Текст книги "Временной узел"

Степан Корнеевич зажмурился и замахал руками.

– Я тебе вот что посоветую…

Председатель хитро подмигнул Лере и наклонил к нему голову. Однако закончить свою речь он не успел. С крыльца послышался топот ног, дверь резко распахнулась, и в комнату с криком и визгом ввалилась толпа женщин общей численностью около полутора десятка. Оказавшись в помещении, женщины тут же притихли и, быстро рассредоточившись вдоль стены, принялись спешно поправлять на себе одежду. Лера отметил про себя, что одеваются еремеевские женщины значительно скромнее городских. На большинстве были стеганные ватники и кирзовые сапоги, хотя трое красовались в драповых пальто, а на одной Лера даже разглядел лакированные туфли. Все без исключения женщины покрыли головы яркими, цветастыми платками, видимо, считавшимися в Еремеевке главным украшением женского туалета.

Женщины с интересом принялись разглядывать гостя, отчего привели его в крайнюю степень смущения. Лера явственно ощутил, как начинают пылать его щеки. Он поспешно соскочил со стула, неуклюже поклонился, снова сел и завертел головой из стороны в сторону, делая вид, что разглядывает развешанные по стенам портреты руководителей государства. Степан Корнеевич, видя его состояние, решил прийти на помощь.

– Вы чаво себе позволяете?! – гаркнул он громовым голосом, никак не вязавшимся с его флегматичной внешностью, – вы почто вваливаетесь сюда, как в свинарник?! Али я для вас уже не председатель?! Али вы меня уже ни во что не ставите?!

Среди женщин произошел небольшой переполох. Они быстро сбились в кучу, о чем-то пошептались и, наконец, вытолкнули к центру комнаты дородную тетку лет сорока-сорока пяти.

– Ну, чаво тебе, Пелагея? – грубо рявкнул на нее председатель.

Тетка, до этого смущенно прятавшая глаза, вдруг вскинула голову и уперла кулаки в бока.

– А таво! – в тон председателю выкрикнула она, – ты к кому парня собираешься селить? Небось, опять к Мирошкиной?

На скулах Степана Корнеевича заходили сердитые желваки.

– А хошь бы и к ней, – хлопнул он ладонью по столу, – у нее изба просторная, три комнаты. И живет одна. А у тебя двое пацанов, да еще мать-старуха больная.

– Ты моих пацанов не сшитай! – набычилась Пелагея, – не твоя это забота. А с Мирошкиной хватит участкового, что в прошлый месяц у нее квартировался!

– Не тебе решать, хватит мне, али не хватит! – заголосила женщина в драповом пальто, проталкиваясь ближе к центру комнаты, – ишь, нашальница выискалась! Пущай Степан Корнеевич решает. На то он и председатель.

– А причем здесь председатель?! – раздался неожиданно из дальнего угла звонкий голос.

Женщины оглянулись и тут же попятились в стороны, пропуская к центру стройную, высокую брюнетку, единственную обладательницу туфель. Брюнетка мягкой походкой пантеры выступила вперед и, остановившись, стянула на плечи платок, освобождая густые, черные как смоль волосы. В уголках ее огромных, небесного цвета глаз играла лукавая улыбка.

– А причем здесь председатель? – повторила она свой вопрос, – мы чо ли его к себе в гости зовем? Мы парня приглашаем. Ему и решать, к кому из нас идти.

Все повернули головы к председателю колхоза, ожидая его решения. Степан Корнеевич, не спеша пригладил на затылке волосы, стряхнул невидимые соринки с рукава пиджака и лишь затем заговорил, с трудом подбирая слова:

– Ну… вот… значит так… ему жить, стало быть, ему самому и выбирать… Пущай выбирает.

Восприняв слова председателя как команду, женщины спешно выстроились в шеренгу вдоль стены. Вновь их взгляды устремились на Леру, и в этих взглядах читалась гамма чувств, скрыть которые женщины были не в силах. Были здесь и робость, и стыдливость. Были также страх и отчаяние перед неимоверно высокой конкуренцией. И, наконец, была надежда. Надежда молодой, полной здоровья и жаждущей любви женщины на то, что этот симпатичный парнишка разглядит в ней те качества (алые чувственные губы, изящный разлет бровей, прямой тонкий нос, большая упругая грудь и пр., пр.), которые выгодно отличают ее от стоящих рядом соперниц. Разглядит и выберет именно ее.

В помещении воцарилось напряженное ожидание. Лишь тиканье настенных ходиков нарушало гробовую тишину. Лера продолжал сидеть на стуле, до боли в пальцах вцепившись в его сиденье. На лбу его выступили капли пота. Он бросил на председателя колхоза взгляд полный мольбы о помощи. Степан Корнеевич расценил этот взгляд по-своему. Он натужено крякнул и поднялся с места.

– Так вот, Валерий, – начал председатель деловито, – выбирай сам у кого будешь квартироваться. А я тебе в этом пособлю. Выражаясь по-научному, дам консультацию.

Он подошел к женщине, стоящей крайней в шеренге, и коснулся рукой ее плеча.

– Наталья Вострикова. Вдова. Имеет дочь двенадцати лет. Живет с отцом и матерью. Ударница коммунистического труда. Передовик производства.

Председатель шагнул к следующей женщине.

– Мария Смирнова. Вдова. Растит двух сыновей, одиннадцати и тринадцати лет. Живет с матерью. Знатная доярка.

Третьей по счету оказалась стройная брюнетка, благодаря которой начался этот смотр.

– Анфиса Сидорина, – представил ее председатель, – вдова. Сын двенадцати лет…

Но Валерий уже не слушал председателя. Несколькими секундами ранее он случайно встретился взглядом с молодой женщиной, стоящей в шеренге предпоследней, и теперь не мог отвести от нее глаз. В целом, женщину трудно было назвать красавицей. Многие черты ее лица были неправильными. Однако сочетание этих неправильностей было столь изумительным, что невольно притягивало посторонний взгляд. Главным же украшением облика женщины являлись ее глаза. Карие, чуть раскосые, обрамленные длинными ресницами, они казались двумя бездонными колодцами на фоне белой кожи лица. Полные, изящно очертанные губы были чуть приоткрыты и манили к себе обещанием чувственных наслаждений.

– Полина Логинова.

Степан Корнеевич коснулся рукой женщины, с которой молодой человек не спускал глаз. Лера вздрогнул и стал прислушиваться к тому, о чем говорил председатель колхоза.

– Вдова. Детей не имеет. Живет со свекровью. Передовая доярка.

Председатель перешел к последней женщине в шеренге.

– Устинья Казакова. Вдова…

– Я выбрал! – выкрикнул Лера и вскочил со стула, – она! Полина!

Спустя несколько минут, Валерий и Полина шли по разбитой автомобильными шинами и коровьими копытами улице Еремеевки, направляясь к Полининому дому.

– Почему ты живешь со свекровью, а не с родителями? Валерий наклонился вперед, чтобы лучше разглядеть свою спутницу.

– Родители мои погибли, – вздохнула Полина, – вместе с моим младшим братишкой. Шальная бомба. За всю войну на Еремеевку лишь раз упала бомба. И надо же такому случиться, угодила прямо в родительский дом. Я в это время в бане мылась, потому и уцелела. Тетка Варвара, моя свекровь, взяла меня к себе. Она тоже одна осталась. Муж и двое сыновей на фронте погибли. Ты знаешь, – Полина бросила на Леру озорной взгляд, – это тетка Варвара меня в правление нонче отправила. Я в доме убиралась. А она забегает, глаза выпучила. «Собирайся живей, – кричит, – беги в правление. Мущина из области приехал. Зови его к нам.» Я ей отвечаю: «Там помоложе, да покрасивче меня найдутся.» А она платок нарядный из сундука достает, – «Беги», – говорит.

Вновь в глазах молодой женщины сверкнули озорные искорки.

– А почему ты именно меня выбрал?

– Понравилась, – смущенно пробормотал Валерий.

– Ты мне тоже глянулся. Только молоденький уж больно. Тебе, поди, еще двадцати нету?

– Скоро двадцать один исполнится! – возмутился Лера.

– А мне уж двадцать восемь, – грустно вздохнула Полина, – я аккурат перед войной замуж вышла. В субботу свадьбу гуляли, а в воскресенье по радио войну объявили. А две недели опосля муж повестку получил.

Остаток дороги шли молча. Лишь когда за поворотом показался Полинин дом, молодая женщина кивнула в его сторону головой и тихо, будто сама себе, обронила:

– Встречает тетка Варвара.

Посмотрев в сторону, куда указала Полина, Валерий увидел на крыльце небольшого, но аккуратного бревенчатого дома пожилую женщину в переднике и цветастом платке на голове. Завидя сноху с гостем, она суетливо поправила платок и быстрыми движениями стянула с пояса передник. Полина с Валерием остановились в двух шагах от крыльца.

– Вот, тетка Варвара, познакомься. Это наш жилец. Зовут Валерием.

Пожилая женщина медленно спустилась по ступенькам и шагнула к Лере. Несколько секунд она молча разглядывала его лицо.

– Поля, – повернулась она к снохе, – а ведь не зря я нонче утром нож уронила. Вишь, и гость объявился. Пожалуйте в дом, Валерий, – обратилась хозяйка к молодому человеку и тут же шепнула на ухо Полине, – ты принимай гостя, а я пойду, баню натоплю.

Дом делился стеной на две половины. В одной размещалась горница и отгороженная занавеской спальня тетки Варвары. На другой половине хозяйничала Полина. Центр дома занимала большая русская печь. Полина провела Валерия в горницу и усадила за стол.

– Отдыхай пока, а я в сельпо сбегаю. Куплю чаво-нибудь к ужину.

Оставшись один, молодой человек с интересом огляделся по сторонам. Обстановка горницы была предельно простой: стол, четыре стула, на стене полки с посудой, в углу огромный, обитый жестью сундук. Лера встал и подошел к занавеске, отделяющей спальню тетки Варвары. Отодвинув материю, он заглянул внутрь. Убранство помещения тоже не отличалось изысканностью. Единственное, что привлекло Лерино внимание, была большая двуспальняя кровать. Покрывало из яркого шелка было оторочено кружевами с замысловатым рисунком. Те же кружева обрамляли подушки, пирамидой сложенные в изголовье. Лера не поленился сосчитать количество подушек в пирамиде. Их оказалось десять. Все они имели квадратную форму. Сторона квадрата самой большой подушки, лежащей в основании пирамиды, составляла около метра, а самой маленькой, расположившейся наверху сооружения, не превышала пяти сантиметров.

Валерий задернул занавеску, быстрым шагом прошел в комнату Полины и остановился на пороге. Здесь молодого человека поразило обилие репродукций картин знаменитых художников, вырезанных из «Огонька» и развешанных на всех четырех стенах комнаты. Причем, как сразу заметил Валерий, в экспозиции прослеживалась определенная последовательность. Дальняя стена была отдана репродукциям художников Эпохи Возрождения, среди которых наибольшим представительством выделялись Тициан и Микеланджело. На левой от двери стене расположились репродукции картин импрессионистов. Здесь главенствовал Ренуар. На стене справа, возле которой стояла кровать Полины, заняли места русские художники-передвижники. Среди них наибольшим предпочтением хозяйки комнаты пользовались Левитан и Шишкин. На стене, которую надвое делила входная дверь, расположилось немногочисленное представительство современных художников во главе с Петровым-Водкиным.

Молодой человек уже собирался развернуться, чтобы выйти из комнаты, как вдруг взгляд его упал на лист бумаги из ученической тетради, сиротливо приютившийся между Левитаном и Шишкиным. Валерий медленно подошел к кровати и склонился над листом. Простым карандашом на нем был выполнен на первый взгляд бесхитростный рисунок: береза, а под ней могильный холм. Но простота рисунка оказалась обманчивой, лишь только Валерий приблизился к нему на расстояние вытянутой руки. Ветки березы вдруг приняли очертание сгорбленной женщины, руки которой тянулись к холму в попытке коснуться его травяного покрова. Эти попытки вызывали колоссальное напряжение во всей фигуре женщины (в согбенной спине, напряженных шее и плечах), а их бесплодность отразилась болью и страданием на ее лице.

Долго рассматривал Валерий рисунок, то приближая лицо почти вплотную к нему, то отступая на несколько шагов, пока не услышал шаги в сенях дома. Спешно покинув комнату, молодой человек прошел в горницу и сел за стол.

Пришла Полина. Она молча вынула из сумки буханку хлеба и бутылку водки.

– Таак! – весело крякнул Лера, – обмываем мой приезд?

– И наше знакомство! – в тон ему ответила Полина.

Она принялась накрывать на стол, челноком мотаясь от стола к печи и обратно, часто выбегая в сени, а то надолго исчезнув в погребе и появившись оттуда с полной миской солений. Движения ее были так ловки, так изящны, что Валерий невольно залюбовался ей.

– Что? – Полина неожиданно остановилась перед Лерой, вопросительно глядя ему в глаза.

– Что? – повторил вопрос молодой человек.

– Ты смотришь на меня, как-будто хочешь что-то сказать.

– Нет, – смущенно опустил голову Лера и тут же снова вздернул подбородок, – да. Я хотел спросить тебя.

Полина выжидательно молчала.

– Я хотел спросить: кто автор того рисунка, что висит у тебя над кроватью?

– Какого рисунка? – насторожилась Полина.

– Ну… береза… могила…

Лицо молодой женщины залилось краской.

– Сама нарисовала, – чуть слышно выдохнула она.

– Сама?! – удивился Лера.

– Сама, – кивнула Полина, – вообще-то я свои рисунки никому не показываю. Так, иногда, тетке Варваре. А что, не глянулся тебе мой рисунок?

– Что ты! Что ты! – замахал руками Валерий, – глянулся! Еще как глянулся! У тебя, наверное, еще рисунки есть? Покажи мне их пожалуйста.

Некоторое время молодая женщина внимательно всматривалась в глаза Валерия.

– Хорошо, – наконец, согласилась она, – но обещай, что честно скажешь, какие рисунки хороши, какие так себе, а какие вовсе никчемные.

– Обещаю! – стукнул себя в грудь кулаком Лера.

Полина скрылась за дверью своей комнаты и через полминуты вернулась, осторожно, словно хрупкую драгоценность неся в руках папку, перехваченную матерчатыми тесемками.

– Вот! – с волнением выдохнула она, кладя папку на стол перед Валерием. Молодой человек аккуратно развязал тесемки и вынул первый рисунок, выполненный, как и висящий на стене, карандашом на листе из ученической тетради. На рисунке огромная нога в военном сапоге раздавила один из двух стоящих рядом цветов, называемых в простонародье колокольчиками. В головке цветка, оказавшегося под сапогом, явно прослеживались черты мужского лица. В огромных глазах застыл ужас от предчувствия скорой смерти. Две руки – тонких листа уперлись в землю в отчаянном и безнадежном стремлении вернуть стебель в вертикальное положение. В стоящем рядом нетронутом колокольчике угадывались женские черты. Стебель склонился в сторону гибнущего друга. К нему же тянулись листья-руки.

Лера отложил в сторону рисунок и вынул из папки следующий. На нем крупным планом было изображено женское лицо, на котором застыла гримаса ужаса. В широко открытых глазах, словно в зеркале, отражалась картина гибели солдата на поле брани. Молодой боец, опираясь на винтовку, пытался оторвать израненное тело от земли.

Лера поднял голову и внимательно посмотрел на Полину.

– Ты очень любила своего мужа?

Молодая женщина отвернула в сторону лицо.

– Не знаю. Наверное, любила. А еще я ему очень благодарна. Благодарна за то, что он меня понял, не оттолкнул, как другие. У меня до него никого не было. Ни ребят, ни даже подруг. Меня все сторонились, чудаковатой считали. Некоторые «чокнутой» за глаза называли. Я думаю, это все из-за моих рисунков. Я с ними как с живыми. И беды свои и радости поверяю. Они – моя вторая жизнь, моя изнанка.

За окном мелькнула чья-то тень.

– Тетка Варвара возвращается, – встрепенулась Полина, – значит, баня готова.

Она живо собрала рисунки в папку и унесла в свою комнату.

После бани сели за стол. Полина попыталась откупорить водочную бутылку, но свекровь задержала ее руку.

– Оставь, – улыбнулась она, – бутылки открывать мужское дело.

Поначалу ели молча. Однако после второй рюмки разговорились. Лера по просьбе тетки Варвары рассказал о себе: об отце с матерью, их аресте, о тете Зое, об учебе в институте (о причине своего отъезда из Москвы он умолчал). В ответ женщины посвятили Валерия в тонкости своей профессии (обе работали доярками), а также поведали ему последние деревенские новости: кого назначили недавно бригадиром, кто по пьянке утопил в реке колхозный трактор, кто умер, кто родился.

– Ой, чой-то засиделись мы, – спохватилась вдруг тетка Варвара, – кабы завтре утреннюю дойку не проспать. Давай укладываться, Поля.

Женщины быстро прибрали со стола, и тетка Варвара незаметно скрылась за занавеской. Лера продолжал сидеть за столом, краем глаза внимательно следя за Полиной. Вот она скрылась в своей комнате, и сквозь открытую дверь оттуда донесся шорох постельного белья. Вот она прошмыгнула в сени, и Лера услышал как хлопнула входная дверь дома. Через несколько минут Полина вернулась и вновь скрылась в своей комнате.

– Где же она предложит мне ночевать? – размышлял Валерий, – у себя в комнате или здесь, на печи? Или, может быть, устроит на сеновале?

– Ты чего сидишь? – раздался вдруг рядом Полинин голос.

Лера вздрогнул и вскинул голову. Полина стояла в дверном проеме босоногая, в ночной рубашке.

– Ты не сказала мне где я буду спать, – растерянно пробормотал Валерий. Полина прыснула от смеха, но тут же зажала рот ладонью, с опаской бросив взгляд на занавеску.

– Со мной будешь спать, – прошептала она и, щелкнув выключателем, еще тише добавила, – иди, ложись.

Лера встал из-за стола и двинулся к двери. Его глаза еще не привыкли к темноте и ориентировался он лишь на Полинину ночную рубашку, маячившую впереди светлым пятном. Двигаясь рядом, они пересекли комнату и остановились возле кровати.

– Одежду положи на стул, – шепнула Полина в самое ухо Лере.

– На какой стул? Я ничего не вижу, – молодой человек беспомощно завертел головой.

Снова Полина прыснула от смеха.

– Ладно, стой. Я сама все сделаю.

Ее пальцы побежали по Лериной рубашке сверху вниз, расстегивая одну за другой пуговицы. В несколько секунд с рубашкой было покончено. Настал черед майки. Валерий вздрогнул, ощутив нежное касание к своей груди женских пальцев. Вслед за рубашкой майка исчезла в темноте, и Полина принялась осторожно расстегивать пуговицы на брюках. Ее рука случайно коснулась самого чувствительного места на мужском теле, и в тот же миг молодой человек ощутил, как в нем просыпается страстное желание обнять и притянуть к себе стоящую рядом женщину. Когда брюки соскользнули вниз, и Полина наклонилась, чтобы стянуть их с ног, ее щека невольно коснулась Лериных трусов, вздыбившихся над телом остроглавым холмом. Молодая женщина тут же забыла о брюках. Одной рукой оттянув резинку Лериных трусов, она запустила вторую под их материю.

– Какой он у тебя большой! – вырвался у нее удивленный возглас, – у моего мужа меньше был.

– А что, кроме мужа, других мужчин ты не знала? – голос Валерия дрожал от возбуждения.

– Не знала, – коротко вздохнула молодая женщина.

Резким движением ног Лера скинул мешавшие ему брюки, наклонился и, подхватив Полину на руки, шагнул к кровати…

– Что это было?

Полина осторожно дотронулась до Лериного плеча. Валерий в ответ лишь мотнул головой. Прошло чуть более четверти часа, как они оказались в постели. И теперь оба лежали на спинах обнаженные, потные, с трудом переводя дыхание.

– Я кажется кричала? – вновь заговорила Полина.

– Угу, – промычал Лера.

– Со мною такого никогда раньше не случалось, – молодая женщина придвинулась ближе и положила голову Валерию на грудь, – я своего тела совсем не ощущала. Словно в воздухе парила. Как пушинка на ветру.

Она потянулась вверх и коснулась губами Лериного подбородка.

– Спасибо тебе.

– Это я должен тебя благодарить, – Валерий нежно погладил Полину по голове, – ты первая женщина, которая кричала в моих объятиях.

– И что, громко кричала? – в голосе молодой женщины послышался испуг.

– Не знаю, – пожал плечами Лера, – примерно так, как если бы звала на помощь, когда тонула в реке.

– Ох, стыд-то какой! – Полина прижала руки к щекам, – как же я завтра тетке Варваре в глаза буду смотреть! Она ведь, чай, все слышала!

– Ну, тогда пусть еще послушает.

Валерий резко опрокинул Полину на спину и припал губами к ее груди.

Проснувшись утром, молодой человек обнаружил, что он в доме один. Женщины, видимо, ушли на ферму, и Лера даже не слышал, как это произошло. Он взглянул на стенные ходики. Стрелки показывали четверть восьмого. Найдя на столе в горнице оставленную для него еду, Валерий позавтракал и направился в правление. Председатель встретил его многозначительным подмигиванием.

– Ну, как девка? Хороша?

Лера нахмурил брови и ничего не ответил. Почувствовав, что ляпнул не к месту, Степан Корнеевич смущенно закашлялся и поспешил перейти к делам. А дела были таковы. В складском помещении при молочной ферме хранилось закупленное три месяца назад оборудование для машинной дойки коров. Местный механик попытался разобраться в документации и даже предпринял попытку смонтировать установку, но потерпел неудачу. Теперь все части оборудования были свалены в кучу в углу склада, и председатель не мог поручиться за их сохранность.

Прихватив документацию, Валерий направился на молочную ферму, которая находилась в километре от поселка. Пройдя примерно половину пути, Лера увидел группу женщин, идущих ему навстречу. Он догадался, что это доярки, которые возвращались с утренней дойки. Еще издали Валерий попытался разглядеть среди них Полину, но все женщины были одеты одинаково (платки, ватники, сапоги) и, как ни старался молодой человек, узнать свою избранницу он смог лишь когда до доярок оставалось шагов тридцать или сорок. Полина шла твердой походкой, высоко подняв голову и устремив на Валерия пристальный взгляд огнем сверкающих глаз.

Женщины громко смеялись, тыкая друг друга локтями и кивая то на Леру, то на Полину. Однако Валерий на это внимания не обращал. Он видел только лицо Полины, обтянутое плотной материей платка, видел ее глаза, брови, губы. Видел и любовался ими. Когда расстояние между ним и Полиной сократилось до нескольких шагов, Валерий остановился. То же сделала Полина. Остальные женщины пошли дальше. Одна из них, махнув Лере рукой, во весь голос крикнула:

– Эй, студент, ты дай ночью Польке поспать. А то она седни, как сонна муха. Еле руками шевелит.

Женщины громко рассмеялись, но ни Полина, ни Валерий даже не повернули в их сторону головы. Они по-прежнему не отрывали взгляда друг от друга, одновременно делая навстречу короткие шаги. Сойдясь, они еще некоторое время стояли молча, взявшись за руки. Потом губы их слились в долгом поцелуе.

Увидев сваленные в одну кучу металлические и стеклянные части установки, Валерий схватился за голову. «Будет чудо, если стекло осталось целым», – подумал он и первым делом решил отделить стекло от металла и сложить их отдельно. Работал он осторожно, стараясь не повредить стеклянные части оборудования. Закончив эту работу, Лера поставил рядом четыре деревянных ящика и накрыл их куском фанеры. Получился стол. Разложив на нем захваченную из правления документацию, молодой человек погрузился в чтение пояснительной записки и изучение чертежей.

Часы, которые Валерий с вечера забыл завести, остановились, и ориентироваться во времени он мог лишь по свету, с трудом пробивающемуся сквозь небольшое запыленное оконце. Меж тем, желудок подсказывал, что пришло время обеда.

– Пойду, попрошу кружку молока, – решил молодой человек, поднимаясь из-за стола, – должно же быть на ферме молоко.

Он шагнул к двери, но в этот момент она сама открылась и, к своему большому удивлению и еще большей радости, Лера увидел на пороге Полину. В руке молодая женщина держала хозяйственную сумку.

– Я тебе обед принесла, – смущенно улыбнулась Полина. Видимо, она очень спешила, потому что платок сполз ей на плечи, обнажив не только каштановые волосы, собранные в пучок на затылке, но и стройную, высокую шею. Лере вдруг безумно захотелось поцеловать эту шею. Он кивком головы пригласил Полину пройти в помещение и закрыл дверь, подперев ее черенком лопаты.

– Ты чо! – испугалась Полина, – на ферме же люди! Могут услышать.

– Пускай слышат, – прошептал Валерий, притягивая к себе молодую женщину и целуя ее шею, – пускай все знают, как я тебя люблю.

Полина продолжала стоять с сумкой в руке, а Валерий, начав с поцелуев шеи, спускался все ниже, расстегивая на Полине одежду и покрывая поцелуями обнаженное тело.

– Не надо там целовать! – простонала Полина, пытаясь удержать голову молодого человека, – я же не мылась!

– А мне так даже больше нравится! – в диком возбуждении прорычал Валерий и, подхватив Полину, повалил ее на импровизированный стол, поверх документов.

Скотник Тимофей Харитонов, пожилой человек шестидесяти семи лет, нес на вилах охапку сена для коровы Чернухи, когда до его слуха вдруг донесся женский крик. Тимофей остановился и прислушался. В течение следующих нескольких секунд тишину фермы нарушало лишь мерное почавкивание жующих жвачку стойловых коров. Скотник, посчитав, что крик ему померещился, решил продолжить свой путь, как снова услышал женский крик. Доносился он из складского помещения, имеющего общую стену с молочной фермой, но отдельный вход с улицы. Тимофей стряхнул сено с вил и, не расставаясь с инструментом, поспешил к выходу. Выйдя из фермы, он завернул за угол и осторожно приблизился к двери склада. Толкнув дверь, скотник, к удивлению, обнаружил, что она заперта изнутри. Тимофей приложил ухо к щели между дверью и косяком и напряг слух. Из помещения доносился приглушенный стон. Пожилой человек быстро, насколько позволяло здоровье, обежал склад и заглянул в окно. Но то ли из-за темноты внутри склада, то ли из-за запыленности оконного стекла, разглядеть, что делается в помещении, скотник не смог.

– Однако дело тут лихое вяжется, – вслух произнес Тимофей, – кажись, кого-то там жизни лишают.

Он опять обогнул склад и остановился возле дверей.

– А ну, открывай! – крикнул скотник и с силой ударил черенком вил в дверь, – открывай, а не то щас народ кликну!

Он отступил от двери на несколько шагов и выставил перед собой трезубец вил. Прошло около минуты, и скотник уже собирался повторить свою угрозу, когда дверь вдруг широко распахнулась, и на пороге появилась Полька Логинова.

– Поля?! – воскликнул удивленно пожилой человек, – ты чаво тут делаш?

– Обед я принесла. Вот, яму.

Полина кивнула на Валерия, выступившего из темноты склада. Не дав Тимофею опомниться, молодая женщина торопливо добавила:

– Ой, засиделась я тут чой-то. Домой пора идти, скотину кормить.

Она прошмыгнула мимо Харитонова, на ходу застегивая ватник.

– Я тебя провожу. Не желая оставаться с глазу на глаз со скотником, Валерий в два прыжка догнал подругу и взял ее под локоть.

Когда молодые люди скрылись за поворотом, Тимофей, осторожно ступая, прошел в склад и огляделся. Посреди помещения он обнаружил сооружение из ящиков, покрытых куском фанеры. На фанере были разложены документы, в центре которых красовалось большое мокрое пятно, словно кто-то опрокинул на бумагу стакан с водой.

– Нуу, дела! – вслух произнес скотник, почесывая затылок.

Прошло более двух месяцев со дня приезда Валерия в Еремеевку. За это время он здесь, что называется, обжился. Порой ему казалось, что прожил он тут не два месяца, а два года. Для монтажа доильной установки в помощь Валерию председатель выделил сметливого парнишку пятнадцати лет. Вдвоем они смонтировали оборудование менее, чем за месяц. После этого Степан Корнеевич постепенно стал перекладывать на Валерия обязанности главного механика колхоза, а заодно и энергетика. Валерий не возражал. Работа ему нравилась. Вообще, все в Еремеевке ему нравилось. И протекающая рядом речушка, луг и лес за рекой. Нравилась незатейливая деревенская архитектура Еремеевки и нравились ее жители, их простота и открытость. Впрочем, иногда Валерий все же признавался самому себе, что причиной его расположения к Еремеевке являлись не окружающая ее природа, не ее дома и улицы, а одна лишь ее жительница, которую звали Полина Логинова. Если Полины не было рядом с ним, Валерий думал о ней каждую минуту. Вспоминал ее лицо, ее улыбку, смех. Находясь же поблизости, Валерий не спускал с нее глаз, вслушивался в ее голос, с наслаждением вдыхал запах ее тела. Им нравилось быть вместе. Долгие осенние вечера они обычно проводили в горнице за рисованием или чтением. Рисовала Полина, а Валерий заказывал ей сюжеты рисунков. По завершении работы происходило ее обсуждение, которое частенько переходило в бурные споры.

Книги, которые Валерий брал в местной библиотеке, читали вслух. При этом непременным слушателем являлась тетка Варвара. «Преступление и наказание» Достоевского женщинам не понравилось.

– Скучно излагат. Талдычет одно и то ж по десятку раз, – высказалась по поводу произведения тетка Варвара.

– Словно наши коровы жвачку жуют, – согласилась со свекровью Полина.

«Анна Каренина» Толстого вызвала между женщинами разногласие.

– Дура! – заключила тетка Варвара, – ради приблудного кобеля семью порушила, ребенка своего лишилась! Кака она мать?!

– Но ведь она любила Вронского! – осторожно возразила Полина.

– Все одно, дура! – в сердцах хлопнула по столу ладонью пожилая женщина, – иш, под поезд кидаца! О детях-то не подумала, что сиротами их оставила!

Обеим женщинам очень понравилась Куприновская «Олеся». Тетка Варвара даже зашмыгала носом, когда Валерий читал последние страницы повести.

– А у нас, недалече от Еремеевки тоже колдун живет, – сообщила она по окончании чтения.

Молодой человек в ответ недоверчиво хмыкнул.

– Правда, правда, – поддержала свекровь Полина, – это местный лесник. Он лечит, от порчи и сглазу заговаривает и колдует.

– Что значит «колдует»? – постарался спрятать ироничную улыбку Валерий.

– Вот, в августе у Дарьи Стрельцовой корова пропала, – с жаром стала объяснять Полина, – пошла она к Ефиму, так лесника зовут, и он ей тут же сказал: в Разуваевке твоя корова, во дворе дома с флигелем на крыше в виде петуха. Так оно и вышло! Пошла Дарья в Разуваевку, нашла дом с флигелем и выручила свою коровку.

– А помнишь, – тетка Варвара ткнула сноху в плечо, – прошлой осенью Иваниха сына своего потеряла? Уехал в город салом торговать и пропал. Иваниха в район, в милицию ездила. Там ничем ей пособить не смогли. Тогда она к Ефиму отправилась. Тот и сообчил: мертвый твой сынок. Лихие люди из-за денег его порешили. И лежит он под снегом, недалеко от дороги, а где точно, Ефим сказать не смог. А весной, когда снег стаял, нашли Иванихиного сына. Точно, у дороги он лежал.

Вот так, за разговорами и чтением книг проходили вечера в доме тетки Варвары. Спокойствием и умиротворением наполняли они душу Валерия. Не думал и не ожидал он, что вскоре последуют события, которые в одночасье разрушат размеренный ритм его жизни.

Как-то вечером, выйдя из правления колхоза, Валерий, прежде чем идти домой, решил зайти в библиотеку. В этот день заведующая библиотекой должна была привезти из райцентра партию новых книг, в том числе полное собрание сочинений Стефана Цвейга. Валерий давно мечтал познакомить Полину с творчеством его любимого писателя. Особенно ему хотелось прочитать вместе с ней роман «Нетерпение сердца».