Текст книги "Вперед, сыны Эллады!"

Разногласий в индивидуальном подходе к приему в общество между друзьями не было. А вот клятвенное обязательство пришлось разбить на две части. И осуждать в том друзей не следует. «Малую клятву» давал вновь вступающий в «Этерию». Звучала она так: «Клянусь, во имя правды и справедливости, перед Господом Богом, что, жертвуя самой моей жизнью, снося самые жестокие пытки, буду держать в секрете, во всем значении этого слова, тайну, в которую я буду посвящен, и обязуюсь дать правдивый ответ на все, о чем я могу быть спрошен».

Принимая клятву на Евангелии в присутствии священника, вербовщик требовал, чтобы «побратим» произнес ее трижды и оставил на листе с начертанным крестом роспись (для неграмотных – отпечаток пальца). Вербовщик принадлежал к третьей или более высокой степени, которых в «Этерии» насчитывалось пять.

Первая: «побратимы» – для совсем неграмотных патриотов.

Вторая: «рекомендованные» – знавшие грамоту. Им после произнесения клятвы задавалось не менее 10 вопросов, а затем вручалось рекомендательное письмо, характеризующее вступившего в Этерию как «верного патриота и достойного человека».

Третья: «иереи» – патриоты, которые определенное время пребывали в степени «рекомендованных». Они держали суровый экзамен на верность идеалам «Этерии», на твердость духа и решимость идти до конца, даже если бы им угрожала смерть. Посвященные в иереи произносили «великую клятву». Зачитывал ее посвятитель, вослед которому произносил слова клятвы посвящаемый: «Клянусь, что буду питать в моем сердце непримиримую ненависть к тиранам моей отчизны, а также к их приспешникам и единомышленникам. Обязуюсь всеми мерами действовать им во вред, добиваясь, если позволят обстоятельства, их полной гибели». Далее шли обязанности «иерея»: не проявлять нездоровый интерес к деятельности «Этерии», вербовать новых членов, быть покорным этеристам высших степеней и т. д. Завершали клятву такие проникновенные и возвышенные слова: «Клянусь тебе, священная и несчастная Отчизна, клянусь горькими слезами, которые столько веков проливают твои несчастные дети!.. Целиком отдаюсь тебе! Впредь твои желания будут причиной и целью моих помыслов!.. Пусть святое правосудие истощит на мне все свои кары небесные, пусть имя мое станет ненавистным, а образ мой предан проклятию… если я не исполню своего долга…» «Иерей» получал «письмо превосходства» и диплом, написанный шифром.

Четвертая: «пастыри», в дипломе которых вместе с зашифрованным текстом был изображен полумесяц, от одной из оконечностей которого начиналось знамя с «двумя недремлющими очами», к другой был пририсован якорь, который обвивала змея – символ бдительности и глубокомыслия. В «пастыри» посвящались только люди, хорошо известные руководству «Филики Этерия».

Высшая власть принадлежала «архи». Э. Ксантос, Н. Скуфас, А. Цакалов взвалили ее на свои плечи и вовсе не считали вершину «Филики Этерии» закостенелой. Уже в 1815 году в составе «архи» появился видный общественный деятель Греции, ученый А. Газис, а несколько позднее А. Секерис, студент Московского университета, и А. Комизопулос, нежинский купец.

В 1818 году к пяти упомянутым степеням основатели «Филики Этерии» добавили еще три степени: «архипастыри», «посвященные» и «начальники посвященных».

Как только организация заимела надежную структуру, ее эмиссары отправились во все уголки Европы, где проживали греки. В самой же Греции, в неподвластных туркам областях Мани, Суфья, Сфакье, в горах Олимпа, Парнаса шла вербовка тех, кого турки называли клефтами, т. е. ворами. В народе же их именовали «партизанами», или защитниками, ибо они предпочитали смерть в бою, нежели рабское повиновение угнетателям.

По удивительному совпадению, в сентябре 1814 года, который принято считать годом основания «Филики Этерия», в Вене проходил конгресс европейских монархов, на котором решался вопрос об устройстве послевоенной Европы и разделе сфер влияния. На одном из заседаний, когда речь зашла о политике на Балканах, австрийский канцлер Меттерних без обиняков выпалил, словно стопушечный фрегат: «Греческой нации не существует!»

Статс-секретарь Министерства иностранных дел России Иоанн Каподистрия, который присутствовал на Венском конгрессе, мыслил иначе, а уж создатели «Филики Этерии» постарались воочию доказать, что высказывание Меттерниха не более чем ложь на длинных ногах и что единение нации не сокрыто вершинами Балкан, а близко и неизбежно.

Основатели «Филики Этерии» отчетливо сознавали, что без лидера, к которому греческий народ питал бы искреннее уважение, любая попытка свергнуть ненавистное турецкое иго была обречена на провал.

И тут, к несчастью Ксантоса и Цакалова[64]64
  И. Скуфас (1779–1818) бто время находилсяв Стамбуле, где и скончался от болезни сердца 31 июля (12 августа) 1818 г.


[Закрыть], в Одессе объявился уже известный нам Галатис. Уж каким образом молодой аристократ расположил к себе российские власти, остается строить догадки. Вряд ли письмо, которое он вез с собой, представляло серьезный интерес для Александра Первого. Скорее всего это был предлог для того, чтобы добраться до Петербурга. Казалось, сам случай шел в руки триумвирату. Галатис стал членом «Филики Этерия» и отправился с важным поручением в столицу Российской империи. Как он распорядился доверием руководителей тайной организации, было сказано. Возможно, друзья трижды осенили себя крестным знамением, прознав, что угроза существованию «Этерии» миновала.

Отказ Иоанна Каподистрии от предложения возглавить тайное общество обескуражил триумвират и они перенесли центр тяжелой подпольной работы в Стамбул. Да-да, именно в самое логово султанского режима. Надо отдать должное Скуфасу и Цакалову: вербовщиками и конспираторами они оказались отменными. Правительству Порты, возможно, и в кошмарном сне не снилось, что в столице полным ходом идет работа, которая исподволь подтачивала основание империи зла и насилия; что все владения Порты в Греции руководители «Этерии» поделили на особые зоны, назначив во главе каждой из них, в противовес турецкой администрации, собственного «апостола»; что мимо турецкой казны проплывают огромные суммы, которые тратятся на закупку оружия и снаряжения; что большая часть российских консулов, преимущественно греков, невзирая на риск, состоит в рядах тайной организации, главная цель которой – свобода и независимость Греции.

Когда стало ясно, что российский монарх не собирается подвергать преследованию «Филики Этерию», деятельность ее в России приобрела широкий размах. Обязанности «архипастыря» вынудили Афанасиоса Секероса оставить учебу и перебраться из Москвы в Одессу. Выбор триумвирата был удачен. Молодость, энергия, умение расположить к себе, соблюдая при этом осторожность и рассудительность, позволили Секеросу в считанные месяцы привлечь в организацию многих единомышленников. Среди них выделялся несомненным организаторским талантом Андонис Цунис. И вскоре этеристские группы образовались в Измаиле, который стал опорной базой, и в Кишиневе.

Становилось очевидным, что без привлечения в организацию людей, имевших боевой опыт, главная цель «Этерии», вооруженная борьба с режимом, была невыполнимой. И вот тут-то Секерос и Цунис проявили немалую изобретательность. Количество офицеров-греков в русской армии и на флоте исчислялось сотнями, только вот были они разбросаны по гарнизонам и флотам. И всё же на юге России их оказалось достаточно много. А в желании помочь многострадальной родине им нельзя было отказать.

А теперь заглянем в русскую миссию в Стамбуле, где в качестве второго секретаря подвизался Г. А. Катакази, брат гражданского губернатора Бессарабии К. А. Катакази, который, как известно, был женат на Екатерине, родной сестре Александра Ипсиланти. Еще князь Константин Ипсиланти пытался возвратить хотя бы часть имущества своей семьи, которое нагло присвоили себе турки. Надо полагать, что его поверенным в имущественных делах был Гавриил Катакази. Но кроме официальной должности, последний некоторое время числился в «Этерии» в качестве «посвященного», а затем был причислен к третьей степени – «иерея». В Кишиневе в конце 1818 года втайне от родни Гавриил Катакази принял в «Этерию» Николая Ипсиланти с титулом «иерея», что позволяло тому завербовать своего брата Дмитрия, служившего, как мы помним, в ординарцах у генерала Николая Николаевича Раевского.

В то же время в Кишинев из Стамбула приехал двоюродный брат греческих князей Иоаннос Манос, уговорить которого о вступлении в Этерию Николаю Ипсиланти не составило особого труда.

Между братьями тайн не существовало, но самый старший из них, Александр, также гостивший у сестры в Кишиневе, сделать решительный шаг не спешил.

Глава 8. Генерал-эфор и «благодетель»

Александр Скарлатович Стурдза, родственник князя Александра Ипсиланти, обладая живым умом, наблюдательностью и литературным даром, в котором он вполне мог соперничать со своей сестрой, фрейлиной императрицы Елизаветы Алексеевны, более известной как графиня Эделинг, по горячим следам взялся за жизнеописание графа Иоанна Каподистрии, в котором, ничтоже сумняшеся, раздавал налево и направо весьма нелицеприятные оценки видным этеристам. «Тем временем, – сообщал Стурдза в своем опусе, – воинственные сонмы удальцов, встревоженных внушениями «Этерии», пылали нетерпением и яростью. Надлежало непременно подкрепить их усердие выбором начальника в самой России, и тем отвлечь их внимание от непреклонности Каподистрии. Жребий пал на генерал-майора князя Александра Ипсиланти. Дерзкий, безнравственный член «Этерии» Ксантос, отринутый графом Каподистрией за своекорыстные домогательства, приступил к неопытному юноше, одушевленному ревностью к отечеству, но не по разуму. В лице его соединялись все качества вождя патриотов, все, кроме высокого гения. Сын изгнанника, господаря Константина, внук князя Александра, умного старца, испустившего дух в мучениях в жестокой пытке за побег своего сына… прославленные раною на поле чести и осыпанный милостями Освободителя Европы, юный Ипсиланти блистал удалой наружностью, веселостью нрава и дышал пламенной любовью к стране своих предков. Все в нем способствовало очарованию умов, возбуждению страстей, мгновенному быстрому порыву его последователей: знаменитый род, гонение турецкое, свойства души, воинский сан, приближенность к Самодержцу, отвага и счастье, дотоле осенявшие юную главу ее…»

Напомним, шел 1820 года и Александру Ипсиланти исполнилось двадцать восемь лет. Ксантосу, которого А. Стурдза наградил нелестным эпитетом, было сорок восемь лет, и руководил им не столько порыв, сколько здравый смысл и опыт. Годы, проведенные в Стамбуле и поездки по Греции позволили окончательно утвердиться во мнении – почва к вооруженному выступлению подготовлена, недовольство умов достигло апогея. Клефты, моряки, учителя, студенты, священники пополняли ряды патриотов, и лишь греки-фанариоты и высшее духовенство стояли особняком – в «Этерии» к ним доверия не питали. Скуфасу и Цакалову на какое-то время удалось создать видимость «незримой верховной власти», предположительно состоящей из Каподистрии и Александра Первого. Однако основатели «Этерии» отдавали себе отчет, что созданный миф может обернуться против них самих, и потому 4 октября 1818 года было принято решение обратиться к Каподистрии с официальным предложением возглавить «Этерию». Как к этому отнесся статс-секретарь, нам известно из записок А. Стурдзы. Приведем строки, написанные Каподистрией, которые как нельзя лучше характеризуют его воззрения:

«Нравственное воспитание и образование Греции – вот чем единственно и только должны заниматься греки. Всякое другое стремление тщетно, всякая другая деятельность опасна». Сравним это высказывание с ответом Александра Первого эмиссарам повелителя Эпира Али-паши: «…Его императорское величество, в строгом смысле системы своей, не изменит правилам оной и в восточных сношениях». Сказанное надо понимать так: никакие перевороты, никакие восстания, никакие революции на Балканах царь не поддержит, и следовательно, грекам, сербам, черногорцам, болгарам необходимо проявлять сдержанность и запастись терпением. А вот на какое время? Сей вопрос так и остался без ответа.

Трудно, да и, пожалуй, невозможно проследить за всеми переездами Ксантоса после совещания в Стамбуле, но в Петербург он прибыл «по коммерческой надобности» лишь в январе 1820 года. Если бы основатель «Этерии» знал, что незадолго до его приезда в столицу Российской империи «важный соотечественник», до которого он все-таки достучался, в письме генеральному консулу в Молдавии и Валахии назвал его «авантюристом и негодяем, ведущим интригу, результаты которой могут быть весьма плачевны», то он вряд ли стал бы обивать пороги Иоанна Каподистрии. «Успех или неудача всего предприятия, – по выражению Ксантоса, – оказалась в руках Фортуны». Уезжать с пустыми руками из Петербурга означало подписать себе приговор о несостоятельности. Посоветоваться с кем-либо из высшего звена «Этерии» не представлялось возможным, и Ксантос после долгих раздумий решил направить свои стопы к Александру Ипсиланти.

…У молдавского боярина Скарлата Стурдзы в Петербурге был небольшой дом, в котором, по обыкновению того времени, существовал салон. Эллинофилы, дети Стурдзы Александр и Роксана, были душой этого небольшого кружка. В салоне звучали стихи греческих поэтов, национальные песни. Александр Ипсиланти на правах родственника часто посещал дом будущего гражданского губернатора Бессарабии. Все участники кружка признавали – декламатором и рассказчиком греческий князь был непревзойденным. В его устах проникновенная поэзия Ригаса Велестинлиса звучала то скорбно, то вдохновенно. В один из вечеров в салоне Роксаны Стурдзы появился Иоанн Каподистрия, служивший в русском Министерстве иностранных дел. И хотя Каподистрия был старше Александра Ипсиланти на целых восемнадцать лет, соотечественники, невзирая на разницу в возрасте, очень быстро нашли между собой общий язык. Так случайное знакомство переросло в прочную дружбу.

Общеизвестно, сколь целенаправленными и обстоятельными были усилия Иоанна Каподистрии по просвещению греческой молодежи. Александр Ипсиланти вступил в основанное Каподистрией просветительское общество «Филомузос Этерия» и, как мог, поддерживал его. Жертвенность и живое участие греческого князя были по достоинству оценены. И вовсе не те 25 голландских гульденов и 312 рублей, которые Ипсиланти внес в фонд поддержки греческого просвещения, послужили основанием для принятия важного решения. В письме от 1 февраля 1820 года И. Каподистрия сообщал Александру Стурдзе: «Я вознамерился ввести князя Александра в управление Обществом. Полагаю, он будет полезен…»

Было бы ошибочно считать, что во взглядах Иоанна Каподистрии и Александра Ипсиланти царило полное единодушие. Султанский режим жестоко обошелся с дедом, отцом, с непокоренным Ригасом, которого князь боготворил, и оттого острота и горечь потерь взывали к отмщению. И потому, во сколько бы раз греки не превзошли своих угнетателей в образованности, полагал Ипсиланти, никакие, даже сверхъестественные, потуги в просвещении народа не смогут сдвинуть с мертвой точки идею национального возрождения. Путь к нему один – вооруженная борьба. Однако до января 1820 года Ипсиланти вовсе не подозревал, что его планида уготовила ему в недалеком будущем великий и жертвенный жребий.

Младшие братья Александра Ипсиланти Николай, Дмитрий и Георгий стали членами «Этерии» в начале 1819 года. Деньги – вот и всё, чем могли помочь они организации. Князя Александра, масона со стажем, настораживало не только это обстоятельство, но и россказни о некой «высшей власти», о которой до момента решительного выступления знать не полагалось. Слухи о том, что его покровитель и благодетель Александр Первый благоволит этеристам, он, флигель-адъютант императора, ни опровергнуть, ни подтвердить не мог. Российский монарх Александр Благословенный за ангельской личиной надежно и ловко скрывал свои сокровенные помыслы. Да и в отношении Греции двуликий Янус, живший в Александре Павловиче, изменил свои взгляды. Брат Константин вот уже несколько лет был его правой рукой в Польше и как наместник в Царстве Польском навсегда распрощался с мечтами о греческой короне. К тому же, Александр Первый, не имевший наследника, рассматривал великого князя Константина в качестве своего преемника на российском престоле. «Своя рубашка ближе к телу» – гласит русская пословица, и потому «греческий прожект» все реже и реже становился предметом бесед Иоанна Каподистрии с Александром Первым. Все, даже самые веские доводы в пользу освобождения Греции от турецкого владычества оставались гласом вопиющего в пустыне. Однако Александра I трудно упрекнуть в отказе жертвовать на просвещение греков. Скрягой государь не слыл.

Но вернемся к миссии Ксантоса. Опускать руки один из основателей «Этерии» не собирался. На счастье, в Петербурге оказался этерист И. Манос, с которым семья Ипсиланти, состоявшая с ним в родстве, имела некие имущественные дела. Манос исподволь готовил встречу Александра Ипсиланти и Ксантоса, зная, сколь настороженно греческий князь после скандального дела Галатиса относился к неизвестным ему эмиссарам. В конце марта 1820 года Ксантос и Ипсиланти встретились. Предоставим слово самому Ксантосу.

«Князь принял меня весьма благожелательно и стал расспрашивать, откуда я родом и как оказался в Петербурге.

Я отвечал, что родился в Патмосе и что в столицу меня привели торговые дела.

Князь поинтересовался: не ощущают ли мои земляки на Патмосе тирании и усиления турецкого гнёта?

„Турки везде тиранят бедных греков, – отвечал я, – их гнёт стал невыносимым“.

„Это потому, что греки, – сказал Ипсиланти, – не стараются что-то сделать для того, чтобы избавиться от ига или, по крайней мере, облегчить его“.

„У греков, князь, к сожалению, мало средств и нет достойных руководителей… Они есть, но обосновались в иностранных государствах. Взять Иоанна Каподистрию, вашего покойного отца, да и вас, князь…“

На мой упрек Ипсиланти ответил:

„Если мне станет известно, что мои соотечественники нуждаются во мне и если я приду к заключению, что смогу что-то сделать для их свободы и счастья, то я заявляю: я готов пожертвовать всем, положением и даже жизнью ради них“.

Я не мог скрыть своего волнения:

„Дайте мне вашу руку, князь, в подтверждение ваших слов“.

Ипсиланти протянул мне левую руку.

„Я приехал в Петербург вовсе не по торговым делам, а по другой причине, которую открою вам не далее как завтра“.

Ипсиланти был само нетерпение:

„Зачем откладывать серьезный разговор на завтра?“

„И все же мне и вам, князь, необходимо основательно подумать. Итак, до завтра“.

На этом мы расстались».

Перед Ксантосом стоял непростой выбор. Во-первых, если бы он попытался заручиться письменной поддержкой «архи», то на это бы ушло два, а то и более месяцев. Во-вторых, с каким чином следовало принимать Александра Ипсиланти в «Этерию»? С приемом в тайное общество проблем не возникало, правда, Ксантосу пришлось отказаться от традиционного ритуала – ни священника, ни «иерея», посвященных в существование «Этерии» в Петербурге не было.

Клятвенное обязательство, под которым поставил свою подпись Александр Ипсиланти, безнадежно утеряно. То ли оно застряло в Москве на пути в Одессу, то ли оно хранилось у этеристов, сложивших свои головы в восстание… Но мы знаем тексты клятв как для «побратимов», так и для «иереев», и можно предположить, что Ксантос избрал нечто среднее. А в том, что греческий князь полностью отдавал отчет, что берет на себя обязательство верой и правдой служить освобождению родины, сомнений не может быть.

После того, как процедура посвящения Ипсиланти свершилась, Ксантос раскрыл карты и рассказал и о неудачном визите к Иоанну Каподистрии, и о структуре организации. И здесь выяснилось, что относительно коллективного органа руководства предполагаемым вооруженным выступлением взгляды боевого офицера и Ксантоса, человека, далекого от воинских понятий, резко расходятся. Единоличное руководство «Этерией» – вот главное условие, которое выдвинул Александр Ипсиланти. Ксантосу потребовалось время на раздумье. Этеристам И. Маносу и П. Ипитису, с которыми встречался Ксантос, в тайной организации принадлежала заметная роль. В их сферу деятельности входила вербовка в «Этерию» греков, проживавших в Петербурге. Предложение Александра Ипсиланти диктовалось самой жизнью, однако греческий князь был молод, не имел политического опыта, неважно разбирался в людях, и возникали вполне закономерные опасения в том, как на нем отразится бремя власти и не превратится ли он со временем в узурпатора, шествующего к цели по трупам и врагов, и своих.

Возобладала все-таки точка зрения флигель-адъютанта Его Императорского Величества. Александр Ипсиланти был введен в состав «архи», получил кличку «Калос», что в переводе с греческого означало «хороший». Свою тайную корреспонденцию он обязан был подписывать инициалами «А. Р.», а 12 апреля 1820 года состоялось подписание акта, по которому генерал-майор русской службы взял на себя верховное руководство тайным обществом «Филики Этерия». Прочтем этот документ:

«В соответствии с ранее принятым решением члены Греческого общества, собравшись и тщательно рассмотрев вопрос, признали Генеральным инспектором Греческого общества светлейшего князя господина Александра Ипсиланти, с тем, чтобы смотрел и ведал во всем, или в том, что он сочтет важным, полезным и нужным для Греческого общества. Гарантией и обеспечением принятого решения служит подпись каждого из членов».

Под документом первым поставил подпись Ипсиланти, следом за ним Иоанис Манос и Эммануил Ксантос. Последний как хранитель печати «Этерии» скрепил ею этот судьбоносный документ.

Отметили ли это событие подписанты чаркой доброго вина, сокрыто неизвестностью, но Ксантос, как основатель «Филики Этерии» и как провидец, мог бы быть довольным. Восстание намечалось не на завтра, не на следующий месяц или год, а на тот момент, который предложит время, ход событий и, прежде всего, подготовленность к вооруженной борьбе. Обнадеживало Ксантоса и то, что начинать дело с кондачка, без должного осмысления обстановки, без оценки собственных сил и сил противника князь не собирался. Не отвергал новоиспеченный руководитель «Этерии» и дельные советы, помощь друзей и товарищей по организации, что уменьшало опасность принятия скоропалительных и необоснованных решений. Призвав к руководству организацией потомка древнего греческого рода, имена представителей которого не сходили многие лета с уст греков, валахов, молдаван, Ксантос убивал тем самым нескольких зайцев – в «архи» наконец-то появился не эфемерный, а реальный вождь, воинский авторитет которого подтвержден высшими знаками доблести и мужества, истинный патриот Греции, не вызывающий отторжения у кичливой греческой аристократии и имевший прямой доступ к заступнику и радетелю о греческом народе, каковым долгое время казался Александр Первый.

Ксантос, Манос и Ипитис на некоторое время превратились в заправских писарчуков, зашифровывая письма Александра Ипсиланти, которые разлетались по всему свету: по России, Валахии, Молдавии, Франции, Австрии. Письма с извещением о вступлении князя в должность генерального инспектора долетали до Стамбула, Пелопоннеса, Морей, Ионических островов. Заканчивались послания неизменным обращением:

«…И как только прозвучит труба, сразу же выполняйте все приказания генерального инспектора, достойного мужа Александра Ипсиланти. Его приказаниям необходимо повиноваться, ибо без повиновения… ничего хорошего не получится… Теперь мы увидим, являются ли греки потомками Эпаминода, Фемистокла и героя Леонида».

Силы этеристов в Петербурге были невелики, а привлечь кого-либо со стороны к работе, которую смело можно назвать титанической, Александр Ипсиланти попросту не мог. Целых два месяца изо дня в день он начинал изнурительный труд, пытаясь разложить по полочкам наследство, которое досталось ему от создателей «Филики Этерии».

Списки этеристов говорили о том, что организация повсеместно пустила прочные корни. Эфории – вот подлинная опора в подготовке восстания, и, прекрасно сознавая это, Ипсиланти сумел добиться расширения сети окружных комитетов на всей территории Оттоманской империи. Эфории не только поддерживали между собой связь, но и вели сбор денежных средств, кассы эфории составляли «священную казну». О жертвенности греков на дело свободы будет сказано особо. Ипсиланти сразу же дал понять, что ни один рубль, ни одна драхма, ни один взнос в иной валюте не будут потрачены впустую.

А вот свое видение структуры «Филики Этерии» Ипсиланти изложил в особом письме, в котором повелевалось упразднить степени «побратимов», «рекомендованных» и «архипастырей». Если с ликвидацией последних можно согласиться, то лишив возможности вступить в «Этерию» патриотов из народа, Ипсиланти допустил серьезный промах. Причина такого отказа очевидна: отпрыск княжеского рода не доверял простолюдинам и опасался, что их членство в «Этерии» принесет тайному обществу немалые беды. Как глубоко заблуждался князь! «Добропорядочные греки», фанариоты и кодзабасы, а не крестьяне и клефты готовы были предать со всеми потрохами и его самого, и «Этерию», которая вознамерилась обратить безбедное житие в прах.

Среди множества адресатов Александра Ипсиланти необходимо выделить центральные фигуры этеристского движения, имена которых в Стамбуле произносились с пеной у рта. В первую очередь это относится к Теодоросу Колокотронису О существовании «Филики Этерии» непокорный предводитель клефтов узнал от Пангалоса, который не прекращал ни на миг борьбу с турками. Уже при жизни о Колокотронисе слагались сказания и легенды, завоевать его доверие и привлечь на свою сторону стоило многого. Вот почему Ипсиланти напрочь отказался от высокопарного стиля, более упирая на патриотические чувства и на живительную связь времен, в которой не канули в Лету, реку забвения, героические образы Древней Эллады. «Ваша природная храбрость, проницательность и горячее стремление служить отчизне достаточно известны нам», – обращался Ипсиланти к Колокотронису и призывал быть готовым к жестокой борьбе с врагами, «подобными многоокому великану Аргусу».

Следующим важным адресатом Ипсиланти стал Петробей Мавромихалис, вождь клефтов на Мани. Ни в чем так не нуждались повстанцы, как в собирании сил, разбросанных по всему Архипелагу. Корфу и Эпир не остались без внимания генерала-эфора, туда также были отправлены письма.

Среди адресатов князя судовладелец Гика Гьони занимал особое место. Греция – страна островов, и любой маневр силами был неосуществим без поддержки с моря. Этериста Гьони в этом убеждать не требовалось. Остановив свой выбор на Христофоросе Перревосе, Ипсиланти нисколько не прогадал. С разведывательной миссией посланец руководителя «Этерии» справился успешно, объездил, почитай, весь Пелопоннес, глубоко вникая в настроения простых людей, в их готовность взяться за оружие. Не прошло мимо цепкого взгляда эмиссара и состояние турецких крепостей, и численность их гарнизонов.

Общеизвестно, что героизм и мужество греков, не помноженные на организацию, зачастую приводили к поражением повстанцев. Следовало хотя бы конспективно сформировать цели и задачи вооруженной борьбы и выработать ее правила применительно к Греции. С этой задачей успешно справился этерист Николай Ипсиланти. Боевой устав, который состоял из 15 статей, в общих чертах определил принципы, на которых строилась русская военная доктрина. Это, прежде всего, единоначалие, беспрекословное повиновение младших старшим командирам и военачальникам, товарищество, взаимопомощь, соблюдение воинской чести и присяги на верность родине.

Мы не вправе пройти мимо реакции, которая была вызвана утверждением князя Александра Ипсиланти в должности генерального инспектора «Этерии». «Счастлива будет наша отчизна, если она имеет еще таких же детей, – писал из Москвы Ксантосу этерист Н. Падзимадис. – Письма Ипсиланти Колокотронису вызвали такое уважение, как будто это были распоряжения Неба…» Копии писем Александра Ипсиланти в считанные недели разошлись по городам и деревням Порты. «Братья и дорогие соотечественники, – а именно так обращался к греческому народу руководитель «Этерии», – наконец-то обрели надежду на скорое избавление от гнёта».

…Незадолго до своей скоропостижной кончины князь Константин Ипсиланти побывал в Петербурге, где имел немало встреч со своими соотечественниками и государственными деятелями России. Покидая столицу Российской империи, опальный господарь Валахии дал такое напутствие Александру: «Сын мой, никогда не забывай, что греки для того, чтобы добиться освобождения, должны рассчитывать только на самих себя».