Текст книги "Ученик лоцмана"

Я совсем, было, собрался спросить о дальнейших планах, но тут сообразил, что чудесная грифельная доска осталась в домике давешнего гнома, и из всех доступных форм общения нам остаётся только язык жестов. Впрочем, хватило и того – девушка решительным жестом велела мне заткнуться, а сама извлекла из-за пояса фланельки предмет, который она давеча утащила из лаборатории. Это оказалась плоская сумочка знакомого вида – точно такая же, только побогаче отделанная, красовалась на поясе у мастера Валу. Дзирта щёлкнула кнопкой, выдернула придерживающий крышку ремешок… и надо ли говорить, что внутри оказалось именно то, что я и ожидал?

Колдовская астролябия, очень похожая на ту, с помощью которой старый лоцман отыскивал вход на Фарватер в проливе Великая Салма, на моей Земле. А может, и в точности такая – артефакт устройство имел весьма сложное, да и рассмотрел я его недостаточно, чтобы что-то утверждать наверняка. Я стал приглядываться; моя спутница тем временем ловко, что, несомненно, свидетельствовало о солидном опыте, разняла астролябию надвое, вынув из неё несколько сцепленных один с другим лимбов. После чего при помощи бронзовых защёлок соединила две половинки в фигуру вроде восьмёрки или знака бесконечности – причём образовавшие её кольца не находились в одной плоскости, а были развёрнуты одно по отношению к другому градусов на пятнадцать. Глядя на это изделие, я испытал такой же мгновенный приступ давления за надбровными дугами, как в тот раз, когда я впервые прикоснулся к доске-переводчику. Дзирта принялась проворачивать лимбы, щёлкать ползунками и рычажками – а я стоял, держась за ванту, на борту «Штральзунда» и терпеливо ждал.

Астролябия в последний раз щёлкнула; Дзирта закрепила её ремешком на обратной стороне сумочки и устроила на краю прокладочного столика. После чего встала и решительно ткнула пальцем в собранный складками грот. Что ж, всё ясно без перевода – пора, поднимай паруса, в путь!

Оставался вопрос – а куда, собственно, она предлагает отправиться? Наваждение, погнавшее меня из гномова пристанища сюда, в порт, рассеивалось, и я обнаружил, что постепенно приобретаю способность рассуждать здраво.

В самом деле, ну куда меня понесло? Ну, наговорила симпатичная девчонка каких-то ужасов, ну была до крайности убедительна – и что, это повод, чтобы бросаться неизвестно зачем в неизвестно кем затеянные игры? Нет, тут стоит разобраться, вдумчиво, старательно, а пока…

Она схватила меня за руку и снова заговорила – на этот раз, тыча пальцем вдоль пристани. Я посмотрел в указанном направлении, и увидел шагах в двухстах от «Штральзунда» патруль. Это были не городовые, которых мы встречали в городе. Патрульных было пятеро: впереди шагал офицер с длинным палашом на боку, за ним, выстроившись по двое, шагали четверо солдат – штыки на их винтовках тускло поблёскивали в лучах утреннего солнца.

Это зрелище разом всколыхнуло во мне прежние страхи – Схватят! Заставят! Принудят! – и я уже без возражений спихнул на пристань сходни и стал сматывать с уток швартовые концы. Кора, увидав это, тявкнула; я жестом показал ей – давай, прыгай, чеши отсюда! – но собака совершенно по-человечьи помотала головой и перебралась на полубак, оказавшись, таким образом, вне зоны досягаемости. Дзирта подхватила отпорный крюк и упёрлась им в пирс. Я последовал её примеру, не забывая оглядываться на патруль – по счастью, пришвартованная позади «Штральзунда» трёхмачтовая шхуна почти совершенно скрывала нас от их глаз своей высокой кормой.

Когда полоса чистой воды между досками пирса и бортом увеличилась метров до полутора, мы оставили шесты и занялись парусами. Несколько рывков грота-фала, гафель взлетает к салингу… так, закрепить, подтянуть топенант-гик, закрепить… руки сами, без участия разума, выполняют привычные движения. Краем глаза вижу, как Дзирта на полубаке управляется со стакселем – а неплохо их учат в этом Морском Лицее… Порыв берегового бриза наполнил паруса, Дзирта в последний раз, посильнее оттолкнулась шестом от пирса, и «Штральзунд» сначала неторопливо, а потом всё быстрее и быстрее заскользил ко выходу с внутреннего рейда Зурбагана.

VIII

На внешний рейд Зурбагана мы вышли, просочившись в узкий промежуток между наплавным молом, служившим продолжением брекватера, и берегом. Основной проход по-прежнему стерёг брандвахтенный фрегат, и хотя признаков какой-либо сторожевой активности на его палубе я не разглядел, Дзирта решила не расковать. Что ж, ей виднее: в конце концов, кто из нас учится в Морском Лицее и состоит в родственных отношениях с военно-морским начальством?

Выйдя из береговой тени, «Штральзунд» принял в паруса новую порцию ветра, и весело побежал к середине внешнего рейда. Я смутно представлял себе его конфигурацию, однако уже успел выяснить (на стене «Белого Дельфина» висела потрёпанная карта Зурбагана со всеми морскими и сухопутными окрестностями), что мыс, на котором стоит маяк, на самом деле относится к большому острову, замыкающему акваторию рейда с северо-востока. С севера и северо-запада высилась гряда скалистых островов, сливающихся сплошной зубчатый контур. Солнце, уже выглянувшее из-за горизонта на востоке, позолотило своими лучами цепочку вершин горного хребта, охватывающего Зурбаган с юга и с востока – интересно, здесь он носит то же название, что и у Грина, или то был целиком плод его фантазии? На висевшей в таверне карте были нанесены названия городов, горных цепей, островов и разделяющих их проливов – но все надписи были сделаны на незнакомом языке, и ничего мне не говорили…

Рейд постепенно оживал. На большом четырёхмачтовом барке, борта которого были исполосованы неопрятными полосами ржавых подтёков (настоящий «винджаммер» с железным корпусом, такие у нас ходили вокруг мыса Горн с грузами селитры, гуано и медной руды, везли из Бразилии экзотические породы дерева, джут и рис из Азии, копру с островов Океании) пробили склянки, а вслед за этим раздались зычные крики боцмана, подгоняющего матросов на незнакомом языке, смахивающем на испанский. Чуть дальше в Маячный Пролив неспешно вытягивается с рейда большой колёсный пароход с тремя мачтами, густо дымящий тонкой, длинной трубой. Дзирта махнула рукой, и я, повинуясь этому её жесту, тронул румпель, подправляя курс так, чтобы следовать за пароходом на отдалении примерно полукилометра. Шлюпка по-прежнему бежала за нами, словно собачонка на хозяйском поводке; утлую скорлупку мотало на разведённых другими судами волнах, и я разглядел, что на дне, на решётках-пайолах были уложены пара вёсел, выкрашенных в ярко-красный цвет, а так же парус, намотанный на реёк.

Дзирта тем временем снова занялась астролябией. Она подняла её на уровень глаз, поймала в прорезь верхушку маяка и в таком положении ещё несколько раз щёлкнула лимбами. После этого вернула прибор на прокладочный столик, а я махнул ладонью, привлекая её внимание, и ткнул пальцем в узкие полосы риф-бантов, пришитых в три ряда по всей ширине грота.

На этот раз она поняла меня сразу. Конечно, утренний бриз позволяет поставить все паруса и наслаждаться лёгкой прогулкой – но я-то помнил, какое буйство стихий встретило нас в прошлый раз на входе в Фарватер! А раз так, то лучше заранее принять меры предосторожности, зарифив грот и стаксель – по полной программе, словно уже ярятся за бортом волны, и срывает с их гребней клочья пены ветер, бешеный в своём бесконечном разбеге над Фарватером…

С рифами мы справились минут за пять; я закрепил румпель парой штертов – помню, помню, как он вырывался из ладоней в тот, прошлый раз! Дзирта, увидав это, одобрительно кивнула, встала и указала на румпель, на бушприт «Штральзунда», а потом на фонарь, сияющий на маячной башне. Что ж, ясно без слов: мне предлагалось править на свет маяка, уповая на то, что таинственная магия астролябии поможет взять верный курс, ведущий домой, на Землю. А если что-то пойдёт не так? Скажем, девчонка напутала со своими загадочными навигационными расчётами, и мне не удастся пробиться через чёрный вихрь на входе в Фарватер?

Видимо, эта гамма чувств отразилась на моей физиономии, и Дзирта считала её так же уверенно, как считывала смысл моих слов с волшебной грифельной доски. Она одобрительно похлопала меня по плечу, потом, поднявшись на цыпочки (я всё же был выше её почти на голову) поцеловала в щёку, угодив в уголок губ – и, прежде, чем я успел среагировать, спрыгнула в заранее подтянутую под корму лодку. Зазмеился, плюхнулся в воду отданный буксир, прощальный взмах тонкой руки – и вот я уже один, и бушприт «Штральзунда» смотрит на фонарь Истинного Маяка, и…знать бы ещё, что за «и» ждёт меня там, за гранью этого удивительного мира? И не пожалею ли я о своём решении вернуться, а если совсем уж честно – то попросту сбежать отсюда, из пугающей, но такой притягательной неизвестности в знакомую до зубовного скрежета повседневность?

Из переднего кокпита раздался лёгкий взвизг. Я вытянул шею – так и есть, Кора! А я-то и забыл о ней, надо было спустить в лодку, пусть возвращается…

– Ну, и куда ты собралась? – осведомился я. – Я ведь насовсем отсюда ухожу, если кто-то не понял. Что делать-то будешь в чужом мире? Прыгай, вон, за борт, догонишь ещё, бестолочь хвостатая!

И махнул рукой, указывая на неторопливо удаляющуюся лодочку.

В ответ она улыбнулась, по-своему, по-собачьи, вывесив вбок влажный розовый язык, и улеглась на решётки, вытянув вперёд лапы и пристроив на них острую мордочку. Никуда прыгать она не собиралась, её и тут было хорошо.

А ведь сейчас ещё не поздно обратить всё в шутку: вернуться в гавань, пришвартовать «Штральзунд» на прежнем месте… Я даже попаду туда раньше Дзирты, и смогу избежать нового объяснения – а потом можно будет отправиться в «Белый дельфин», в свою комнату, лечь, и досыпать, как ни в чём ни бывало, ожидая утреннего визита мастера Валуэра.

…нет уж, отступать вот так, в последний момент – это не наш выбор. Попала собака в колесо – пищи, а беги!..

Не было чёрного ничто; не было и бешеного штормового порыва. Может, мастер Валу и намеревался использовать меня против моей воли, но своё лоцманское дело старик знал туго – как он и упоминал, при выходе на Фарватер, следуя свету Истинного Маяка, судну не угрожают никакие катаклизмы. Да, была вуаль мрака, через которую «Штральзунд» прорвался за считанные секунды; да, ветер, дующий теперь в корму, заметно посвежел, но никакой реальной угрозы это не несло. Я распустил узлы, удерживающие румпель-штерты, и принял излюбленную позу, оседлав кормой (своей, не дорки!) деревянное коромысло так, что снова мог подправлять курс лёгкими движениями бёдер. «Штральзунд» ходко бежит при протравленных грота– и стаксель шкотах, астролябия поблёскивает на прокладочном столике, волны нагоняют судно и игриво поддают под корму, так что меня каждый раз окатывает лёгким душем из солёных брызг. Стены тоннеля-Фарватера, как и в прошлый раз, загибаются вверх, сливаясь со стремительно несущимися по небу облачными полосами, но это уже не страшно. Хоть сама башня Истинного Маяка и пропала позади, в сумрачном мареве, но отсветы её фонаря по прежнему ведут меня – и остаётся только чуть подправлять курс, чтобы бушприт указывал на яркую точку, сияющую в невообразимом далеке, где закручивается в единую спираль и море, тучи, пенные гребни и туманные вихри, и где для меня откроется вожделенная дверь домой.

Кстати, а куда именно откроется эта дверь? До сих пор я не задавал себе этого самого естественного вопроса, но теперь сомнения стали меня одолевать. Мастер Валу не раз говорил, что отсветы Истинного Маяка есть в любом из маяков, которые только существуют в каждом из миров, но опытный Лоцман может проложить курс так, чтобы вывести судно к одному-единственному, намеченному заранее. Так оно, наверное, и есть – но то опытный Лоцман, а мне-то курс прокладывала девчонка, только-только выбравшаяся из-за парты в Морском лицее, и где гарантия, что она была достаточно внимательна на лекциях и практических занятиях по меж-мировой навигации? Чего-чего, а маяков в морях-океанах нашей планеты хватает, и это не считая тех, что стоят на озёрах и реках – и кто знает, где я вынырну из туманного устья Фарватера? Хорошо, если снова на Белом море, и пусть даже не у маячного буя в беломорском проливе Великой Салме – а если у каких-нибудь Фаррерских островов, на озере Виктория, или вообще возле Большого Барьерного Рифа? Нет, я ничего не имею против Австралии – кенгуру, недурной климат, эвкалиптовые рощи – но что я будут там делать с моим паспортом советского образца, просроченной книжкой яхтенного рулевого да жиденькой пачкой зелёных американских бумажек, которые Лёша Волков держит в железном ящике, в каюте в качестве запаса на крайний случай?

Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. А пока в окружающем «Штральзунд» пространстве что-то произошло. Сначала зазвенела астролябия, и по её лимбам пробежали словно бы стремительные солнечные блики – а откуда им взяться, если солнца, как и ещё каких-нибудь светил в тоннеле-Фарватере не наблюдается? Потом путеводный огонёк резко, скачком, сместился в сторону градусов на пятнадцать, и я машинально вильнул нижним бюстом, подправляя курс. Бушприт покатился вправо, грот заполоскал – теперь она шла кормой к волне при ветре в раковину с лёгким креном, и управлять ею сразу стало сложнее. Я потянулся, перехватил румпель обеими руками – всё, не время расслабляться! – и тут вслед за очередным пинком под корму и холодным, солёным душем, окатившим меня с ног до головы и захлестнувшим пеной крышу каюты, на «Штральзунд» снова навалилась тьма…

…и снова отпустила. Сколько прошло времени – минуты, часты, дни – я не знал; чувство времени, на которое я привык полагаться, было словно контужено новым испытанием. Другим органам чувств тоже досталось, и этого хватило, чтобы сразу и безоговорочно понять, что худшие мои опасения подтвердились. Мир, в котором я оказался, вынырнув из Фарватера, не имел ничего общего с Землёй. Разве что, море было сколько-нибудь знакомым – но не серо-стальные воды Кандалакшского залива, а, скорее, ультрамариново-голубая тропическая рябь, которой место где-нибудь на Карибах, в Наветренном проливе, или, скажем, на Адриатике. Небо же… я чуть навзничь не грохнулся, когда увидал этого высоченный зелёный купол, исчерченный жёлтыми, оранжевыми и какими-то пурпурными полосами – вероятно, здешними облаками. Впрочем, вели они себя вполне пристойно, ничуть не хуже, чем привычные снежно-белые кучевые барашки того, нашего неба – бежали себе по небосводу, то нагоняя друг друга, то сливаясь, то расходясь, и тени их длинными полосами ложились на волны и на угадывающуюся впереди гряду островов, покрытую ярко-зелёной растительностью ярко-фиолетового цвета. Нет, в мире таких красок долго не протянешь, обречённо подумал я, свихнёшься, не выдержит психика, и тогда…

…отпустило – так же внезапно, как накрыла меня эта безумная цветовая палитра. Небо приобрело более-менее привычный цвет, облака из акварельно-оранжевых и фиолетовых снова стали белыми, и даже щетина леса на склонах горы, увенчивающей ближайший остров, приобрела более-менее вменяемые оттенки зелёного с вкраплениями желтизны и бурых цветов. Что это было – попытка зрения приспособиться к иному, непривычному спектру излучения чужого светила? Или тут какое-то явление позамысловатее, но тоже несомненно физиологического характера? А ведь похоже, не одного меня этот мир встречает столь… шокирующе: Кора выскочила на крышу каюты, встрёпанная, шерстю на холке дыбом, вскинула лобастую башку к здешнему небу и издала длинный, заунывный, совершенно волчий вой. А потом – словно какой-то дворовый пёс Шарик, облаяла повисшие над горизонтом луны, числом три – то ещё, между прочим, зрелище, а я-то и не заметил сразу, отвлечённый бешеной свистопляской цветов и спектров.

Лёгкий бриз по-прежнему подгонял «Штральзунд» – теперь он задувал в правую раковину, в крутой бакштаг, и мне пришлось торопливо выбирать шкоты. Заодно я отдал ненужные теперь рифы – паруса приняли ветер полной грудью, дорка наклонилась и побежала вперёд со скоростью примерно восьми узлов. Я прикинул, стоит ли поставить заодно и кливер, но потом решил отказаться от этой затеи. Кто её знает, здешнюю погоду: вот налетит из-за островов рябая полоса шквала, рванёт шестибалльным порывом, накроет секущими, словно плети, струями дождя – и что тогда прикажете делать?

Тем более, торопиться некуда: даже без бинокля с палубы отчётливо различалась небольшая бухта, врезающаяся в побережье ближайшего островка, того, что с горой. Вот туда, пожалуй, и направимся: надо найти удобную якорную стоянку, высадиться на берег, подняться на гору, осмотреться. И хотя бы в общих чертах понять, куда стараниями Дзирты и благодаря собственной (чего уж там, будем называть вещи своими именами!) дурости и подозрительности – или, наоборот, излишней доверчивости, – занесло меня на этот раз?

Спросите, с чего я так вот, сразу решил, что это именно остров, а не оконечность материка? Вынужден вас разочаровать – ответа у меня нет. Показалось. Почудилось. Интуиция, если хотите. И пока не будет ясных доказательств противоположного, буду считать эту сушу именно островом. А там видно будет – хотя уже сейчас я готов спорить, что большой сушей поблизости не пахнет. Причём – не пахнет в буквальном смысле: слишком много в окружающем пространстве разлито запахов морской воды, гниющих на литорали водорослей, раскалённого под солнцем кораллового песка и прочих атрибутов именно тропических островов.

Мысок, отделяющий бухту от океана (в том, что это именно океан я почему-то не сомневался) выглядел достаточно подозрительно: узкая, длинная коса, сложенная из белого песка – такая низкая, что кое-где через неё перекатывались волны. Возможно, я явился сюда во время прилива, когда тот подходит к своему максимуму; в любом случае, в бухту лучше входить медленно, на мягких лапках, ни в коем случае не рискуя сесть на мель. Тем более, что акватория чем дальше, тем сильнее напоминала не бухту даже, а лагуну, характерную для коралловых островов – здесь вам и белый, сияющий на солнце песок, кучки высоких деревьев с длинными гладкими стволами и кронами, напоминающими растрёпанные перьевые метёлки для пыли, лишь усиливали это сходство.

По хорошему, следовало бы поставить на носу матроса с шестом и ползти вперёд еле-еле, с постоянными промерами глубин. По понятным причинам я был лишён такой возможности – Кора, конечно, умная псина, но не настолько, – а потому, метрах в ста мористее входа в лагуну положил дорку в дрейф, убрал паруса и запустил дизель. Предварительно я не забыл проверить уровень масла; с этим всё было в порядке, а вот склянка указателя топлива показывала хорошо, если треть бака, так что имеет смысл экономить. Возможно, прикинул я, стоит даже бросить якорь прямо здесь и отправиться промерять фарватер на надувнушке, но уж очень страшно было оставить судно вот так, открытым всем ветрам в незнакомом месте, где оно – единственный залог моего выживания, и другого пока не просматривается.

Дизель застучал, вода под кормой вспенилась, «Штральзунд» дрогнул и по-черепашьи пополз вперёд. Я стоял, вытянув шею, рука на ручке газа – в полной готовности, как только раздастся под килем скрип песка. Пройдя метров пятнадцать, я дал задний, совершенно остановив судно, и сбегал на нос, где заранее был заготовлен промерочный шест. Порядок, глубина достаточная, я даже не смог дотянуться его кончиком до дна – вот оно, превосходно просматривается, всё покрыто овальными, налезающими друг на друга блямбами, среди которых снуют разноцветные рыбёшки, колышутся медузы, кусты водорослей, да снуёт по ярко-белому песку прочая донная живность.

На то, чтобы войти в лагуну таким вот неторопливым способом, у меня ушло три четверти часа. Время я засекал по наручным часам – кстати, ещё в Зурбагане я обратил внимание, что они не соответствуют тамошней временной шкале. Циферблаты их часов были разделены на двадцать шесть долей; длительность каждого часа была больше нашего на одиннадцать секунд. И уж тем более, не стоит ожидать, что здешняя продолжительность суток будет соответствовать земной, но какая-то точка отсчёта всё же необходима, и я старательно завёл все имеющиеся на судне часы – будильник, настенные, в каюте, и, конечно, свои, наручные, «Командирские».

Подходящее место нашлось быстро: невысокая песчаная дюна скрывала будущую стоянку от океанских ветров, шест достал дно на глубине чуть больше трёх метров, дно на глаз было ровным, якоря возьмут такое легко и держать будут крепко. Тем не менее, я постарался принять все мыслимые меры предосторожности – сначала отдал один якорь с кормы, дал слабый ход, дождался, когда он хорошенько вцепится лапами в коралловый песок. После этого сбросил на воду надувнушку и по очереди завёз два других якоря, со створом градусов в тридцать по курсу. Потом выбрался на палубу и выбрал якорные канаты так, чтобы и они хорошенько взяли дно. Один из якорей, правый, пришлось заводить аж три раза, но зато результат вполне меня удовлетворил – судно стояло по-настоящему надёжно, и если не случится тропического урагана (который в подобных местах вполне даже возможен) – беспокоиться не о чем.

Ну, кажется всё? Вода в лагуне спокойная, гладкая, как зеркало, лишь изредка прокатывается по ней лёгкая рябь; «Штральзунд» лежит на ней, словно огромная нарядная игрушка, привязанные к вантам «колдунки» – обрывки магнитофонной ленты, позаимствованные из распатроненной аудиокассеты – лишь едва колышутся, реагируя на ленивый ветерок, долетающий со стороны океана. Однако, совсем уж расслабляться не стоит – я здесь впервые, и что ждёт меня за этим благодатным с виду фасадом тропического рая – это надо ещё посмотреть… Оставив лодку покачиваться у борта, я спустился в каюту и извлёк из рундука карабин – обычный, трёхлинейный, сорок образца четвёртого года, только без откидного штыка, с брезентовым ремнём. Карабин был законно приобретён в охотничьем магазине как промысловой и до сих пор использовался исключительно для стрельбы по консервным банкам. Впрочем, жаловаться грех: оружие в отличном состоянии, и это сейчас очень даже кстати…

Я вынул затвор, протёр его промасленной тряпочкой – все необходимые принадлежности нашлись тут же, упакованные в плоскую сумочку из-под велосипедных ключей, – вставил на место и передёрнул раза два. Так, порядок; теперь извлечь из коробки горсть патронов, вщёлкнуть их по одному в магазин, надавливая сверху большим пальцем на медные бутылочки с закраинами и хищно-остроконечными пулями; ещё десяток высыпать в карман (эх, обойм нет, чтоб уж всё по правилам, да и оптика тоже не помешала бы…) Ну вот, всё, кажется, готово – я конквистадор в панцире железном и готов отправляться покорять можно неведомые земли!

Взобравшись на крышу каюты, я встал в полный рост с биноклем в руках. Карабин висел у меня на плече; Кора устроилась у моих ног и улеглась, свернувшись калачиком – надо бы покормить зверюгу, подумал я, да и самому перекусить не мешает. Сколько я уже не ел – семь часов, десять? А не спал толком так и вовсе больше суток, и что это были за сутки… совсем скоро меня неизбежно свалит с ног свинцовая усталость, она уже сейчас медленно, но неотвратимо наливается в руках и ногах, затуманивает взгляд, мешает сосредоточиться, ведь на всплеске адреналина невозможно протянуть до бесконечности. Так что – да, действительно, имеет смысл перекусить и хорошенько выспаться, а учитывая стоящие погоды, сделать это можно, не спускаясь в каюту, в кокпите. Ну и Кора, конечно – пусть отрабатывает свою собачью пайку, подавая голос, если появиться что-нибудь подозрительное.

Но это всё потом. Я поднял к глазам бинокль и с видом первооткрывателя, приготовившегося сойти на только что открытый остров, принялся осматривать берег. В общем, всё то, что было видно и невооружённым глазом – кустики, обломки странных дисковидных кораллов, торчащие из песка, купы пальм, тех самых, смахивающих на метёлки из перьев, вдали – склон, поднимающийся в гору, весь заросший густым кустарником… стоп, а это что?

Я опустил бинокль, сощурился, снова поднял к глазам. Похоже, обломки – то ли лодки, то ли небольшого судна, почти целиком занесённые песком. А может и не обломки, а скелет диковинного морского зверя – вон, как торчат из песка чёрные рёбра-шпангоуты! Большего я, как ни старался, не разглядел – что ж, именно этот «объект» и станет первым, который я обследую, когда выберусь на берег. И ещё кое-что подозрительное обнаружилось – дальше, по берегу, за мыском, очерчивающим акваторию лагуны. То ли каркас деревянной башенки, то ли руины здания… маяк? А что, не удивлюсь – говорил же мастер Валу, что только маяки ведут суда по Фарватерам, и только ориентируясь на их свет, можно находить дорогу – верную или обманную, это уже другой вопрос.

Нет, не уснуть мне сейчас. И кусок в горло не полезет – надо хотя бы ступить на этот берег, ощутить его твердь ступнёй, почувствовать кожей чистейший, горячий на вид песок, перемешанный с острыми кусочками кораллов и ракушками, зачерпнуть ладонью воды, и вот тогда можно возвращаться на судно и с чистой совестью предаваться отдыху.

Я вздохнул, закинул за спину карабин и потянулся к тросу, удерживающему у борта лодку. Бриз ласково шевелил мне волосы, донося с берега незнакомые тропические ароматы, палуба мягко покачивалась под ногами, брезентовый ремень успокоительно оттягивал плечо.

 
…Двадцать дней, как плыли каравеллы,
Встречных волн проламывая, грудь;
Двадцать дней, как компасные стрелы
Вместо карт указывали путь…[4]4
  Николай Гумилёв. «Открытие Америки».


[Закрыть]
 

…Значит, вот так он и начинается – мой путь конкистадоров?..

Конец первой части