Текст книги "Флот решает всё"

VI

Санкт-Петербург,

Адмиралтейство.

– Добираться вам придётся на перекладных. – сказал Юлдашев. Вениамин с графом наклонились над столом, на котором было развёрнуты географические и морские карты. Одну из них, крупномасштабную, на которую были нанесены и Чёрное, и Мраморное моря вместе с восточной частью Средиземноморья, граф сейчас и рассматривал.

– Из Одессы пароходом Доброфлота в Александрию, с заходом в Стамбул. Карандаш графа скользил по бумаге. – Оттуда уже зафрахтованном судне. Сотрудник нашей египетской миссией как раз занимается этим вопросом. Пароход под итальянским флагом, совершает регулярные рейсы из Александрии в Аден и дальше, в турецкую Басру.

– А что мешает сразу выделить им пароход? – Остелецкий прищурился, разглядывая значки на карте в районе Суэцкого канала – Скажем, того же Доброфлота? Дел-то на рыбью ногу…

– Дело, действительно, нехитрое. – согласился граф. – Однако, не хотелось бы светиться в этом деле совсем уж явно. Надо, чтобы у стороннего наблюдателя возникло стойкое впечатление, что вся эта затея – сугубо частная инициатива, под которую ушлый авантюрист Ашинов сумел собрать средства у доверчивых энтузиастов и благотворительных организаций. Тем более, подтверждений тому масса, все газеты пестрят…

Он кивнул на журнальный столик, заваленный разными изданиями – на русском, французском и других европейских языках. подобные организации.

– Что до роли государства – пусть думают, что она сводится к тому, что власти не создают затее Ашинова помех… ну, ещё, возможно, закрывает глаза на некоторые нарушения.

– Вроде ста пятидесяти пудов мясных консервов, списанных на флотских складах, как испорченные? – понимающе иронически улыбнулся Остелецкий. – Или семь тысяч пудов овса и ячменя, показанные в бумагах военного ведомства, как порченные жучком, а на самом деле дожидающиеся погрузки в одесском порту?

– И это тоже. Знаете, при российских традициях казнокрадства и лихоимства, подобные вещи мало кого удивляют. Скорее, удивились бы, если бы обошлось без них.

– Что верно, то верно. А винтовки вы тоже оформите, как частные пожертвования?

– Как приобретённые из воинских арсеналов для переделки в охотничьи ружья. Если вы не в курсе, есть купцы, из старообрядцев – они скупают старые, ещё времён Крымской войны, ружья и везут их за Урал, и дальше, до самого Иркутска и Читы. Там местные умельцы переделывают их под кремнёвые замки и дробовые патроны, и продают охотникам да звероловам. Капсюли – они, знаете ли, кусаются, так что сибирские мужички предпочитают охотиться по старинке. А уж что там на самом деле отгрузили со складов очередному такому купчику, гладкоствольное ружьё, или устаревшие, но вполне пригодные для стрельбы винтовки системы Крнка или Карле, которыми после балканской кампании доверху забиты все арсеналы – кто будет проверять? Мы бы и пушки им дали, из турецких трофеев, да только для такого дела нужны обученные артиллеристы, а у Ашинова их нет.

– Да, пожалуй, пушки – это будет слишком. – согласился Остелецкий. – разве что, потом, когда обустроятся на новом месте и попросят прислать солдат для гарнизонной службы.

– Вы не видите в этом плане возможных препятствий? – спросил Юлдашев после небольшой паузы. – Казаки народ свободолюбивый, Ашинов себя так и называет – «вольный атаман». А сажать себе на шею воинскую команду с офицером – стерпит ли его натура такое?

– Стерпит, никуда не денется. – ответил Остелецкий. – Он вообще просил послать солдат сразу, но я ответил, что сам такие вопросы решать не могу.

Начальник военно-морской разведки покачал головой.

– Верно, сразу – это нам ни к чему. Вот обустроятся, наладят отношения с местными властями – должны же там быть какие-то власти? – тогда и посмотрим.

– Власти там, Александр Евгеньич, разве что, вожди племён. Вот, изволите видеть…

Остелецкий выбрал на столе газетную вырезку с дагерротипом, изображавшим Ашинова в окружении казаков в черкесках и негров, вооружённых круглыми щитами и копьями с широкими миндалевидными наконечниками. Вид у чернокожих витязей был воинственный донельзя.

– Договариваться с ними, конечно можно и должно, но позволения на размещение в Сагалло нашего воинского гарнизона придётся испрашивать всё-таки у негуса.

– Это-то понятно. – граф бросил карандаш на карту. – Надеюсь, вы, Вениамин Палыч, поддержите дипломатические усилиями нашего Ермака Тимофеевича? Хоть он и уверяет что император абиссинский его душевный друг – а всё же, присмотр не помешает. Как его, кстати, зовут, Иоанн Второй?

– Йоханныс Четвёртый. Унаследовал трон Абиссинии после гибели своего предшественника, негуса негести Теодороса Второго. Тот застрелился после поражения в битве с англичанами в шестьдесят восьмом – между прочим, из пистолета, который прислала ему в подарок сама королева Виктория.

– Обычное дело. – Юлдашев усмехнулся одними уголками рта. – «Timeo Danaos et dona ferentes»[7]7
  (лат.) «Бойся данайцев, дары приносящих» – Вергилий «Энеида».


[Закрыть], не так ли?

– В данном случае Теодору следовала бояться не данайцев, а британцев. – согласился с графом Остелецкий. _ Впрочем, это не только к нему относится. Что до Йоханныса четвёртого – он правит Абиссинией довольно успешно, но в последнее время стал опасаться новой войны с суданскими махдистами и, кроме того, поползновений со стороны итальянцев. Так что нам он будет только рад, если Ашинов, в самом деле, не испортит всё дело.

– Вы уж, батенька, за этим проследите, душевно вас прошу. – сказал Юлдашев. И, кстати, о пароходах: ваш однокашник по Морскому Корпусу, Казанков, помнится, командовал в своё время коммерческим крейсером?

Остелецкий удивлённо взглянул на собеседника – никакого «кстати» тут и близко не было. Он никак не мог привыкнуть к внезапным резким поворотам темы, до которых граф был большой охотник.

– Да, доброфлотовской «Москвой». Был на ней при Занзибаре, когда погиб «Крейсер», а тамошний султан, ввязавшийся на своей яхте в драку с английской крейсерской эскадрой, чудом избежал гибели[8]8
  Эти события подробно описаны во второй книге цикла, «Следовать новым курсом!»


[Закрыть].

– Припоминаю, как же. – подтвердил граф. – Те события сильно облегчают сейчас жизнь нашим тамошним эмиссарам. Говорят, у султана до сих пор на крыше дворца знамя пророка и государственный флаг Занзибара соседствуют с Андреевским, который они со всем почтением сняли с потонувшего «Крейсера». Так это к чему: обещать ничего не могу, но не исключено, что вы вскоре встретите своего однокашника.

Остелецкий при этих словах слегка напрягся. Серёжа Казанков – и у берегов Таджуры? Вот уж действительно, сюрприз…

– Капитан второго ранга Казанков командует сейчас канонерской лодкой «Бобр». – продолжал Юлдашев. – Уверен, вы и без меня это знаете – а вот что вам неизвестно, так это то, что «Бобр» в сопровождении корвета «Рында» и парохода «»Смоленск» три дня назад вышел из Кронштадта. Теперь они зайдут с визитом в Тулон, где проведут примерно неделю. После чего – дальше, в Александрию, где тоже простоят какое-то время. Ну а потом Суэцким каналом в Красное море и дальше, на Тихий океан!

– Вот как? – Вениамин покачал головой. Расчёт времени прибытия «Бобра» и парохода с ашиновцами в Египет наталкивал на некоторые размышления. – Что ж, спасибо, что предупредили, граф. Может, повезёт, застану его в Александрии, буду рад повидаться со старым товарищем.

– Повидаетесь, не сомневайтесь. – граф обошёл стол и уселся в кресло. – Сказать принести чаю?

– Пожалуй, нет. – ответил Вениамин после приличной паузы. Чаю ему в самом деле не хотелось совершенно – в отличие от кофе, но его здесь раздобыть неоткуда.

– А я, пожалуй, побалуюсь, что-то в горле от наших разговоров пересохло. – Граф встряхнул позолоченный колокольчик. На его зов тут же явился адъютант – как и Остелецкий, он был в форме офицера по адмиралтейству, только с погонами поручика. Юлдашев распорядился насчёт чая – с бубликами, голубчик, и непременно чтобы горячие! Пошлите вестового, на углу Гороховой у лотошника всегда с пылу, с жару, и масло пусть возьмёт у буфетчика, масла! – дождался, когда тот ушёл, и снова пододвинул к себе карты.

– Сколько, вы говорите, Вениамин Палыч, у вас этих… студиозусов?

– Двое. Один недоучившийся землемер, из Межевого института – он знаком с топографией и поможет проводить картографические работы и съёмки местности. Легенду надо поддерживать, да и для дела будет польза. Второй – медик, будущий хирург. Уж он-то точно будет полезен в этом предприятии, хоть недоучка, как и землемер.

– А третий? – Юлдашев сощурился.

– Третий – гимназист. Поругался с отцом, тюремным надзирателем, и сбежал из дома. Взяли, считайте, за компанию. Хотя малый, вроде, толковый, знает химию, умеет работать руками. Пригодится, я полагаю.

– Ну-ну… – граф скептически покачал головой. – Ваше дело, конечно, Вениамин Палыч, вам там, если что, возиться с этим юным смутьяном!

Остелецкий сдержал вздох – он никак не мог привыкнуть к тому, что патрон всегда знает чуть больше, чем ему докладывали. Особенно – когда дело касалось людей, которых так или иначе предполагалось включить в одну из операций, проводимых департаментом разведки. Как вот с гимназистом и несостоявшимся (пока несостоявшимся!) бомбистом Матвеем Анисимовым, которого он взял из чистой жалости, не желая, чтобы мальчишка сдуру загубил себе жизнь в самом её начале.

– Надо будет – и повожусь, кому ж как не мне? И, кстати, мне бы для него надо бумаги выправить, а то у него даже метрики нет, только билет гимназический. И поскорее, времени-то осталось всего ничего…

– Я распоряжусь. Гимназический билет, говорите?

– Да, он у меня с собой. – Остелецкий зашарил по карманам.

– Не надо, верю на слово. Билет отдадите адъютанту и черкните на бумажке, к какому сроку нужен паспорт. Но я, Вениамин Палыч собирался спросить вас о другом – как по вашему, Ашинов не станет возражать, если вы добавите в свою свиту ещё человек с пяток?

Остелецкий позволил себе хохотнуть вполголоса.

– Морские пластуны? А я всё ждал, когда же вы о них вспомните?

– Вот и дождались, голубчик. Сколько у вас их было в Южной Америке – шесть, семь?

– Семь. Из них трое ходили со мной на вылазки в Вальпараисо и там отличились. Особенно унтер Игнат Осадчий. Умелый боец, храбр, но осторожен, живо соображает. Побывал в каждом порту от Марселя до Сингапура, бормочет на пиджин-инглише, а уж с ножом управляется – чисто живорез, так, я вам скажу, не всякий чечен сумеет! Он сейчас при особой флотской команде, состоит инструктором на курсах «морских пластунов» так я бы, с вашего позволения, его в первую очередь…

– Берите, голубчик, кого угодно берите. – кивнул Юлдашев. Полагаю, работа для ваших живорезов там отыщется, и хорошо бы, чтоб не чрезмерно много.

– Вы так говорите, словно мы туда воевать отправляемся. – заметил Вениамин. – А между тем, если верить Ашинову, окрестные племена к казакам вполне дружественны.

– Как знать, голубчик, как знать? Африка – континент дикий, и угадать, что там вас ждёт не в человеческих силах. А вот приять меры в рассуждении всякого развития событий – это наша с вами прямая обязанность, не так ли? И снарядите их на все случаи жизни.

– С вашего позволения, поручу это Осадчему. Он на своих курсах в этих делах поднаторел, знает их, пожалуй, лучше меня. Я-то, вашими молитвами, всё больше по кабинетам, а он все новинки опробует, которые для пластунов понапридумывали. Тут и особые динамитные заряды в водонепроницаемых корпусах, которые пловцы за собой таскать могут на лине, и те при этом не всплывают, и ручные малые перископы, наблюдать за поверхностью, оставаясь под водой…

– А как же при этом дышать-то? – Юлдашев удивлённо вздёрнул брови.

– На то есть дыхательные трубки из тонких бамбуковых стволов с кожаными загубниками. Ещё древние такими штуками пользовались, да и наши казачки тоже – они так на Дунае к турецким береговым постам подбирались, дыша через тростинку. Вот «пластуны» – высунет такой трубку над водой и дышит, а сам в ручной перископ, всё, что наверху, творится, видит!

– Чего только люди не придумают, чтобы исподтишка пакостить себе подобным… – граф усмехнулся. – Берите тогда с собой и перископы эти, и трубки, а заодно и костюмы для плавания под водой – те, самые с перепончатыми лапами. Помнится, вы их в Южной Америке сподобились опробовать?

– Водолапти-то? Так их сами пластуны прозвали, исключительно смеху ради. Но… вы что же, полагаете, граф, нам придётся действовать и на море тоже?

Юлдашев пожал плечами.

– Опять же – как знать? Но на всякий случай, послушайте моего совета, прихватите. Мало ли, как дело обернётся? Запас – он, знаете ли, карман не тянет.

* * *

Херсонская губерния,

г. Одесса,

Пахло морем – рыбой, солёной водой, гнилыми водорослями и угольной гарью. И звуки тоже были морские – правда, на свой, неповторимый, одесский манер. Прибоя или плеска волн у пирсов слышно не было, повсюду звучала весёлая брань биндюжников и амбалов (так здесь называют грузчиков, работающих на погрузке зерна), пароходные гудки, тоскливые, пронзительные крики чаек, скрип тросов, поднимающих грузы к высоким бортам вперемешку с выкриками «Майна!» и «Вира помалу!»

Оказавшись в порту, Матвей слегка обалдел, когда всё это вместе с толчеёй людей, пароконных платформ, кургузых паровичков, волокущих по паре открытых вагончиков с ящиками, разом навалилось на него. И растерялся не только он – Аристарх, отправившийся провожать своих «крестников» (что, ка он сам объяснил, включено было в договор со штабс-капитаном) тоже выглядел растерянным, и если бы не провожатый, встретивший их возле ворот порта – москвичи наверняка потерялись бы в этой буйной мореходно-коммерческо-малороссийской толчее. А так – ничего, добрались до нужного причала, над которым возвышалась чёрная, в неопрятно-ржавых потёках, стена – борт парохода, на который им предстояло вскоре погрузиться. Пока же они уселись на каких-то ящиках, составив у ног чемоданы и портпледы (провожатый особо предупредил беречь багаж – «в порту полно босяков, не успеете оглянуться, как вещички ваши тю-тю!) и пустились в разговоры. А чем ещё могут заниматься четверо образованных молодых людей, москвичей, в минуту отдыха?

Компания «рекрутов» состояла из троих человек, включая сюда и самого Матвея, который был единственным из троих коренным москвичом. Один, студент Межевого института, типичный «юноша бледный со взором горящим» – тощий, с сивой гривой немытых волос и крючковатым носом, был изгнан с четвёртого курса за невнесение платы за учёбу. История была самая, что ни на есть, банальная: отец его, мелкий оренбургский торговец скотом проворовался на поставках по военному ведомству, попал под суд и лишился возможности посылать сыну деньги. Сын, однако, полагал отца (а заодно и себя, разумеется) жертвой тирании и настроен был весьма революционно.

Второй, студент-медик, родом из тамбовской губернии, отправился в Африку из романтических побуждений – поссорился в возлюбленной и решил успокоить смятенную душу поисками приключений. Этот во время «политических» разговоров больше отмалчивался. А, поскольку, разговоры в их компании велись почти исключительно о политике, Матвей вообще нечасто слышал голос медика – разве что, по бытовым надобностям, или когда тому приходило в голову рассказать очередной бородатый анекдот.

На этот раз темой обсуждения была большая передовица за подписью самого Суворина. Основной её тезис состоял в том, что Россия своей победой в недавно закончившейся войне нанесла смертельный удар по мировой колониальной системе, которую возглавляет Великобритания, – породила такое смятение в умах Матвеевых спутников, да такое, что даже меланхолически настроенный медик изменил своей обычной манере избегать политики.

– Да как же ты, Аристарх, говоришь, что аргументы автора не вполне убедительны? – кипятился землемер. – Вот же он приводит в пример недавнее оживление буров в южноафриканской провинции Наталь и их участившиеся стычки с британскими войсками! Скажешь, это тоже неубедительно!

– Буры сами те ещё колонизаторы. – ответил Аристарх. Российская публика склонна их идеализировать – как же-с, борцы с тиранией! Но мне-то приходилось читать, какими методами они выживали аборигенов с их исконных земель – поверь, кровососы, похлеще самих англичан! Они и с Британией в первый раз поссорились из-за негров, если хочешь знать!

– Это как? – удивился землемер.

– А вот так. Во время наполеоновских войн англичане заняли Голландскую Капскую колонию Населявшие её потомки выходцев из Голландии, разводили скот, используя для этого труд чернокожих невольников, из числа ими же и порабощённых местных аборигенов. Ну, англичане, нация цивилизованная, рабство в столь явном виде отменили, что крепко ударило буров по кошельку, и они стали покидать владения британской короны. За рекой Оранжевой буры основали Оранжевое Свободное государство, а за рекой Вааль – Южно-Африканскую республику.

– Что, правда? – землемер сконфуженно покачал головой. Видно было, что ему неприятно показывать свою необразованность перед товарищами. – Не знал…

– И вообще, – продолжил Аристарх, – как можно говорить о царской России, как об освободительнице угнетённых? Это при том, что Российская империя сама тюрьма народов! Да вот хотя бы взять вас троих: разве вы не направляетесь в Африку для того, чтобы основать там русскую колонию?

– Ты не понимаешь, это другое! – вскинулся медик. – Я полагаю, что…

– Да при чём тут Африка? – возмутился землемер. – А что скажешь насчёт Индии, где восстание против колонизаторов не утихает уже который год, и англичане едва держатся в южных провинциях, с опорой на порты и крепости? Особый Туркестанский Корпус генерала Гурко, как зашёл в Индию со стороны Афганистана, через перевалы Гиндукуша, так выходить и не собирается. С англичанами, они, правда, не воюют, всё же, мир заключён, но одним своим присутствием вдохновляют мятежных раджей!

– Вот-вот, раджи! – фыркнул Аристарх. – Ты хоть себя слушай, Егор, что ты такое говоришь! Ну, сменит индийский народ английских угнетателей на своих, доморощенных – и кто от этого выиграет?

– Я не о том… – землемер Егор несколько растерялся. – Я же не спорю, раджи и есть самые обыкновенные феодалы и крепостники даже, но ведь колониальный гнёт…

– …никуда не денется. – закончил за него Аристарх. – Как никуда не делся из Египта, Судана, и других стран, откуда Россия совместно с османами выставила англичан. На смену британскому капиталу придут наши и турецкие купцы – они и будут делать в Африке свои гешефты, а для простых людей ничего не изменится! Как вкалывали ради того, чтобы набить золотом чужие сундуки, так и будут вкалывать!

– К тому же… – лениво заметил медик, – всё это, и Индия, и Египет – всего лишь последствия войны с Британской империей. При чём здесь, скажите, мировая колониальная система?

– Вот именно! – Аристарх обрадовался неожиданной поддержке. – Французы, к примеру, прекрасно чувствуют себя в Алжире, на Мадагаскаре и в Индокитае, Испанцы – в Марокко, у голландцев на Яве и в Новой Гвинее. Немцы – и те потихоньку начинают входить во вкус и примериваются, что бы откусить из британского наследия. Да и у бельгийцев в Конго тоже всё неплохо, хотя они и делают вид, что это не колония, а личные владения их короля-коммерсанта…

– В чём-то вы правы, конечно. Но согласитесь, в выводах автора статьи есть свой резон и мы не можем просто не замечать этого…

Против такого напора землемер Егор устоять не смог – сбавил тон и перевёл взгляд с собеседников на корму парохода с большими, когда-то позолоченными, а теперь облупленными буквами «К», «О», и «Р». Остальная часть названия, «Корнилов», была скрыта брезентовым полотнищем, свешенным с кормы, вероятно, для просушки.

Матвей молчал, переваривая услышанное. Очень хотелось вставить что-нибудь многозначительное, важное – но в голову совершенно ничего не лезло, кроме нескольких запомнившихся почему-то фраз Ашинова, сказанных на той лекции, в Политехе.

"И были мы у царя ефиопского… – говорил тогда «вольный атаман», – и земельки он нам дал, обласкал и звал на житье. Царь ефиопский добер, ничего, только что черный весь и голый, и бог у яво наш, как быть следовает, и угодники всякие есть также, сказать худова нельзя. И звал нас всех двадцать пять тысяч человек на свою землю…"

Помнится, слова эти нарочито-простонародные, резанули его тогда своей неискренностью, и он тут же принялся упрекать себя за неизвестно откуда взявшийся снобизм, который не к лицу ему, сыну простого тюремного надзирателя…

– Боюсь, главная грызня за обладание колониями ещё впереди, и как бы мы с вами не оказались в неё втянуты с авантюрой этого Ашинова… – сказал медик.

– Что ж, ещё не поздно отказаться. – Аристарх усмехнулся, как показалось Матвею, с лёгкой ноткой снисхождения. – Ступайте на вокзал, поезд в Москву отходит через три часа.

– Нет уж! – Медик решительно рубанул воздух ребром ладони. – Решено – значит решено, чему быть, тому не ми…

Договорить он не успел. Густой, длинный гудок возник где-то в недрах «Корнилова» и повис над портом, заглушая все прочие шумы. Матвей торопливо вскочил с ящиков – и лицом к лицу столкнулся с идущим по пирсу штабс-капитаном. За ним следовали пятеро крепких мужчин разного возраста, тяжело нагруженные багажом – у каждого, отметил Матвей, за спиной объёмистый дорожный мешок, в руках – туго набитый саквояж, а на плече – длинный суконный чехол, в каких обыкновенно носят ружья. В глаза бросались повадки, свойственные для отставных армейских или флотских унтеров: уверенная, твёрдая походка, острые взгляды, скупые, чёткие жесты. А ещё – особая напружиненность, какую Матвей до сих пор замечал разве что у спортсмэнов, занимающихся атлетикой, да преподавателей сокольской гимнастики. Следом за этой компанией четверо грузчиков волокли ручные тележки с тюками и ящиками, каковые тут же стали перегружать в спущенную с пароходной грузовой стрелы багажную сетку. Да, подумал гимназист, штабс-капитан основательно подготовился к путешествию: и персональная вооружённая свита, и багажа пудов с сотню, не меньше, – это не считая троих «рекрутов», взятых загадочным картографом в поездку ради каких-то своих, только ему понятных целей.

– Вот и я, друзья мои! – штабс-капитан улыбнулся и помахал рукой. – Рад, что вы не опоздали, точность в наше время товар ре…

Гудок на «Корнилове» ожил вновь – ещё длиннее, ещё протяжнее, заглушив окончание фразы.

– Что ж, господа, пора и нам. – штабс-капитан приглашающе указал на пароходный трап, к которому уже спешили навьюченные своим нехитрым скарбом переселенцы-ашиновцы. Плакали дети, брехали собаки, которых тащили на пароход, привязав к верёвкам ошейники, блеяли козы и овцы – переселенцам разрешалось взять с собой мелкий скот, за исключением свиней. Пятилетняя девчушка с пшеничными волосами и голубыми, в половину чумазого личика, глазами, одной рукой цеплялась за мамкину юбку, а другой прижимала к себе тощего рыжего котёнка, то и дело принимавшегося вылизывать хозяйкину щеку. Офицер улыбнулся умильной сцене и повернулся к «рекрутам».

– А то, может, с нами, Аристарх Всеволодович? – спросил он шутливым тоном. – Решайтесь, право же – место на пароходе для вас найдётся, а с бумагами я как-нибудь улажу. Попутешествуете, посмотрите новые страны – человек вы образованный, будущий инженер, мы вам и в Африке найдём достойное занятие, а я уж позабочусь, чтобы от казны вам положили приличное жалованье. Что до учёбы, то к ней и потом можно будет вернуться, мои знакомые в Технологическом училище устроят так, чтобы вас не выгнали за время отсутствия.

Студент покачал головой.

– Нет, Вениамин Палыч, не стоит. Спасибо за столь щедрое предложение, но у меня и в России дела пока имеются.

Он пожал всем пятерым руки (Матвею – последнему, ободряюще напоследок улыбнувшись), повернулся и пошёл прочь. Штабс-капитан проводил взглядом фигуру в светло-серой шинели – и направился к трапу, предназначенному для «чистых», привилегированных пассажиров. «Рекруты» торопливо подхватили своё имущество и направились следом – и никто, ни один не обратил внимания на брошенный будто бы невзначай взгляд – острый, внимательный, профессионально подмечающий любую мелочь, из-под козырька засаленного картуза, каких много было в пёстрой толпе, куда и затесался владелец этого головного убора. Среди прочих переселенцев он не выделялся решительно ничем – разве что, потрёпанный солдатский ранец за спиной не слишком походил на узлы да корзинки, которые волокли остальные. Впрочем, мало ли что потащит с собой человек, отправляющийся за три, а если посчитать хорошенько, то и за все четыре моря – особенно если достатка он невеликого, на что ясно указывала коротко обрезанная, явно с чужого плеча, шинель чёрного сукна да поношенные башмаки. А что до взгляда – ну, мало что может примерещиться, особенно, в такой-то толпе да сумятице?..