорошо разбирается в людях, и был уверен, что никуда «рекруты» не денутся – сделают, как договорено, и в назначенный день и час встретят его на пирсе в Одессе. Ничуть не меньше он был уверен и в решении патрона – граф Юлдашев не раз имел возможность убедиться, что Остелецкий слов на ветер не бросает. Раз сказал, что прожект Ашинова стоит поддержать, значит, так оно и есть.

Дебаркадер остался позади, за окнами поплыли унылые кирпичные заборы, пристанционные строения и боковые пути, заставленные товарными вагонами. Вениамин устроился поудобнее и закрыл глаза – на этот раз дорогу из Москвы в Петербург он намеревался провести во сне. Хорошо бы приобрести каким-нибудь чудесным способом умение высыпаться вперёд, загодя, подумал он, задрёмывая под стук колёс – потому что, если всё пойдёт, как запланировано, ближайшие недели ему две представится не так уж много возможностей для нормального отдыха.