Текст книги "Терской фронт (сборник)"

Да, блин, а ведь Костя прав. Если вся остальная моя «снаряга» выглядит вполне обычно, то «Коркораны» в глаза действительно бросаются.

Зажило на мне все и впрямь, как на собаке. Уже на восьмой день в местной больнице все тот же хирург снял мне швы.

– Заживление идет просто замечательно, – сказал он мне. – Но серьезных физических нагрузок пока все же лучше избегать. И про перевязки не забывай.

– Постараюсь, – пообещал я ему.

После поликлиники пошел к деду Тимохе. В торговом зале вместо Старосельцева обнаружил Оксану.

– Привет, красавица, а батя где?

– Отошел, сейчас будет, – ответила она, глядя на меня, словно поклонница «Ласкового мая» на Юру Шатунова.

Ой, мама дорогая, что-то не нравится мне этот взгляд. Похоже, впух ты, Михаил Николаич, став предметом девичьих грез. Ну да, ты ж герой, куда деваться. Большой, загадочный, появился неизвестно откуда, всех врагов перебил, ее спас. Чем не рыцарь в сверкающих доспехах? Есть, правда, одна проблемка – самого «рыцаря» складывающаяся ситуация как-то не очень радует. Она ж еще ребенок совсем, несмотря на все достоинства фигуры. А ребенок этот прожигает меня совсем даже не детским взглядом. Да уж, почувствуйте себя Гумбертом из «Лолиты». На мое счастье, появляется Тимофей Владимирович.

– Миша! Заглянул-таки! Рад видеть, проходи, я сейчас лавку закрою, в дом пройдем, посидим…

– Нет-нет, Тимофей Владимирович, не надо ничего закрывать, я по делу, буквально на пару минут. А посидим как-нибудь в другой раз. Я специально вечером зайду, чтоб торговлю не рушить. Сапоги мне нужны.

– Какие сапоги? – Старосельцев тут же превращается из радушного хозяина в бойкого торговца.

– Не сильно тяжелые, крепкие, с коротким голенищем. Чтоб в горах не рассыпались.

– В горах, значит? Ясно. Сейчас подумаем.

Уж не знаю, что бы он надумал сам, однако Оксана его опережает. Пулей, только подол и без того не сильно длинного легкого сарафана в воздухе мелькнул, обнажив на мгновение крепкие загорелые ноги несколько сильнее, чем позволяют приличия, она исчезла в подсобке, а уже через мгновение была рядом с отцом, протягивая ему пару сапог.

– О, точно! Молодец, Ксюшка, я как раз о них и подумал.

М-да, Оксане, кажется, отцовская похвала совсем не интересна. Сомневаюсь, что она ее вообще услышала. Что ж ты на меня так смотришь, девочка? Я ведь тебе если и не в отцы, то в дяди гожусь точно!

– Вот, смотри, Мишань, – продолжает расхваливать товар ничего не замечающий дед Тимоха, протягивая сапоги мне. – Очень хорошие, яловые, и прошиты, и подбиты, да не гвоздями, а березовыми шпильками. Сносу не будет. А главное – кожа мягкая, не скрипит. Так что, в горах – самое оно будет. Десять рублей серебром.

Верчу предложенные сапоги в руках. Действительно, довольно легкие, с коротким, не выше, чем у берца, голенищем из мягкой кожи. Гораздо лучше тех «кирзаков», что я по «духанке»[47]47
  «Д у х а н к а» (армейский сленг) – первое полугодие срочной службы.


[Закрыть] в армии носил. И не сказать, что дорого.

– Идет, беру. Сорок шестой размер есть?

– Обижаешь, Миша. У деда Тимохи все есть.

Быстренько расплачиваюсь и выскакиваю из лавки, пока под жарким девичьим взглядом на мне одежда не задымилась. Фу, блин, что ж делать? Вроде ничего пока и не произошло, но ждать, пока произойдет, мне как-то не хочется. И сделать ничего не могу. Разве что со Старосельцевым серьезно поговорить, как мужчина с мужчиной… Ладно, потом разберемся.

Третьим и последним пунктом моего маршрута была комендатура. Оружия, кроме «стечкина», при мне не было, и до «дежурки» я прошел совершенно спокойно. А в стеклянном «аквариуме» увидал моего старого знакомого – того самого шифоньероподобного лейтенанта.

– Привет, наемник! Случилось чего?

– И тебе не кашлять. Нет, нормально все. Вопрос есть. Я тут на небольшую прогулку собрался. За Шали. Мне для прохода через блокпосты пропуск какой-нибудь нужен будет?

– Обязательно. Позывной у тебя какой? И когда «гулять» собираешься?

– Чужой. Собираюсь завтра.

– Ясно. Аргунского коменданта и пост на краю Мертвых Земель мы оповестим сегодня же. А порядок возвращения со старшим блокпоста обговоришь. Кстати, завтра на Ханкалу небольшая колонна утром пойдет, прямо от комендатуры в девять часов. Я еще дежурить буду, скажу парням, они тебя до поворота на Аргун подбросить смогут. А там…

– А там я и пешком за час-полтора дочапаю. Спасибо за помощь.

– Завсегда пожалуйста. Завтра в девять, не опаздывай.

Ну, что, теперь – в «Псарню». «Снарягу» на завтра подготовить, сухпайком запастись и спать. И выспаться надо хорошенько, как перед разведпоиском, про запас.

Так, ну что, основным стволом беру «сто третий», без вариантов. От «семьдесят четвертого» в лесу толку будет не на много больше, чем от рогатки. Восемь снаряженных магазинов пакую в подсумки РПС, девятый примыкаю к автомату. «Стечкин» – в кобуру на бедро. Вкручиваю запалы во все РГО и убираю их в «мародерку», запасные магазины к пистолету – туда же. Рацию в чехле креплю на спину, за левым плечом, благо гарнитура типа «хендс фри» в комплекте имеется. Некоторое время размышляю на тему, брать или не брать подствольник. Решаю – брать. А вот шлем и бронежилет останутся тут. Совсем неумным надо быть, чтобы по горам в «броне» топать. «Червонец», может, и пройдешь, ну, «пятнашку», если здоровья много, но вряд ли больше. Два ненужных сейчас подсумка под пулеметные магазины-«сорокопятки» снимаю с РПС совсем. Они когда пустые, конечно, почти ничего не весят, но и толку от них никакого. А значит – в шкаф, к остальному оставляемому дома имуществу. Легче всего решается вопрос с продуктами. Копченого мяса у меня – полно. Отложить в РД сколько нужно, да воды во флягу набрать. И свитер туда же, чтоб ночью зубами не стучать. Вроде все. Теперь попросить Кузьму приготовить мне к восьми утра завтрак и – в койку.

Без пятнадцати девять, когда я подошел на площадь перед комендатурой, там уже стояли два бортовых «Урала», бронированная «буханка» и открытый УАЗ с пулеметом на турели. Лейтенант не подвел, по его команде мне тут же выделили место в салоне «буханки», и ровно в девять колонна тронулась в путь.

Всю дорогу с интересом гляжу по сторонам сквозь мутноватый триплекс. До самого Толстого-Юрта особых изменений в пейзаже не заметил, разве что только мост через Терек превратился в настоящее чудо фортификации. А так – все те же бесконечные виноградники от вала охраняемого периметра и до самого Терека. Все те же поля вдоль дороги, с которых, судя по стерне, только-только скосили пшеницу (а может – рожь, не силен я в агрономии, но то, что какие-то зерновые, – факт). Все те же стада овец и коров, пасущихся на крутых склонах. Нет, ей-богу, чеченские коровы меня просто пугают! Они периодически спокойно щиплют травку на таких кручах, куда и тренированный альпинист без снаряжения не залезет. А этим рогатым – хоть бы хны! И снова резко бросается в глаза почти полное отсутствие автомобилей. Мы несколько раз обгоняем верховых, нам уступают дорогу, съехав на обочину, телеги. Из одной нам вслед еще долго машут, радостно визжа и прыгая, трое ребятишек, где-то лет от трех до шести. Для них машины – явная диковинка. Елки-палки, это что же, мне придется на кавалериста переучиваться? Расстояния-то тут весьма приличные, пешком ходить – с ума сойдешь и ноги по колено стопчешь. А каждый раз на «попутку» надеяться – глупо. Сегодня подфартило – а вот завтра нет. И что тогда делать? Или надо где-то машину раздобыть. Уже бензином тут, слава богу, проблем никогда не было и не будет – места такие. Вот только где ж ее достать, машину? Они тут, судя по всему, на вес золота. А с финансами у меня пока, мягко говоря – не очень. Под такие вот мысли и доехал до самого Терского хребта.

Расположившийся у его подножия Толстой-Юрт изменился так же сильно, как и Червленная. Во-первых – сильно увеличился в размерах, ну да, Костылев же говорил, что многие беженцы из Грозного и горных районов в этих краях осели. Во-вторых – обзавелся такой же крепостной стеной. А на стоящий рядом с селом нефтеперегонный завод вообще глядеть страшно. Просто стальной дикобраз, стволами во все стороны ощетинившийся. Из-за высоченной стены только кончики труб с «лисьими хвостами» факелов торчат. Хотя чего странного? Нефть и бензин теперь – главное богатство здешних неспокойных краев. И богатство это очень нуждается в серьезной охране. Проскочили серпантин Терского хребта по гравийной объездной, которой раньше тут не было, объехали по кругу станицу Петропавловская, укрепленную ничуть не хуже, чем Червленная или Толстой-Юрт, и тоже неслабо разросшуюся. Похоже, мелких селений тут совсем не осталось. Все за мощные стены крупных сел и станиц подались. На перекрестке Аргун – Грозный колонна притормаживает, высаживая меня, и уходит вправо – на Ханкалу. А мне – налево. Вон он, Аргун, километрах в двух, сразу за мостом через одноименную реку, уже окраина видна. Два километра по хорошей погоде, да без «брони», пусть и при оружии и полном БК, это просто приятная прогулка. Минут через тридцать я уже подхожу через мост к хорошо укрепленному блокпосту с почти такими же воротами, что и в Червленной, разве что чуть пониже, на въезде в город. Опа, гляди-ка, а памятник уцелел! Словно старому знакомому киваю огромному бронзовому орлу, клюющему змею[48]48
  На въезде в Аргун установлен памятник – распростерший крылья бронзовый орел, клюющий змею.


[Закрыть].

Из-за стены, сложенной из мешков с песком, мне на встречу выходит молодой чеченец в форме дорожной стражи с АКМом на плече.

– Ас-салам алейкум, наемник.

– Ва-алейкум салам.

– Далеко собрался?

– В Мертвые Земли.

– Позывной у тебя какой?

– Чужой.

Тот кивает, оборачивается к посту и дает отмашку. В воротах открывается довольно большая калитка. Намек понял, вхожу.

Аргун тоже изменился сильно. И если Червленная, Толстой-Юрт или Петропавловская разрослись и окрепли, то он, наоборот, здорово уменьшился в размерах и стал похож, скорее, на большую военную базу: повсюду люди в «горках» и камуфляже, все с автоматами, гражданских не видно совсем. Хотя, ничего удивительного, кто ж добровольно согласится жить на самой границе? Слишком опасно. Вот и превратился довольно большой по чеченским меркам город в небольшую пограничную крепость.

На выходе подошел к бетонному бункеру КПП и попросил казака-часового с вислыми, будто у запорожца, усами позвать старшего. Через пару минут ко мне вышел крепкий чеченец лет сорока с густой сединой в волосах и щетиной, не превратившейся еще в бороду.

– Привет, чего хотел?

– Я из Червленной, мне в комендатуре сказали, что порядок возвращения с Мертвых Земель надо с тобой обговорить.

– Чужой?

– Да.

– Аслан, – протягивает он мне руку, – Аслан Умаров.

– Михаил, – отвечаю я на крепкое рукопожатие, пытаясь вспомнить, где я совсем недавно уже слышал или видел эту фамилию.

– Это ведь ты в Алпатове «волчат» положил?

– Было дело, – отвечаю я и вдруг вспоминаю – жетоны!

– Они моего младшего брата убили. Подло убили, в спину. И мы даже не знали, кому мстить. Теперь знаем, ты помог. Старики велели передать – ты теперь нашей семье друг. Помощь нужна будет – приходи. Умаровых в Петропавловской все знают.

– Спасибо, Аслан. И старейшинам вашим спасибо передай. Я запомню.

– А выходить, Михаил, тут просто. Станция у тебя есть, заранее на шестом канале скажешь, что Чужой назад идет. И направление, откуда ждать. Мы стрелять и не будем.

– Действительно, просто, – хмыкнул я. – А что там вообще сейчас творится?

– До границы Шалинского района наши патрули катаются, но не дальше. А что в Шали и за ним – только Аллах знает. В Шали и Сержень-Юрте никто не живет – одни развалины. А вот в Ведено уже точно непримиримые. Так что осторожнее.

– Да, вот еще что спросить хотел, там из наших никого нет? И если что, каким образом можно друг друга опознать?

– Наших там нет, по крайней мере, я ни о ком не знаю. Опознать можно по отсутствию «волчьей головы» на рукаве, ну, и по рации. На том же шестом канале три длинных тоновых сигнала. Если свой, ответит тремя короткими.

– Понял. Ладно, бывайте, парни. Скоро буду.

– Что, вот прямо днем и пойдешь? – удивленно интересуется «запорожец».

– А чего ждать? – хмыкаю я. – Ночи? Смысла нет. Ночью я тут себе все ноги по развалинам переломаю.

Казалось бы, что такое двадцать пять-тридцать километров пешком для взрослого тренированного мужчины? Ерунда, часов пять-шесть неспешным прогулочным шагом. Даже если по пересеченной местности, в жаркую погоду и с грузом. Одна беда – пеший переход по враждебной территории – далеко не прогулка по парку. Да еще и на местности, которая не очень-то способствует скрытному передвижению. От Аргуна и до Сержень-Юрта тянется предгорье – гладкая, как стол, равнина. Спасают только густые заросли, бывшие некогда искусственными лесополосами вдоль дороги, да руины многочисленных автозаправок, сервисов, складских территорий и небольших промзон, оставшихся со времен, когда Чечня начала отстраиваться после двух войн на щедрые дотации. Вот скрываясь в этих лесополосах да развалинах, я и двигался в сторону нашей базы в Беное. Быстрыми рывками, от одного укрытия к другому. Вот тут-то и начали всплывать все недочеты в подготовке. Ну, что стоило купить в лавке деда Тимохи хоть какой-нибудь бинокль? Пусть даже самый простенький. А теперь приходится наблюдение вести глазками да на палящем солнышке, которое, встав из-за гор, светит прямо в лицо. До окраин Шали я пробирался вдоль шоссе, на некотором отдалении. А вот неподалеку от моста через Джалку[49]49
  Д ж а л к а – небольшая река, протекающая по северной окраине Шали.


[Закрыть] понял, что пора от трассы уходить. Что-то не хотелось мне через развалины самого большого села Европы[50]50
  До получения статуса города Шали считалось самым большим селом во всей Европе.


[Закрыть], что называется, «по главной улице с оркестром». Хоть и сказали мне, что в Шали никто не живет, но рисковать не стоит. «Нормальные герои всегда идут в обход», – говорил один кинозлодей и был совершенно прав. Иногда лучше перестраховаться и лишних пять километров протопать, чем, рискуя целостностью организма, напрямик ломиться. В общем, Шали я обошел по хорошей дуге вдоль объездной дороги, идущей по восточной окраине. А вот Сержень-Юрт, прижавшийся к подножию горного хребта, пришлось обходить с запада, сразу поднимаясь в гору. И по развалинам идти не надо, и обзор сверху гораздо лучше, и меня на поросшем густым лиственным лесом склоне увидеть практически невозможно.

Сделать большой привал решаю, когда до базы остается километра три, не больше. К цели поиска нельзя выходить, едва передвигая ноги от усталости. Мало ли, что ждет тебя там, вполне возможно, что из «пункта назначения» придется сваливать на максимальной скорости, сверкая пятками. А на это понадобятся силы. Да и подкрепиться не мешает. «Командирские» показывают уже почти половину пятого, от завтрака в желудке давно и следа не осталось. Решено, полчаса на отдых и обед, а потом – крайний[51]51
  Военные, наравне с представителями разных опасных профессий и занятий (пожарные, парашютисты и т. д.), из суеверия избегают слова «последний», заменяя его различными синонимами.


[Закрыть] рывок, и я на месте. Осталось-то всего ничего. Обойти развалины на южной окраине Серженя, перебежать на противоположную сторону дороги, там немного по территории разрушенного еще в первую кампанию пионерского лагеря… И все. Стела с надписью «Веденский район» и «нерушимая твердыня» нашего КПП-122. А метрах в ста от дороги – периметр базы.

Перекусив и повалявшись на травке, закинув уставшие ноги повыше на ствол старого ясеня, чтобы кровь от них хоть немного отлила, встаю, проверяю еще раз оружие и снаряжение: все ли на своих местах, не гремит ли что, не бренчит, и начинаю потихоньку спускаться по склону вниз, к дороге.

От бывшего пионерского лагеря не осталось практически ничего, высокая трава и густой кустарник скрыли жалкие кирпичные холмики, оставшиеся на месте разрушенных построек. Не уцелел и памятник абреку Зелимхану[52]52
  Абрек Зелимхан – Зелимхан Гушмазукаев (Зелимхан Харачоевский), вполне реальный, но ставший уже мифическим, персонаж чеченской истории. От большинства «коллег» отличался только тем, что часть награбленного якобы раздавал бедным. Чеченский Робин Гуд, одним словом. Желающие прочесть красивую кавказскую легенду, ищите в Википедии – трогательно до слез! На деле – обычный бандит.


[Закрыть], чему я не сильно-то и расстроился. А вот высоченный бетонный «пограничный столб» так и стоял на прежнем месте. Правда, надписи «Веденский район» давно уже не было, а на испещренном пулевыми выбоинами бетоне видна была сильно выцветшая, но пока еще вполне читаемая надпись: «Кафиры, добро пожаловать в Ад!» М-да, ребята, а вот с оригинальностью у вас всегда была напряженка. Я уже даже если очень постараюсь, то не смогу вспомнить, сколько раз и где именно я читал подобное за две чеченские кампании и последовавшую за ними «контртеррористическую операцию». И все равно били всегда мы вас, а не наоборот. А если вы где и «побеждали», то не потому, что были лучше и сильнее, а потому, что нас наши же командиры-начальники предавали. Или, когда вы, по старой кавказской традиции, гласящей «семеро одного не бздим», наваливались исподтишка и толпой. Так что не боюсь я вашего бахвальства, не обессудьте.

Я не зря назвал наш КПП «нерушимой твердыней». Да, выглядел он не ахти: обложенный мешками с грунтом, кривовато сложенный из бетонных блоков приземистый сарай с узкими бойницами, с крышей из бетонных же плит. Со стороны глянуть – тьфу и растереть! А ведь только за шесть лет, с 2000-го по 2006-й, его пытались взять штурмом четыре раза. Четыре креста с фамилиями погибших, стоявшие на взгорке перед КПП, были тому напоминанием. А вот пятой атаки наш блокпост не выдержал. Хотя, откуда я знаю, какой она была по счету? От бетонного блокгауза осталось очень немного. Мне такое видеть уже доводилось. В Грозном. Чтобы железобетонные блоки вот так рассыпались в пыль, их надо некоторое время «обрабатывать» как минимум из КПВТ. Или долбать кумулятивными выстрелами из РПГ. Похоже, в этой груде обломков я ничего не отыщу. Все, что здесь было, давно разорвано в клочья, сожжено дотла, размыто дождями и развеяно ветром. А от стоящего неподалеку от КПП двухэтажного милицейского поста даже и следа не осталось, только здоровенная воронка. И Веной, насколько мне отсюда видно, пострадал серьезно. По крайней мере, от тех домов, что мне видны, уцелели разве что фундаменты да подвалы. Да уж, как много всего тут переменилось за эти годы.

Вот что осталось неизменным, так это природа вокруг. Все так же гремит камнями в неглубоком широком ущелье холодная, быстрая и удивительно чистая горная речушка со странным названием Хулхулау.

По-прежнему возвышается над округой густо поросший лесом Эртен-Корт. А густые кусты, закрывавшие когда-то территорию базы от дороги, разрослись в немалых размеров рощу. Природе всегда было плевать на человеческие разборки.

Спускаюсь от проезжей части по склону еще ниже, туда, где три десятилетия назад стояли густо заплетенные колючей проволокой столбы ограждения нашей базы. В проеме изогнутых ржавых ворот замер искореженный взрывом до полной неузнаваемости корпус какого-то автомобиля. Точно сказать можно только, что это было что-то вроде УАЗа или «Нивы», а может, и иностранный какой-то джип на «брандер» не пожалели. Скорее всего, пытались протаранить ворота и на скорости вылететь на плац, поближе к жилым помещениям. Да не приняли в расчет установленный прямо за воротами «таран»: вставленную под наклоном в бетонную «пломбу» толстую металлическую трубу с острым навершием. Налетели на полной скорости и встали. А тут и гранатометчик не сплоховал. Иду мимо осыпавшегося капонира, в котором застыл еще один ржавый, выгоревший остов. Этот опознать проще, обводы БТРа-«восьмидесятки» ни с чем не спутаешь. Земля перед ним густо засыпана хрупкими, словно трухлявое дерево, ржавыми гильзами калибра четырнадцать с половиной. Выхожу на плац. Раньше это была большая площадка почти правильной прямоугольной формы, засыпанная толстым слоем мелкого белого щебня. Теперь – просто заросшая высокой травой поляна, посреди которой стоит вросший в землю, прогнивший до дыр в бортах, бронированный «Урал». От небольших деревянных сарайчиков, в которых хранились инструменты, запчасти для машин и прочее имущество, давно ничего не осталось, лишь кое-где торчат из травы перекрученные листы ржавой оцинковки, бывшие раньше их крышей. Разрушено почти все: лишь груда гнилых бревен и досок на месте столовой, разметало во все стороны взрывом сруб бани. Там, где раньше были посты охранения, – неровные ямы с осыпавшимися краями. Хотя врытая в землю по самую крышу казарма, похоже, уцелела. По крайней мере, крышу ее мне с плаца видно хорошо, а та выглядит почти нормально, учитывая обстоятельства – проломлена в паре мест, но внутрь не обрушилась. Склада боеприпасов, который у нас вообще был вкопан в землю полностью, только входная дверь под небольшим козырьком оставалась снаружи, совсем не видно. Видимо, вход завалило обломками стоящей рядом бани, а больше у него никаких демаскирующих признаков и не было, даже холмик над крышей отсутствовал, на совесть делали. Вдруг взгляд цепляется за что-то незнакомое, чего раньше тут точно не было. Подхожу ближе. Рядом с плацем торчит из жиденького кустарника завалившаяся плашмя плита из шлифованного гранита. Покрепче упершись ногами в землю, ухватываю плиту и, поднапрягшись, переворачиваю ее. Стряхиваю ладонью в штурмовой перчатке прилипшую землю, какие-то корешки и дождевых червей и вижу, что на плите выгравировано мое лицо. Широкая улыбка, лихо заломленный берет на затылке. Дата рождения и дата смерти, вернее, боя в Алпатове, после которого все решили, что меня убили. А еще надпись: «Погиб, спасая боевых товарищей» и силуэт ордена Мужества чуть правее и ниже фото. На миг становится как-то совсем жутко. Не каждый день удается поглядеть на собственную… ну, не совсем могилу, скорее, памятник. Но, как ни крути, памятник все же могильный. А в голове звучит тихий голос Бати из сна: «Мы ведь тебя похоронили». Обессиленно опускаюсь в траву рядом с памятником, и тут меня накрывает.

Я не знаю, что это было. В мистику не верю, а для игры расшалившегося воображения это было слишком ярким и правдоподобным. Я просто ВИДЕЛ, что здесь произошло в тот день, видел во всех подробностях. Видел, как промчался по дороге мимо КПП джип с тремя «кадыровцами» из ПМСН[53]53
  ПМСН – Второй полк милиции специального назначения имени Ахмат-Хаджи Кадырова. Личная гвардия Рамзана Кадырова.


[Закрыть], которые, слегка притормозив, проорали в открытое окно, что в Ведено бой, что стоящий там самарский СОМ[54]54
  СОМ – сводный отряд милиции.


[Закрыть] уже вырезали и что они сваливают. Видел, как занимают оборону наши парни и как испуганно мечутся по своим позициям девятнадцатилетние мальчишки-«контрактники» из внутренних войск, приданные нам «в усиление». Как замелькали между домов в Беное фигуры бородатых вооруженных людей. Вспыхнувший после первого же попадания тандемным куммулятивом БТР «вованов», которому они поленились отрыть капонир. Как, привстав под шквальным огнем из окопа, подбил «зависший» на «таране» УАЗ гранатометчик Мустафа. Подбил и тут же упал с простреленной чеченским снайпером от виска до виска головой. Как ровняли с землей из установленной в кузове «сто тридцать первого» ЗиЛа ЗУшки и нескольких гранатометов наш блокпост, в котором заняли оборону четверо омоновцев и трое местных милиционеров. Как молотил короткими очередями из КПВТ и ПКТ по наступающим боевикам наводчик нашего БТРа Рома Рыбак. Он продолжал стрелять даже тогда, когда вспыхнул от прямого попадания моторный отсек, когда задымился от жара его комбинезон. Он стрелял до тех пор, пока не начал рваться боекомплект. Видел нашего снайпера Бороду, раненого, истекающего кровью, давно плюнувшего на смену позиций и стрелявшего почти с пулеметной скоростью в бегущих через поле к за бору базы боевиков. Видел связиста Андрея Баранова, которому кто-то из Ханкалы хрипло орал сквозь помехи: «Продержитесь хотя бы пару часов! Помощь вот-вот придет!»

Видел, как они держались, сорок битых жизнью матерых волкодавов-омоновцев и столько же зеленых мальчишек-«веверов»[55]55
  «В о в а н ы», «в е в е р ы» – военнослужащие внутренних войск МВД.


[Закрыть]. Держались больше суток и ждали помощи… Помощи, которая так и не пришла. Мои друзья один за другим гибли у меня на глазах, а я мог только скрежетать зубами от бессилия, от невозможности что-либо изменить.

А потом накатила новая волна отчаяния. То, что мира, в котором я вполне счастливо прожил почти тридцать пять лет, давно нет, я понял уже давно. Понял разумом, но никак не мог принять душой. Потому и воспринимал все, что мне говорили, так спокойно, что до конца все равно не верил в реальность всего происходящего. Продолжал втайне надеяться, что вот-вот проснусь и все будет, как и прежде. А вот сейчас окончательно осознал, что ничего уже не будет. Не будет поездок к родителям и шуточных перебранок с младшей сестрой Юлькой. Что никогда я больше не пройдусь по Арбату, никогда не выпью чешского пива в компании старого приятеля Олега в любимом нами обоими уютном пивном ресторанчике на Таганке. Что никогда я не пофлиртую больше в Парке Горького с какой-нибудь симпатичной незнакомкой, подарив ей только что выигранного в тире плюшевого медведя. Вся моя жизнь, которая мне так нравилась, все те люди, которых я знал и любил, все это исчезло навсегда, давно превратилось в радиоактивный пепел. Господи, как же мне было хреново в тот момент! Что же мне со всем этим делать?! Как же мне теперь жить?!

Я плохо помню, что со мной было. Кажется, плакал, молотил кулаками по гладкому шлифованному граниту собственного памятника, кого-то проклинал и рычал.

А потом наваждение схлынуло так же внезапно, как и накатило. Я резко вскочил на ноги, отвесил самому себе хорошую оплеуху.

– Ну, и фигли ты тут истерику устроил, как «залетевшая» школьница? – рыкнул я на самого себя. – Соберись, тряпка! Не хочешь жить – пистолет в пасть, мозги на просушку и нафиг все! А если хочешь, вытри сопли с жала и пойди, найди свои яйца! Что делать, что делать? Жить, млядь! Долго и счастливо!!!

А пока у меня есть одно очень важное дело, ради которого я и пришел сюда. Мои друзья похоронили меня с воинскими почестями и даже поставили памятник. А вот их самих похоронить было некому…

Откинув лист кровельной жести и переворошив кучу ржавого хлама и древесной трухи на месте бывшего склада инвентаря и инструментов, я наконец нашел то, что искал – принадлежавшую нашему старшине складную титановую саперную лопату.

Я искал их до самой темноты, пока в состоянии был хоть что-то разглядеть без помощи фонаря. Искал в осыпавшихся окопах, на разбитых гранатометами огневых точках, в прогнивших развалинах построек. Найденные кости, хрупкие и почерневшие, сносил к большой воронке, оставшейся на месте позиции АГСа, которую решил превратить в братскую могилу. База у нас была небольшая, но до ночи я не смог обыскать ее всю. Значит, закончу завтра. На ночевку устроился в старом кунге, в котором у нас располагался медпункт. Вещей в нем почти не было, только металлический откидной столик да несколько деревянных ящиков с разной «медициной», а значит, нечему было гнить и покрываться плесенью, как в жилых кубриках. Вообще, конечно, просто завалиться спать в таких условиях и такой обстановке – верх разгильдяйства и неосмотрительности. А потому спать никто и не ляжет. Не такая уж большая проблема одну ночь пободрствовать, особенно учитывая то, что полторы недели подряд я только и делал, что ел да спал. Крыша над головой и стены по бокам – есть. Ни дождь, ни туман, ни ветер не страшны. Подтаскиваю поближе к входной двери относительно крепкий деревянный ящик и усаживаюсь на него. Вот так и будем «службу тащить».

На следующий день поиски я продолжал почти до обеда, проверил все, что мог, даже вход в заваленный оружейный склад откопал, правда, ничего, кроме нескольких сгнивших деревянных патронных ящиков, там не обнаружил. Вычистил и поправил края у воронки, аккуратно сложил на дно все найденные останки. Засыпал землей, а в могильный холм врыл сколоченный ржавыми гвоздями из самых крепких, что смог найти, досок православный крест. Вынул из «стечкина» магазин, стянув с головы пропотевшую бандану, трижды вхолостую щелкнул курком, молча постоял минуту над могилой и стал собираться в обратный путь. Прощайте, парни, простите, что не могу сделать для вас больше. Хотя почему не могу? Могу, и еще как! Я буду за вас мстить. Насколько хватит сил, злости и умения. Пусть своих врагов «прощают и возлюбляют» слабые. А у меня – путь, видно, другой.

Спокойно уйти не получилось. Не успел я дойти до ворот, как услышал со стороны Беноя гул автомобильных двигателей. Времени хватило только запрыгнуть в капонир и укрыться в проржавевшем насквозь корпусе БТРа. Сквозь круглое отверстие стрелковой ячейки вижу старенький армейский джип «Лендровер-Дефендер», видно, как-то из Грузии перегнали, тамошние вояки вроде на таких катались, и еще более древний «ГАЗ-69». На турели «Дефендера» – АГС. Издалека видно плохо, но, по-моему, не «семнадцатый», а «тридцатка»[56]56
  АГС-30 – автоматический станковый гранатомет, разработанный для замены в войсках АГС-17. При тех же характеристиках имеет вдвое меньший вес и почти не имеет отдачи.


[Закрыть]. Вот блин, хорошо, что к дороге не вышел! Уконтрапупили бы меня из этой «хлопушки» мгновенно, я б даже «мяу» сказать не успел. Ну, давайте, черти бородатые, у вас свои дела, у меня свои. Езжайте дальше, куда ехали. Но «бородатые» дальше ехать почему-то не хотят. Обе машины сворачивают к базе и, объехав ворота с застывшей в них грудой металлолома, выезжают на плац. Мля, да какого рожна вам тут надо?! Ведь нет тут ничего интересного! Что было, уроды, навроде вас, за тридцать лет растащили. Боевики начинают выбираться из машин. Четверо, ну да, не любят джигиты в тесноте кататься. А что это они там из машин достают? Офигеть – молитвенные коврики! Твою мать! Точно! На часах почти три. Намаз.

Пока чечены разувались, мыли водой из привезенных с собой бутылок ноги и руки и расстилали на травке свои коврики, я достал из «мародерки» гранату и открыл левый подсумок, чтобы удобнее было выхватить из него в случае необходимости следующий магазин. Блин, надо было их загодя попарно, как и те, что к АКСу, смотать. Лень было изоленту или пластырь искать. Вот теперь и отдувайся! А «духи», встав на четвереньки, начинают молиться. Что, сильно набожные? Очень срочно понадобилось с Аллахом пообщаться? Вот сейчас я вам личную встречу и обеспечу. Как Ходжа Насреддин говорил: «На Аллаха надейся, а верблюда привязывай». Применительно к данному случаю можно слегка перефразировать эту «восточную мудрость», чтоб вторая часть звучала: «А про боевое охранение не забывай».

Я высунулся в боковой верхний люк, аккуратно выдернул предохранительную чеку и, метнув гранату на плац, рухнул на пол. Чем хорош замедлитель двойного действия РГО – взрыва не обязательно ждать четыре секунды, при ударе он происходит сразу. Говорят, их разработали во время афганской войны, когда во время боестолкновений в горах, брошенные вверх по склону гранаты успевали до взрыва скатиться назад, вниз. Как только осколки горохом отбарабанили по броне, я чертиком из табакерки выскочил из капонира и бросился к лежащим на плацу телам, на бегу перечеркивая их короткими очередями, и неподвижные, и еще шевелящиеся. Хотя стрелять было уже не обязательно. РГО – штука страшная. Фактически та же Ф-1, только меньше, легче и с запалом мгновенного действия. Шансов на выживание у этих четверых не было. Но я все равно стреляю, этот рефлекс мне вбили в подсознание намертво. Враг считается живым, пока не доказано обратное. А лучшее доказательство его смерти – твоя пуля, пробившая его череп.