Текст книги "Вперед, сыны Эллады!"
Автор книги: Борис Костин
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 9. Стратегия гнева
Господин де Мольер, перу которого принадлежит забавная пьеса «Мнимый больной», будь он жив, возможно получил бы сердечный удар, узнав о том, что его творение, которое с успехом шло на сценах многих театров Европы, некоторым образом разыгрывается в Стамбуле, а главными действующими лицами является чреда султанов, безуспешно попытавшихся накрыть чахнувшую плоть Турции лоскутным одеялом и, также без видимого эффекта, использовать «припарки» в виде реформ и послабления гнёта в обширных своих владениях.
Турцию вовсе не случайно называли тогда «больным человеком». По свету ходило несколько ехидных гравюр, изображавших роскошную постель султана, возле которой стояли «лекари», костюмы которых не оставляли сомнений в их национальной принадлежности: Англия, Австро-Венгрия и Россия. Во взглядах псевдоврачевателей трудно усмотреть сострадание; напротив, они были преисполнены жажды ожидания скорейшей развязки. В окончательном крахе Османской империи упомянутые государства были кровно заинтересованы. Увы, «больной» оказался более жив, нежели мёртв, и понадобилось не одно десятилетие кровопусканий, прежде чем желаемое стало действительным.
В любой военной доктрине существуют понятия тактика и стратегия. Причем, приёмы тактической борьбы во многом определяют такие качества командира, как природная сметка, глазомер, умение оценить ситуацию и нащупать слабые места у противника. Стратегия зиждется на более глубоком осмыслении расстановки как политических, так и военных сил неприятеля, на его способности противостоять натиску и осуществлять маневр. В стратегии немаловажны предвидение и точный расчет, без которых даже самые гениальные планы окажутся эфемерными. В стратегии выбор союзников – едва ли не решающее обстоятельство в достижении победы.
Что мог почерпнуть у императора Александра Павловича, сокрушителя Наполеона, князь Александр Константинович? Увы, весьма немного. Гатчинский казарменный дух, где солдат значился «механизмом, артикулом предусмотренным», прочною хваткой вцепился в Александра Первого. Уже на закате жизни царь горестно сокрушался о том, что он не был в свое время отдан бабкой в учение к графу Румянцеву-Задунайскому или графу Суворову-Рымникскому Пробелы в военном образовании Александр Павлович возмещал, слепо копируя далеко не лучшие иноземные образцы.
Получить серьезное и глубокое военное образование в России в александровскую эпоху было негде, учебного заведения, которое бы обобщило военный опыт, в природе не существовало, и каждый военачальник, как говорится, варился в собственном соку, передавая драгоценный боевой опыт молодым офицерам, словно эстафету.
Александр Ипсиланти военного образования не имел и, по сути, возглавив «Филики Этерию», шел непроторенным путем. Уже после поражения восстания в Придунайских княжествах на Ипсиланти обрушился град стрел, осуждающих его верхоглядство и неподготовленность к роли вершителя судеб сотен тысяч людей. В отличие от некоторых деятельных участников этеристского движения, современников, сочувственно встретивших восстание, и тех, кто выпил на голову его руководителя и участников ушаты грязи, князь Александр Константинович не оставил потомкам мемуаров.
Мы вынуждены по крупицам собирать свидетельства, порой домысливая и строя гипотезы относительно этого периода деятельности Ипсиланти, который вошел в историю как подготовка к решительным действиям.
«Карта, – читаем мы в одном из наставлений воспитанника Шляхетского военного корпуса, – это чертеж поверхности земли…» Однако без этого чертежа военачальник попросту слеп и беспомощен и не в состоянии организовать ни наступления, ни обороны, ни марш-маневра, а тем более наметить план кампании, т. е. восстания.
Перед Ипсиланти лежала карта Османской империи, на которой его родина, словно каравай, была поделена на шесть неравных частей, или пашалыков: Морею (Пелопоннес), Негропонт (о. Эвбея и часть материка, располагавшаяся напротив), Южную Албанию (и Западную Грецию), Селаник (Салоники и булыпую часть Македонии), о. Крит, острова Эгейского архипелага.
Военно-ленная система Османов, основанная на бесконечных завоеваниях, приращении территорий и их неприкрытого грабежа, хотя и дышала на ладан, но все же держалась на известном принципе кнута и пряника. Выпечка, далеко не лучшего качества, доставалась тем, кто щедро делился доходами с сановными, кнут выделывал кровавую пляску на спинах нищеты и возмутителей спокойствия. Пожалуй, единственную силу Турции представляли янычары, преданность к султану которых определялась привилегированным положением. Однако и эти вояки, столкнувшись с «гяурами», имевшими на вооружении более совершенное оружие, чем луки и стрелы, и демонстрировавшими на поле боя неведомые тактические приемы, оказывались битыми.
В системе подготовки войск требовалось что-то менять, и уже в войнах против России в армии и на флоте Османской империи находилось немало военных советников-европейцев, которые, без видимого, однако, успеха, передавали туркам свой боевой опыт.
За исключением янычар, корпус которых располагался в самом Стамбуле и близ столицы Порты, турецкая армия большей частью пребывала в крепостях, стоявших на направлениях, с которых исходила военная угроза. «Неверные» отхватили плацдарм в Бессарабии, а Дунайское направление – самый кратчайший путь до Константинополя через Болгарию, не единожды апробированный русской армией. Но на сей раз извечный противник, Россия, агрессивных намерений не проявлял.
Общеевропейская резня, длившаяся с 1812 по 1814 год, дала Турции определенную передышку, и ее правитель, султан Махмуд II, отчетливо сознавал: дележа его лоскутной империи в ближайшее время не последует. Обустройство империи султан начал с правителя Янины Али-паши Тепелена, или, как его именовали этеристы, «свекра». Али-паша Янинский записался в родню этеристам вовсе не случайно. В Эпире, где он безраздельно властвовал, царили порядки, имевшие большое сходство с Афинами времен расцвета Греции, нежели со Стамбулом. В пашалыке (владениях) Али-паши греческий язык считался официальным. «Просвещенный деспот» и богатейший человек в Османской империи жертвовал на библиотеки, лицеи, собрал в Янине едва ли не весь цвет греческих ученых и мудрецов. Открытость Али-паши для иноземцев, по турецким меркам, была возмутительна. Непокорный паша осмелился даже принимать у себя лорда Байрона, который «прославил» Али-пашу Янинского в стихах.
«Мусульманский Бонапарт» располагал целым рядом хорошо укрепленных крепостей и значительными воинскими силами, которые вполне могли соперничать с янычарами. В июне 1820 года Стамбул объявил войну вырвавшемуся из общей упряжи вассалу. Но вскоре султан был вынужден признать: легкой военной прогулки не получится. Война приняла затяжной характер, тем самым предоставив этеристам прекрасную возможность использовать сложившуюся ситуацию в собственных интересах.
Однако Ипсиланти целиком делать ставку на междоусобицу, которой были поглощены Махмуд II и Али-паша Янинский, не стал. Жестокость и коварство, которые, словно тени, неизменно сопровождали любого турецкого властелина, могли обратиться в согласие и примирение с проявлением малейших признаков обоюдной угрозы. А она висела над турками, словно Дамоклов меч. Турки, плодившиеся стремительно, однако так и не смогли изменить соотношение населения в свою пользу. Греческое население в Морее (Пелопоннесе), Фессалии и Ливадии, на островах Архипелага и в Македонии составляло большинство[66]66
Всего греков насчитывалось 3,5 млн. чел., и 1,5 млн. чел. проживали в Малой Азии, Придунайских княжествах, России и других государствах.
[Закрыть], а в Румелии[67]67
Румелия (тур. Rumeli), общее назв. завоёванных в 14–16 вв. турками-османами балканских стран. С кон. 16 до 19 вв. назв. тур. провинции с центром в Софии (включая Болгарию, Сербию, Герцеговину, Албанию, Македонию, Эпир и Фессалию). Совр. назв. европ. части Турции, кроме Стамбула (Большой Российский энциклопедический словарь).
[Закрыть] греческая диаспора по количеству населения «наступала на пятки» угнетателям.
В народе недаром говорится: «Деньги к деньгам» – неизменное правило, которое исповедуют дельцы всех мастей и национальностей. «Христианских турков», купцов, крупных землевладельцев, откупщиков, сборщиков налогов простой люд ненавидел не менее чем выкормышей султана. Ипсиланти сознавал, что из ниши достатка и молчаливого соглашательства с правящим режимом эту категорию греков вырвать будет невозможно. Но и у них обид на наглых мздоимцев было предостаточно. Иногда дело доходило до открытого грабежа, ложных доносов, по которым богатые греки не только лишались нажитого, но и голов. Говорить о том, что их имуществом завладевали турецкие сановники, смысла не имеет. Ипсиланти вполне мог воспользоваться кошельками недовольных и такой ход был наиболее вероятным.
На кого же предполагал сделать главную опору в своих планах руководитель «Этерии»? Кого намеревался, по военной терминологии, поставить под ружье? Кто должен принести долгожданную свободу Греции? Способ формирования русской армии, когда даже «аристократические полки» – гвардейские, кавалергардские, гусарские – формировались из рекрутов, людей подневольных, явно не подходил. А вот ополчение, в которое желающие постоять за Отечество вступали добровольно, вполне могло бы стать той самой боевой силой, которой суждено было сразиться с врагом. Греческому крестьянину, ремесленнику, мелкому торговцу из двух зол выбирать не приходилось. Стоит перечислить лишь часть обязательных налогов, которые выплачивал простой люд, и станет ясно – чаша терпения вот-вот переполнится. Крестьянин платил турецким властям подушную подать, десятину, поземельный налог, налог за мельницы, скотобойни. Соотечественники-богатеи также не брезговали поборами, прикрываясь личиной православной веры. Ненависть к «христианским туркам» не затмевала народный разум – жизнь между виселицей и эшафотом становилась невыносимой. Пламя народного гнева готово было вырваться наружу.
Собственно, ничего нового в идею вооруженного восстания Александр Ипсиланти не внес. И уж кому-кому, а ему-то вехи освободительной борьбы были хорошо известны. Едва пал Константинополь, как греки стали досаждать поработителям своей непокорностью.
На слуху руководителя «Этерии», без сомнения, были рассказы о восстании «Орлофики» на Пелопоннесе[68]68
1769-1770 гг.
[Закрыть], в названии которого слышится русская фамилия «Орлов». Оно было потоплено в крови руками албанцев, а сам Пелопоннес подвергся опустошению и разграблению. В середине русско-турецкой войны 1806–1812 годов фессалийские крестьяне под предводительством Евфимия Влахаваса вымели из провинции ненавистных турок. Всякий раз в пламени народного гнева возникали образы древнегреческих героев Мильтиада и Фемистокла, наследниками которых представляли себя борцы за свободу. Конечно, со времен Эллады и Спарты много воды утекло и многовековое рабство выбило греческую нацию из жизненной колеи, однако только в живительной и нетленной связи времен можно было найти идеалы, близкие и созвучные душам как просвещенных греков, так и тех, кто ставил под документами крест вместо подписи.
Александр Ипсиланти, выстраивая идеологию восстания, отчетливо сознавал это. «Мы – греки, мы – дети Эллады, она нас призывает освободить ее, – писал Ипсиланти этеристу С. Кумбирису – Не следует принимать помощи от иностранцев, мы сами должны освободить свою родину». «Братья-соотечественники! – обращался руководитель «Этерии» к народу. – Имейте всегда в виду, что иностранец никогда не придет на помощь без большой выгоды для себя».
Стоит просмотреть списки этеристов и мы обнаружим в них, кроме греков, болгар, румын, сербов, албанцев. А теперь упомянем союзников, на которых мог рассчитывать Ипсиланти в вооруженном выступлении. Греческий князь прекрасно сознавал, что Али-паша Янинский лишь случайный попутчик к восхождению к намеченной цели. Иное дело вождь сербов Милош Обренович. Сколько не сотрясали словесами российские дипломаты по поводу нарушения Портой соглашения о предоставлении Сербии автономии, все было как об стенку горох. Своевольный Белград стоял на пороге очередной вселенской порки и промывки мозгов по-турецки. Предотвратить резню вполне мог союз между руководителем «Этерии» и вождем сербов. С этой целью Ипсиланти подготовил проект «Оборонительного и наступательного вечного и нерушимого союза», доставить который в Белград князь поручил «апостолу» Аристидису Папасу До Дуная этерист добрался благополучно, а когда до сербской границы, можно сказать, было подать рукой, Папас нарвался на засаду. Комендант Виддина Шекир-паша слыл докой по части пыток, но и этеристу нельзя было отказать в мужестве. Так и не сказав ни слова, он взошел на эшафот. Но захваченные у Папаса бумаги говорили о многом и срочно были отправлены в Стамбул.
Как показали события, такой исход не сулил ничего хорошего ни сербам, ни грекам. Забегая вперед, скажем, что Милош Обренович предпринял в апреле 1821 года собственную попытку ублажить Махмуда II богатыми дарами, к которым присовокупил просьбу о пойменований его князем Сербии с правом передачи этого титула по наследству, запрета туркам занимать крепость и вообще проживать в его вотчине. Но в то время, когда сербская депутация прибыла в Стамбул, грянуло греческое восстание. Султан повелел бросить всех делегатов в подземелье, где им предстояло провести целых пять лет. И только весной 1826 года по настоянию правительства России отворилась дверь темницы, в которой пребывали сербы.
Не повезло и другому посланцу Ипсиланти, Димитросу Ипатросу Не ждал, не гадал он, что кодзабас Наусы Логофет Зафираки окажется предателем. В этом городе, где Ипатрос сделал остановку на пути в Янину с посланием к Али-паше, этерист был подло убит, обыскан, а документы, которые находились при нем, Зафираки передал туркам. Предатель был пожалован именным фирманом султана, а в самом Стамбуле сильно призадумались.
Обстановка из цепи предательств складывалась взрывоопасной. Член Дивана Порты Абди-бей, получив от этериста Асимакиса покаянную, больше напоминавшую донос, тотчас же положил ее на стол верховному визиру. Медвежью услугу оказал этеристам проэстос[69]69
Старшина.
[Закрыть] Триполиса, что в Морее, Кугас. Каким образом ему удалось узнать о «Филики Этерии», трудно сказать. Но все сведения о тайной организации, которыми старшина располагал, он как на духу выложил перед турецкими властями. Пополнил поток доносов, стекавшихся в Стамбул, и господарь Валахии Александр Суццо, как выяснилось, имевший душу с двойным дном. Для греческих патриотов он казался сущей находкой, поскольку единолично распоряжался казной княжества, а для султана являлся наиценнейшим источником информации. Как обошлась судьба с предателем, будет сказано.
Чтобы картина противодействия помыслам руководителя «Этерии» была полной, поведаем об аудиенции у султана английского посла в Стамбуле лорда Стэнгфорда Каннинга. Ни для кого не являлось секретом, что любые проявления дружелюбия России к Греции встречались высокомерным англичанином приливом желчи. Вероятно, в таком состоянии он и посоветовал властелину Порты переселить всех пелопонесских греков в Малую Азию, а чтобы свято место не пустовало, отдать их земли анатолийским туркам.
Вот ведь в какой клубок сплетались страсти, прежде чем раздался призыв «К оружию!» Для Ипсиланти становилось очевидным, что удаленность Петербурга от центров этеристского движения лишает его возможности оперативного вмешательства в обстановку и усложняет контакты с эфорами. На повестку дня стал вопрос о бессрочном отпуске, который он как флигель-адъютант мог получить только с разрешения императора. Александр Ипсиланти своего добился и в его заграничном паспорте появилась следующая запись: «Быть в Молдавии и Валахии по процессным делам его фамилии и оттоль следовать через Кронштадт в Лайбах[70]70
Ныне Любляна, столица Словении.
[Закрыть]».
Обратим внимание на конечную точку маршрута. Дивный словенский городок, узурпированный Австро-Венгрией, должен был в 1821 году стать местом встречи европейских монархов. Нам еще предстоит заглянуть на политическую кухню Священного Союза, а пока заметим – Ипсиланти вовсе не собирался придерживаться маршрута, указанного в паспорте, а тем более возобновлять имущественные споры с Оттоманской империей.
Причитаем воспоминания Александра Стурдзы. «Дабы скорее изведать расположение Александра Первого, князь Ипсиланти приступил к графу Каподистрии… Он неоднократно заводил с ним жаркие прения о бедственном состоянии Греции, о грозном волнении умов, о неминуемых восстаниях и о необходимости дать сим движениям единство и определенную цель. Для сего Ипсиланти изложил перед ним чертеж всенародной добровольной денежной складчины к составлению казны и к введению по всем областям Греции общего военного устройства».
Перед отъездом из Петербурга Александр Ипсиланти встретился с Иоанном Каподистрией. Министр иностранных дел России достаточно подробно описал ее в «Записке о служебной деятельности в России»[71]71
Впервые напечатана в журнале «Сборник русского исторического общества», т. 3 (1868). Публикуется в Приложении к настоящему изданию.
[Закрыть]. Ипсиланти был само откровение и ничего не скрывал. Ответ великого соотечественника обескураживал: «Составители проектов виновнее всех, они вовлекают Грецию в погибель. Они не что иное, как жалкие купеческие приказчики… Они хотят вас впутать в свой заговор для того, чтобы придать значение своим проискам… Берегитесь этих людей, князь».
Недаром говорится, что сколько людей, столько и мнений. Ипсиланти и Каподистрии судьба многострадальной родины виделась по-разному, и только в одном они были единодушны – турки никогда и ни за что не преподнесут свободу грекам на сказочном блюдечке с голубой каемочкой.
О встрече греческого князя с Александром Первым и по сей день не стихают споры. Дежурные генералы, сменяя друг друга, ежесуточно находились в приемной государя, докладывая ему о посетителях, ожидавших назначенной аудиенции. Флигель-адъютанты колесили по Петербургу, Москве и другим городам России, выполняя либо устные поручения императора, либо доставляя его послания адресатам. По возвращении с задания флигель-адъютанты докладывали монарху лично, либо начальнику Главного штаба князю П. М. Волконскому. При этом общение монарха со своими помощниками в камер-фурьерский журнал, куда записывались завтраки, обеды, званые приемы, приезды и отъезды, отход ко сну и т. д., и т. п., не заносились. Доклад государю мог состояться в любом месте.
Николай Ипсиланти, описывая встречу старшего брата с Александром Первым, сообщает, что она произошла в Царском Селе. «Государь прогуливался один по аллее перед дворцом. Он был в хорошем расположении духа и это было видно по его лицу. Заметив стоявшего Александра Ипсиланти, он обратился к нему с вопросом: „Что вы здесь делаете, Ипсиланти?“ Князь процитировал по-гречески: „Бедный, иссохший листок, оторванный от ветки…“ Его величество спросил:
– Чьи это стихи?
– Сир, они написаны мосье Арно[72]72
Арно (Arnault, Antonie-Vincent). «Листок» («La feuffle»):
De ta tige detachee,
Pauvre feuille dessechee,
Ой vas tu? D Je n'en sais rien… etc.
Пушкин в статье 1836 года «Французская академия» писал: «Участь этого маленького стихотворения замечательна. Костюшко перед своею смертью повторил его на берегу Женевского озера; Александр Ипсиланти перевел его на греческий язык; у нас его перевели Жуковский и Давыдов…» (Пушкин А. С. Поли. собр. соч. – М.: Изд. АН СССР, 1949. – Т. 12. – С. 46).
[Закрыть] на смерть князя Понятовского во Франции.
– Вот видите, дорогой, Европа успокаивается…
После этих слов Ипсиланти проводил Его величество до лестницы и ушел почивать в деревню».
«Монаршие благословение», которое якобы получил руководитель «Филики Этерии» перед отъездом из столицы России, скорее всего выдумка. Время же со всей очевидностью показало, что встреча императора Александра Павловича и князя Александра Константиновича Ипсиланти была последней, и несколько месяцев спустя благодетель и доброжелатель будет метать громы и молнии при одном упоминании фамилии Ипсиланти.
Братьев Ипсиланти, как мы помним, было пятеро. Четверо из них были этеристами и офицерами русской армии. Простим им неправду, которая содержалась в их рапортах о бессрочных отпусках по семейным и иным обстоятельствам. Александр, Дмитрий, Николай и Георгий покидали службу с полной уверенностью, что боевые товарищи не осудят их, не предадут анафеме.
В первых числах июля 1820 года Александр Ипсиланти приехал в Москву. Греческая диаспора, обосновавшаяся в древней столице России еще при Петре I, была небольшой, но деятельной. С незапамятных времен в Москве существовало «Греческое торговое общество любителей муз и филантропов», в самом названии которого просматривается желание содействовать просвещению соотечественников. Эта деятельность была на виду, а в глубокой же тайне греки-москвичи вели сбор средств на восстание.
Однако вряд ли кто-нибудь из купцов, входивших в общество, раскрыл бы свой кошелек, не прознав о том, что братья Ипсиланти пожертвовали на святое дело 30 000 червонцев, что герой Отечественной войны Г. М. Кантакузин без сожаления распрощался с большей частью доходов, которые приносил ему игорный дом. 100 000 рублей – таков был вклад потомка того, кто первым перешагнул порог хором правителя России в далеком Средневековье. Статскому советнику Якову Булгари не пришлось долго уговаривать супругу: 40 000 рублей – такой оказалась стоимость фамильных бриллиантов. На эти деньги «Филики Этерия» приобрела 5 000 ружей.
В Киеве пожертвования в пользу «Этерии» не прекращались, и в Одессу Ипсиланти прибыл не с пустыми руками. Здесь его поджидал удар. Называя «жалкими скрягами» одесских богатеев и банкиров, Ипсиланти осознал, сколь ошибался в простых соотечественниках. Бескорыстие и жертвенность их были достойны восхищения. Такой подъем, который вызвал приезд руководителя «Этерии» в Одессу, и массовые вступления в тайную организацию не могли пройти мимо соглядатаев. Очевидно, прочитав один из доносов, Александр Первый с раздражением начертал на нем, адресуя свое резюме министру полиции: «Я имею сведения, что в Одессу стекаются из различных мест многие такие лица, кои с намерением или по легкомыслию занимаются одними необоснованными толками, могущими иметь на слабые умы вредное влияние».
Как мы помним, основатели «Этерии» базой для сосредоточия сил и средств избрали Измаил. Там-то и состоялся судьбоносный совет, на котором выяснилось, что единого мнения как по поводу оценки сложившейся обстановки, так и по срокам начала восстания согласия в руководстве не существует. Ипсиланти, ученик Кульнева и Ридигера, слушать умел. Христофорос Перревос весьма осторожно высказался о готовности Пелопоннеса к восстанию. Сподвижник Ригаса утверждал, что Греция «готова к восстанию более психологически, но совсем не готова в военном отношении». И все же упустить такой момент, когда султан был занят выяснением отношений с Али-пашой Янинским, было бы непростительно, утверждал Папафлессос. Кто-то предложил сущую авантюру: начать восстание с того, что устроить грандиозный пожар в центре Стамбула, захватить турецкий флот и пленить султана.
Возобладал все-таки здравый смысл. В общих чертах план, одобренный этеристами, был таков. Восстание предполагалось начать через два месяца – такой срок был крайне необходим, чтобы этерийские «апостолы» добрались до мест предстоящих боев. «Когда наступит счастливый час моей жизни и я смогу поцеловать священную землю нашей Родины и окажусь среди вас, то пусть к этому времени все будет хорошо подготовлено», – писал Александр Ипсиланти жителям Пелопоннеса, где он предполагал высадиться с небольшим отрядом.
Руководителю «Этерии» предстоял опасный путь через территорию Австро-Венгрии, где в портовом Триесте его поджидал боевой корабль, снаряженный судовладельцем Георгиосом Паносом. О том, какие обстоятельства повлияли на изменение планов Ипсиланти, можно строить только догадки. Но, так или иначе, в Триест греческий князь не прибыл, круто и единолично изменив решение Измаильского совещания. Не суждено ему было и поцеловать родную землю. 5 ноября 1820 года Ипсиланти отписал X. Перревосу, который добрался до Эпира: «Я изменил планы и больше не жди меня из Триеста. Хочу ударить по ближним областям и через врагов пробить себе дорогу к вам. Наши силы велики. Итак, начинай там с ними около 11 ноября и очисти святую землю от варваров».
Письма и инструкции подобного содержания были разосланы эфорам и «апостолам», на которых возлагалась ответственность за одновременное выступление. Но ни 11 ноября, ни вообще в 1820 году вооруженное восстание греческого народа не состоялось. Само же послание Ипсиланти нуждается в комментарии. «Ближние области» – предположительно, Дунайские княжества Молдавия и Валахия. «Через врагов пробить себе дорогу…» означало вести повстанческое войско через Болгарию. Но если заглянуть в недалекое прошлое, то такой маршрут не единожды был апробирован регулярной русской армией, на пути которой стояли первоклассные турецкие крепости Рущук, Силистрия, Виддин. «Наша сила велика» – утверждение необоснованное. В конце 1820 года в Молдавии и Валахии Ипсиланти едва ли мог собрать под свои знамена несколько тысяч человек.
К слову о повстанческом знамени. Давно из греческой символики исчезло изображение двуглавого орла, который, перекочевав в герб государства Российского, остался только на подножном коврике Константинопольского патриарха да на церковных печатях и православных хоругвях. Известно, что мир подвластен четырем стихиям, и крест, как древнейший символ, соединил в себе и всесильную Природу, и жертвенность Христа. Так на знамени греческого князя появился крест, и зазвучал призывный лозунг: «Свобода или смерть!» Военачальники этеристов в выборе боевой символики были предоставлены собственной фантазии[73]73
По мысли В. Велестинлиса, национальным флагом Греческой республики должен быть трехцветный колор с черно-бело-красными полосами.
[Закрыть].
В отголосках Измаильского форума кроются причины непоследовательности руководителя «Этерии». Некоторые даже ссорились с Ипсиланти. Причина раздоров была видна как на ладони. Каковой быть Греции после победы в восстании был далеко не праздный вопрос. Греческий князь утверждал: «Горе, если в стране утвердится наследственная власть». И тут же, вступив в противоречие с собственным высказыванием, раздавал направо и налево обещания производств в дворянское и княжеское сословие, опору самодержавной власти.
Поступали ли к Ипсиланти сведения о предательстве? Без сомнения. У этеристов были «глаза и уши» в самом Стамбуле и в Валахии. Господарь Александр Суццо был приговорен к смерти. И возможно это обстоятельство во многом повлияло на решение Ипсиланти о начале восстания в Дунайских княжествах, фамильной вотчине греческих князей.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?