Текст книги "Испанская дивизия – союзник Третьего рейха. 1941–1945 гг."

На любой войне для пропаганды нужны мифические или полумифические герои. Их можно выдумать или просто преувеличить чьи-то заслуги. Как заявил генерал Муньос Грандес: «Солдаты хорошо повоевали, настало время разделить славу и опасность»[223]223
  Ibid. P.123.


[Закрыть]. Для потрепанных испанских частей это было очень важно.

Когда Муньос Грандес прибыл в Посад, он собрал остатки первого батальона. Из 800 человек осталось всего 7 офицеров и 180 солдат, от велосипедистов – 1 сержант и 15 солдат. Грандес их поприветствовал, похвалил за отвагу и сообщил, что красноармейский полковник покончил собой из-за того, что не выполнил поставленную ставкой задачу[224]224
  Ibid. P. 124.


[Закрыть].

Полковник Эспарса рассказал Грандесу о капитане Муньосе. Хотя тот и был ранен, он все равно остался в Посаде. Его излюбленным развлечением стало назначать русского пленного своим ординарцем. Во время одной из атак его пленник исчез. Капитан подумал, что тот сбежал, но, забравшись на чердак одной из изб, обнаружил его тело. Бывший красноармеец все еще сжимал в руках винтовку.

Заглянув через фрамугу, испанский капитан увидел, что «вокруг дома полукругом лежат убитые Иваны»[225]225
  Kleinfeld G. R., Tambs L. A. Op. cit. Р. 124.


[Закрыть].

Грандес в ответ удовлетворенно отметил, что русские пленные уже служат поварами и грузчиками в Голубой дивизии. Он выразил надежду, что они «последуют примеру ординарца и с оружием в руках будут бороться с коммунизмом»[226]226
  Ibid.


[Закрыть].

Но в первые месяцы войны главный противник Советского Союза – нацистская Германия – совершенно не была заинтересована в военном коллаборационизме русского населения. Она по-прежнему была уверена в своей скорой победе, а вооружение местных жителей в ее глазах выглядело серьезной ошибкой. В Берлине казалось, что первые зимние неудачи вермахта – явление временное и во многом объяснимое суровым русским климатом. Между немецким и испанским командованиями все чаще начали возникать конфликты. Особую остроту они стали приобретать после первых успехов советских войск. В ноябре на Волхове вместо генерала фон Рокеса появился генерал вермахта фон Чаппиус. Он ужаснулся явно неудовлетворительному состоянию линии обороны: «изолированные сторожевые посты, очень плохо укомплектованные части из-за регулярных атак превосходящих сил противника»[227]227
  Ibid. P. 122.


[Закрыть].

Такое состояние объяснялось тем, что «русские регулярно нападали на сторожевые посты, перерезали телефонные линии, закладывали мины, срывали снабжение. В небе доминирует советский воздушный флот»[228]228
  Kleinfeld G. R., Tambs L. Л. Op. cit. Р. 122.


[Закрыть].

В Григорово фон Чаппиус встретился с командованием испанской дивизии и ее немецкими прикомандированными офицерами. Его возмущало и раздражало многое: и политические последствия официального неучастия Испании в этой войне, и военные трудности, которые испытывали немцы. Он также не мог понять «специфики иберийского характера».

16 ноября в Новгород прибыл из Коростыни генерал Буш. После нескольких общих похвал командующий корпусом начал многословно критиковать Голубую дивизию. Фон Чаппиус активно его поддерживал в этом вопросе: «250-я дивизия – большой трудный ребенок корпуса. В случае новой атаки русских их силы явно не удержат позицию»[229]229
  Ibid. Р. 124–125.


[Закрыть].

Во время разговора Чаппиуса с Муньосом Грандесом немецкий генерал стал выговаривать своему испанскому союзнику, что военнослужащие Голубой дивизии совершенно не умеют обращаться с лошадьми и транспортом. Ситуацию с ними он назвал катастрофической. Чаппиус предложил такой выход из сложившейся ситуации: немецкие офицеры и солдаты будут обучать испанцев, как нужно правильно обслуживать транспорт, а также как нужно распределять фураж и запчасти.

Муньос Грандес с возмущением отверг это предложение, как «несовместимое с честью дивизии»[230]230
  Ibid. Р. 125.


[Закрыть]: «У нас не было ни достаточного количества фуража, ни нормального пополнения убыли лошадей, ни автомобильных поставок, ни замены транспорта»[231]231
  Kleinfeld G. R., Tambs L. A. Op. cit. Р. 125.


[Закрыть].

Испанский генерал после этого добавил, что «немцы, кажется, считают его дивизию, чья цель сражаться и умирать бок о бок с союзником, скорее помехой, чем помощью»[232]232
  Ibid.


[Закрыть].

Фон Чаппиус нервно спросил, что привело испанца к такому заключению. Грандес привел с десяток примеров. С генералом Чаппиусом никто так не разговаривал. Но он не осознавал, что Грандес был не просто дивизионным командиром, а возглавлял испанские экспедиционные войска в составе вермахта. Грандес искренне считал, что у испанцев здесь, в России, «своя война». Да и первые месяцы войны во многом способствовали поддержанию у него этих иллюзий. И это была не только его роль командира Голубой дивизии. Как утверждают американские историки, «его, а не фон Чаппиуса инструктировал сам Адольф Гитлер в Растенбурге. Чаппиус не понимал ни чувствительной испанской натуры, ни масштаб человека, с которым он встретился, ни сложные межнациональные вопросы»[233]233
  Ibid.


[Закрыть].

Генерал вермахта с немецкой обстоятельностью подсчитал все утраты своих союзников и сделал соответствующие выводы: «Причины того, почему испанская дивизия лишилась около 50 % своих лошадей и около 55 % автотранспортных средств, достаточно хорошо известны.

Они заключаются прежде всего в халатном обращении с лошадьми и транспортом, а также в отсутствии ухода за ними. Следовательно, эти потери будут расти постоянно. Момент полной остановки дивизии по причине отсутствия средств передвижения неотвратимо приближается.

По моему мнению, боевая мораль испанских войск, раньше якобы отважно отражавших вражеские удары, неукоснительно падает из-за таких факторов, как холод и неблагоприятные условия проживания, для улучшения которых, впрочем, со стороны самих испанцев ничего и не предпринимается. Если принять во внимание организацию и образование членов испанской дивизии, то можно сделать вывод, что дивизия совершенно не способна к выполнению серьезных задач»[234]234
  Kleinfeld G. R., Tambs L. A. Op. cit. P. 125.


[Закрыть].

Чаппиус готов домыслить за Муньоса Грандеса: «У меня сложилось следующее впечатление: командир испанской дивизии сам пришел к пониманию того, что ему необходимо как можно скорее и по возможности достойно вывести свои войска, прежде чем они окончательно падут в моральном плане.

Мне показалось, что он готов осуществить этот план, приняв во внимание большие потери, которые делают необходимым вывод войск за линию фронта. Растущая враждебность по отношению к немецкому руководству и поддержке с его стороны несомненна.

По моему мнению, по политическим и психологическим причинам представляется необходимым в любом случае предотвратить гибель испанской дивизии на немецком фронте, а также проявление серьезных разногласий между немецкими и испанскими службами»[235]235
  Kleinfeld G. R., Tambs L. A. Op. cit. Р. 125.


[Закрыть].

Вскоре после этого разговора генерал фон Чаппиус пришел к окончательному выводу, который он вновь доложил своему начальству: «Испанцы до настоящего времени сражались хорошо, но у меня сложилось впечатление, что под влиянием погоды и плохих укрытий… их отвага скоро пойдет на убыль. Если же рассматривать их организацию и подготовку, то испанская дивизия совершенно непригодна для более ответственных заданий. У меня также сложилось впечатление, что командир дивизии сам это понимает. Поэтому он ищет, насколько это возможно, достойного предлога выпутаться из ситуации до того, как она значительно усложнится.

Мне показалось, что он готов пожертвовать большим количеством убитых солдат, чтобы его люди как можно быстрее перестали принимать участие в боевых действиях.

На основании вышесказанного я предлагаю, чтобы испанская дивизия ушла с линии фронта как можно скорее»[236]236
  Ibid. Р. 126.


[Закрыть].

Другие немецкие командиры также послали аналогичные донесения. Однако указывая на те же недостатки, они были более оптимистичными в оценке командира дивизии и его людей. Генерал Эрнст Буш, прочитав эти донесения, приказал фон Леебу заменить потрепанную Голубую дивизию на свежую немецкую. Однако у фон Лееба были другие проблемы. Красная армия атаковала немцев под Тихвином. 223-я и 227-я дивизии, прибывшие из Франции, действовали на новом фронте не так хорошо, как ожидалось[237]237
  Kleinfeld G. R., Tambs L. Л. Op. cit. Р. 126.


[Закрыть].

18 ноября 1941 г. на Ильмене образовался лед, способный выдержать тяжелый транспорт. Немцы опасались, что Красная армия предпримет атаку по льду озера. В этих условиях у испанцев «появился шанс на передышку без ущерба для их чести»[238]238
  Ibid. P.127.


[Закрыть].

Следует отметить, что не только различия в менталитете мешали взаимопониманию между немцами и испанцами. Для генералов вермахта война была работой, которую они привыкли делать качественно и результативно. Муньос Грандес не только поверил в тезис Йозефа Геббельса о «крестовом походе цивилизованных народов Европы против ига жидо-большевизма», но и полностью его разделял (быть может, в меньшей степени его антисемитскую составляющую. – Б. К.). Этот человек с железной фанатичной волей не собирался соглашаться с уменьшением роли испанской добровольческой дивизии. Грандес приказал своим подчиненным «защищать Посад, как если бы он был Испанией». Он считал, что сейчас «речь идет не только о чести, но и суверенитете. У испанцев двойная миссия. Первая – участие в разгроме советской России, вторая – показать Гитлеру, что испанцы будут сражаться до конца и готовы понести ради достижения первой цели любые потери»[239]239
  Ibid.


[Закрыть].

Но желание умереть далеко не всегда приносит желанную победу. Войска были измотаны боями с Красной армией. Немецкая техника стала давать сбои. Бронетанковые части на какое-то время оказались практически бесполезны. Башни на танках не могли нормально вращаться из-за холода. При этом основные события на Волхове развивались севернее, под Тихвином, где была сорвана попытка соединения немецких и финских частей на реке Свирь, а советские войска перешли в контрнаступление.

Южнее началась Маловишерская наступательная операция. В ней приняли участие Новгородская армейская оперативная группа Северо-Западного фронта и 52-я отдельная армия. Им противостояли немецкая 126-я пехотная дивизия и испанская 250-я Голубая дивизия. Позднее они были усилены частями резервных 61-й, 223-й и 215-й пехотных дивизий.

Новгородская армейская оперативная группа Северо-Западного фронта в ходе данной операции выполняла вспомогательную задачу. На войска группы возлагалось следующее: оборона частью сил рубежа Пахотная Горка, устья реки Мета восточнее Новгорода, главными же силами наступать в направлении на Селищенский Поселок, уничтожить совместно с 52-й армией войска противника и овладеть плацдармом на левом берегу Волхова, в районе Селищ.

10 ноября 1941 г. части группы перешли в наступление, однако без всякого успеха. 12 ноября к наступлению присоединились части 52-й армии южнее и восточнее Малой Вишеры. Наступление советских войск в ходе операции развивалось очень медленно. На штурм хорошо укрепленного поселка пришлось только два полка 259-й стрелковой дивизии, которыми без надлежащей разведки и артиллерийской поддержки Малая Вишера штурмовалась «в лоб» до 19 ноября. Лишь 20 ноября в ночном бою части Красной армии, предприняв обходной маневр, вынудили 126-ю пехотную дивизию оставить поселок, однако далее наступление развивалось также очень медленно.

В ноябре 1941 г. на этот участок фронта прибыл молодой лейтенант сибиряк Михаил Сукнев. Его зачислили в 3-ю Краснознаменную танковую дивизию в разведбатальон.

3-я танковая дивизия, отмеченная после финской войны, потеряла всю боевую технику и 80 % личного состава в боях летом 1941 г. Она отступала от Прибалтики. Ставка верховного главнокомандования решила сформировать из нее 225-ю пехотную дивизию. Дивизия с этим номером практически вся погибла под Киевом, но боевое знамя сохранила. В дивизию было призвано много местных жителей прифронтовых районов Новгородчины. Сразу после окончания формирования дивизия была направлена на фронт под Новгород, а затем в район деревень Лелявино, Петровское, Заполье, Теремец, Дымно, где происходили жесточайшие бои по созданию, а потом и по удержанию «коридора» для окруженной 2-й Ударной армии[240]240
  Сукнев М. И. Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата. 1941–1945. М., 2007. С. 12–13.


[Закрыть].

16 ноября 1941 г. Франц Гальдер записал в своем дневнике: «Разговор с Вильгельмом фон Леебом (командующий группой армий “Север”). Бои в районе между озерами Ильмень и Ладожским развиваются для нас крайне неудачно. Противник оказывает очень сильное давление в направлении Малой Вишеры и Большой Вишеры»[241]241
  Гальдер Франц. Указ. соч. С. 446.


[Закрыть]. К 9 декабря советские войска смогли продвинуться на 20 км на запад от Малой Вишеры. Но немецкое командование по-прежнему не теряло надежды на скорую победу на этом участке фронта: «Оперативные возможности группы армий “Север” ясны: очищение от противника района Ладоги и соединение с финнами»[242]242
  Там же. С. 476.


[Закрыть].

Тем не менее упорное сопротивление советских войск внесло коррективы в эти планы. Стало понятно, что испанцев заменить невозможно по причине отсутствия резервов. 6 декабря на совещании Гитлер заявил о том, что «идеальное решение, которое предлагается на нашей карте, одобрено. Силы и средства для его осуществления: 93-ю пехотную дивизию вывести в резерв, обе танковые дивизии (8-ю и 12-ю) пополнить, занять пехотными соединениями участок фронта по Волхову.

Испанцы должны оставаться между немецкими соединениями (позже на фронте по Волхову расположатся 5 пехотных дивизий). Удерживать Тихвин. Не начинать наступления до тех пор, пока в распоряжение не будут переданы новые силы (пополнение в личном составе и танки)»[243]243
  Там же. С. 492.


[Закрыть].

В этот же день Гальдер беседовал с генералом Куртом Бреннике. Высокопоставленные военные пришли к следующему выводу: «Положение у Тихвина заслуживает самого серьезного внимания. Командиры корпусов считают, что обстановка очень сложная. Прорыв противника удалось ликвидировать только на северном участке фронта. Наши части, расположенные южнее города, не имеют достаточных сил для оказания сопротивления противнику.

Противник производит массированные артиллерийские налеты на город. Наши войска физически переутомлены. Это состояние усугубляют морозы, достигающие минус 30–35 градусов. Из пяти наших танков только один может вести огонь.

Если нам не удастся удержать Тихвин, тогда придется отвести войска по всему фронту примерно на 20 км на запад с тем, чтобы заставить противника занять фронт по болотам»[244]244
  Гальдер Франц. Указ. соч. С. 494.


[Закрыть].

Ситуация для немецких войск становилась все более и более напряженной. 8 декабря в Берлине отметили боевые действия с участием испанских солдат: «В районе Валдайских высот противник предпринимал только мелкие атаки на участке испанской дивизии (250-я пехотная).

На отдельных участках Волховского фронта производится отвод наших частей. Тихвин эвакуируется»[245]245
  Kleinfeld G. R., Tambs L. A. Op. cit. Р. 132.


[Закрыть].

Однако для испанцев атаки Красной армии отнюдь не казались «мелкими». Они так описывали события первых дней зимы 1941/1942 г.: «Сражение на тихвинском выступе началось 3 декабря. 4 декабря в 4 часа утра при температуре -30 красные пошли по замерзшему снегу на Посад и Отенский. Они достигли домов на окраине, но отступили после 4 часов жестокого рукопашного боя. Отенский был окружен, и Иваны вновь пошли в атаку.

Наши передовые отряды еще сражались, когда артиллерия стала активно обстреливать Дубровку, Никиткино и Тигоду.

В 5.15 началась атака на Шевелево. Но командир испанцев Эспарса был готов к этому. Дезертир, пойманный у Тигоды, сознался, что командный пункт – выбранная цель наступления. Когда красные ворвались в деревню, испанские солдаты стали забрасывать их гранатами»[246]246
  Kleinfeld G. R., Tambs L. A. Op. cit. P. 132.


[Закрыть].

Среди фалангистов были образованные люди, которые читали русскую классику. Они отлично осознавали, какие памятники архитектуры навсегда гибнут в условиях войны. «Отенский монастырь – типичный монастырь России. В подобном, может быть, служил старец Зосима из “Братьев Карамазовых” Достоевского. Когда мы заняли его, он оставался еще относительно целым, с изящными куполами на всех четырех углах. Новгород – это Сантьяго-де-Компостела в России. Он окружен монастырями, самым красивым из которых является Отенский.

Война уничтожила почти все. Сегодня Отенский монастырь не будет даже музеем. Боже! Где будущее поколение увидит дорогое византийское облачение? Отенский монастырь прекратил свое существование 8 декабря 1941 года. В тот же день он перестал быть цитаделью Испании, так как очень мало осталось от него после того, как русские попытались отбить его в последней атаке»[247]247
  Blanco Juan Eugenio. Op. cit. P. 30–31.


[Закрыть].

До начала декабря 1941 г. испанцы готовы были называть своими врагами голод, холод и вшей. После начала советского наступления они стали замечать их гораздо меньше. Бланко писал: «4 декабря я стоял в карауле в одном из углов Отенского монастыря. На переднем крае было тихо. 4 часа утра. Холодно. Краем уха я услышал смех и громкие голоса товарищей из бункера, где стояла печь и было тепло. Я пошел туда, чтобы согреться.

В этот момент меня увидел сержант, который проверял посты. Я быстро вернулся обратно. Мы поспорили. Я пошел к командиру. Через несколько минут я уже лежал между двумя солдатами, как консервированная сардина.

Мы все лежали на полу, тесно прижавшись друг к другу, оставив небольшой проход, в конце которого стояла печка. Русская авиация обстреливала нас каждую ночь. Я слышал шум двигателей и свист бомб. Я уснул сразу, но во сне услышал шум штурмовика»[248]248
  Ibid. P.34.


[Закрыть].

Бомбардировка советской авиации принесла свои результаты: «Проснулся я от холода и криков и понял, что я еще жив. Открыв глаза, я сквозь отверстие, пробитое бомбой, увидел небо. Сержант, который спал рядом со мной, был убит. Почти сразу же взорвалась вторая бомба, и я на несколько секунд потерял сознание. Придя в себя, я услышал голос Ферраро, зовущего меня снаружи. С восемью или девятью товарищами ему удалось спастись. Но те, которые находились от него левее, все погибли. От некоторых не осталось даже следов. От одного из солдат остались только его золотые часы»[249]249
  Blanco Juan Eugenio. Op. cit. P. 35.


[Закрыть].

Голубой дивизии пришлось непосредственно на себе испытать и новое советское оружие. «Враг, зная последствия, использовал в этом бою ранее не известное оружие: “орган”. Ракеты летели с частотой пулеметной очереди. Кроме этого, в небе мы увидели очень красивый и обтекаемый самолет и засомневались в том, что он от Советов, пока на нас не упали первые бомбы. Ночное освещение от цветных вспышек придавало развалинам монастыря и его защитникам призрачный вид»[250]250
  Ibid. P.31.


[Закрыть].

Американские авторы утверждают, что в этих боях Голубая дивизия столкнулась с советскими штрафными батальонами: «Под белыми робами убитых была униформа всех родов войск и служб. Эспарса приказал посмотреть удостоверения. Убитые были из карательного отряда. Среди них были бывшие офицеры, пилоты и медики. Красная армия дала им шанс искупить вину смертью. Потери русских за день (550 человек) превышали испанские (130 человек)»[251]251
  Kleinfeld G. R., Tambs L. A. Op. cit. P. 132.


[Закрыть].

Однако это утверждение не может соответствовать действительности. В 1941 г. в РККА штрафных подразделений еще не существовало. Они начали формироваться после приказа народного комиссара Обороны СССР И. В. Сталина № 227 от 28 июля 1942 г., более известного как приказ «Ни шагу назад!»[252]252
  В приказе говорилось следующее: «Сформировать в пределах армии от 5 до 10 (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной».


[Закрыть].

«Я не верю, что испанцы удержат Новгород при сильной атаке русских. Отбив Новгород, красные получат ценный приз», считал фон Чаппиус. Однако Буш оценивал силы испанцев несколько выше[253]253
  Kleinfeld G. R., Tambs L. A. Op. cit. Р. 133


[Закрыть].

Атаки 305-й стрелковой дивизии на Посад и Отенский несколько ослабели. Неожиданно погода изменилась к худшему для испанцев. Ударили настоящие декабрьские морозы. Стало -35.

Для военного пропагандиста программа максимум – заставить вражеского солдата дезертировать и перейти на сторону противника, а программа минимум – зародить сомнение в правильности выбранного пути, в будущей судьбе. На советской стороне были не только «красные испанцы», но и люди, прошедшие гражданскую войну на Пиренейском полуострове. «На следующий день русские опять пошли на Посад. Испанцы с нетерпением ждали криков “ispanskii kaput!”, которые предвещали атаку пехоты. Было даже определенным облегчением встретиться в битве с врагом после часов и дней пребывания в согнутом положении в замерзших окопах и бункерах.

Снаряды и завывание ветра не могли заглушить советские громкоговорители, которые вещали на превосходном кастильском языке: “Мы восхищаемся как вашим героизмом, так и его бесполезностью. Разве вы не знаете, что окружены? Убейте ваших офицеров и переходите к нам. Мы примем ваши звания с уважением. За нами красивые города, развлечения, приятное времяпрепровождение… Вам больше не будет холодно”. Затем над полем сражения понеслись волшебные звуки любимого вальса Рамона»[254]254
  Kleinfeld G. R., Tambs L. A. Op. cit. Р. 133


[Закрыть].

По утверждению Кляйнфилда и Тамбса, испанцы исключительно негативно реагировали на действия советской пропагандистской машины: «Раньше на горячие обращения русских они отвечали точными снарядами своих орудий. Но артиллерия противника их разбила, и теперь они могли отвечать только неприличными жестами и набором крепких кастильских проклятий»[255]255
  Ibid. Р. 134.


[Закрыть].

Эти утверждения американских авторов хочется сравнить с первоисточником – воспоминаниями Хуана Бланко. Нельзя сказать, что Кляйнфилд и Тамбс сильно извратили ситуацию, но определенные отличия все-таки есть: «Честно говоря, когда русские атакуют, мы радуемся. Хочется встретиться с противником лицом к лицу в рукопашном бою. Тревожно ждать минометный снаряд, который может быть смертельным. В Посаде нет двух квадратных метров земли, которые не пострадали бы от бомбардировки. А они непрерывные, методические, неумолимые. Внутри все бурлит, нервы напряжены до предела. Атаке предшествует короткая и интенсивная артподготовка. Чудовищная стрельба из пулеметов, взрывы, волны атак смешиваются с криками орды “Ура”, “Испанцы – капут”. Они наступают стеной, и среди них нет трусов (у американских авторов таких оценок красноармейцев нет. – Б. К.). Они собирают оставленное после схватки оружие и надвигаются новой волной. Иногда удается добежать до ближайших домов, но и там можно получить нож в спину или бомбу в окно»[256]256
  Blanco Juan Eugenio. Op. cit. P. 27.


[Закрыть].

Вот как Хуан Бланко описывал действия советских пропагандистских служб: «Из окопов и укрытий раздаются голоса, заглушающие метель и свист пуль. Текст можно разобрать. Выступающий на правильном кастильском наречии говорил: “Мы восхищаемся вашей силой, но ваш героизм бесполезен. Разве вы не видите? Вы окружены. Ликвидируйте ваших командиров и переходите к нам. В нашем тылу есть красивые города, много развлечений”…

После этих призывов включается вальс Рамона. Они посылают оскорбления в адрес Франко и Испании. Далее чтение советских листовок, которые сбросили с самолета. В них намеки на морозы, на гибель Наполеона: “Сегодня 20 или 25 градусов ниже нуля. Через несколько недель мороз будет 40–50 градусов. Сможете ли вы выдержать такой холод? Красная армия каждый день будет обстреливать вас из пулеметов и пушек. И никто не сможет прийти к вам на помощь. Нет, вы не готовы к зимней войне…”

Мы все между собой обсудили, улыбнулись, но, к сожалению, комментарии не могут быть записаны. Затем командир взял советские прокламации в руки и положил их в портфель как материал для будущих воспоминаний о русской кампании»[257]257
  Blanco Juan Eugenio. Op. cit. P. 26–27.


[Закрыть].

Советские пропагандисты в своей работе допускали немало ошибок. Конечно, главная сложность их работы заключалась в том, что зимой 1941/1942 г. война шла далеко от границ СССР – после тяжелого отступления Красной армии. Применительно к испанцам ситуация осложнялась еще и тем, что среди добровольцев было немало людей, искренне ненавидевших коммунизм, обвиняющих Сталина в гражданской войне в своей стране. Они воспринимали любую информацию с советской стороны так: «Пропаганда коммунистической армии сразу же продемонстрировала свою несостоятельность. Они не учли того, что солдаты уже три года добровольно боролись с коммунизмом, и это была их первая стратегическая ошибка.

Устная пропаганда ведется через громкоговорители, мы это делали в войну в Испании. Ведут ее испанские коммунисты, которые отправились в Россию с 1936 по 1939 г. Мы испытываем жалость и гнев по отношению к этим нашим соотечественникам, так плохо они играют свои роли. Время от времени дают слово пленным, голоса их искусственны, но чувствуется, какую радость они испытывают от общения с нами, пусть даже таким образом. Иногда прямая пропаганда чередуется с трансляцией шуток, сюжетов из повседневной жизни в Испании, не касающихся войны, иногда звучат испанские мелодии, военные марши»[258]258
  Ibid. P.38.


[Закрыть].

Отдельный комплекс пропагандистского воздействия составляли листовки. «Письменная пропаганда оформляется в виде листовок, информационных бюллетеней. Их бросают с самолетов, катапультируют, доставляют курьером, но не из рук в руки, а оставляя в тех местах, где мы должны пройти; через некое “слабое звено” среди гражданских или партизан»[259]259
  Blanco Juan Eugenio. Op. cit. P. 38.


[Закрыть].

Позднее фалангисты пытались доказать, что подобная пропаганда на них совершенно не действовала: «Я держу листовку в руках. Она является хорошим примером марксистского материализма применительно к пропаганде войны. Листовка написана так, что похожа на анекдот.

“Прочитайте эту бумагу и передайте ее своему товарищу. Товарищи из испанской дивизии!

Мы, старые солдаты испанской дивизии, перешли к русским. Мы решили обратиться к вам, чтобы рассказать, как относятся к нам в Красной Армии, как мы живем, каковы наши перспективы на будущее.

Товарищи, узнайте правду и не верьте лжи. У меня среди фалангистов есть знакомые, которые продались Гитлеру. Вы знаете, как они относятся к русским. Нам дают ежедневно 900 г хлеба для каждого, а вы получаете только 400 г. Мы получаем трехразовое горячее питание, состоящее из риса, картофеля, мяса, овощей, а не то отвратительное месиво из отбросов, привезенных в дивизию, которые больше похожи на отходы. Здесь мы питаемся чистыми продуктами, приобретенными на месте, а не привезенными из Германии.

У нас есть чистый нюхательный табак. Нет вшей, как у вас. Каждую неделю мы моемся в ванной, меняем нижнее белье, спокойно работаем и ждем окончания войны, чтобы вернуться в нашу любимую Испанию и вновь встретиться со своею семьей.

Товарищи! Искренне советуем вам последовать нашему примеру. Подумайте хорошо, что с вами может произойти, если вы будете продолжать находиться в дивизии. Смешны мечтатели, которые грезят о захвате Ленинграда. Ленинград – это сильно укрепленная крепость. Здесь размещена тяжелая артиллерия, “катюши”, танки и тысячи солдат с автоматическим оружием. Удар получите быстрый. Первые морозы прошли. Скоро вы поймете, что такое настоящая русская зима. Вы будете находиться на позиции при температуре ниже 40 градусов в холодной немецкой шинели из коры деревьев, без теплого нижнего белья и в холодных ботинках. Вы обморозите себе лицо, руки и ноги.

Почему вы должны терпеть все это? Но ваша трагедия – и вы знаете это так же хорошо, как и мы, – этим не исчерпывается. Вы работаете, как звери, у вас нет даже времени, чтобы уничтожить вшей, вы должны терпеть побои и жестокое обращение с вами сержантов. Что мешает вам, товарищи, последовать нашему примеру? Опасность перехода на сторону русских гораздо меньше, чем ежедневная служба в дивизии. Сделайте это, пока еще не поздно. Сохраните свою жизнь, как это сделали мы. Если же вы останетесь, то тут же вольетесь в ряды фашистских убийц. Хочется поскорее встретиться с вами на этой стороне и получить приветы от друзей и товарищей”.

И наконец, на листочке, написанном на русском и испанском языках: “Эта листовка обеспечит вам безопасный проход для вступления в Красную Армию”»[260]260
  Ibid. Р. 38–39.


[Закрыть].

Однако показания военнопленных и перебежчиков опровергают утверждение о том, что испанцы воспринимали советские листовки как «анекдот». Встречаться с перебежчиками красноармейцам приходилось достаточно часто: «Через проволоку в нашу сторону перелетел, будто на крыльях, человек. Скатился к ручью, перебрел его и побежал к нам, кричит: “Гитлер капут! Я – свой!” Мы его приняли. Это оказался ефрейтор из испанской “Голубой дивизии” по имени Педро. “Язык” нам достался ценный и взятый без потерь.

Вскоре голос Педро звучал из динамика по Волхову для той стороны с призывами к “голубым” франкистам уезжать домой, кончать эту кровавую бойню!»[261]261
  Сукнев М. И. Указ соч. С. 62.


[Закрыть]

Педро был не одинок. Среди испанских перебежчиков были и другие солдаты. Несмотря на то что война шла в глубине России, несмотря на то что гитлеровцы и их союзники стояли под Москвой и Ленинградом, некоторые военнослужащие Голубой дивизии переходили на сторону Красной армии. Так, Эустакио Герреро Наранхо, как уже упоминалось, добровольно сдался в плен 24 ноября 1941 г. недалеко от Посада[262]262
  ЦАМО.Ф.221.0п. 1359.Д.45.Л. 189.


[Закрыть].

В советских документах на этого солдата неоднократно отмечается, что его «показания совпадают с показаниями перебежчика той же роты Хосе Кастельяно»[263]263
  Там же.


[Закрыть].

Допросы военнопленных проходили по определенному шаблону. Если в показаниях встречалась какая-либо особо интересная информация или советским офицерам казалось, что военнопленный чего-то недоговаривает, допрос проводился повторно.

В условиях боевых действий не было времени на проверку таких маловажных (для допрашивающих. – Б. К.) деталей, как год рождения, место рождения, социальное происхождение, партийность. Напуганные пленные часто путались в своих показаниях: что-то скрывали, а что-то просто перевирали. Им казалось, что статус перебежчика для них гораздо выгоднее, чем пленного. В этом отношении весьма характерны показания Франциско Гонзалес Марено, взятого в плен 7 декабря 1941 г. в районе Посада: «Пленный заявил: “Несмотря на то что ему было приказано отступить в Отенский монастырь, он с тремя другими солдатами остался с целью перейти на сторону Красной армии. Он еще раньше хотел это сделать, но офицеры его пугали тем, что красноармейцы всех расстреливают”.

После того, когда пленный прочел листовки и прослушал радиопередачу на испанском языке, он решил перейти на сторону Красной армии. Пленный считает себя перебежчиком.

Пленный уверен, что Германия скоро будет отступать, ибо потери большие и условия очень тяжелые»[264]264
  ЦАМО.Ф.221.0п. 1359.Д.45.Л. 193.


[Закрыть].

Были среди испанских военнопленных те, которых назвать перебежчиками можно с большой натяжкой. Скорее, они пытались себя выдать за них, чтобы облегчить свое положение в плену. Марко Санчеса Лоренсо захватили в плен в Поозерье 21 ноября 1941 г. О себе он рассказал следующее: «Я родился в 1915 году в местечке Пескуеса (провинция Касерес) в семье крестьянина. Сам занимался крестьянством. Был членом организации социалистической молодежи. По национальности – испанец. Окончил 3 класса начальной школы. Адрес семьи: Пескуеса (провинция Касерес) Максимо Санчес. Во время гражданской войны в Испании два года сидел в тюрьме в зоне фашистов и один год служил в армии Франко. После окончания войны жил в деревне. В дивизию поступил с намерением перейти на сторону Красной армии»[265]265
  Там же. Л. 194.


[Закрыть].

Но подробности его пленения советскими разведчиками заставляют сомневаться в его «добровольности»: «Командир роты направил его в деревню для несения патрульной службы. В деревне он зашел к своей русской невесте, где и остался с ней ночевать. Ночью наша разведка зашла в дом и захватила его в плен»[266]266
  Там же.


[Закрыть].