Текст книги "Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II"

Повседневная жизнь царских губернаторов
От Петра I до Николая II
Борис Григорьев

Редактор Сергей Владимирович Мишутин

© Борис Григорьев, 2023

ISBN 978-5-0059-9467-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

П Р И Л О Ж Е Н И Е

к произведениям М.Е.Салтыкова-Щедрина

От автора

Российские губернаторы…

Эта тема живо волнует наше современное общество, раскрываясь главным образом своей негативной стороной: взятками, казнокрадством, воровством, злоупотреблением властью. Одних только судебных дел, в которые последнее время были замешаны российские губернаторы, насчитываются десятки…

С момента введения в 1708 году института губернаторов при Петре Великом жизнь и дела этих государственных чиновников становятся объектом самого пристального внимания. Тогда восемь губернаторов стали уполномоченными представителями царя, воплощали и практически бесконтрольно осуществляли его самодержавную власть на местах. После реформы 1727—1728 гг., корректирующих указов Анны Иоановны и административной реформы 1775 года, проведенной Екатериной II, стала развиваться законодательная база, ставившая губернаторов в определённые рамки, и наметились кое-какие сдвиги в лучшую сторону. Но искоренить произвол, мздоимство и беззаконие, творившиеся уже в 55 губерниях, так и не удалось. Все последующие правители уделяли совершенствованию института губернаторов и надзора над ними большое внимание, но результат был несоразмерен с усилиями. Законы принимались неплохие, но контроль за их исполнением на местах был по-прежнему из рук вон плох.

Наш талантливый сатирик М.Е.Салтыков-Щедрин написал о деятельности царских губернаторов немало «картин маслом» – одни «Помпадуры и помпадурши» чего стоят! Михаил Евграфович сам служил вице-губернатором и как никто иной знал жизнь губернаторов изнутри.

Не могу не указать на, казалось бы, существенную разницу между царскими и нынешними губернаторами: если царские губернаторы были преимущественно представителями дворянского (эксплуататорского!) класса, то их современные братья все вышли исключительно из самой гущи народа. А воруют не хуже голубокровых! Российские «помпадуры» оказались на редкость живучи. Выходит, классовая принадлежность тут ни при чём?

Переработав достаточно представительную подборку материалов, автор не может не заметить также ещё один печальный момент, характеризующий деятельность провинциальной администрации – подбор кадров. Удивительно, но факт: и Александр I, и его преемники с какой-то маниакальной последовательностью часто останавливали свой выбор на заведомо неподходящих кандидатах в губернаторы. Их предшественников – Петра I, Елизавету Петровну и Екатерину II – ещё можно было как-то извинить за это, если принять во внимание нехватку в империи подготовленных и образованных администраторов. Но в XIX веке достойных для этого дела людей уже было предостаточно, только порочная система замещения должностей не позволяла им выдвинуться на первые места.

Автор, затронувший лишь небольшой слой истории, предлагает современному читателю познакомиться с конкретными фактами – теми самыми «мелочами жизни», о которых кровью сердца писал наш знаменитый классик. Большую благодарность выражаю своей жене Григорьевой Н. Г. за неутомимые поиски материалов в Интернете, а также МВД России за выпуск полезнейшего сборника «Губернии Российской империи. История и руководители 1708—1917».

Пролог

…16 марта 1721 года перед зданием Юстиц-коллегии в Санкт-Петербурге собралась толпа. Она окружила грубо сколоченный накануне помост с виселицей, со всех сторон ограждённый плотной цепью солдат. В первых рядах разношёрстной толпы с хмурыми лицами стояли крупные петровские сановники, явившиеся либо из любопытства, либо по прямому повелению Петра. За ними, дыша в спины вельможам, сгрудились любопытствующие купцы, мещане, жильцы, лакеи, работники и прочий люд столицы. Все, затаив дыхание, ждали казни.

Это была не просто казнь какого-нибудь вора или разбойника – казнили 62-летнего «птенца» Петра, первого сибирского губернатора князя Матвея Петровича Гагарина, до этого бывшего нерчинского воеводу, главу Сибирского приказа и Оружейной палаты, коменданта Москвы, свата канцлера Г.И.Головкина и вице-канцлера П.П.Шафирова.

Казнили за лихоимство.

Матвея Петровича, оказавшего России, Сибирской губернии и государю неоценимые и многочисленные услуги, держали в подозрении в течение последних семи лет11
  Три года спустя после казни Гагарина доносчик за страшные плутни и злоупотребления был колесован.


[Закрыть]. Как всегда, на губернатора поступил донос, главным доносчиком и следователем выступал обер-фискал Нестеров. Гагарина обвиняли в казнокрадстве, взяточничестве, утаивании налоговых сборов, в кумовстве и покровительстве своих друзей и даже в сепаратизме – был пущен слух, следствием, правда, недоказанный, о том, что Гагарин с помощью шведских военнопленных хотел отделить Сибирь от России и организовать своё Сибирское царство.

В 1715 году Гагарин был оправдан, но через два года организованная при сенате т. н. Расправная палата опять активизировалась, следствие возобновилось, и тогда он вернул в государственную казну 215 тысяч рублей. Казалось бы, дело кончено, ан нет: в 1721 году вяло текущее перешло в активную фазу и быстро подошло к своему логическому завершению. По всей видимости, свою роль сыграли настроения Петра I: слишком много в последние годы он обнаружил вокруг себя казнокрадов, лихоимцев и взяточников. Один светлейший князь Меншиков чего стоил, а тут ещё вице-канцлер Шафиров «прокололся» на взятках и жульничестве.

11 марта князя пытали, а на 16 марта была назначена его казнь путём повешения. Ф. Бергхольц, камер-юнкер герцога Голштинского, сообщает, что царь накануне казни приходил к Гагарину и обещал его помиловать, если тот признается в совершённых преступлениях, но Гагарин якобы признать свою вину отказался и был казнён.

Труп Гагарина болтался на ветру, мок под дождём и поджаривался на солнце перед Юстиц-коллегией целых 7 месяцев. Можно с уверенностью предположить, что он должен был послужить предостережением для ближайших сподвижников Петра, в первую очередь для Алексашки Меншикова, беззастенчиво запускавшего руку в государственную казну. На Петра это было похоже: припадки жестокосердия посещали его довольно часто.

Барельеф «Матвей Петрович Гагарин». Открыт в Тобольске в 2012 году.

Если судить по справедливости, то кандидатов на «шейный галстук» в окружении царя было более чем предостаточно, причём среди них были и такие, заслуги которых просто меркли перед заслугами князя Матвея. И первым кандидатом был светлейший князь А.Д.Меншиков, за которым в очереди стояли вице-канцлер П.П.Шафиров, сенатор Я.Ф.Долгоруков, вице-губернатор А.А.Курбатов и многие другие.

Кстати, в 1722 году за лихоимство, кражу и похищение казны был отдан под суд воронежский губернатор и приятель Меншикова С. А.Колычов. Его, как и Гагарина, подвергли пыткам, на которых присутствовал сам Пётр. Следствие показало, что размах воровской деятельности Степана Андреевича был сравним лишь с «деяниями» полудержавного властелина Меншикова. Было установлено, что с Колычовым, кроме Меншикова, был тесно связан адмирал Апраксин. Следствие длилось два года, а в 1724 году, после коронации супруги Екатерины, Пётр неожиданно отдал Колычова на поруки.

24 января 1724 года был подвергнут публичной казни ярославский фискал А.И.Никитин, которого изобличили в получении взяток на сумму 111 рублей и бочонка вина. Его приговорили к смертной казни, но потом царь его тоже помиловал. Ему вырвали ноздри, наказали кнутом и отправили в ссылку в Рогервик.

Д.О.Серов пишет, что Пётр в отношении взяточников часто проявлял либерализм и смертную казнь заменял на ссылку и наказание кнутом, и дело тут не только и не столько в сострадании, а в осознании им бесспорного и страшного факта: взяточничество и казнокрадство сверху донизу пронизали административную систему России, и если строго придерживаться закона, то наказывать следовало всю чиновную братию. И с кем же остался бы наш реформатор при управлении государством? Отметим только, что устрашающего эффекта казнь Гагарина на царских чиновников не возымела ни при Петре, ни в последующие времена. Пришедший на место Колычова губернатор Пашков был ничуть не лучше. Пример предшественника его ничему не научил.

Возможно, по этим причинам казней губернаторов в России больше не было. Более того: и серьёзных наказаний за упущения в их деятельности тоже отмечено не было, если, конечно, их отставку или отстранение от должности можно было считать серьёзной карой. Да и как можно было наказывать губернаторов, если место губернатора до Павла I официально (а не официально, по умолчанию – до Николая II) считалось синекурой. В ходатайствах о назначении на губернаторский пост претенденты открыто указывали мотив – «кормление», т.е. возможность «поправить» своё материальное положение. Ярким примером тому может служить назначение на губернаторский пост нашего прославленного пиита Г.Р.Державина: «по простоте своей» он так и объяснил Екатерине II, что просит места «кормления ради»22
  Русский историк Д. Голохвастов утверждает, что слово «кормление» происходит от слова «кормчий». «Кормление» тогда означает «управление кораблём», и это его значение переносится на управление государством, краем, губернией и т. п. Возможно, Голохвастов и прав, но слово «кормление» утвердилось у большинства русских в другом смысле, а именно как «пропитание», «эксплуатация в свою, личную пользу».


[Закрыть].

Как бы то ни было, считает Серов, Пётр заложил в России основы самого понятия «взятка», подкрепил борьбу с мздоимством соответствующим законодательством При этом в качестве главного орудия царь стал употреблять – особенно в последнее десятилетие своего правления – гвардию. Гвардейские сержанты, поручики, капитаны и майоры наделялись неограниченными полномочиями, начиная с розыска и кончая наказанием виновных. Как пишет Я. Гордин, в Россию вернулась опричнина, но куда в более грозной и жестокой форме, нежели при Иване Грозном.

Помогло ли это хоть в малейшей степени достигнуть намеченной цели, другой вопрос.

Губернаторы галантного века

Большею частью из сенаторов и сильных людей в

губернаторы были назначены…

В.Н.Татищев

Восемнадцатый век, названный галантным, не оправдывал своего названия ни в Европе, ни в России. Действительность была суровой, жизнь сложной, а человеческая жизнь стоила копейки. В обществе правила сила, и правым оказывался всегда сильный. Парики и камзолы царские губернаторы надели, но если хорошенько было их потереть, то за всем этим можно было обнаружить и боярскую спесь, и дремучую безграмотность, и угодливость перед высшим начальством и презрение к своим согражданам, и желание запустить лапу в казённый карман. Из кого было Петру I выбирать своих слуг?

Первые петровские губернаторы фактически не управляли подвластными им губерниями – они обеспечивали. Обеспечивали русскую армию, сражавшуюся со шведами; обеспечивали строительство Петербурга, десятками тысяч сгоняя туда крестьян. Пётр I требовал от губернаторов рекрутов, провиант, фураж, лошадей, деньги, рабочих в Петербург. И губернаторы, как могли, старались выполнить его требования. О заботливом их отношении к губерниям, провинциям и их населению речи не было. Назначенному в Архангельск вице-губернатору А.А.Курбатову (1711—1714) царь обещал дать звание губернатора в том случае, если он построит 3 корабля. «Давай-давай» – вот каким лозунгом руководствовались губернаторы и воеводы на протяжении всего царствования Петра. И после него тоже.

Губернаторские должности предоставляли неограниченные возможности сколачивать состояние. Но не будем, однако сгущать краски: не все губернаторы воровали, брали взятки или творили беззаконие. Были среди них и честные люди, хорошие администраторы и настоящие государственники. Отметим, что все губернаторы, как правило, принадлежали, к высшей дворянской и чиновничьей прослойке. Преобладающее большинство их было генералами, поскольку военные в описываемое время были наиболее образованными и культурными людьми в империи. Исключения из этого правила были редкими – на память приходит лишь один «разночинец» Сперанский и несколько «цивильных» губернаторов в более поздние времена.

И последнее: к сожалению, все царские губернаторы поголовно были «варягами», т.е. не происходили из областей, которыми они должны были управлять, и имели об особенностях вверенных им территорий самые смутные представления. Историк Ю. Готье, глубоко исследовавший административное управление России, смог в качестве исключения назвать лишь один пример.

За образец административного управления Пётр взял Швецию.

Немец Хейнрих фон Фик (1679—1750), который ранее много потрудился над устройством коллегий, был фактическим автором переустройства местных органов власти. 18 декабря 1708 года появился куцый указ царя: «Великий государь указал… в своём Велико-Росийском государстве для всенародной пользы учинить 8 губерний и к ним расписать города». Заметьте: царь руководствовался при этом интересами народа!

И расписали: Московскую губернию с 39 уездами, а Ингерманландскую с 29, Киевскую с 56, Смоленскую с 17, Архангелогородскую с 20, Казанскую с 71, Азовскую с 77 и Сибирскую – с 30 городами. Пять приморских губерний включали в себя области, находившиеся на сотни километров от моря. Зачем? А чтобы из них черпать средства для строительства и содержания флота – ведь ни Ингерманландская, ни Архангелгородская губернии достаточных людских и материальных ресурсов для этого не имели. Поскольку губернаторами царь назначил генералов, то эти огромные по своим территориям губернии, пишет С. Князьков, являлись по существу военным округами.

Губернатор без разрешения царя не мог покинуть свою губернию. Их селили в казённых домах, которые должны были строить строго по инструкции: дома должны были состоять из восьми покоев, а в доме «чтоб были промежду углов зал 10 аршин, прочие же покои от 8 до 6 аршин… их людям свободным 3 или две избы, промежду углов по 8 аршин, поварня с хлебной печью, погреб сухой и ледник, баня с предбанником – всё то в длину на 10 в ширину на 6 аршин… И те губернаторские дворы строить одним добрым, плотничьим, топорным мастерством, а столярного никакого украшения, избегая казённого убытка, не употреблять». Царь-большевик неустанно стремился уложить Россию в прокрустово ложе регламента.

Власть губернатора на бумаге ограничивалась особыми коллегиями выборных от дворянства членов – т.н. ландратами. По закону губернатор по отношению к ландратам был «не яко властитель, но яко президент», а на деле… Ещё в 1699 году уезды были переименованы в провинции, во главе которых стояли воеводы. Но в 1710 году воеводы крупных городов стали именоваться обер-комендантами, а более мелких – просто комендантами. Всё было на военный лад.

К концу Северной войны, с 1719 года административная реформа всё ещё не имела конца. Теперь провинции, которые по своей территории превосходили многие нынешние губернии, поделили на дистрикты, во главе которых поставили земских комиссаров. Провинциальным воеводам определили штат и всё с иноземными названиями: ландрихтеры (судебные чины), земский секретарь (правитель воеводской канцелярии), камерир (начальник финансов провинции), рентмейстер (казначей), собиравший и хранивший деньги в рентерее, то бишь, казне. Потом шли фискалы, землемер, вальдмейстер, т.е. лесничий, гевальтигер (!) – по-русски тюремный староста и прочая и прочая. От одних иноземных названий у народа воротило скулы. Реформа споткнулась уже только на них. С.М.Соловьёв писал, что Верховный тайный совет уже сразу после смерти Петра отмечал, что народу все эти новшества не нравились: люди считали, что старое воеводское управление одним человеком было проще, эффективнее и дешевле.

Не отменив деление на губернии, Пётр ввёл в «знатных порубежных» провинциях звание генерал-губернаторов, в других провинциях – звание просто губернаторов. Им подчинялись вице-губернаторы, обер-коменданты и коменданты. При этом провинциальный воевода практически не подчинялся губернаторам губерний, если не считать некоторых военных аспектов, например набор рекрутов. Затем в 1722 году воеводы были сделаны президентами высших надворных судов, который подчинялся губернскому надворному суду, во главе которых стояли губернаторы.

Одним словом, Пётр «наворочал» такое, что переварить это было невозможно – сам чёрт голову сломит!

Ко всему прочему занятие вакантных мест в губерниях и провинциях, не говоря уж о дистриктах, шло с большим трудом и очень медленно. Главная причина состояла в отсутствии кадров и в нежелании чиновников уезжать в какую-нибудь Тмутаракань. Но и прибывшие на место воеводы не смогли работать так эффективно, как было придумано на бумаге. Объём и характер стоявших перед ним задач был настолько велик, что с ним не смогли бы справиться и десяток воевод. А подчинённые в лучшем случае могли читать– писать и складывать-вычитать, а вот делить-умножать они уже могли с трудом, если это не касалось собственного кармана. Делить петровские чиновники скоро научились, и делали это настолько ловко, что никакие ревизоры не смогли обнаружить результаты этого «арифметического» действия.

Занятые главным образом сборами податей и исполнением повинностей, воеводы физически не имели возможности озаботиться обеспечением безопасности населения или правосудия. Денег на здравоохранение, образование, организацию торговли и промышленности у них просто не оставалось – всё или почти всё забирал Петербург.

Историк М. Богословский даёт следующую картину повседневной жизни воеводы Пошехонской провинции подполковника Матвея Ивановича Хитровó.

Ранним утром мы застаём его в канцелярии за присутственным столом. Первым делом он просит земского секретаря доложить «интересные дела», т.е. все указы, поступившие из всех коллегий, касавшиеся интересов Его Величества. Воевода слушает, комментирует их, а секретарь делает на документах пометы с резолюциями начальника.

Указов было несколько. Военная коллегия писала о высылке в Петербург капралов Азовского пехотного полка, проживавшим в отпуску по своим деревням. Хитрово накладывает резолюцию: «Послать о том указы земским комиссарам». Комиссары разыщут нужных капралов в своём дистрикте и вручат им копию указа.

Далее шёл указ из Сената о взимании пошлины при возвращении пойманных беглых крестьян помещикам. Потом секретарь зачитал указ из Штатс-конторы. Контора сердито вопрошала, почему при отсылке в Петербург казны рентмейстер провинции не дослал 46 рублей 22 алтына и 3 деньги. Воевода посчитал, что дело терпит и приказал записать содержание запроса в специальную книгу. Штатс-контора уж не такая важная инстанция, чтобы бросить всё и писать ей ответ. Подождёт. А пока надо переговорить с рентмейстером и камериром. Ответ будет дан не ранее, чем после вторичного запроса.

Коммерц-коллегия прислала правила для обработки пеньки. Их тоже записали в книгу «на потом». Последним был указ из Герольдмейстерской конторы с просьбой прислать список проживавших в провинции отставных дворян, которые ещё могли бы пригодиться «к посылкам и делам», т.е. на должности в гражданской службе.

Покончив с «интересными» делами, Хитрово подписывает две бумаги – доношения в Ярославский надворный суд.

Пока воевода занимался бумагами, в присутствии накопились посетители. Это были в основном крестьянские ходатаи, их выборные старосты, приказчики, бедные помещики – люди маленькие, «неважные». «Важные» к воеводе не пойдут, да их и не было в наличии – все служили за пределами Пошехонья.

Первым воевода принял Василия Егунова, «человека» капитан-лейтенанта Преображенского полка Мурзина. Егунов подал челобитную о нападении прошлой ночью разбойников на мельницу, принадлежавшую его хозяину. Мельника Макара избили, мучили, жгли огнём и, забрав его пожитки и деньги, скрылись. Егунов приложил к челобитной опись украденного имущества и «предъявил» избитого мельника. Выслушав жалобу, воевода приказал записать её в ту же самую заветную книгу. Мельника осмотрели, описали его раны и отпустили восвояси.

Затем выступил «человек» князя Касаткина-Ростовского Фёдор Кропачёв. Он подал копию московского надворного суда по делу о беглом крестьянине и ходатайствовал записать беглого за князем. Князьков комментирует, что дело князя не простое, а это значит, что челобитчик ещё долго будет «обивать пороги» воеводской канцелярии, пока там не составят выписку из подлинного решения суда, пока до неё не дойдёт очередь нового доклада воеводе и пока дело не получит его окончательный приговор. Значит, опять пометка в книге.

Третьим и последним был сельский выборный. Он привёл с собой беглого рекрута, которого подполковник с выражением на лице, не обещавшей рекруту ничего хорошего, приказал «допросить». (Кавычки на последнем слове автор поставил не случайно: допрашивать будут с пристрастием). Проходящим мимо обывателям предстоит долго креститься и слушать ругань солдат, исполнителей «допроса», и вопли несчастного рекрута. «Допрашивали» кнутом или батогами.

И так день шёл за днём, разнообразие случалось только из-за количества «интересных» дел и ходатаев. Кроме того, воеводе часто приходилось подключаться к сложным делам камерира. Нужно было присматривать за тем, чтобы налоги взимались правильно, чтобы собранные средства и хлебные запасы были в сохранности, для чего воеводе приходилось ревизовать рентерею и провиантские склады. Воевода должен был контролировать расходы, которая должна была нести провинция, следить за своевременной отчётностью, присматривать за государственным имуществом и их надлежащей эксплуатацией, не забывать смотреть за тем, чтобы леса не были «весьма искоренены», наблюдать за фабриками и заводами, получавшими казённые субсидии.

Правой рукой воеводы выступает камерир, который, однако, «совет и мнение воеводы должен в надлежащее рассуждение принимать». Следующим по важности чиновником шёл, конечно, рентмейстер, подчинённый камериру. Ключи от рентереи, кроме самого казначея, имели воевода и камерир.

Спустимся на одну административную ступеньку и заглянем в т.н. дистрикты. Комиссар дистрикта практически имел те же самые обязанности, что провинциальный воевода. В его ведении находилась выборная сельская полиция: старосты, сотские и десятские, избиравшиеся на крестьянских сходках на один год соответственно от сотни или десятка домов. Их приводили к присяге в воеводской канцелярии и им выдавали инструкции. Сотские и десятские смотрели за порядком в деревнях, за появлением в них подозрительных лиц; они могли производить аресты, ловить беглых и прочих преступников, сторожить арестантов, конвоировать их при пересылке в высшие инстанции. В судебные дела комиссары не вмешивались – тут впервые в России царь Пётр произвёл разделение исполнительной и судебной власти.

Непосильной задачей для пошехонских комиссаров было содержание в надлежащем порядке дорог и содержание проходивших мимо или остававшихся на зимние квартиры воинских частей. Постой войска и его прокорм был повинностью комиссара и жителей дистрикта. Нужно было встретить военных, с помощью выборных дворян распределить их равномерно по деревням и поместьям и без задержек обеспечивать провиантом. В случае промашки комиссара – угроза сверху: «А ежели в марше учинится остановка, то жестоко на тебе взыщется».

Петровское войско, хоть и дисциплинированное, но требовало пропитания. Прокормить и удовлетворить другие требования военных было не так просто. Это было большой обузой для властей и непосильным бременем для жителей дистрикта. Комиссары по возможности старались «спихнуть» военных постояльцев на комиссаров соседних дистриктов, а потому часто писали такие письма: «Благородный господин Семён Степанович! Послан ко мне указ из Угличской провинции, повелено мне разставить на зимние квартиры Слютенбургский (т. е. Шлюссельбургский) батальон, а людей в нём 718 человек. А в моей доле, который батальон Тобольской определён в вашу долю, и онаго батальона вы в мою долю в село Молоково 130 человек, а вам сего указом не повелено, дабы ваше благородие повелел из нашей доли вышеупомянутаго Тобольскаго батальону солдат вывесть и показать им в своей доле квартиры. И о том, ваше благородие, к нам ответствовать позволь письменно. Слуга ваш, государя моего, С. Извеков».

Не легче было исполнять и другие повинности, налагаемые государством. Все деньги, собираемые в дистрикте, комиссар обязан был – до копеечки – сдать в рентерею дистрикта. Деньги на нужды самого дистрикта, как уже упоминалось, не предусматривались, в том числе и на канцелярские надобности. Комиссары были вынуждены осуществлять незаконные поборы с поселян «на покупку писчей бумаги, сургучу, сальные свечи и на прочие необходимые нужды, без чего пробыть невозможно». Как всегда: реформу провозгласили, а средств на её обеспечение не предусмотрели. Практически государство само поддерживало беззаконие на местах.

Вернёмся к военным постоям.

В 1713 году полковник Сухарев привёл в Тамбов полк и расквартировал его как в самом городе, так и по окрестным помещичьим имениям. Своего адъютанта «с солдаты многолюдством» он послал на «дворишко» помещика Болтина. Позже Болтин подал на постояльцев жалобу, в которой плакался, что: «тот адъютант, пришед на дворишко мой, людишек моих и крестьянишек смертным боем бил, в хоромишках двери и окна выбил и жену мою бил же и всякими неистовыми словами ругал; и он же взял у меня с конюшни лошадь мерина-чала и других лошадей многое число…»

Смелые и наглые по отношению к мирному населению, воинские начальники пасовали перед тамбовскими разбойниками и часто бежали от них, спасая свою жизнь. «Нудно было тамбовскому населению в XVIII веке», – пишет тамбовский краевед И.И.Дубасов, – «но настоящая местная народная туга пришла к нам при императоре Петре Великом». Народ обнищал, но из него выколачивали последние копейки и били, били и били… «То было время беспощадное», – заключает Дубасов.

Бедный дистриктский комиссар практически становился подчинённым воинского начальника, ставшего со своим подразделение на квартиры в дистрикте. Какой-нибудь подполковник или майор брал в свои руки полицейские функции, и ему вменялось в обязанность уездных людей «от всяких налогов и обид охранять». Майор выдавал паспорта крестьянам, убывающим на заработки, он же судил все конфликты обывателей со своими солдатами. На батальонный двор приводили пойманных воров и подозрительных лиц. Майор снимал с них допрос и отправлял к провинциальному воеводе. А если вместо майора в провинции «орудовал» полковник, то и воевода становился жертвой его произвола. А когда полковому начальству было указано смотреть за воеводами и губернаторами, дабы они выполняли указы сената и коллегий, то жизнь местных администраторов стала вообще невыносимой. Бывало, что какой-нибудь капитан, исполнявший должность убывшего в отпуск полковника, приказывал воеводе явиться к нему и дать отчёт в том-то и том-то, как точно указано в предписании из Петербурга.

«Трудно себе представить», – пишет Богословский, – «более унизительное и зависимое положение, в каком очутилась провинциальная администрация».

К 1723 году выяснилось, что у правительства катастрофически не хватало средств на содержание 200-тысячной армии и флота. В Петербурге ничего лучше не придумали, как 9 февраля указать «искать способу отколь оную сумму взять; а когда никакого способу не найдётся, тогда нужды ради разложить оную сумму на всех чинов государства, которые жалованье получают». В апреле у чиновников стали отбирать четверть жалованья, а остальные три четверти – выплачивать неисправно. В августе сенат распорядился выдавать жалованье чиновникам сибирскими мехами.

Результат такого решения был предсказуем. Чиновники, оставшись без жалованья, стали обирать население. Занимались поборами и грабежом все: воеводы, камериры, комиссары, судьи. Брали и тогда, когда жалованье выплачивалось – по привычке. В результате к концу правления Петра административная реформа зачахла на корню, приказав долго жить. Впрочем, иначе и быть не могло.

Но Петербург пыжился, заимствовал у Европы всё, что блестело, пахло и звенело, выжимал последние соки из России и бесконечно чванился и издевался над своим народом. Вот как изъяснялся, выдавая отпускную грамоту тамбовскому помещику, драгуну и князю Девлеткильдееву, «полудержавный властелин» А.Д.Меншиков: «Мы, Александр Меншиков, Римскаго и Российскаго государства князь и герцог, наследный господин Аранибурха и иных, его Царскаго Величества всероссийскаго первый действительный тайный советник, командующий фельдмаршал войск и генерал-губернатор губернии Санкт-Петербургской и многих провинцей его Царскаго Величества, кавалер святаго Андрея и Слона и Белаго и Чёрнаго орлов, и прочая, и прочая, и прочая…»

Екатерина I в 1726 году официально расписалась в беспомощности государства, распорядившись выплачивать жалованье только президентам, «а приказным людям не давать, а довольствоваться им от дел по прежнему обыкновению с челобитчиков, кто что даст по своей воле». Взятка была узаконена официально.

Портрет XVIII века. Екатерина I (Марта Самуиловна Скавронская, в браке Крузе; после принятия православия Екатерина Алексеевна Михайлова); 5 (15) апреля 1684 – 6 (17) мая 1727. Императрица Всероссийская с 1721 года (как супруга царствующего императора), с 1725 года как правящая государыня; вторая жена Петра I, мать императрицы Елизаветы Петровны

Бедность и убогость провинциальных городов, которые лишь на словах считались городами, была характерной чертой послепетровской России. Шацкая провинциальная канцелярия в 1729 году доносила в «высокий» Сенат о том, что здание воеводы и канцелярии были настолько ветхими, что находиться в них было опасно для жизни. В канцелярии не было дров, чтобы отапливать помещения в зимнее время, не было также ни свеч, ни бумаги, ни чернил, ни сургуча: «Сего нам не отпускается». Сенат отреагировал «мудрыми советами»: на дрова и строительный материал пустить дубовую рощу, а на канцелярские и прочие цели выделил аж 300 рублей. Рощу вырубили, дрова сгорели, а деньги через год истратили, и положение было таково, что в пору опять писать в «высокий» Сенат.

Реформаторы не задумывались над тем, какие средства следовало выделить на её проведение, сколько компетентных кадров для неё следовало бы обучить и подготовить. Дело доходило до того, что провинциальное начальство чуть ли не силой стало отнимать друг у друга чиновников. Камерир Калужской провинции отнял у воеводы подьячего Тимофея Астафьева и писца и, несмотря ни на какие просьбы воеводы вернуть его обратно отказывался. Воевода отправил к камериру просьбу вернуть ему хотя бы писца, но камерир встретил воеводского чиновника бранными словами и угрозой «шпагою наскрозь просадить». Воевода отправил на выручку подьячего и писца военный отряд, но камерир отбил это нападение.