Текст книги "Русская идея (поэма-цикл) и Прощай, бессмертие (поэма-цикл)"

Борис Комиссаров
Русская идея (поэма-цикл)
Прощай, бессмертие! (поэма-цикл)

Русская идея
(поэма-цикл)

 
… О России писали,
            писали, писали, писали.
Вот и я написала,
            а думала, что никогда
не узнаю печали,
            печали, печали, печали,
что не пустит меня
            никуда, никуда, никуда.
 

Эвелина Ракитская

1981

Вступление в поэму

 
Этот северный ветер и наше белёсое небо…
Ой, как птицы звенят, сохраняя живой тишину!
С беспросветною былью соседствует светлая небыль.
Здесь поймут и излечат и боль, и мечту, и вину.
 
 
Заколдована Русь! да и всяк на Руси заколдован.
И сейчас, и в веках озорна и задумчива Русь.
Не спешу оценить, кто надёжный мужик и кто клоун,
И о том, чего просит душа, толковать не берусь.
 
 
Про особую стать, самобытность и своеобычность
Заповедано нам от отцов и дедов-мудрецов.
Нам понять не дано эту тайную нашу отличность.
Напридумывать – можно. Немало на то хитрецов.
 
 
Вот уж сколько веков продолжаются эти затеи —
Русский дух ухватить и по пунктам его изложить.
Ох, как жалко-то вас, соискатели Русской Идеи…
Ну, а чем вам помочь? Разве только в России пожить…
 
 
Да и то как сказать… Это ж надо в России родиться
Среди долгих снегов, синих речек и майских берёз
И не то что принять, а душой изначально сродниться
С нашей жизненной смесью из дури, отваги и слёз.
 
 
Это ж надо сперва пережить бесконечное детство
И из много чего взять с собой только Радость и Свет —
Коды русской души… Вековое скопилось наследство,
Ан без русской души подступиться возможности нет.
 
 
Чтоб в России прожить, надо всяких трудов не бояться.
Здесь труды – как судьба.
                         Каждый труд – приращенье судьбы.
Но богатству людскому от них ни сложиться, ни взяться.
Чудо света в Египте вот так же создали рабы.
 
 
Здесь работа – страда
                         (понимай: напряженье, страданье).
В одиночку её нипочем ни поднять, ни нести.
Вот и держимся кучно – в работе, в весельи, в скитаньи —
От ребячьей игры до последних и горьких “прости”.
 
 
Из-под толщи судеб, сотворённых из “трудно” и “худо”,
Бьют святые ключи – животворны, прозрачны, свежи.
Есть феномен такой, называется “русское чудо”:
Исковерканы жизни, но прочны начала души.
 
 
А ещё на Руси, как укоры, безмолвные зори,
Синий сумрак зимой – как зачатие Судного Дня.
Можем в бедности жить, в тесноте, но никак не в позоре.
Нам несчастного жаль, но бессовестный – нам не родня.
 
 
В прошлом много у нас и святынь, и героев, и жути.
И Вселенной сродни бесконечная наша страна:
Даже мудрые люди пока не добрались до сути,
Уверяют, что есть, но неясно, какая она.
 
 
Нет, не надо внушать, будто Русь затаилась навеки,
Суть под камнем таким, что его никогда не поднять…
Зарождается всё и свершается всё – в человеке.
Человека понять – это значит Россию понять.
 

Из главы первой
Рождество человеческое

 
Как бы жизнь ни пошла, как бы ни было худо,
Воздержись, человек, от претензий к Судьбе.
Ведь рожденье твоё – настоящее чудо,
Отнесись же к нему, как к авансу тебе.
 
 
Рассуди и приметь, что в России от веку,
Просуммировав опыт судеб и времён,
Различают “родился” и “стал человеком”.
Человек – вот что важно! – не всяк, кто рождён.
 
 
Это “Стать Человеком” – великое действо:
Озаренье, прозренье, души Рождество…
Выбираем Добро, отторгаем Злодейство,
Постигаем духовное с Вечным родство.
 
 
Где родиться, замечено, там и сгодиться,
Там добру присягнуть, там душе просиять,
Человеком прожить и с историей слиться
И в других возродиться опять и опять…
 
 
Коль рождён на Руси, то по-русски и жить,
Сделать русской судьбой все подъёмы и спуски,
И по-русски любить, и по-русски дружить —
Как и все, как обычно, но всё же по-русски.
 

 
Мне досталось нормальное, в общем-то, детство
Посреди разорённой незлобной страны.
Мы Победу тогда получили в наследство
От отцов, не пришедших с Великой войны.
 
 
Наше детство сбылось в коммуналках барачных,
В по-соседски “своих” многолюдных дворах
И на улицах, пусть для кого-то невзрачных,
А для нас – как корабль на попутных ветрах.
 
 
И владели мы в детстве богатством несметным:
Чистой речкой, закатом и Млечным путём…
Судеб водораздел был ещё незаметным.
Мир себя открывал! Было всё нипочём!
 
 
Дни за днями сплеталися в годы и годы,
Шаг за шагом сдвигалося детство к концу,
И нерадостный мир, мир житейской невзгоды,
Открывался толчками ребёнку – юнцу.
 
 
Не забыть, как обрушились детства основы…
Мать сказала на бабкино “Ляжь, отдохни!”,
Улыбнувшись так горько: “Ой, мама! – ну что Вы!
Мне ж стирать… И прибраться велели они…”
 
 
Мне открылось в тот миг, что такое усталость
На безмерно родном материнском лице.
…………………………………………………………
В том, что было потом, в том, что позже случалось,
Отражался тот миг, как заря в озерце.
 
 
Миг взросления, миг, когда стал человеком, —
Это благостный миг обретенья души.
Человечность приходит не с гиком и смехом, —
С состраданием людям, обычно в тиши.
 
 
И иными становятся игры-забавы,
И стезя повела – без возврата назад,
И для – ради Добра строишь думы – заставы,
И мужаешь как Друг, как Товарищ, как Брат.
 
 
Ах ты, детство! Прелестнее нет состоянья:
Вызревают сердца, вызревают умы.
Только жаль, только жаль мне, что дар состраданья,
Ой, не каждый из детства выносит… Увы!
 

Родной школе № 12 города Новосибирска

 
Место на Земле, где было детство,
Невозможно с чем-нибудь сравнить,
Невозможно передать в наследство,
Но нетрудно в памяти хранить.
 
 
Речь не о клочке бескрайней суши
С числами секунд-координат —
О местах, где пестовала душу
Уйма мелочей сто лет назад,
 
 
Где роились радости и страхи,
Где определялась мера мер,
Где ковали нас не “охи-ахи”,
А житейский будничный пример.
 
 
Нет уже тех взрослых, что из детства…
Но доступны всё же чудеса:
Из глубин, из далей малолетства
Слышим их живые голоса…
 

 
Раннего утра щемящая тайна
Неуяснима, непознаваема.
 
 
Тайна тревоги, уже проходящей,
Тайна дороги, ещё предстоящей.
 
 
Тайна надежды. И тайна утраты:
Что было прежде – девалось куда-то.
 
 
В утреннем раннем есть что-то такое…
Что-то неявное и роковое.
 
 
Будто не просто Земля повернулась,
Будто бы к взрослому детство вернулось,
 
 
Но не о прошлом воспоминанием,
А об извечном напоминанием.
 
 
В чём-то меня укорило как будто
И просветлило раннее утро.
 

 
Не в шуме бала, а в толпе немой
В метро, в трамвае, в зале ожиданья
Порой случится встреча – не свиданье,
А впечатленье… Ахнешь: “Боже мой,
 
 
Какое миловидное лицо!
Как изнутри подсвечено душою!”
И с хитрецой… не очень и большою,
Но с явно видной скромной хитрецой.
 
 
И с быстрою разлукою смирясь
(В немой толпе бывает ли иначе?),
Лишь взмолишься: “Дай бог тебе удачи!
Дай бог не быть затоптанною в грязь!”
 

 
Ты, как река, железная дорога,
Соединяешь воедино Русь.
Плывут и бесшабашность, и тревога,
И злоба, и мечтательная грусть.
 
 
В стране к дороге отношенье разно.
Вот к ней посёлок станцией прильнул,
Облапал город – пошло, безобразно,
Безлюдный полустанок – не взглянул.
 
 
Дорога источает обольщенья,
И в даль манит, и новое сулит.
Пути, как говорится, сообщенья…
Уж не твоя ль судьба бежит-гудит?
 
 
Ведут пути туда или оттуда,
Их дело – не стращать, а обещать.
Блестят, блестят… Ну, стало быть, покуда
Есть людям что друг другу сообщать.
 

Из главы второй
Ненаглядная моя Россия

“…Были холмы, река, просторный горизонт с неровной кромкой леса. В общем, русский пейзаж без излишеств. Те обыденные его приметы, которые вызывают необъяснимо горькое чувство.

Это чувство всегда казалось мне подозрительным…

Короче, не люблю я восторженных созерцателей. И не очень доверяю их восторгам. Я думаю, любовь к берёзам торжествует за счёт любви к человеку. И развивается как суррогат патриотизма…”

(Сергей Довлатов. Нью-Йорк, 1983)

 
Я однажды умру, не запомнив, какого числа,
К некрологу друзей отнесясь безразлично.
Капнет тихая капля с большого весла,
Это значит, что Волга печалится лично.
 
 
Дрогнет ветка. И дерево всё до верхов
Будет зябнуть, узнав о развязке печальной.
Это значит, что я для российских лесов
Был не просто какой-то прохожий случайный.
 
 
Заволнуется в поле по-девичьи рожь,
И колосья уронит, и тихо заплачет.
Это значит, что в мире я сеял не ложь
И никто моё слово в застенок не спрячет.
 
 
Смерть меня заберёт не всего целиком, —
Что-то людям оставит, и даже немало.
… А пока я тихонько пойду босиком,
Чтобы загодя тело к земле привыкало!
 

Виктор Фёдорович Боков.

1962.

 
Народилось у нас много умных людей.
Очень любят учить, как “не надо”, как “надо”,
Будто жизнь – не мильёны дорожек-путей,
А для нас, миллионов, – одна автострада.
 
 
Жизнь устроится так, как судьба поведёт,
А судьба поведёт, как ей сердце подскажет.
А к кому и к чему ваше сердце прильнёт,
Не предскажет никто и никто не укажет.
 
 
Тут отгадка загадки, не новой уже.
Кто не смог разгадать, – держит речь про другое
И п…дит о “загадочной русской душе”
Этак всуе, как будто про нечто пустое.
 
 
И возьмётся, балбес, передразнивать нас,
Не взирая, что речь-то ведёт о народе:
“Ах, берёзки!”, “Ах, русское поле!”, “Ах, квас!”,
“Ах, Россия моя!” и т. п. в том же роде.
 
 
Говорите поврозь или всем косяком, —
Я на ваши слова откликаться не стану.
Лучше в тёплую пору пойду босиком,
Наслаждаясь землёю, пока не устану.
 
 
Не серчая пойду, никуда не спеша,
Будто вот, наконец, и добрался до рая.
…………………………………
Человеку даны сердце, ум и душа,
Чтоб прожить,
      никого в мире
           не повторяя.
 
 
Разум может лететь, но готов буксовать,
Углубившись в никчёмные псевдопроблемы.
Разум – светоч. Но может, увы, спасовать,
Как осёл Буридана, упёршись в дилеммы.
 
 
Вот душа человеку на то и дана,
Чтоб вытаскивать разум из мелочных топей,
Провести в лабиринте сомнений, со дна
Приподнять при крушении дерзких утопий.
 
 
Без страховки душою опасны умы!
Человечность для них не имеет значенья.
Хуже ядерной бомбы и хуже чумы
Их удачи грядущие – нам злоключенья!
 
 
Человечность души, ты – Добро и Любовь,
В неустойчивом всём – хоть какие-то крепи.
Я взываю к тебе, я молю вновь и вновь:
Не иссякни совсем, укрепись и окрепни!
 
 
Пусть помогут тебе в этом наши сердца
С их способностью звать и на зов отзываться,
С их способностью верными быть до конца,
Пламенеть, понимать, сострадать и взрываться.
 
 
Сердцем песню поём, сердце делать велит,
Выявляя в делах назначения судеб,
И о чём-то серьёзном, о главном болит,
И способно прощать, и по совести судит.
 
 
Средоточием сердца, души и ума
Ты могуч, человек. Но могущество это
Исчезает порой, как поутру туман
Под лучами природного жаркого света.
 
 
Разрушают могущество мелкость души
Да тщеславье ума, да сердечная чёрствость.
Три отравы. Но даже одна сокрушит,
Низведёт человека в никчёмность и мёртвость.
 
 
Лишь гармония сердца, души и ума
Тот характер творит, что порушить не в силе
Ни богатство, ни власть, ни тюрьма, ни сума.
Так всегда и везде, а не только в России.
 
 
Да, всегда и везде человеку нужна,
Как опора Гармонии, вечная мера —
Для примера сказать (тут не точность важна),
То ль обряд родовой, то ль Закон, то ли Вера.
 
 
А у русских сложилась за много веков,
Принята, вкоренилась в характер народа,
Стала мерою мер, крепче вер и оков
Первозданная ценность – Родная Природа.
 
 
Ни к чему объяснять ничего никому.
Если что-то не так, если тошно и горько,
На опушке берёзу в тоске обниму
И наладит меня моя тихая зорька.
 
 
Свойствен русскому лад без особых затей:
То ли поле, то ль тропка вдоль реченьки синей,
То ль черёмухи цвет…
Каждый русский – Антей:
Не жилец, коль его оторвать от России.
 

 
Всё вникаю в детали,
Поражаюсь щедротам —
Очертаньям проталин,
Синеглазым высотам…
 
 
И цветок незнакомый,
И осины нагие —
Это клад мой искомый,
Это вести благие.
 
 
Растворяюсь в пучине,
Словно во море – чуде,
В этой первопричине
Под названием “Люди”.
 
 
Всё смогу, всё осилю,
Обживу, обживаю…
Открываю Россию.
Вновь и вновь открываю!
 

 
Захватчик-снег напал на мирный город.
Его десант обрушился с небес.
И оккупантом перспективный холод
Стал на зиму и по щелям полез.
 
 
В пустыне горожане очутились,
И жизнь иная сразу потекла:
В домах, как в ДОТах, люди укрепились,
Чтоб отстоять оазисы тепла.
 
 
Снег лёг кругом, и началась осада.
Неделька, две – подтянется мороз.
А ей, зиме, как раз того и надо:
“Жить или нет?” решается вопрос.
 
 
Но вот отбит морозов лютый натиск,
Народ, глядишь, становится смелей.
Подзатянись, продлись зима – и нате-с! —
И снежных бабы понесут детей.
 
 
Снег кажется мороженым и пухом,
Осадный зарождается уют…
Перезимуем! Ты не падай духом…
Придёт весна – и наши отобьют.
 

 
Неброский зимний день
                  без солнца и без ветра.
Сплошная белизна – отсюда до небес.
По этой белизне рукой большого мэтра
Прочерчены штрихом кусты, тропинка, лес.
 
 
Где белые дымы – упрятана деревня.
Есть на снегу следы, а жизни – никакой.
И вся природа спит, как мёртвая царевна.
Святая тишина… И царственный покой…
 

 
Берёзки и зимою – ох и модницы!
Набрасывают изморозь – фату,
Вкруг бела поля тихо хороводятся,
Чистейшую являя красоту.
 
 
Нисходят откровенья величайшие,
И будничным не кажется житьё.
Так вот откуда кружева тончайшие!
Так вот откуда бисером шитьё!
 

 
Слабеет мороз понемногу.
Снег валит. Снег зиму новит.
Февраль завивает дорогу
И спрятать тропу норовит.
 
 
И выглядит город унылым.
Округа бела и нема.
Своим потеплением стылым
Живых не прельщает зима.
 
 
Молчат озабоченно птицы.
Весь быт упакован в дома.
Котам ещё рано жениться.
Теплеет… Но это зима.
 

 
Ослабела зима, ослабе-ела…
Но забыть о себе не даёт.
То вдруг сделает лес белым – белым,
То дороги к утру заметёт,
 
 
То сосульки морозит под вечер
(У зимы под запретом вода),
То под мстительный северный ветер
На побывку пришлёт холода.
 
 
Нет, зима не сдаёт полномочий,
Но не так безусловны они.
Остаются морозными ночи,
Но чуть – чуть жизнерадостней дни.
 
 
Ослабела зима, ослабела,
И её перспективы ясны.
Но ни разу пока не сробела
И ещё не боится весны.
 

 
Март особенный месяц у года.
Ни зимы, ни весны… Обе тут.
Про свободу воды и погоду
Беспрестанные склоки ведут.
 
 
Как соседки в худой коммуналке:
Эта слово – та два поперёк.
Минет март – и конец перепалке,
Слава богу, уже недалёк.
 
 
У зимы заведённый порядок,
А весна – подселенка в дому.
От её слишком шалых повадок
Много талой воды.
                               Потому
 
 
Днём весна издырявит сугробы, —
А зима их к утру обновит.
Что натаяло за день для пробы, —
За ночь тщательно заледенит.
 
 
Это солнце весну наущает,
И от них беспокойства одни…
Нет, зима их уже не смущает,
Но она ещё рядом – в тени.
 

 
Утверждают весну на свете
Без дождя рождённый ручей,
Молодой напористый ветер
Да внезапный прилёт грачей.
 
 
Кто сказал, что весна приходит?
Нет, она приезжает жить.
Как обычно, ремонт проводит,
Чтобы после жить-не-тужить.
 
 
У весны всё сразу и в спешке.
Прибирается в поте лица.
Молодая! Не любит мешкать
И доделывать до конца.
 
 
Разливает повсюду воду,
Убирает ненужный снег…
Дело дел – расковать природу
Тёплой ночью, разливом рек.
 
 
Чем могу, весне пособляю.
С ней мы дружим давным-давно.
Прославляю! Благословляю!
Раскрываю настежь окно!
 

 
Всё кончено.
Зелёный майский лист.
Теплынь.
Дожди.
Земля трудится споро.
Сады в цвету.
И соловьиный свист.
………………………………
 
 
Ушла зима.
Вернётся…
Но не скоро.
 

 
Комары, как партизаны,
Не дают прорваться в лес.
Их атаки непрестанны
От земли и до небес.
 
 
Охраняют дух болотный,
Защищают птичий крик,
Ландыш нежно – благородный,
Белоцветье земляник.
 
 
И хотя немного трушу,
Движет мною некий зов.
Направляет в чащу – гущу
Пеленг птичьих голосов.
 
 
Ничего здесь не нарушу,
На живых не наступлю.
Отмягчу немного душу —
Добровольно отступлю.
 

 
Ну, вот оно – красное лето
С жарой и июньской грозой,
Пора сочнояркого цвета,
Земли под ногою босой.
 
 
Раскроено лето страдами,
Красно напряжением сил.
Не зря называли летами
Года на крестьянской Руси.
 
 
Но ныне живём городами,
И лето – пора отпусков.
Дана не страдами – цветами, плодами
Теперь очерёдность сроков.
 
 
Июнь тополями буранит,
Он в мыле цветущих рябин.
Как сладко шиповник дурманит,
Тревожит и манит жасмин!
 
 
Июнь – это светлая сказка
Рассветов и белых ночей,
И страсти, и нежная ласка,
И звёзды на месте свечей.
 

Лидии Николаевне Ильиной

 
Архангельск – это Русский Север, братцы!
Там проживать – считай, что выживать.
Там в декабре Природа любит браться,
День оборвавши, звезды вышивать.
 
 
В июне ж у Природы справедливость:
Полночный час, а звёзды не видны.
Сияет Солнце! Растеряв сонливость,
Стоит народ на берегу Двины
 
 
И празднует. И сколько б то ни длилось,
Следит, следит за Солнышком…
                                        И вот
Оно за левый берег зацепилось
И догорает, крася небосвод.
 
 
А облака плывут по-над Двиною,
Как паруса пропавших кораблей…
Ах, эти ночи делают со мною
Такое ж, как пролёты журавлей!
 

 
Мир – прекрасен, по-летнему зелен!
Только вот кое-где
Вкрались жухлость и ржавчина в зелень…
Быть беде…
Быть беде!
 

 
Дружелюбное солнышко ластится,
Оттесняет ночной холодок.
Вздумал клён вызывающе краситься, —
Стал подарочным каждый листок.
 
 
А берёзки – как кто-то одаривал:
Всем сестрам по серьгам золотым.
Ветерок, что тепло разговаривал,
Стал прохладным, почти деловым.
 
 
Как уж скромно рябина держалася,
Даже бледно цвела по весне!
Сочно красная, – вот вам, пожалуйста! —
На сочнейше зелёной листве.
 
 
И душа не готова отчаяться,
И с надеждой “прощай” говорит.
Это лето грустит, что кончается.
Это осень посулы дарит.
 

 
Лето повзрослело понемногу,
Разбросало как-то поутру
Жёлтый лист: позолотить дорогу,
Встретить осень – младшую сестру.
 
 
Лето в эту благостную пору
Русь когда-то бабьим назвала,
Может, благодарствуя повтору
Женской страсти, мощи и тепла.
 
 
Лето вводит красоту в обычай,
Бабьим летом – все потрясены.
Да, любовь – цена красы девичьей,
Бабьей стати – просто нет цены!
 

 
Как слезливая тёплая осень щедра!
Это золото – нам! в сундуке из свинца.
Через месяц дойдёт до ледка-серебра,
А пока малахит в золотом – без конца…
 
 
Ни о чём не расслышишь
                 ни “против”, ни “за”.
Не хуля, не хваля, ничего не губя,
Сожаленья слеза, умиленья слеза
Каплют в тёплой тиши.
                Всё скорбя… Всё любя…
 

 
Ой, надо же! стоймя стоят дымы.
И небо не вверху, а приземлилось.
Дубы застыли, вставши на дыбы,
И время, наконец, угомонилось.
 
 
И – тишина! Как много тишины…
Она забылась, а теперь вернулась.
Все вечные задачи решены,
Вся суета в туманы окунулась.
 
 
Тепло и сыро. Сыро и серо.
Дан миру мир. И ничего не трогай!
Мне до смерти не хочется в метро,
И я бреду домой кружной дорогой.
 
 
Забрало небо университет.
Вот Воробьёвы – Ленинские горы.
Внизу Москвы (реки и града) нет,
Как в прошлые и будущие поры.
 
 
Похоже, миром правят шутники,
Гораздые но ловкие проделки.
Сам вижу: там, где были Лужники,
Белеет край летающей тарелки.
 

 
От прохладных ночей возгорается лес.
Ярче золота клён и косицы берёз.
Это Солнце, уставши, спустилось с небес,
Это жар свой Закат по опушкам разнёс.
 
 
Мир как будто задумался или заснул…
Редкий случай прочувствовать цвет тишины…
Буйный ветер на время отпущен в отгул,
А вернётся, злодей, – и нарушатся сны.
 
 
Понагонит дождей и серебряных мух,
Обнажит, как насильник, леса донага,
И случится прискорбнейшая из разрух,
И по Солнцу опавшему ступит нога.
 
 
Но не будем об этом… Какая краса!
Грусть и радость нам позднее лето дарит.
Мир в душе и в природе. Сбылись чудеса…
На Великой Руси праздник цвета царит.
 

 
Как будто кто-то шибко строгий
Команду подал: “Стоп, канкан!!”
Берёзок задранные ноги,
Притихший ветер – хулиган
 
 
И роща! вся в зелёно – желтом,
А на подпушку взят пурпур.
Польщённый бархатом и шёлком,
И небосвод не слишком хмур.
 
 
Картину хочется обрамить.
Здесь всё застыло не спроста.
Краса снимается на память,
Ждёт вдохновенного холста.
 

Римме Головиной

 
Тёплый октябрь – как щедрота судьбы.
Осень щадящая, жёлто-багряная.
Жить бы да жить и когда-нибудь бы
К правде придти, как душа покаянная.
 
 
Тёплый октябрь – как несчастная мать
Сына, жестокой войной опалённого.
Жить бы и жить и душой понимать
Радость скорбящих и горе влюблённого.
 
 
Тёплый октябрь – как межсветие дня:
Тихий и чистый. И не продолжительный.
Жить бы и жить, никого не виня
И отметая вердикт обвинительный.
 
 
Тёплый октябрь – далеко не всегда.
Просто случайно там что-то нарушено.
Жить бы и жить, коли хоть иногда
Всё же везёт… просто так. Незаслуженно…
 
 
Тёплый октябрь…