Текст книги "Судьба человека. С любовью к жизни"

Егор Кончаловский
Династия

Только одна его фамилия – это уже судьба. Он принадлежит, пожалуй, самому большому, звездному семейству страны – Михалковых-Кончаловских. Это его дед, Сергей Михалков, написал гимн СССР. Дядя, Никита Михалков, снял оскароносные «Утомленные солнцем». Отец, Андрей Кончаловский – «Сибириаду», удостоенную Гран-при Каннского фестиваля. Мама, Наталья Аринбасарова, – это та самая Алтынай из «Первого учителя». Сегодня он тоже известный кинорежиссер. «Роза для Эльзы», «Антикиллер», «Побег». Но за последний год его судьба очень резко переменилась. После долгих лет совместной жизни он разошелся с известной актрисой, Любовью Толкалиной. Кто та новая женщина, которая уже стала частью клана Михалковых и его судьбой? Судьбой Егора Кончаловского.

Борис Корчевников, телеведущий

– Второй раз я молодой папа. Между моей первой дочкой Машей и Тимуром разница в 16 лет. Но это не страшно, потому что у меня с младшим братом разница в сорок лет. Я ему гожусь в дедушки. И надо сказать, что есть большая разница – становиться отцом в двадцать или тридцать лет или становиться им в пятьдесят. Это, конечно, два совершенно разных чувства. Сейчас чувство гораздо более многогранное, сложное, в нем больше составляющих, потому что я сам прошел какой-то путь и понимаю, сколько всего хорошего и плохого ждет этого маленького человека в жизни.

Я так назвал сына, потому что у нас очень много детей в семье. И уже обычные, столь ласковые нашему слуху имена, такие как Сергей, Андрей, Петр, Василий и так далее, уже заняты не раз. Тимур Михалков – сразу ясно, кто такой.

Мой отец стал Кончаловским, потому что еще в 60-е годы мечтал поехать на Запад. Папа присоединил эту фамилию к своей, по паспорту он был Михалков, но чтобы не навредить Никите, потому что еще была советская власть, и не помешать деду, Сергею Михалкову, который был депутатом Верховного Совета, американские картины он уже подписывал просто «Кончаловский». А меня стали как отца называть. Он как-то даже воспротивился в какой-то момент, спросил, почему это я взял его фамилию? «А тебе что, стыдно, что ли?» – ответил я. – «Нет».

Об отце у меня первое воспоминание, как он несет меня на плече. Я очень маленький, года три, и отвратительно визжу: «Пусти, дурак!» За это был наказан дома. Меня поставили в угол, делать там нечего, я стал выковыривать штукатурку из стены и есть ее почему-то. Меня наказали второй раз.

Конечно, Андрей Сергеевич Кончаловский с нами не жил. Они с мамой рано разошлись, мне было два с половиной года. И в моей жизни мало что изменилось в этот момент, папа всегда был на съемках, и что так его нет, что так. Мы никуда не переезжали, остались в этой же квартире жить. Спустя пару лет мама вышла замуж за Николая Львовича Двигубского, замечательного художника, который очень мной занимался. Он был потомком белых эмигрантов, по-русски не говорил, потому что родился во Франции, а потом в юности приехал в Россию. Николай Львович мне в большой степени заменил отца в те ранние годы, когда родители развелись. А потом, когда мне было 12–13 лет, мы стали плотно общаться с папой. Но вообще я заметил, что в нашей семье маленьких детей не очень любят. Или, может быть, я так себя оправдываю.

Для меня было важно, чтобы в детях не было комплекса безотцовщины, и я всегда говорила: «Ты представляешь, у тебя два папы, три бабушки, три дедушки». А Егор: «Да, я такой богатый. У меня два папы, три бабушки, три дедушки, мама». Я отвечала: «А мама у тебя одна».

Наталия Аринбасарова, мама Егора Кончаловского

– Я вообще рад, что родители развелись тогда, на раннем этапе отношений. Папа очень тяжелый человек, с ним сложно жить вместе. Мы были вдвоем в Лондоне в одной квартире месяц, я чуть с ума не сошел. Он очень трудный человек. Вообще, жить с Андреем Сергеевичем – это работа, и ее надо работать. Мне кажется, что папа очень долго искал сам себя. Последний раз он развелся, когда ему было за 60, уже все повидал и вернулся в Россию из Америки, разочаровался в этой стране. Я в ней разочаровался, еще не доехав, а он съездив. Я думаю, отец очень медленно взрослел и был легкомысленным человеком довольно долго, что касается семейной жизни. А то, что касается искусства, – это другое.

Это я потребовала развода. Чувствовала, что-то происходит, он мучится, мешаю ему. А я максималистка – или все, или ничего. Потом сказала себе: «Ни один мужчина не стоит того, чтобы я теряла себя». И все. Помню, как закрыла дверь в нашей квартире и сказала: «Пока ты мне не напишешь согласие, я тебя не выпущу». Он быстро накалякал на листочке что-то, дал мне его, выскочил из квартиры и побежал. Не на лифте поехал, а по лестнице побежал. И крикнул: «А эта бумажка недействительна! Дурочка ты!». И побежал дальше.

Наталия Аринбасарова, мама Егора Кончаловского

– Я безмерно уважаю отца за его поступок, за попытку, в принципе, относительно успешную – после состоявшейся карьеры в Советском Союзе начать все с полного нуля на Западе в абсолютной нищете. Он вынужден был преподавать в каком-то маленьком университете в Малибу, торговать икрой, за банку которой можно было полгода бедно жить в Лос-Анджелесе. Все параллельно снимали кино, а он никак не мог. Эта безработица продлилась четыре года. И потом все-таки отец стал создавать фильмы один за другим. Постепенно он начал меня, советского школьника, «разлагать» – готовить к западной жизни. Мы были близкими друзьями и все планы строили вместе. Считалось, что я уехал к отцу после армии, но на самом деле он был в Америке, в Лос-Анджелесе, а я был в Лондоне, потом в Кембридже. Период с 90-х годов мы провели вместе, говорили с ним о девушках, о женщинах, об очень интимных вещах, о деньгах. Мы могли, например, пойти в ресторан, немножко выпивали, и меня папа спрашивал: «Ты сколько выпил?» – «Две рюмки». – «А я восемь. Ты ведешь».

Так получилось, что у отца в Англии была какая-то симпатичная знакомая, ничего серьезного. Тем более он оказывался в Лондоне наездами, а я уже там обосновался. Прошло время, я стал с ней общаться, она мне очень понравилась. Я долго не знал, как сообщить об этом папе. Как-то я нашел нужную форму и сказал: «Папа, а можно я за ней поухаживаю?» Его ответ меня очень обрадовал: «Сделай одолжение, прошу тебя». Надо сказать, что она очень хорошая женщина, мы провели вместе три года.

Деталей отношений отца с Вивьен, его второй женой, я не знаю. Они поженились, потом у них родилась дочка Александра, она живет во Франции. Довольно быстро, насколько я помню, они с отцом перестали жить вместе. Но это не помешало ему и моей маме, когда мне было десять лет, отправить нас с Вивьен в первый раз во Францию на старой машине, у которой ничего не работало, фары не горели. Мы проехали через всю Европу, у нас было отличное путешествие. Она вообще замечательная женщина, сейчас живет в Париже. И каждый раз, когда меня забрасывает туда, я стараюсь ее увидеть. Матом ругается лучше меня в десять раз.

Мы с Натальей Петровной, мамой Андрея Кончаловского, часто разговаривали по телефону, и она очень переживала, что я не приезжаю к ней на дачу, она держала для меня комнату два года. Привезла из Парижа абажурчики на лампы, все подготовила. «Почему ты не приезжаешь?» – всегда спрашивала Наталья Петровна. А я училась во ВГИКе, мне каждый день надо было ходить на занятия, и не было просто времени. Она очень сердилась. И как-то по телефону она стала кричать: «Я знаю, ты не приезжаешь, потому что здесь Вивьен! А она так мечтает с тобой познакомиться». И бросила трубку. Я перезвонила, взял трубку Андрей Сергеевич, говорю ему: «Мне мама сказала, что Вивьен мечтает со мной познакомиться. Дай ей трубку». Он передал ей трубку: «Вы хотите со мной познакомиться? Приезжайте ко мне, потому что я не могу поехать на дачу, у меня нет времени».

И она приехала. Мы стали дружить, я к ней очень нежно отношусь.

Наталия Аринбасарова, мама Егора Кончаловского

– Наталья Петровна, моя бабушка, была женщина и властная, и сложная, и непредсказуемая. Но, конечно, каким-то цементирующим составом или осью, вокруг которой все крутилось, она, безусловно, была.

Однажды у меня была травма шейного отдела позвонка, чудом не парализовало. Я лежал в больнице, Никита Михалков, мой дядя, заезжал ко мне очень часто. Привозил мне от бабушки какие-то завтраки. Но больше всего меня до слез тронула другая история с ним. Никита ведь был очень небогатый человек до достаточно позднего времени, но делал вид, что состоятельный. Помню, я как-то встретился с ним на «Мосфильме», и он спросил: «У тебя деньги есть?» Я говорю: «Нет», – соврал, рубля три у меня было. Никита: «Ну сейчас», – достал кошелек, у него лежало, вот честно, пять рублей и десять. Он мне отдал десять. Причем видно было его колебание – а с чем же он останется. Он начал зарабатывать деньги и стал практически олигархом от кино только уже после перестройки. На самом деле Никита – человек, который инкогнито делает очень много добрых дел. И мнение о нем разное, но далеко не такое, каким он является на самом деле.

Я себя безмерно уважаю и считаю очень смелым человеком, потому что я искусствовед, никогда не учился снимать кино и создал 16 фильмов. Несмотря на то, что меня отругали все 16 раз, никто не посмеет сказать, что я не режиссер. Конечно, трудно, когда всегда присутствует еретическая мысль, что за меня все сделал папа, или дядя, или дедушка. Мой отец жаловался, что ему 70 лет, он уже классик советского кино, а его все называли «сыном Михалкова».

Вообще, у начинающих кинематографистов есть очень неприятная вещь – «синдром первой работы». Это когда, например, приходишь к предпринимателю, которому нужна реклама, и обычно тот спрашивает: «А вы что-нибудь снимали? Рекламу какую-нибудь? Покажите, с чем вы к нам пришли». И ты говоришь: «Нет, я ничего не снимал», – а заказчик тогда: «Нет, вы знаете, идите поснимайте с кем-то, учитесь на других». У меня такого не произошло, потому что в этом бешеном зверином капитализме, который тогда начался, наша фамилия была очень известной, и момент первой работы я проскочил легко. А потом, конечно, начали меня ругать со страшной силой за то, что я снимаю.

Не уверен, что я когда-нибудь влюблялся так, чтобы потерять голову. Мне не с чем, не с кем сравнивать. Было совершенно отдельное чувство к маме моей дочери Маши, Любе Толкалиной. Она была маленькая, совсем молодая, а я уже такой, в принципе, тертый калач, что тоже удобно – легко ездить по ушам девушке.

Можно сказать, что я появилась в кино благодаря моему мужу, Егору. «Антикиллер» был кинематографическим событием, тогда еще не вышла «Бригада». Если бы не Егор, я, конечно, работала бы в театре, может быть, состоялась по-другому. Но именно ему благодарна и обязана тем, что меня знают такой, какая я есть.

Любовь Толкалина, актриса, бывшая жена Егора Кончаловского

– Люба могла поддержать любой разговор, но интересов общих у нас было мало. Мы, например, никогда не любили одно и то же кино. Да, конечно, я ее снимал в лентах, она очень талантливая актриса, а не потому, что она моя спутница или мать моего ребенка. Люба мне очень нравилась и сейчас нравится. Она прекрасная женщина, замечательная. Наверное, в Любу я все-таки был влюблен. Но все заканчивается когда-нибудь, мы остались в прекрасных отношениях. С дочкой я вижусь через день, у нас соседние квартиры. Я живу за городом с Тимуром и его мамой – моей нынешней подругой Марией.

Маша, к счастью, не актриса, а юрист. Она защищала мои интересы в одном суде. Дозащищалась. Я был абсолютно одинокий в тот момент, ни от кого не уходил, ни к кому не приходил. Мы только стали встречаться, и выяснилось, что Маша беременна. Все ускорилось со страшной силой, появился Тимур, так и живем. Может, я женюсь? Может. Я не знаю. Мы только привыкаем чуть-чуть друг к другу, посмотрим, как пойдет.

Я как-то уехал в Оксфорд на неделю, учился, учился, учился, прошла неделя, вернулся. В Лондоне был Юрий Нагибин, замечательный писатель, я ему сказал: «Вот, Юрий Маркович, неделя пролетела, как один день». А он печатал, сидел за машинкой, повернулся и ответил: «И так пролетит вся жизнь». Я бы эту фразу и повторил в письме себе молодому. Жизнь так быстро пролетит, какой бы она насыщенной, наполненной и осмысленной ни была. Все равно очень быстро все проходит.

Юрий Антонов
Ни о чем не жалею

Первый официальный советский миллионер на эстраде. Когда приличной зарплатой в стране считались 120 рублей в месяц, певец и композитор Юрий Антонов зарабатывал по 15 тысяч. Кажется, что, правда, кроме хитов, он действительно ничего не умеет писать. «Нет тебя прекрасней», «От печали до радости», «Лунная дорожка». Под его медляки знакомились, женились и рожали детей. Но его сердце так и осталось одиноким. Он был женат трижды, но все его браки оказывались недолговечными, а все его жены уехали жить за границу. У него есть двое детей, но и о них почти тоже ничего не известно. Недавно он пережил очень серьезную болезнь, но и об этом толком никому ничего не говорил. Он вообще никого не пускает в свою жизнь. Сегодня я попытаюсь хотя бы приоткрыть эту завесу тайны над его судьбой, судьбой Юрия Антонова.

Борис Корчевников, телеведущий

Город Молодечно – это небольшой городок, в котором мы жили, когда с Юрой были очень маленькими, а мама с папой молодыми. Я помню такой момент: выхожу из спальни нашей квартиры, перед зеркалом стоит Юра, он тогда был уже, наверное, на первом курсе музыкального училища, и дирижирует. Перед выходом на балкон у нас стоял стол, за которым мы делали уроки. Мама часто кричала с кухни: «Юра, ты там делаешь уроки?» – он отвечал, что делает. Все учебники разложил на столе, под ними огромный том Беляева, мама уходила – он снова читал. Очень любил читать.

Жанна Антонова, сестра Юрия Антонова

– В детстве мы мечтали об одном – конфетки, леденцы бы хорошие, цветные. В ту пору такие подушечки продавали зелененькие, красненькие, посыпанные сахаром. Вот о чем мечтали. Я был шалопаем, любил лазить в чужой сад за яблоками, как туземец за кокосами.

Того места, где проходила моя юность, уже нет, это современный город. Какой-то период назад я был в Молодечно, хотел пройтись по знакомым до боли местам, но, честно говоря, так и не нашел их. Я воспитывался в такой семье, где слово «вырваться» не культивировалось, важно быть на уровне всех остальных людей, которые тебя окружали.

Я был музыкальным руководителем в коллективе Виктора Вуячича, который тогда был Народным артистом Белорусской ССР, я брал с него пример. Мы уже начинали петь в его концертах. В 1970 году с Ириной Безладновой и Михаилом Беляковым написали песню «Нет тебя прекрасней» в ВИА «Поющие гитары». Не могу сказать, что я посвящал текст ей, дело молодое. В лице Ирины концентрировались все те образы, которые проходили в моей жизни до моего знакомства с ней.

Я хорошо помню почему-то такой момент. Мы с Юрием как раз расстались после очередной встречи, я ушла и уже оглянулась, а он уезжал в такси. У него денег тогда не было ни на цветы, ни на рестораны, он перекусывал в пышечной, недалеко от Малой Садовой, где мы тогда были. Были у нас какие-то разговоры, он меня из редакторской вызывал в коридор и начинал говорить, конечно, комплименты. И он не ждал, когда оно само собой как-то произойдет, он все делал, для того чтобы оно произошло, и оно происходило. Я всю жизнь очень внимательно слежу за его творчеством, и не только. Мне интересно, как он выглядит, как он одет, как он причесан, как его подстригли – удачно-неудачно. Он кто-то вроде дальнего родственника, которого можно не видеть много лет, но и забыть невозможно.

Ирина Безладнова, автор слов песни «Нет тебя прекрасней»

– Она хороший человек, это очень важный момент. Мы в молодости этого недопонимаем, а с возрастом, когда появляется опыт общения с людьми, мы вспоминаем тех людей, которые были милыми, приятными и порядочными. В жизни, к моему большому огорчению, их не так много. Есть положительные люди, есть отрицательные, а большинство равнодушные, они проходят мимо, и о них забываешь. А такие, как Ирина, остаются в памяти на всю жизнь.

Назревал мой уход из «Поющих гитар». Я почувствовал, что суперпрофессиональный коллектив все равно является для меня рамочным. В это же время я, живя в Ленинграде, познакомился с ребятами из музыкального ансамбля «Добры молодцы», которые играли в ту пору более современную музыку. Денег там особо не было, но они меня и не интересовали, было важно развитие собственного творчества. В глубине души я хотел в Москву, чтобы закрепиться более серьезно, и уехал туда вместе с ними. Но уже там я понял, что опять как будто начинаю загнивать в клетке. И я пришел к директору Росконцерта и сказал: «Вы знаете, я хотел бы свой вокально-инструментальный ансамбль создать. Можно?» Он ответил: «Ну, Юра, сейчас рановато. Давай мы тебя определим в мюзик-холл московский, будешь его солистом?» Я пришел в мюзик-холл, а там почти 40 девушек такой красоты! У меня глаза на лоб вылезли: «Господи, куда я попал? Да, я хочу в этом коллективе работать». И уже в этом мюзик-холле мне разрешили создать свой коллектив.

Потом так сложилась ситуация, что я был знаком с одной женщиной, которая собралась эмигрировать. Ее звали Ида, она даже была моей женой. А я сомневался в переезде, меня всегда больше прельщала моя родина, даже несмотря на негативные обстоятельства в моей жизни. Тем не менее я попал под это влияние, так получилось. Я оплатил ей всю дорогу, она уехала, а я остался и отправился в Минск к родителям, хотел им сказать, что я собираюсь. Но мать восприняла это очень болезненно, отец, боевой офицер, прошедший войну до Берлина, – тем более. Пришла бумажка, что мне разрешен выезд, я пришел в ОВИР и написал заявление, что отказываюсь уезжать.

Как-то меня не выпустили на гастроли в Польшу, тогда поехал Вадим Мулерман. Я был оскорблен, ведь работал в московском мюзик-холле и уже был небольшой звездочкой. И меня не пустили. Районный комитет Октябрьского района города Москвы сказал, что я недостоин выезда за границу, а я сказал: «Ну спасибо. До свидания».

Тогда в Финляндии мои песни были очень популярны, их переводили на финский язык и много исполняли. Фирма Polarvox Music – крупнейшая в то время звукозаписывающая западная компания – заинтересовалась мной. Мне позвонили из нашей серьезной организации «Международная книга», представители которой находились во всем мире: в Южной и Северной Америке, в Европе и чуть ли не в Африке. Они попросили заехать к ним, чтобы поговорить, и на встрече сказали, что Polarvox Music заинтересовалась моим творчеством. Я был не против и отправился в Финляндию, на знакомство. Приехал на вокзал, меня встретили представители двух организаций. После заселения в гостиницу в двенадцать часов мы поехали к какому-то высокому зданию, где нас ждали владельцы финской компании. Поднялись на этаж, открылся лифт, я вышел, передо мной стояла президент фирмы Елена Юранто, высокая, очень красивая особа. Ее отец был швед, а мать испанка – серьезная смесь. Тут же подошел официант с подносом шампанского, я тогда подумал: «Вот это начало». Мы пошли знакомиться, сели в комнате для переговоров и начали обсуждать то, что они хотели записать со мной альбом, и даже не один. Я посмотрел тогда в глаза президента компании и понял, что там затевается какая-то интрига. Одним словом, у нас получился контакт, я стал часто приезжать в Финляндию на репетицию со шведскими и финскими музыкантами. Через полгода мне позвонил представитель «Роскниги» и сказал: «Юра, ты представляешь какое несчастье!» – «Что такое?» – «У Елены Юранто погиб муж в автомобильной катастрофе, ехал ночью на машине и врезался в каток». У меня опять вызов в Финляндию, я приехал, уже была весна, все цвело. И тут Елена пригласила меня к себе домой. Я первый раз побывал в квартире миллионеров. Начались наши отношения.

Была очень интересная ситуация. Когда она приезжала, всегда привозила мне какие-то подарки. Я приехал в Финляндию, она мне купила там несколько бас-гитар. Я с этими гитарами в Москву вернулся. Володя Кузьмин увидел одну из них, стал белого цвета и попросил продать. Я ответил ему тогда: «Вова, не могу, подарок любимой женщины. Не могу», – но потом продал, конечно.

Как-то раз Елена собралась приехать в Москву. Я решил, что нужно тоже сделать подарок, и начал лихорадочно думать, что я могу купить. Потом вспомнил, у меня была знакомая – директор магазина «Парфюмерия», где продавались иногда французские духи. Стоили они дорого, по 40, по 50 рублей. Их я и решил подарить. Мы с ней зашли в тот магазин, через прилавки прошли в подсобку, там было очень грязно, и дальше попали в кабинет директора. Я сказал ему: «Привет. Слушай, у тебя есть духи французские?» – «Конечно. Сколько надо? Какие?» Я ответил: «А сколько у тебя наименований?» – «Пять». – «Вот давай все пять». Торжественно вручил ей, миллионерше, эти духи, сам сгорал от радости, думал, какой я крутой пацан. А она сначала ничего не поняла, потом сказала: «Ой, спасибо», – культурная женщина. Мы вышли, и я весь уже радостный шел по улице Горького, кайфовал от того, что сделал подарок.

А потом в 1987 году с нашим ВИА произошла очень неприятная история в городе Куйбышеве.

«Сначала пришел тревожный сигнал из Тольятти. В 5000-м зале Дворца спорта «Волгарь», где проходили выступления Юрия Антонова, певец позволил себе неуместные грубые высказывания в адрес зрителей. Тольяттинцы, с таким нетерпением ожидавшие гастролей популярного артиста, были оскорблены. А следом за этим сигналом поступил другой, не менее тревожный, из Куйбышева. Юрий Антонов сорвал концерт в здешнем Дворце спорта».

Из статьи «На что обиделись зрители» в газете «Советская культура» от 19 марта 1987 года

– Это случилось, потому что я был неосмотрителен. На наших концертах Дворцы спорта были набиты битком, по пять-шесть тысяч человек, мы работали три-четыре концерта в городе. А здесь первые ряды не аплодировали вообще. Я вышел и сказал: «Ну да, я понимаю, что в первом ряду сидят люди особые, которые билеты не покупали». Кстати, это была правда, там сидел весь обком ВЛКСМ, им давали первые два-три ряда бесплатно. Сейчас это воспринимается как юмор, тогда – как оскорбление. Видимо, это кого-то задело, и на следующем концерте из зала начали раздаваться какие-то оскорбительные выкрики. Это были не зрители, а подставные люди. Явно несколько человек, которые решили таким образом отомстить за мое легкомысленное высказывание. Я признаю, что не стоило так говорить, надо было проглотить все, отработать и уехать. Но человек построен на эмоциях. На следующий день мы приехали на концерт, и на подъезде я увидел, что на улице стоят шесть тысяч человек, их не пускали в зал. Сначала подумал, что-то случилось, мы зашли с заднего входа на площадку и увидели на сцене экран, чтобы кино показывать. Мне директор коллектива сказал, что нам запрещают отрабатывать наши концерты. Тут вышел директор филармонии и сказал: «Юрий Михайлович, я с сожалением констатирую, что первый секретарь обкома партии приказал прекратить выступления, а вас – покинуть город». – «Нет, мы будем выступать, народ стоит, все на сцену, выкатывайте аппарат», – ответил я.

Мы вытащили все оборудование, подняли экран, в это время директор вышел к толпе у входа и сказал, что концерт состоится. К нему подбежали два человека в гражданской одежде, вывернули ему руки за спину и увели в машину. Мне запретили выезд за границу, сняли со всех показов по телевидению. Ну что ж, мы работали концерты, ничего страшного. Я продал 50 миллионов альбомов в этой стране, не в мире, а в этой стране. И если померить не советскими мерками, а международными – это были совсем мизерные гонорары.

Елена Юранто заказала в тот период семь Дворцов спорта в Финляндии с моими концертами, но ей позвонила «Международная книга» и сказала: «Юрий Михайлович отказался ехать». Понимаете? Отказался. Потом мы как-то встретились с Еленой в Каннах, посидели, я обстоятельно все рассказал. Она поняла, но это было уже после.

Однажды во время Московского международного фестиваля я обедал в ресторане гостиницы «Россия», ко мне подошел какой-то молодой человек латиноамериканского вида, кучерявый такой, и сказал на русском языке: «Здравствуйте. Я студент ВГИКа из Никарагуа. Мы сидим вот там, нас группа студентов. С вами хочет познакомиться мексиканская актриса кино Сокорро Бонилья». Я: «Ну пусть познакомится». Она подошла, села за стол и начала что-то лепетать по-испански. Я, конечно, ничего не понимал, но хлопал глазами. Такая красивая женщина, тайком только одна мысль-то закралась. И я ей отвечал: «Да. Ну да». Сокорро опять что-то по-испански, а я: «Да, да, да. Отлично». Мы поели, рассчитались, пошли на выход, она с нами. Я тому пацану говорю: «Слушай, меня там машина ждет». Смотрел на нее, а она в ответ такими глазами преданными, не встречал подобных – мексиканский сериал наяву. И я стал лихорадочно соображать, что мне делать. Неудобно же огорчить женщину и сказать: «Мы поехали, до свидания». Поэтому предложил: «Ну, садись». Она села в машину, мы поехали в Выхино, где я тогда жил. Это было добровольное похищение – она приехала на Московский международный фестиваль в составе делегации и пропала со мной. За десять дней она не сходила ни на один показ, только звонила кому-то, докладывала, где находится. Ну а потом все – жизнь берет свое, появляются новые интересы, все это ушло в прошлое.

На одном из Московских кинофестивалей за мной был зарезервирован столик. Обычно после просмотра кино все артисты, международные звезды собирались в этом ресторане. Я сидел за своим столиком, ко мне подошел мой знакомый и сказал: «Юрок, слушай, тут Настасья Кински приехала, она с просмотра, голодная, весь ресторан забит, можно к тебе сесть?» – «А сколько их?» – «Вот я, она с мужем». – «Ну, давай». Все сели, я попросил у официанта черную икру для нее, намазал бутерброд, даю ей его, а она взяла его и вдруг берет мою руку и целует меня! Звезда мирового кино. В ту пору она сверкала, это было ее время. Так мы познакомились, виделись потом.

Не знаю, что сейчас происходит, но день протекает мгновенно, месяц, год. Знающие люди говорят, что Земля стала быстрее вращаться. Почему так скоро все идет? Я сделал много ошибок, хотя человек очень осторожный в отношениях. Жизнь так складывалась, что невозможно было без промахов. Нет людей, которые бы их не совершали. Надо вовремя все исправлять. Я бы написал себе молодому так: «Юрок, не делай столько ошибок, которые ты совершил в своей жизни, не делай! Будь осмотрительным».