Текст книги "Мясо, прощай! роман дель арте"

Глава VII
Карнавал. Мастер-класс «Марио и марионетки»
(Одноактная кукольная фантазия)

Елена Тёмная (тоном сказочника).

 
Однажды, —
лет пять прошло, подумать только! —
я встретила в сети… Не знаю,
как звать его. Ну, как всегда бывает:
на форум выложила фото —
он похвалил. Поставил плюсик,
прокомментировал: красотка,
таких в Италии не видел.
С луной сравнил.
 

Елена Рыжая (ревниво).

 
Вот это номер!
А почему?
 

Ди.

 
Ну, мама!..
На форуме она у нас Selena.
 

Елена Тёмная.

 
Вот именно. Он в профиле увидел.
 

Елена Рыжая.

 
Луна – и в профиль? Фас обычно.
 

Елена Тёмная.

 
Ему хоть в фас, хоть в профиль.
Такой, как он, покажешься – рванётся,
как пёс, команду «фас» услышав.
 

Ди.

 
А ты?
 

Елена Тёмная.

 
Я тоже заглянула.
Залезла на домашнюю страничку:
там имя, возраст, всё такое, —
но мало ли что про себя напишет
мужчина.
 

Яков (шепчет).

 
Женщина – тем паче.
 

Елена Тёмная.

 
Я со своим тогда была в раздоре…
 

Яков (шепчет).

 
В сети искала новых приключений.
 

Марина (шепчет).

 
Потише, ей суфлёр уже не нужен.
 

Елена Тёмная.

 
…в сети искала новых приключений
и потому спросила: а причём здесь
Италия? Ну, он и отвечает,
что женщине такой прелестной
собою надо бы украсить
вот эти фото. И запостил виды.
 

Елена Рыжая (закатывает глаза).

 
Италию?..
 

Елена Тёмная.

 
Конечно.
Ведь Марио назвался итальянцем.
Стал извиняться за ужасный русский,
но знаете… Ни до, ни после
никто из наших так со мною
не разговаривал, как этот парень.
Ну да, он иногда коверкал —
но очень мило! – русские словечки,
ну да, мне часто приходилось
в словарь залезть за словом иностранным…
Но в нём, как в верном зеркале…
 

Елена Светлая (подсовывает Елене Тёмной круглое карманное зеркальце так, чтобы та могла себя видеть).

 
Ты отразилась. Бе-едная овечка.
 

Елена Рыжая (по-матерински озабоченно).

 
Ты отравилась? Бледная, как свечка.
 

Яков (шёпотом).

 
Ты напросилась. Жаловаться нечего.
 

Елена Тёмная разглядывает в зеркальце собственное отражение, лунный зайчик освещает её лицо, она не в себе.

Елена Тёмная (восторженно).

 
Себя увидела. Преобразилась.
О счастье, я любима и желанна!
 

Елена Светлая убирает зеркальце. Елена Тёмная приходит в себя, приподнятое настроение с неё слетает.

Елена Светлая.

 
Теперь понятно?
 

Елена Тёмная (саркастически).

 
Да, конечно.
 

Елена Тёмная молчит, собираясь с мыслями. Продолжает скучным тоном.

Елена Тёмная. После недели общения в таком духе мне чудилось, знаю Марио всю жизнь, а к исходу месяца жизнь без него казалась невозможной.

Елена Светлая. Всё потому, что на самом деле ты общалась с самой собой.

Ди. С самой собой? Что за фигня! Не верю.

Елена Светлая. Поверь, я знаю что говорю, сама на те же грабли наступила. Это такой приём: что-то вроде зеркальной шахматной партии, я в лекции затрону. Начало в четыре. Ты придёшь послушать?

Ди. Ага. (Елене Тёмной) Ну, что же было дальше?

Елена Тёмная (мрачно). Ну, что? Однажды я спросила напрямик, не хочет ли он встретиться в реале. Сказал – мечтает, однако по ряду обстоятельств не сможет вырваться. Я и сама не хотела звать его сюда, а вот приехать к нему в Италию…

 
О! Этого хотела очень.
Он согласился.
Я была в восторге.
Всё сделала, и даже больше:
Посольство, паспорт, виза, деньги…
Как в омут кинулась,
Но денег-то негусто…
 

Елена Светлая.

 
А у него просить…
 

Еленая Тёмная (саркастически).

 
Ну что ты!
Как можно!
Я же не такая!
 

продолжает скучным тоном

Поскольку денег было мало, я решила поехать автобусом. Узнала у Марио точный адрес, мы вместе разработали маршрут и я купила билет, заранее предвкушая жуткие мучения.

Елена Рыжая. Автобусом в Венецию? Одна? Отсюда? Бр-р… В жизни бы не согласилась. Попадётся ещё неизвестно кто в попутчики…

Елена Тёмная. Вот именно. Попался.

Елена Тёмная взглядом отыскивает спину Якова, тот сутулится, деловито пишет в блокнот. Помолчав, она скучно продолжает

Елена Тёмная. Что бы ни было, но те сколько-то там суток я буду помнить до конца жизни, это было…

Елена Рыжая. Ужасно.

Елена Тёмная. Прекрасно.

Елена Рыжая. Что?!

Елена Тёмная. Не что, а кто. Попался мне попутчик. (обращается к Ди) Представь: ты садишься в автобус, готовясь к длительной пытке – тебе предстоит несколько суток поневоле общаться с каким-то чужим человеком как раз тогда, когда тебе больше всего хочется перенестись к конечной точке, где тебя ждёт твой… Марио вспыльчив и ревнив – ты тоже. Ты на него слегка обижена, ведь это ты будешь трястись в автобусе, а не он, но ты готова терпеть, поскольку кажется тебе, что без Марио жизнь не имеет смысла. Ты влюблена…

Ди. Опять я Коломбина? Ладно. (щёлкает пальцами)

На тыльной стене, поверх венецианской панорамы разворачивается киноэкран. Под шарманочную музыку по мерцающему прямоугольнику ползут титры

Commedia dell’arte

«Попутчик»

кукольный спектакль-пантомима

Автор: Елена Тёмная

В ролях:

Закадровый Голос: Елена Тёмная.

Арлекин: Некто, назвавшийся Марио.

Коломбина: девчонка Ди

Кукловоды: Арлекин, Коломбина

Марионетки: Арлекин, Коломбина, Пьеро

В роли Пьеро…

Шарманочная музыка «плывёт» и смолкает. Свист, нестройные хлопки, выкрики: «Шарманщик!». Снова шарманка. На экране венецианские виды. На столе, как на сцене, разыгрывается кукольный спектакль

Коломбина-кукловод выводит на стол Коломбину-марионетку. В руке у куклы планшет, она всматривается в экран, трогает пальцами.

На большом экране пляшет и играет на флейте-пикколо Арлекин, его лицо скрыто венецианской маской.

Закадровый Голос. О, Марио!

Коломбина вытаскивает из-под стола Арлекина-марионетку. Управляя двумя куклами, разыгрывает признание в любви. К ней подкрадывается Арлекин-кукловод, выхватывает из кармана ножницы и обрезает нити Арлекина-марионетки. Кукла валится на стол. Арлекин прячет её за спину. Коломбина-марионетка с мольбой обращается к экрану. Экранный Арлекин кланяется, отступая и разводя руками, камера отъезжает, становится понятно, что шут плясал на площади Сан-Марко.

Закадровый Голос. О, Венеция!

Коломбина-марионетка мечется по столу, ломает руки. На большом экране камера преследует убегающего Арлекина. Шарманочная музыка играет живее. Арлекин-кукловод выставляет на стол игрушечный автобус. На киноэкране в кадр попадает настоящий автобус. Смена кадра: салон, затем два пустых кресла крупным планом. Арлекин-кукловод выставляет на стол два кукольных креслица рядом и делает приглашающий жест. Коломбина-марионетка усаживается, устраивает на коленях планшет. На большом экране снова пляшет Арлекин в венецианской маске.

Арлекин-кукловод роняет под стол куклу Арлекина и достаёт оттуда Пьеро-марионетку. Пьеро-марионетка кланяется Коломбине-марионетке. На киноэкране смена кадра: в автобусном салоне к одинокой Коломбине подсаживается Пьеро.

Закадровый Голос. Можно?

Коломбина-марионетка смущена, но не без кокетства. Пьеро-марионетка пытается заглянуть в экран кукольного планшета, Коломбина-марионетка не позволяет. На киноэкране быстрая смена кадра: Арлекин, Пьеро, Арлекин, снова Пьеро… Шарманочная музыка «хромает», скрипит, даёт сбои, но выравнивается. На экране площадь Сан-Марко.

Закадровый Голос. О, Венеция!

Арлекин-кукловод сбрасывает кукольные кресла под стол, Пьеро-марионетка становится на колени, протягивает Коломбине-марионетке руки. Коломбина-кукловод ножницами обрезает нити, кукла Пьеро валится на стол. Коломбина-марионетка мечется. На киноэкране погоня: камера преследует бегущую по лабиринту узких улочек Коломбину. Она останавливается перед калиткой богатого дома.

Закадровый Голос. Марио?

На экране лохматая болонка вытаскивает из калитки за поводок девочку лет шести, собака рвётся с поводка, пытается укусить оператора.

Закадровый Голос. Нет никакого Марио и никогда не было.

У Коломбины-марионетки опускаются руки, она понуро бредёт по столу-сцене.

Закадровый Голос. Все мужики – сволочи.

Коломбина-марионетка замечает лежащую на столе куклу Пьеро.

Закадровый Голос. Сволочь!

Коломбина-марионетка подбирает Пьеро-марионетку, швыряет навзничь и усаживается на него верхом. Арлекин-кукловод подкрадывается к Коломбине-кукловоду и незаметно привязывает к её запястьям верёвки. Он управляет Коломбиной-кукловодом, та, ничего не подозревая, играет Коломбиной-марионеткой, которая страстно развлекается с куклой Пьеро. Треск. Шарманочная музыка рвётся. Арлекин бросает верёвки и убегает, Коломбина роняет нити и с удивлением рассматривает верёвочные узлы на запястьях. На столе перед нею валяются две потерявшие управление марионетки – Пьеро и Коломбина.

Закадровый Голос. La commedia è finita

Крест, цифры, белое мерцание, киноэкран гаснет.

Ди (разглядывая Арлекина-марионетку). Но я не понимаю…

Елена Тёмная (раздражённо). Я же сказала! По адресу, который он мне дал, жили чужие люди, ни про какого Марио никто там слыхом не слыхивал; я никогда больше не встречала его в сети, да и не хотела бы встретить.

Елена Рыжая. А я бы попыталась найти это козлище.

Яков (шёпотом, печально). Nunc dimittis.

Ди. Я не про Марио, с ним всё понятно. Куда девался твой попутчик? Ведь ты же говорила, что с ним…

Елена Тёмная (нянча Пьеро-марионетку). Да, с ним было клёво. Такой податливый! Вертела как хотела. Бедняга влюбился. Я сразу заметила, что он ревнив; по дороге в Италию от души развлекалась, расписывая Марио и показывая кое-что из переписки… Дура. Он всё сносил, а мне казалось мало. Желания исполнять кидался раньше, чем успевала попросить, а я над ним смеялась. Я не хотела, чтобы он узнал адрес Марио. Когда приехали в Венецию, наконец дала попутчику отставку и…

Ди. И он тебя оставил?

Елена Тёмная. Нет, к счастью не оставил. Я не понимала, как узнал адрес. Тогда я вообще ничего не соображала, больше всего хотелось утопиться в канале. Так и сделала, если б не он. Теперь-то я понимаю…

Яков (шёпотом). Ну, это вряд ли.

Ди. А я пока что нет. Куда он делся?

Елена Тёмная (вертя в руках кукольного Пьеро). Мы провели в Венеции неделю. Он выволок меня из холода и грязи, привёл в чувство и затащил на небеса. Никто и никогда не понимал меня лучше, чем он. Из мерзости и гнуси я попала прямиком в рай, ты понимаешь?! Я по-прежнему вертела им; измывалась так, будто мстила за всех мерзавцев сразу и за Марио особо.

Елена Светлая (играя с Коломбиной-марионеткой, говорит как бы от её лица). И поделом.

Ди (Елене Тёмной, с интересом). Ты что, садистка?

Елена Тёмная. Да вроде нет. Ни до, ни после за мной такого не водилось. Но знаешь? Так хорошо мне никогда, ни с кем… Так, словно не я его наизнанку выворачивала, а он меня. Я с ним узнала счастье.

Ди. Но он исчез.

Елена Тёмная (сухо). Оставил мне записку. В ней признался, что имеет отношение к каким-то там спецслужбам.

Ди. Как интересно!

Елена Тёмная. Мне не очень. Я плохо помню, в чём там было дело. Какая-то шайка негодяев выманивала женщин за границу, чтобы потом продать их в рабство.

Ди. В публичные дома, в бордели?

Елёна Тёмная. Я говорю – не помню. Там было ещё, что они поймали Марио, и что мне больше нечего бояться. Записку я сожгла, как он просил. Писал, что не может больше оставаться в Италии, велел возвращаться домой. Обещал связаться позже. Но не связался.

Ди. И ты больше его не встречала?

Елена Тёмная (кладёт на стол Пьеро-марионетку). Ни разу. До сегодняшнего дня…

Елена Рыжая (упрямо). А я бы попыталась.

Елена Светлая. И я.

Ди. И я не понимаю. Тебе с ним было хорошо? Так почему же?

Елена Тёмная (спокойно). Мне стало пусто, как будто вытряхнули душу. Вернувшись, я опять сошлась со своим.

Ди. И больше никогда?

Елена Тёмная. И никогда об этом не жалела. И вышла замуж. За своего. (повысив голос) Не думала что вдруг настанет время…

Елена Светлая. Время? (глянув на часы) Боже! Без четырёх минут четыре! Я корова… В четыре лекция! (спохватившись, возвращается, утаскивает со стола куклу Пьеро) Можно? Мне пригодится для доклада. Я рассказать хочу…

Елена Тёмная. Да бога ради. Возьми и арлекина.

Елена Светлая (забирает Арлекина-марионетку у Ди): Я рассказать хочу про ваших жиголо. И разложить подробно.

Елена Тёмная (Елене Рыжей). Пойдёшь послушать?

Елена Рыжая (неохотно). Пожалуй. Может быть. Не знаю.

Елена Светлая (на бегу). По полочкам!

Елена Рыжая (выбираясь из-за стола). По полочкам чуть позже.

Елена Тёмная (кивнув в сторону стойки, где выпивают и о чём-то беседуют, бурно жестикулируя, Владислав и Долговязый) А эти? Твой уже на взводе.

Елена Рыжая. Да ну их, пусть животные пасутся. Ты с нами, Ди?

Ди (следует за ними с надутым видом, бурчит). Я не терплю, когда меня вот так зовут. Всем это хорошо известно. На лекции такая скукотища! А в боулинг никто не хочет?

Елена Тёмная проходит мимо Якова и Марины, по ним царапнув взглядом; Елена Рыжая их не замечает, потому что ей вообще свойственно смотреть поверх голов. Реплика девчонки Ди про боулинг, адресованная Елене Рыжей, достаётся Якову. Он делает движение, как будто хочет встать

Марина. А ты куда собрался? Ах да! Ведь я же резервировала баню.

Яков. (опомнившись) На половину пятого. (вздыхает с облегчением) Ну, слава богу.

Марина. Что «слава богу»? Про сауну? Я молодец, удачно получилось.

Яков. Ушли. Надеюсь, ты не собираешься слушать ещё и эту их лекцию? Про жиголо.

Марина. Да как-то лень мне и нет охоты, лучше в баню. Или ты считаешь, та светленькая сможет растолковать?

Яков. Я справлюсь лучше.

Марина. Ты разобрался?

Яков. Говорил же, не в чем разбираться.

Марина. Ну, вот и хорошо. Расскажешь. Как там светленькая Лена говорила? Разложишь по полочкам.

Яков. В бане – непременно. Я разложу, вот только сам разлягусь. На полочке.

Яков и Марина выходят. В дверях Марина оглядывается. У стойки бара, размахивая руками, пьяно болтают про политику Владислав и Долговязый, по залу неслышно перемещаются, собирая посуду, похожие на отощавших императорских пингвинов официанты, из тьмы за всем этим наблюдает бармен. Звучит июньская баркарола Чайковского в джазовой обработке.

Глава без номера
История с одним неизвестным

Заброшенный дом понравился Бродяге куда больше участка. Дело не в том, что в единственной комнатушке имелся диван, очень удобно продавленный посередине. Не в том приятность, что в углу обнаружилась гора ватных, слежавшихся одеял – сильно воняют псиной, но запах со временем выветрится, а пока можно стерпеть, зато не придётся мёрзнуть ночью, – и даже не в том дело, что нет на потолке мокрых пятен и целы окна. Едва сунулся в дверь, сразу увидел… Он не помнил, что это такое, но точно знал, зачем оно нужно. Чтобы в доме было тепло. Дом в доме; в кирпичном нутре его, вот за этой дверцей, живёт огонь.

Бродяга открыл чугунную дверцу.

Холодная. Нет тепла.

Серый порошок с шорохом просыпался сквозь щели решётки вниз, туда, где вторая, маленькая дверца.

Что-то надо было ещё сделать, чтобы в кирпичном нутре завёлся огонь. Однажды ночью Бродяга грелся возле тлеющих развалин. Горели деревянные обломки. Бродяга почему-то вспомнил кое-что виденное недавно с вершины горы: человек, взмахивая рукой, бил по обрубкам, и они разлетались в стороны – куски дерева. В лесу он видел занесённые снегом такие же обломки, сложенные аккуратной горкой – неподалёку, у самой опушки. Бродяга представил себе: стемнело, он выходит в лес – осторожно, чтобы никто не заметил, – набирает охапку деревянных обломков, приносит в дом, досыта набивает ими кирпичное нутро и – фх-х! – на холодных мокрых дровах рождается огонь.

Глава VIII
Расследует Марина

Я приоткрыла стеклянную тонкую дверь и заглянула в адский полумрак парилки. Пахнуло жаром – ох ты! – и я лицо прикрыла. Сквозь пальцы глянула: где Яков?

– Маришка? Заходи. Э! Осторожно, камни.

Какие камни?! Ох, жарынь. Я оглянулась дверь прикрыть. За нею в гулкой кафельной пещере, в прямоугольнике бассейна спала под светом ртутных ламп стоялая вода. Пещерное такое озерцо: ещё бы сталактиты и сверху – кап! – и отдавалось эхом, и снова – кап! – нечасто. Дверь точно радужная плёнка, вот кажется: притронься пальцем – лопнет. Здесь жар, за переборкой холод. А поручни бассейна, стерильно-хромовые змеи, услужливо тянули шеи: спустись-ка. Ну да, сейчас, на воду страшно глянуть, не то что безоглядно окунуться. Из жара в холод? Это пытка. А можно бы… устроить Якову такое: дождаться, чтоб размяк на полке, и затолкать в холодную купель. Чтоб заорал, признался. А может быть, всё это чепуха: луна, венеция, елены, куклы, мои догадки… Надо осторожно. Но камни?

Я осторожно повернулась. Сделав шаг, чуть не налетела на громоздкий ящик. Оттуда жар. А запах… С кислинкой, деревянный. Я вдохнула и вспомнила: нагретый солнцем каменистый склон, трава, самшиты, можжевельник и меж корявых низкорослых сосен тропинка. Нас двое, Яков, я. И море. И полуденное солнце. И больше никого под ним, никто не нужен. Но я подумала тогда: он всё забудет. А близость – марево над тёплыми камнями, как зыбь на море, как…

– Марина, осторожно!

Да вижу я.

Над каменкой струился сумрак. Я заглянула в ящик. Булыжники, багровое мерцанье. Аид.

– Садись, вот полотенце.

Аид гостеприимен.

Садясь, украдкой глянула. Ну почему украдкой?! Вот вечно он…

Яков – голый, размякший, возлежал на полке, как древний грек на – как назывались вечеринки? – ах да, как древний эллин на симпосионе. И наплевать им было, что голые. Сплошные гимнофилы. И Яков тоже. Бесстыже смотрит, чёртики в глазах. И сам похож на чёрта. Залысины, усы, горбатый нос, испанская бородка, бесовский взгляд: сто тысяч бесенят в расширенных от сумрака зрачках. И я. Ох, жарко. Вечно он смущает. Аид. А я как Персефона. Он затащил сюда, раздел… Да что со мной? Ведь это я сама заказывала баню, и раздеваясь думала о том, что голый Яков совершенно беззащитен. Размякнет – расспрошу про – что он там сказал? – про трёх елен и про мои догадки про то кто дичь а кто охотник кто выиграл кто проиграл и кто игрок и кто болванчик кто марио и кто марионетка и был ли марио и кто попутчик и что вообще всё это к чёрту значит но лень выспрашивать и лень сердиться да потому что все они отдельно нас двое прошлое неважно луна венеция елены не существуют морок ворожба и тени на стене пещерной. Зыбь памяти и зуд…

– Ты не заснула?

Я очнулась. Яков тронул моё колено. Бессовестный манипулятор! Чуть не забыл заставить… Тьфу. Чуть не заставил забыть, чего хотела.

– Приляг.

– Ты рассказать хотел.

– Куда ты? Ложись на полку, полотенце…

Ну да, конечно. Он расстелил на нижней полке, чтобы видеть. И я чтоб видела, какими он глазами. Манипулятор. Бессовестный Аид. Мой Кохановский. Но ведь и я не промах.

Я неспешно расстелила полотенце на верхней полке; на той, что рядом с ним. Он будет ниже, я выше. Он беззащитен, я защищена. Он – на ладони, я…

Стараясь не замечать, как он меня разглядывал, я забралась на верхнюю полку, легла на бок. Ох, как горела кожа от движений!

Ладонь под щёку. О-о, как же жжёт под локтем! Ну ничего, пройдёт. А что там Яков? Лежит навзничь, нагой и беззащитный. Пот бисерный на лбу, на шее, меж ключиц, меж рёбер. И весь как на ладони. Ах, будь ладонью я… ну, хватит.

– Ты рассказать хотел.

– А, да. Мы собирались обсудить. Ты понимаешь, у меня была идейка… Роман дель арте.

– Это как? – спросила я, наблюдая, как по виску его, там, где набухла жилка, змейкой скатилась, оставляя мокрую дорожку, капля пота. Подумала при этом: «О, змей! Хитрюга – первый сорт. Чтоб не рассказывать про рыжую и тёмную, вильнул опять в литературу».

– А вот как: текст свободной формы. Роман, который пишет сам себя.

– Подарок для лентяя, – сказала я и, осторожно тронула подушечками пальцев Яшин висок, где жилка. – А что же станет делать автор?

– Он что, не человек? Представь: тебя забросили в завязку, ты продираешься к финалу.

«А стоило бы вспомнить про кульминацию, – подумала я, проведя пальцем по яшиной шее и меж ключиц. Рука моя, как голова змеи скользнула. На коже влажная дорожка.

– Ты слушаешь, что люди говорят, и поневоле…

– Пляшу под чью-то дудку, – сказала я, припомнив Марио. Рука моя теперь была похожа на человечка – он брёл, едва касаясь кожи, по яшиным рёбрам.

– Да, конечно. Ведь всё, что люди могут рассказать, уже когда-то было. Описано, издато и забыто.

– Забыто? Точь-в-точь как те истории. Ну, помнишь, мы за обедом слушали, как Лена… Ведь так её зовут, я не ошиблась?

– Которую?

– Обеих, – сказала я. Рука-змея скользнула снова к шее, к пульсу, и там легла.

– А, да! – припомнил Яков. Фальшиво прозвучало. Дал петуха на ровном месте.

– Ну да, ты обещал, что растолкуешь, в чём там на самом деле было дело.

– А дело в том, что… Да! – Яков оживился, накрыл ладонью кисть мою, сжал пальцы. – Пока ты слушала, что там они болтали, я кое-что придумал. Как завязать роман. По-моему, получится неплохо. Представь, Маришка: мятежный дух одного европейского авантюриста восемнадцатого века не упокоился вместе с бренной тушкой, а принуждён вечно скитаться по миру, цепляясь то к той душе, то к этой.

– Как вирус?

– Что-то вроде. Тот, к чьей душе он прицепился, вдруг начинает куролесить, копируя проделки вертопраха. Этот мошенник двухсотлетней выдержки нашёптывает схемы, как суфлёр. Его истории – отлакированные басни, но все ведутся.

– Как Лена.

– Ну да, как… Послушай, ну при чём здесь Лена?

– Которая?

– Да все они! Все три! – вспылил Яков. – Я про новый роман, а ты…

«А я про три старых. Двухсотлетней выдержки, говоришь? Они, мне кажется, моложе. Их трое, значит. Третья тоже. Ах ты…»

Я высвободила руку и прикрыла Яше рот. Спокойно. Тише.

– Ш-ш. Не лень тебе ругаться? Хоть три, хоть десять Лен, хоть тридцать три. Авантюрист и вертопрах? Занятно. Мне нравится, я и сама авантюристка. Которого возьмём? Бальзамо? Сен-Жермена?

– Джакомо Джироламо Казанову.

– Я так и думала.

– Да ну?

– А вот тебе и ну. Ты дурочкой меня считаешь? Те две в своих рассказах шатались по Венеции, вот ты о нём и вспомнил. Про Казанову. Так ведь?

– Я не знаю, – закинув руки за голову, сказал Яков. Поворочался, устраиваясь, поморщился; надо думать, доски обожгли ему запястья. – Мне кажется, и раньше…

Он осёкся, глянул на меня, отвёл взгляд. Пробормотал невнятно что-то вроде: «Не зря всё это». Весь в поту. На лбу морщинки, зрачки расширены. Да он боится! Чего? Расспросов? Надо осторожно.

– Вот я и говорю, – сказала я, осторожно ведя пальцем по его напрягшейся руке. По левой. По трицепсу. Чуть-чуть царапнув ногтем. – Я говорю, что те истории, хоть обе сразу, вполне годятся для романа. Дель арте? Можно так назвать. Но только мне б хотелось разобраться. Понять.

– Что непонятного? По-моему, всё ясно.

– Ну как же ясно? Та рыжая, Елена во всём винила некого Андрэ, но кто-то в этом усомнился, и ты назвал её глупышкой.

– Она и есть глупышка, только такая и могла поверить своему Андрэ. А он ведь совершеннейший болван. Не знаю, что с ним после сталось.

«Кого ты называл глупышкой, ясно. Ею и займёмся для начала».

– Да что бы с ним ни сталось, – сказала я. – Проехали болвана. Скажи мне лучше вот что: глупышка Лена говорит, что позабыла, как добралась в Венецию без денег. Мне интересно: как?

– Да очень просто. Врёт она, конечно помнит. Доехала на те самые деньги, которые… которые некто выиграл в карты у мерзавца Андрэ. Тот всё продул, что вытянул из Лены, часам к четырём утра мы его ободрали как липку. Он умолил поверить в долг, чтоб отыграться, и снова проиграл. К пяти утра стал совершенно невменяем. Я, заметив это, ему и говорю: уважаемый, а не хотите ли поставить на кон ваше место в номере? Против всего, что накопилось в банке, плюс долг. А это куча денег. Он согласился и продул. Безумец.

– Куда он делся?

– Я не знаю. Да что б с ним сталось? Сказал, сходит за деньгами, и больше я его не видел. Испарился. Ни документов его, ни вещей утром мы не нашли.

– А Лена?

– Что Лена? Так ведь она всё рассказала.

«Не знаю, всё ли, – подумала я. – И всё ли я уразумела. Мне бы не сочинять пьесы про арлекинов и пьеро, а лучше слушать» Царапая яшины рёбра ногтем, вслух сказала:

– Бедняжка.

– Кто?

– Конечно, Лена. Оставили её без денег. Один мерзавец, двое проходимцев…

– Мерзавец ладно, с этим я согласен, но вот за что…

– Использовали, бросили её. Что с нею сталось?

– А что бы с нею сталось, когда бы проходимцы не прогнали того мерзавца? Которого она сама – ты слышишь?! – сама себе на шею накачала!

– А что ты кипятишься? Мы же про роман. Так близко к сердцу принял… – сказала я, найдя ладонью то место, где в его груди толкалось сердце. – Ведь надо как-то закруглить. Что твой мятежный дух нашепчет проходимцу? Чем у него закончится интрижка с рыжей Леной?

– Проходимец подсунет ей в мужья развесистого Капитана, а после, когда эта парочка олухов сюда вернётся и врюхается в бизнес, поможет им немножко раскрутиться. Не представляясь, анонимно.

– А что они затеют, эти двое?

– Ну что? Да вот хотя бы… хотя бы брачное агентство. Елене это так подходит.

– А может, форум? Ну, знаешь, где знакомятся. Вот как этот их клуб, к примеру. Как они назвали, я не помню: Клуб Одиноких Сердец? Так?

– Фу, не могу. Я спёкся до печёнок, – сказал вдруг Яков. – Пойду нырну.

«Ты спёкся, – злорадствовала я, следя, как голый распаренный Яков к двери прошлёпал. – Ишь, сквозанул, как будто перцу на хвост насыпали. Пойду нырну. Нырнуть-то ты нырнёшь. Но я дождусь, когда ты вынырнешь, голубчик. Вот напустил туману!»

Я неспешно спустилась с полки, задрапировалась полотенцем – так, слегка, – и последовала за Яковом.

Действительно, довольно мне валяться. Пропарилась до жёлтых пор души, вся мокрая, но чтоб с разбегу в воду? Такой экстрим отнюдь не для меня. Я выдохну, остыну, образумлюсь. Ведь дело прошлое. Пятнадцать лет. У этих выросла девчонка, они теперь вполне довольны жизнью. А клуб сердец и сердцеедов… Да, кстати! Та, вторая Лена, не в их ли клубе Марио нашла? Хорошая находка для романа. История не так чтоб в давнем прошлом. Пять лет всего лишь минуло. А ну-ка, что мой тюлень на это скажет? Ты вынырнул, красавчик? Скушай рыбку.

– О-о! – вопил Яков, вынырнув по-тюленьи. Отфыркивался. Под сводами гудело кафельное эхо, мне под ноги летели брызги.

Я ждала, одной рукою придерживая махровую белую свою драпировку, другою опиралась на поручень.

Яков полез из воды, с него лило потоком.

– Пусти. Эй, ты чего, Маришка?

«Вот дудки, не пущу. Сначала…»

– Тебе не нужно разве полотенца? – спросила я. Рассталась с драпировкой.

– Ух, здорово! – довольно ухал Яков, лицо в махровой белизне увязив.

Я обняла, к груди прижалась ухом. Холодный, мокрый – ух! – как колотилось, в груди – его? моё? – нет, наше сердце.

– Ух, здорово! Марина, ты не хочешь?

Хочу, конечно же. О чём он? А, хочет, чтоб я тоже окунулась. Но нет, не то, совсем не то мне нужно. Хитрец. Но я же не спросила!

– Скажи-ка, Яша… Погоди. Да погоди же обниматься! Скажи-ка, та, вторая Лена – тебе не показалось странным, что так легко у неё получилось выкрутиться? Спецслужбы…

Объятия ослабил. Я глянула украдкой. Он улыбался. Довольная такая улыбка нашкодившего и непойманного кота. Смотрел при этом в потолок.

– Торговля людьми, – продолжила я.

Он рассмеялся, покрутил головой и наконец-то снизошёл: чуть отстранился, глянул на меня и:

– Врал, конечно.

– Кто? Марио? Попутчик?

Что он так смотрит? А, понятно.

Забылась я. Драпировка-то у него на шее. Вот Яша и попался: в глаза смотреть не может, а ниже – может, но при этом слегка теряет над собой контроль. Самую чуточку, но и того довольно.

– Яшка! Да погоди же… Ты ответь сначала. Что Марио ей врал, понятно, а тот, второй?

– Да не было… второго, – запнувшись сказал Яков. – Ты что, не поняла? Я… Марио и есть попутчик.

– Вот, значит, как. Бедняжка Лена! Тогда понятно, откуда он всё знал. А ей казалось – угадывает. Как же! Читает мысли. Вот мерзавец! Всё знал заранее, сама сказала. Ну…

– Тише, погоди ругаться. А если он из лучших побуждений?

– И слушать не хочу. Какие могут быть… Ты что? Ты одобряешь такую гнусь? Защитничек нашёлся. Пусти!

«Остыть бы надо. Ещё рассоримся на ровном месте. Пожалуй, нужно окунуться».

Я высвободилась, повернулась спиною к бассейну – когда не видишь, не так страшно, – ухватилась за поручни и – ух! холо! – с-стала спус – Х-холод-д… – каться!

Удержаться не смогла – И-их! – пискнула.

«Неглубоко тут. Дно под ногами. За трубы можно не цепляться».

– Марина, у тебя глаза сейчас, как у лягушки, – сообщил, опускаясь рядом с купелью на корточки, Яков. Точь-в-точь присевший у берега ручья сатир.

«Что?! Глаза как…» Холод пробрал до животиков, всё внутри заледенело, и тут я припомнила: он только что опять проговорился. Сказал: «Я… Марио и есть попутчик». Ах, ты… Глаза, как у лягушки?! Ну ладно, лягушатник…

Не нашла ничего лучше, чем зачерпнуть горстями воду и плеснуть в него.

– Ай! Ты что, с ума сошла?!

«А может, зря я?.. Н-ну, х-хватит. Залед-денел-ла вс-ся».

Вскарабкалась, цепляясь. За поручни. Ух! Ужас, как прекрасно. Тепло. И дышится. И будто кожа дышит. И Яков с полотенцем наготове.

– Давай, я оботру.

Вот пресмыкалец! Подхалим несчастный. Защитник проходимцев. Нет! Он это сам. Он сам и есть тот самый марио, попутчик, проходимец, игрок и… Кто ещё?

– Маришка! Ты что? Куда ты?

«Куда? Не так тепло, как сразу показалось. Куда-куда… Пропариться. Прогреться».

Сгоряча я не заметила, что в парилке жарко. Пылала праведным гневом. Как он сказал? Джакомо Джироламо. Подумаешь, какая цаца. Роман дель арте. Вечные романы. И вечно девки, девки, девки какие-то. Романы бесконечные… Пис-сатель.

«Фс-сш! Фс-сш!» – зашипели на камнях брызги.

Да потому что руки отряхнула мокрые упали капли с-стали паром с-спокойно Jeanne-Marie всё это в прошлом s-silenzio.

Перевела дух, устроилась на нижней полке. Ложиться не хотелось; я села, спиною прислонившись к дереву. О-о! Обожгло лопатки.

Вошёл Яков, бережно прикрыл стеклянную дверь. Мне стало интересно: что скажет? Понял, что со мною? Заметил, что проговорился? Или…

Из-под ресниц я на него смотрела. Нет не полез на верхнюю, сел рядом. На полку ногу, и обхватил руками, ссутулился, и на колено пристроил подбородок. Яшка…

Он стал похож на голого мальчишку, усевшегося летним полднем на доски старого причала.

На разогретое солнцем дерево сразу после купанья; смотреть, как – фс-сш! – всползают волны на пляж, и – хрш-ш! – обратно уползают, оставив глянцевую гальку. Мальчишка. Позвонки торчат.

Не удержалась, пальцем провела по позвонкам, считая… два, три, четыре, пять… Он ухом не повёл. О чём-то думал. О ком-то. Знать бы…

Придвинувшись обняла плечи прижалась грудью думая эх знать бы что чувствует когда вот так. К нему я грудью прижимаюсь.

– Но ты сама сказала: «Хоть три, хоть десять Лен, хоть тридцать три»!

– Поймал на слове?

Шепнула. Что чувствует? Моё дыханье. Всё понял. Думал обо мне. Хоть три хоть тридцать три луны хоть триста я с ним а прочие отдельно. Мы в самой сердцевине никогде. А там они. Смешные! Все эти капитаны и бригеллы и тридцать три прилежные голубки на лекции и в полумрачном баре.