Текст книги "Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны"

Когда мы сами указывали на недостатки в аппаратуре и системах, требующие существенных доработок, военные нас успокаивали.

За один четырехсуточный полет по программе «летных испытаний» мы получали фотографии районов общей площадью 10 миллионов квадратных километров при разрешающей способности в среднем не хуже 10 метров. Вся площадь США 9,36 миллионов квадратных километров. Мы уже имели реальные средства для того, чтобы держать Америку под контролем. Правда, из-за облачности и не всегда удачно выбранного времени съемки у нас пока случались досадные потери информации. Но тем более надо было увеличить частоту пусков.

Лето 1962 года было жарким не только в Тюратаме. Международная обстановка накалялась с каждым днем. Космическая разведка – это очень хорошо, но требовались и боевые межконтинентальные ракеты. Ни Р-9, ни Р-16 пока до сдачи на вооружение не были доведены. На август готовили пуск двух пилотируемых «Востоков». Вслед за ними в конце августа планировались пуски по Венере, в октябре – по Марсу. В Капустном Яре с большим опозданием начались летные испытания твердотопливной РТ-1, но пока ничего хорошего не получалось. В июле закончила работу экспертная комиссия Келдыша по ракете-носителю H1, и ВПК готовила постановление о начале ее летных испытаний в 1965 году.

Находясь на полигоне, мы внимательно следили за строительством сборочного завода и предполагаемых грандиозных стартовых сооружений для H1. Воскресенский, не скрывая своего скептицизма, при мне высказал Королеву:

– Сергей, ты не должен соглашаться со сроком начала летных испытаний Н1 в 1965 году. Под большой МИК только землю роют, а на старте еще и конь не валялся.

Королев злился. Обстановка вокруг Н1 была такая, что на сборах у Хрущева и на экспертных комиссиях нельзя было отступать от старых и необдуманных обещаний. Воскресенский был виноват уже тем, что наступал на самое больное место.

Теперь, анализируя спустя многие годы поведение Королева в такой сложной обстановке, считаю очень правильным его решение о форсировании передачи работ по спутникам-разведчикам Дмитрию Козлову в наш куйбышевский филиал № 3. Но в 1962 году увлеченные первыми успехами и похвалами военных все создатели «Зенитов» в КБ и на заводе восприняли эту идею как требование отдать любимого ребенка из родной семьи в далекий детский дом. После нескольких «воспитательных» объяснений с Королевьм я убедился, что дальнейшие препирательства бесполезны. Он решение принял окончательно и бесповоротно. Он был слишком увлечен Н1 и Р-9. Бушуев был загружен по уши хлопотами по пилотируемым полетам. Цыбин говорил, что ему «и хочется и колется», а вообще спорить с СП бесполезно. В этот период на Королева большое влияние оказывал Феоктистов. Он был ярым сторонником разгрузки ОКБ-1 ради форсирования пилотируемых полетов.

В результате споров о передаче в Куйбышев филиалу № 3 работ по «Зенитам» Королев, приняв окончательное решение, все же уступил нашим с Раушенбахом и Рязановым настояниям и согласился сохранить за нами разработку нового разведчика «Зенита-4». После трех успешных пусков «Зенита-2» был накоплен опыт, который показал, что реальные возможности космической разведки превосходят первоначальные ожидания.

Фотопленка, извлекаемая из спускаемых аппаратов, считалась совершенно секретной. С места посадки в сопровождении вооруженной охраны кассеты с пленкой доставлялись непосредственно в лабораторию ГРУ ГШ. Там я получил возможность впервые в жизни увидеть, как выглядит из космоса настоящая, а не рисованная карта Земли.

Кадры были разные и по формату, и по качеству. Короткофокусный фотоаппарат имел запас пленки на 500 кадров форматом 18 х 18 см. По оценкам военных, которые очень скрупулезно и придирчиво изучали снимки, сличали их с картами и какими-то своими материалами, получалась разрешающая способность от 30 до 50 метров. Снимки, если не мешали облака, содержали подробности, которых не было на географических картах. Длиннофокусный аппарат имел запас пленки на 1500 кадров форматом 30 х 30 см. Я злился, когда мне говорили, что вот автострада и на ней можно разглядеть автомобили, а я ну никак не мог их сосчитать. Но специалисты заверяли, что разрешающая способность при хорошем проявлении доходит до 7 – 8 метров.

– А что надо, чтобы довести до метра?

В ответ шел длинный перечень мероприятий. Во-первых, хорошо бы иметь пленку мелкозернистую и более чувствительную, такую как у американцев. Если достать хорошую пленку, соответствующую объективу, да еще увеличить фокусное расстояние, это сразу даст нам 3-5 метров.

– Это дело не наше, – говорил я военным, – требуйте от ВПК выпуска специальных постановлений для фотохимиков и оптиков красногорского завода. А что нужно еще?

А во-вторых, оказывается, нужна более точная ориентация, исключение угловых колебаний, идеальная синхронизация с «бегом Земли», исключающая «смаз».

Вот это уже наше дело. Мы должны создать систему управления более точную, исключающую угловые «шевеления».

На проектирование такого нового космического разведчика, который назвали «Зенит-4», Королев дал согласие при условии, что военные разработают детальные тактико-технические задания (ТТЗ) с учетом опыта летных испытаний «Зенита-2».

В сентябре 1962 года мы заканчивали на технической позиции подготовку четвертого по счету «Зенита-2». Моим товарищам трудно было примириться с неизбежностью передачи полюбившегося и ставшему каждому из нас таким близким произведением инженерного искусства. Не только высокие руководители, но и совсем зеленые молодые инженеры понимали, что мы создаем совершенно новое направление в космонавтике. Может быть, эти зашифрованные наименованием «Космос» спутники сегодня гораздо нужнее широко рекламируемых нашей пропагандой пилотируемых полетов. Не в далеком будущем, а сегодня, завтра, в ближайшие месяцы в ближайшие годы все точнее мы будем способны обеспечивать верховное руководство великой державы информацией, необходимой для принятия военно-политических и экономических решений, для долговременного планирования и для быстрого реагирования на критические ситуации в любом районе планеты.

– СП заставляет нас отдать жар-птицу, которую мы наконец-то поймали, – так высказался Юрасов, выражая общие эмоции.

Я как один из первых заместителей главного конструктора, внутренне соглашаясь с критикой его позиции, не имел права выступать против уже принятого им решения. Для укрепления «политико-морального состояния» я воспользовался представившейся возможностью провести «закрытый мальчишник», чтобы поговорить с товарищами начистоту.

Мое приглашение с нескрываемым энтузиазмом приняли Юрасов, Осташев, Козко, Башкин, Карпов, и, не могу точно вспомнить, было еще человека три-четыре, сильно недовольных передачей «Зенитов» в Куйбышев.

В домике № 3 на «двойке» я был «временно прописан» с Виктором Кузнецовьм, Василием Мишиным и Леонидом Воскресенским. Ни Кузнецов, ни Мишин, ни Воскресенский на этот раз не прилетели. Стартовая подготовка была поручена Шабарову. Оказавшись единственным жильцом, я пригласил товарищей провести вечер в домике за дружеским ужином. Стол был заставлен банками со шпротами, помидорами, огромным арбузом и бутылками нарзана. Совсем скромно выглядел графин с чистым спиртом.

Когда мы вдоволь наговорились, обсуждая ближайшие перспективы, и, запивая нарзаном, опустошили графин, Юрий Козко попросил разрешения воспользоваться гитарой Воскресенского.

– Перейдем от физики к лирике, – сказал Козко. У него оказался чистый и сильный голос.

Не напрасно дули ветры

Не напрасно шла гроза

Кто-то тайным тихим светом

Напоил мои глаза.

С чьей-то ласковости вешней

Отгрустил я в синей мгле

О прекрасной, но нездешней

Неразгаданной земле.

Не гнетет немая млечность

Не тревожит звездный страх.

Полюбил я мир и вечность,

Как родительский очаг…

Слова, мастерское исполнение, спирт – все вместе вызвало восторженные аплодисменты.

– У Есенина не было страха перед звездами и вечностью. Стоит ли вам расстраиваться из-за передачи «Зенитов», – сказал Козко и перешел к другому репертуару.

В те годы Козко, неукротимый в своих творческих поисках, не очень ладил со своим официальным начальством, открыто выступал против формально-бюрократических методов управления процессом научных исследований. Подчиненные его обожали, начальники побаивались его талантов, интриговали завистники.

Спустя тридцать три года я вспомнил тот вечер на полигоне, когда стоял у гроба доктора технических наук, профессора Юрия Анатольевича Козко.

После командных радиолиний Козко разрабатывал оригинальные методы радиолокационной разведки. Одним из первых он использовал широчайшие возможности, которые открывались при компьютерной обработке радиолокационных изображений. Вершиной его творчества была система точного наведения разводящихся головных частей боевых ракет по своим целям. Он разработал методику создания электронных цифровых карт местности. Такие необычные карты закладывались в память бортовых электронных машин. Бортовая машина, как штурман, сравнивала заложенную в память цифровую карту с местностью, которую под собой разглядывал бортовой радиолокатор.

Не сразу все получалось. И не раз Козко докладывал коллегии министерства, объясняя, что еще предстоит сделать и какие труднейшие проблемы решить, чтобы такая система навигации стала такой же штатной для ракет стратегического назначения, как оптический прицел для пушки. Он добился полного успеха и признания.

Но по договору ОСВ-2 американцы потребовали уничтожения именно тех разводящихся головных частей (РГЧ), которые были оснащены этой системой.

Потом начались реформы. Он лихорадочно искал пути для сохранения уникального коллектива, овладевшего радиоэлектронной техникой, обеспечивавшей важнейшую часть ракетно-ядерного паритета. Это оказалось много труднее, чем в недавнем прошлом создание самых сложных систем. Его сердце остановилось без многократных предварительных предупреждений.

Но вернемся в Тюратам. Испытания «Зенита-2» с сентября 1962 года проводились при активном участии молодых специалистов филиала № 3. Они погружались в совершенно новую область с таким увлечением, что истинные создатели «Зенита-2» убеждались: в Куйбышеве наш «Зенит-2» будет тоже любимым ребенком. Не обошлось и без горьких разочарований. Качество изображения после обработки пленки в «Байкале» и передачи по радио на Землю было низким. По предложению военных мы с четвертого летного «Зенита-2» сняли «Байкал» и вместо него установили два модернизированных фотоаппарата с фокусным расстоянием по одному метру. Таким образом, начиная с «Космоса-10» на борту устанавливали по четыре фотоаппарата. Три из них с фокусным расстоянием по одному метру производили съемку трассы шириной 180 км. Можно было производить съемку трасс сериями различной протяженности. С помощью программных разворотов можно было фотографировать районы, расположенные в стороне от трассы полета. Совместная обработка фотографий позволяла получать пространственное изображение местности, картографирование и точную фотографическую привязку.

В 1962 году было произведено пять удачных пусков «Зенита-2». Обработка разведывательной фотоинформации давала такие результаты, что умные военные в Генеральном штабе, не считаясь с тем, что, по нашим понятиям, продолжаются испытательные полеты, требовали увеличить частоту пусков. На заводах и полигоне подготовку и пуски уже перестали считать экспериментальными. Это была работа.

В начале 1963 года директор завода Турков попросил меня «для поднятия настроения на заводе» выступить у него на совещании начальников цехов и рассказать «в пределах допустимого» о результатах пусков в 1962 году и стратегическом значении «Зенитов-2».

После моего короткого сообщения, обращаясь к собравшимся, Турков сказал:

– Вы не забыли, как мы все работали во время войны. Теперь идет «холодная война». «Зениты» сейчас важнее пушек. Планом на 1963 год предусмотрен выпуск пяти штук. Серийный выпуск уже налаживает завод «Прогресс» в Куйбышеве. Мы с честью должны закончить важнейшую для страны работу. Считайте, что у каждого из вас нет более ответственного задания, пока точно в сроки по графикам не отправим на полигон эти объекты.

За три месяца 1963 года с марта по май мы осуществили четыре удачных пуска.

Двенадцатисуточный полет «Космоса-20» 18 октября 1963 года был последним в испытательной серии. Надежность космического разведчика и всех его систем была доказана.

С декабря 1961 года было пущено тринадцать «Зенитов-2». Из них десять выполнили свои задачи, три погибли по вине носителей. В сообщениях ТАСС наши космические разведчики были объявлены как «Космос-4, -7, -9, -10, -12, -13, -15, -16, -18, -20». Этап летно-конструкторских испытаний был закончен. Постановлением правительства 10 марта 1964 года «Зенит-2» вместе с ракетой-носителем и всем испытательным оборудованием был принят на вооружение.

Это был первый случай приема на вооружение сложного космического объекта. Менее двух лет продолжался цикл летно-конструкторских испытаний, и всего пять лет прошло с запуска первого в мире простейшего ИСЗ. Наши средства массовой информации присвоили американским космическим аппаратам разведки ярлык «спутник-шпион». Свои аппараты для всех видов разведки мы именовали «Космосами». Так же называли неудачно выведенные межпланетные аппараты и беспилотные «Союзы». Со временем отсчет ИСЗ программы «Космос», впервые начатый в 1962 году, перевалил за 3000 (ещё нет. Даже на 31.12.2001 только 2338. -Хл.). Так оказалось в результате искусственного объединения различных, не связанных между собой направлений с целью засекречивания.

Любой ИСЗ, пока он находится в космическом пространстве, не нарушает ничей суверенитет и не нарушает ничьих уголовных кодексов. Следовательно, он в принципе не может быть шпионом. Шпиона, проникшего с целью разведки на территорию чужой страны, можно арестовать и судить. Самолет – нарушитель границы воздушного пространства можно сбить, корабль, оказавшийся в чужих территориальных водах, можно потопить. ИСЗ по международному праву повредить или уничтожить нельзя! В космосе нет государственных границ. Один и тот же спутник имеет право проводить научные съемки извержений вулкана, ракетной базы, лесных пожаров, планировки городов и вести наблюдения за сотнями природных или хозяйственных объектов.

В 1963 году, реализуя обещание Королева сохранить за нами создание перспективного корабля-разведчика, мы начали интенсивную разработку проекта «Зенита-4». Предполагалось, что на космические разведчики новой серии будут установлены фотоаппараты с фокусным расстоянием до 3 метров. Было задано время автономного существования – не менее месяца. Существенное расширение тактических возможностей требовало создания принципиально новой экономичной системы ориентации и навигации. Расчеты проектантов, проводимые совместно со специалистами фоторазведки, привели к очень жестким требованиям по точности и этих систем. Новая система управления должна была обеспечивать: форсированные развороты в плоскости крена (плоскости, перпендикулярной плоскости орбиты) на углы до ±35 градусов и последующую трехосную стабилизацию в этом положении с сохранением заданной точности; в процессе полета вне тени Земли выставку солнечных батарей на оптимальные углы для наиболее эффективного освещения всей их площади.

Основные идеи и задания для смежных организаций исходили от Евгения Токаря, Владимира Бранца, Ларисы Комаровой, Станислава Савченко.

Наш традиционный смежник по гироскопической технике Виктор Кузнецов был пресыщен работами по боевым ракетам, и мне не удалось соблазнить его перспективой создания фантастического гирокомплекса.

– Попробуй в Ленинграде уговорить Гордеева и Фармаковского. Сейчас заказы для моряков сократились, может быть, ты их соблазнишь космической проблемой.

Фармаковскому я позвонил в Ленинград и напомнил о нашей довоенной деятельности. В 1936 году на заводе «Электроприбор» он разрабатывал векторный прицел для дальнего бомбардировщика ДБ-А. Тогда я убедил главного конструктора самолета Виктора Болховитинова лично побывать в Ленинграде и познакомиться с необычным прицелом. Этот прицел был разработан и установлен на первый опытный самолет ДБ-А. Его пришлось убрать при переделке самолета под арктический вариант для перелета в США через полюс. Об этом трагическом полете я писал в предыдущей книге.

Космический дебют Владимира Гордеева и Сергея Фармаковского закончился разработкой гироскопической системы «Сфинкс». Это была корректируемая по сигналам ИКВ система, в которую входили двухроторный гироорбитант и гирогоризонт. Уже в 1965 году «Электроприбор» поставил нам первый «Сфинкс» вместе со специальным трехосным стендом для моделирования и испытаний системы ориентации. К сожалению, стенд был вскоре заброшен. Воспроизвести это уникальное произведение гироскопической техники удалось только через 15 лет, когда возникла необходимость. В ОКБ «Геофизика» Борис Медведев для «Зенита-4» разработал сканирующую инфракрасную вертикаль с изменяющимся углом при вершине конуса сканирования для диапазона высоты орбит от 200 до 400 км.

Но самой революционной по тем временам новинкой были электродвигатели-маховики в качестве исполнительных органов прецизионной ориентации и электродвигатель программных разворотов. Эта постоянно действующая система создавала управляющие моменты, заменяя реактивные газовые двигатели малой тяги. Последние использовались только на начальном этапе успокоения объекта и для разгрузки электродвигателей-маховиков. До разработки «Зенита-4» электродвигателей-маховиков не существовало в природе. Старые друзья по еще довоенной электротехнике Андроник Иосифьян, Николай Шереметьевский и Наум Альпер увлеклись задачей силовой гироскопической стабилизации. Работа не была доведена до штатных образцов, но скачок от благих пожеланий к реализации одной из важнейших задач космонавтики был сделан. Во ВНИИЭМе – Всесоюзном научно-исследовательском институте электромеханики – сложился коллектив, который вскоре создал силовой гироскоп для спутника связи «Молния-1», шаровой гироскоп для «Алмаза», а затем те самые знаменитые на весь мир силовые гироскопы – гиродины, которые вот уже более десяти лет обеспечивают безрасходную ориентацию орбитального комплекса «Мир».

Работы по созданию системы управления «Зенита-4» в ОКБ-1 закончились в 1964 году выпуском технической документации и изготовлением технологических образцов. Королев настоял на передаче всего задела филиалу № 3. Надо отдать должное коллективу филиала, который стал Центральным специальным конструкторским бюро – головным разработчиком космических разведчиков: они не растеряли наш задел и очень бережно отнеслись к дружбе, которая у нас в те годы сложилась с основными смежными коллективами создателей первых космических разведчиков.

Заметным событием в истории «Зенита-4» была кандидатская диссертация по динамике управления, которую подготовила Лариса Комарова. Защита прошла блестяще. Первой женщине, защитившейся на ученом совете нашего Центрального конструкторского бюро экспериментального машиностроения (ЦКБЭМ) – так в то время называлось ОКБ-1, впоследствии знаменитое НПО «Энергия», пришлось исполнить последний аккорд в нашей работе над беспилотными спутниками-разведчиками. Ученую степень доктора наук и звание профессора Комарова получила за работы над системами пилотируемых космических кораблей. Так много лет спустя сработала политика Королева по разгрузке ОКБ-1 ради пилотируемых программ.

Современные космические разведчики, и наши, и американские, могут разглядывать Землю с разрешающей способностью, позволяющей регулировать уличное движение. «Американские ястребы» в разгар «холодной войны», отстаивая тезис о необходимости господства в космосе; похвалялись, что новейшие космические разведчики США уже позволяют определить число и величину звезд на погонах наших офицеров. Самое революционное в технике космической разведки последних лет – это возможность передачи цветного изображения в реальном масштабе времени. Великие достижения современной видеотехники ныне используются для контроля за самолетами на палубе авианосца, перемещением танков во время локальных военных конфликтов и положением тяжелых крышек шахтных пусковых установок стратегических ракет.

В кабинете генерального директора Российского научно-производственного центра НИИ «Электроприбор» члена-корреспондента Российской Академии наук Владимира Пешехонова профессор Фармаковский обратил мое внимание на висевший на стене огромный план Санкт-Петербурга. Это был подарок самарского ЦСКБ Петербургскому НИИ «Электроприбор». План был космическим снимком Санкт-Петербурга. На нем можно разглядеть буквально каждый дом.

Зная истинное положение дел в российских научных организациях, создавших поистине чудо-технику, позволяющую увидеть любой уголок земного шара, я со страхом подумал, неужели все это поглотит криминальный хаос российских реформ?

На общем собрании Российской Академии наук 29 октября 1996 года один из академиков поднялся на трибуну и зачитал проект обращения к президенту и правительству России.

Я цитирую последние два абзаца этого обращения:

«Необходимо четко понимать, что в XXI веке реальной независимостью и безопасностью будут обладать лишь государства, создающие и использующие собственные высокие технологии на основе мощной фундаментальной и прикладной науки.

Если сейчас политика в отношении науки не будет изменена, то суд истории будет однозначен и категоричен – эта политика будет заклеймена как преступная «. Как бы в подтверждение этого мрачного прогноза в 1996 году пресса[8]8
  Известия. 1996. № 216 (24823)


[Закрыть] сообщила, что «28 сентября над южной частью Тихого океана сгорел в атмосфере российский разведывательный спутник „Космос-2320“. Он сгорел, отслужив свой срок. У России больше не осталось ни одного спутника оптико-электронной разведки. Между тем это единственное средство контроля за соблюдением договоренностей о стратегических вооружениях…

… Спутник разработан в самарском ЦСКБ «Прогресс». Разрешающая способность аппаратуры – несколько десятков сантиметров… Изображение получается в цифровом виде…

… Из-за финансовых сложностей Россия была вынуждена с лета этого года приступить к беспрецедентной продаже ЦРУ своих фотопленок из архивов Главного разведывательного управления…».

Ветераны космической разведки, читая подобные сообщения, вправе зарыдать подобно тому, как плакали разработчики «Зенита-2» после гибели первого аппарата в 1961 году.