Текст книги "Обладатель великой нелепости"

Наконец она извлекла из ящика запечатанный конверт с нужным номером и протянула Герману. Вероятно, поиск были ускорен благодаря запаху; маленький курносый нос уже начал морщиться.

Перед лицом Германа застыл небольшой квадратный конверт розового цвета, в котором находился результат. У него перехватило дыхание.

«Возьми… да возьми же его, наконец, черт тебя побери!» – мысленно заорал на себя Герман.

Однако его руки так затряслись от волнения, что он решился попросить девицу распечатать конверт за него.

Та секунду помялась, но разорвала тонкую розовую бумагу и уставилась смеющимися глазами в маленький листок с логотипом здешней медицинской организации на обратной стороне, обращенной к Герману. Только его он и мог созерцать бесконечно долгую секунду.

– Ну?.. – вырвалось у него помимо воли. Он с тревогой вглядывался в лицо девицы, которая наконец оторвала взгляд от листка с результатом.

– Конечно же, все нормально, – фыркнула та.

Герман напрягся – нормально?

– Что… что именно «нормально»?

– Да все в порядке! Результат отрицательный! – ее взгляд откровенно говорил: «Представление окончено, старый пердун…». В уголках глаз еще прятались едкие смешинки: об этом грех не рассказать всем знакомым – наверняка они надорвутся от смеха.

Герман и сам понял, что здесь его больше ничего не задерживает. Он машинально поблагодарил ехидную девицу (посмотрел бы я на тебя лет эдак через пятьдесят или хотя бы тридцать, сучка!), развернулся и заторопился к выходу. Пожалуй, «заторопился» – слишком сильно сказано. Взял курс.

Женщина-гренадер проводила его долгим пристальным взглядом.

результат отрицательный

На выходе Герман столкнулся с едва не налетевшей на него школьницей. Она задорно ему подмигнула и исчезла за спиной.

Герман последний раз в жизни переступил порог тест-пункта.

отрицательный

* * *

«Итак, ты выяснил, – говорил себе Герман. – Это не СПИД – теперь ты это знаешь.

Это Хворь – никому не известная. Возможно, она существует уже не одну тысячу лет, но, если о ней кто-то и знает, то, несомненно, очень узкий круг людей, специалистов или… А если его вирус как-то по особенному избирателен? Если последний, кто мог о нем что-то знать, умер еще в средние века? И за всю историю тысячи, может, миллионы людей являлись его носителями, но только единицы познали его реальную сущность на себе… может такое быть? Загадочная, ужасная ХВОРЬ…»

Герман сидел на скамейке недалеко от остановки трамвая. Отрезок в сто пятьдесят метров казался марафонской дистанцией; ноги все чаще отказывались повиноваться, перед глазами плыли темные пятна. На другом конце скамьи села пожилая женщина с двумя тяжелыми продуктовыми сумками; она минуту отдыхала и оставила Германа снова одного, смерив ироническим взглядом.

Неподалеку располагался уютный сквер, откуда тянуло приятной прохладой, доносились шум листвы на деревьях, голоса играющих детей. Начинал моросить мелкий дождь, предвещавший скорый приход зрелой осени.

отрицательный

Внезапно у Германа зародилась надежда, – что если современная медицина способна его спасти? Результат последнего теста, казалось, говорил, что у него имеется шанс. В таком случае, выбранная им тактика может оказаться банальным самоубийством!

Герман попытался представить.

Итак, он обращается за помощью и… что происходит дальше? Его подвергнут особому секретному карантину? Станут в срочном порядке изобретать специальную вакцину ради его спасения? Привлекут группу лучших экспертов по вирусологии? Задействуют самые современные…

НЕТ!

Тысячу раз – нет! Это откровенно утопическая картина. Бред сумасшедшего, причем самого наивного образца. Если он обратится к Специалистам, все будет выглядеть совершенно иначе.

Если его не пристрелят сразу, яйцеголовые раз и навсегда упекут его в какой-нибудь безумно засекреченный исследовательский центр (разумеется, с непосредственным участием военных) – из него сделают подопытное животное! Он пройдет через ад нескончаемых исследований, опытов, анализов, каждую минуту его жизни они превратят в бесконечный эксперимент и даже, когда он сдохнет, его тело до грамма, до последней молекулы будет изучаться еще многие годы. Они заставят его испражняться у них на виду в хитрую посуду, ссать в специальные колбы (вообще, черт знает еще во что!), чтобы потом всласть наковыряться в его дерьме, удовлетворяя свою тягу. Фанатики-ученые станут душить друг друга за право первым добраться до проб его тканей и крови, и будут кончать прямо в штаны, заглядывая в свои микроскопы. Нет, они раздерут его на тысячи мелких кусков, даже не дожидаясь, пока он умрет сам.

Вот что произойдет в действительности.

Им займутся… Добрые Доктора.

Вплотную.

«Они уже ждут тебя, Герман… Они уже все знают… и надеются, что скоро ты придешь к Ним сам… – зазвучал в его голове почти осязаемый шепот, тот, что был с ним во сне. – Они уже приготовили для тебя место в Сумрачной палате…»

Герман, в который раз за последние дни, почувствовал нарастающий страх. Оказывается, он еще не утратил способность бояться?

Неужели он и вправду верит, что однажды у его подъезда остановится машина с надписью на борту «добрая помощь»?

И Добрые Доктора постучат в его дверь.

Мелкий дождь прекратился, но теперь ему на смену пришли тяжелые крупные капли. Герман задрал голову, чтобы посмотреть на небо (шейные позвонки жалобно хрустнули); вверху большая клубящаяся туча наплывала на белое облако, «пожирая» его, словно темно-серый великан заблудившуюся овцу.

Есть ли в мире Добрых Докторов небо? Наверное, если оно существует, то сплошь затянуто такими же серыми зловещими тучами…

«Прекрати о них думать, – произнес голос вернувшегося Независимого Эксперта. – Прекрати. Они все равно не успеют добраться до тебя, ведь ты отлично знаешь, что произойдет вскоре. Разве нет?»

О! Это было нечто, невероятное событие – Независимый Эксперт уверовал в Добрых Докторов!

«Они не успеют».

– Спасибо, утешил… – пробормотал Герман, поднимаясь со скамейки.

Дождь уверенно перерастал в ливень.

Герман прошел несколько шагов и резко остановился; вокруг по асфальту колотили тяжелые капли. Его внезапно осенило.

Наплевав на все предосторожности, Герман пересек тротуар и поймал такси, чтобы по пути домой побывать еще в одном месте.

Глава 7
Карина: на пороге

Герман захлопнул дверь квартиры так резко, что осыпалась штукатурка, и что-то еще с глухим стуком свалилось в гостиной.

Кто-то спускался вниз по лестнице, причем шаги стали приближаться внезапно двумя или тремя этажами выше, как только он начал ковыряться ключом в замке; не было ни предварительного хлопка дверей, ни шагов, ни какого-либо другого движения вообще. Словно его специально поджидали… Кто? Зачем его соседям устраивать за ним слежку? Или…

Кажется, ему удалось заскочить в квартиру еще до того, как некто, спускавшийся сверху, достиг его этажа и успел рассмотреть его лицо. И не только.

Герман осторожно приложил глаз к дверному глазку.

На площадке, видимой словно через обратную сторону бинокля, – было пусто. Только на самой границе обзора Герман уловил какое-то движение, где начинался лестничный пролет, ведущий на четвертый этаж. Похоже на клочок материи. Расцветка была ему хорошо знакома.

«Все ясно», – он отошел от двери и направился в гостиную. Последние дни Герман в основном проводил в этой комнате.

На лестнице его караулила Лиза. Любопытно, сколько же времени она там его поджидала? Упавшим предметом в гостиной оказался портрет маленького Геры. Он валялся на полу, уткнувшись «лицом» в паркет. Герман машинально отметил, что поступил правильно, когда отказался от идеи заключить его в рамку со стеклом. Иначе сейчас оно бы разбилось, и по всей комнате разлетелась масса мелких острых осколков, собрать которые до конца не смогла бы никакая уборка; пара-тройка обязательно сумела бы притаиться, дожидаясь своего часа, чтобы затем нежданно впиться в незащищенную руку или ногу, напомнив тот гребаный день, когда повзрослевшего дебила на портрете посетила счастливая идея запихнуть его под стекло, как музейный экспонат – «вот какая у меня была рожа в двенадцать лет! – ну не замечательно ли? Просто обторчаться!»

Герман, кряхтя, медленно согнулся, чтобы поднять фотографию. Однако какое-то неприятное предчувствие заставило его оставить портрет в покое, словно он опасался увидеть, что и Гера стал каким-то образом меняться или действительно сейчас заговорит с ним.

Или произойдет что-то еще.

Сев прямо на пол, Герман принялся за тяжкий труд – начал разуваться.

* * *

Он продолжал стареть, хотя казалось, что дальше просто некуда. Теперь он мог наглядно представить себе, как выглядят рекордсмены-долгожители. Должно быть, ужасно достигнуть такого возраста, постепенно все более и более становясь похожим на сморщенное безволосое существо, лишь отдаленно напоминающее человека или то, что миллион лет назад им являлось.

Герман медленно провел темной иссохшей рукой по своему лицу – «господи, они же почти через всю свою жизнь прошли стариками; и ничего, ничего – кроме воспоминаний о далекой молодости – больше ничего.

Вечные старики…

«Ты прав – они вечные старики. Но не пытаешься ли ты заглушить этими глупыми размышлениями страх перед собственным концом. Сам понимаешь – тебе осталось недолго. Может быть, всего несколько часов. Ведь даже эти старики до самой могилы, с дыханием которой они свыклись за многие годы, любили жизнь, мечтали о вечности, и что бы они ни представляли собой на пороге смерти, они с радостью готовы были отдать все – ВСЕ ЧТО УГОДНО – за еще одно короткое мгновение жизни. И никто из них, никто уже не верил в свое бессмертие, в чем бы они ни пытались убеждать себя всю жизнь. Потому что там нет ничего, пустота и холод, вечный холод – они ощутили его, услышав близость могилы – не холод, но Холод.

Ты снова пытаешься обмануть себя, Герман, по дороге назад ты выдумал очередную сказку! Не верь в нее, Герман – иначе очень об этом пожалеешшшь!..» – бесплотно провещал в его сознании Незнакомец.

От Него – Явившегося Из Ниоткуда – веяло Холодом…

* * *

Под вечер желание кому-нибудь позвонить стало мучительным. Он хотел не просто услышать чей-то голос, он нуждался в присутствии – хотя бы заочном, посредством телефонного провода.

«Где твои друзья, Герман?»

Кто ему нужен?

И внезапно понял – кто.

Костя Хайтиди, его однокашник. «Хайдик» – так звали его те далекие школьные времена – подчеркнуто нелюдимый, но неожиданно умевший раскрыться при более близком знакомстве поразительным чувством юмора и кладом оригинальных идей. Такого мечтателя Герман больше никогда не встречал. За мрачновато-угрюмой внешностью скрывался неподражаемый импровизатор и выдумщик, чьи сумасшедшие выходки скрасили немало ностальгических воспоминаний его бывших однокашников, в том числе и Германа. Однажды они вдвоем отправились «обчистить» магазин, объявив родителям, что не прочь оказать им помощь с крупными закупками. Хайдик тщательно все спланировал заранее. Они объявились в магазине в самое людное время и незаметно рассовали по ведрам, кастрюлям и прочим емкостям, стоявшим на полках, спичечные коробки, наполненные специальной начинкой – фото-фиксаж в порошке с таблетками гидропирида. Затем им только оставалось дождаться, когда план Хайдика начнет работать. Минуты две спустя весь торговый зал оказался в «заложниках» у целой армии «джиннов», которые с дьявольским шипением вырывались из всевозможной посуды, почти неотличимые от тех, что показывают в старых детских фильмах, только без бородатых физиономий. Все, от продавца на кассе в отделе самообслуживания до последнего покупателя, застыли и начали удивленно таращиться на «хоттабычей»; при этом вокруг быстро распространялся запах тухлых яиц. Тем временем они с Хайдиком совершенно спокойно прошмыгнули мимо изумленной очереди и кассира с заранее набитыми доверху сумками, в которых размещался родительский заказ. Афера принесла каждому по два червонца на карманные расходы, как говорил Хайдик – «Без ущерба для семейного бюджета». Красить раствором ртути трехкопеечные монеты в подсобке кабинета химии, превращая в их «двадцать» копеек, Хайдик считал для себя крайне унизительным занятием. Почти каждый, кто его когда-то знал, мог бы рассказать несколько таких историй, но эти истории никогда не были похожи одна на другую – Хайдик постоянно выдумывал что-то новое. Главное, он обладал поистине редчайшим Даром немногочисленного племени людей – пребывать в Стране Вечного Детства. Внешне он, конечно, стал взрослее, выше, массивнее, но его глаза…

Примерно года полтора назад Герман случайно столкнулся с ним на улице. В недолгом разговоре он узнал, что Костя стал писателем-фантастом, правда, пока не вышедшим еще из аматоров, но уже помышлявшем о настоящей писательской карьере. Он подрабатывал ночным сторожем, так сказать, «два в одном»: и литература, и кусок хлеба – все на одном месте. Заговорщицки подмигнув, он даже поделился, что как раз начал перерабатывать сюжет «Буратино» в роман ужасов, хотя было ясно, что это шутка. Герман хохотал до слез. Похоже, парень и впрямь нисколько не изменился.

Герман отыскал свой старый блокнот, искренне радуясь, что не выбросил его когда-то, и начал набирать телефонный номер.

На четвертой цифре трубка едва не вывалилась у него из рук, от досады на себя даже защемило в груди.

В разговоре Костя коротко упомянул, что… поменял квартиру. А Герман, державший себя с ним несколько свысока, на какой-то дистанции (возможно, потому, что Костя до сих пор никем не стал), НЕ ПРЕДЛОЖИЛ обменяться номерами телефонов – он также последние полгода жил на новом месте, в нынешней квартире, – хотя заметил, что в конце разговора Костя это явно ожидал. Но проявить инициативу первым не решался, по вине Германа…

Какой идиот! Хайдик уже кем-то был – всегда, даже когда они с Алексом и близко себе не представляли, чем займутся, окончив школу (учеба в университете стала не более чем отсрочкой для принятия каких-либо серьезных решений).

«Проклятье! Болван…» – Герман отбросил в сторону бесполезный блокнот и отвернулся от телефона.

Когда тот вдруг сам зазвонил.

* * *

От неожиданности Герман вздрогнул и пустил ветра.

Сперва он решил, что это Алекс.

Последние дни телефон упорно молчал, по крайней мере, когда Герман находился дома. Обычно ему звонили в двух случаях: либо по вопросам работы, либо ошибались номером. Значит, Алекс. Разговаривать с ним у Германа желания было не больше, чем вызывать «добрую помощь» – он долго смотрел на телефон, ожидая, когда тот наконец сам заткнется. В конце концов, сам того не ожидая, Герман снял трубку, но за секунду до его порыва телефон замолчал.

Герман медленно, совершенно по-стариковски шаркая, побрел в кухню, чтобы… собственно, ему туда идти было незачем, он направился в нее, не задумываясь. Вероятно, сказывалась сила неистребимой привычки – проводить какое-то время на кухне ежедневно. Сколько лет, сидя за обеденным столом, человек успевает прожевать к тридцати годам? И ведь это только начало, не так ли?

Через полминуты телефон зазвонил снова. Времени как раз достаточно, чтобы набрать номер снова. Герман довольно хорошо знал манеры Алекса: убеждаться вторичным звонком, что соединили правильно в прошлый раз, если трубку не снимают, – не было его политикой.

Значит, это не Алекс.

Герман быстро (насколько позволяло его нынешнее состояние) вернулся к телефону и уже без долгих размышлений снял трубку.

– Слушаю… – он старался говорить ровным голосом, чтобы скрыть дребезжащий старческий фальцет.

– Здравствуй… Гера, это ты? – ответил женский голос после несколько затянувшейся паузы.

Герман удивленно приподнял брови; не мог припомнить ни единой женщины (кроме собственной матери), которой бы вдруг понадобилось ему звонить домой, да еще в такое позднее время. Но, как ни странно, этот голос, хотя и искаженный связью – он знал.

– Да, это я, – ответил он, соображая.

– Извини, что вот так неожиданно решила… – в ее голосе Герман уловил волнение, – …тебя побеспокоить. Я хотела сказать, мне очень жаль, что у вас с Алексом все так вышло… В офисе пока молчат, но я уже в курсе. Он так себя вел после вашего разговора… Ты решил уйти?

– Карина, ты? – Герман был более чем удивлен.

– Да… – казалось, она смутилась еще сильнее.

Только вот, почему?

Карина была секретаршей Алекса и работала в компании с первого дня ее существования. Помнится, Алекс настоял, чтобы устроить едва ли не аналог шаолиньского испытания для кандидатов на эту вакансию: помимо серьезного опыта и обычных секретарских навыков, Алекс ввел еще несколько обязательных требований (некоторые Герману показались совершенно не важными: знание как минимум двух иностранных языков, наличие водительских прав). Карина пришла первой на собеседование и, к удивлению обоих боссов, стала единственным участником конкурса – после короткого совещания они с Алексом решили, что рассматривать другие кандидатуры уже не имеет смысла. Она не только отвечала всем требованиям; выяснилось, что и ее родственные связи также могут послужить интересам компании. При всех ее бесспорных талантах, Карине было только двадцать пять лет, не замужем, без детей. И, что весьма выгодно сочеталось с вышеперечисленным и благоприятствовало имиджу компании, она обладала бесспорно незаурядной внешностью. Словом, в лице Карины к ним в руки попал настоящий клад (особенно, если учесть, что начальное жалование, которое могли предложить ей новоиспеченные боссы, было довольно скромным).

Впрочем, насколько ценным сотрудником являлась Карина, в скором времени для Германа оказалось вопросом второстепенным. За многие годы она стала единственной женщиной, в которой Герман увидел свой шанс, шанс отыскать нормальные человеческие отношения, создать наконец семью, возможно даже, узнать, что такое любовь. Это был его Шанс. Как это часто случается в подобные моменты, Герман почувствовал его сразу.

Возможно, что это и была любовь. Или чувство, способное в нее перерасти со временем.

Если бы…

Проклятое если бы вынудило Германа скрывать свои чувства целых два года, ежедневно встречаясь с Кариной в офисе компании, при совместной подготовке деловых бумаг, и даже на немногочисленных вечеринках, устраиваемых по инициативе Алекса (так сказать, для пользы дела – сплоченный в неформальной обстановке коллектив работает лучше).

То, что напрочь подавило в Германе всякое стремление сблизиться с Кариной, стало вторым по силе из самых болезненных событий в его жизни после поездки в Ригу, когда ему исполнилось шестнадцать лет.

Примерно через месяц после того как Карина начала работать в компании, Герман решился на попытку «навести мосты». Уже вскоре представился удобный случай – небольшая вечеринка в офисе, приуроченная Алексом к подведению итогов работы компании за начальный период, точнее, всего только за первый месяц (цифры, конечно, были еще весьма скромными, однако в полтора раза превысили первоначальные ожидания, что давало повод испытывать оптимизм относительно будущего всего предприятия).

Поначалу все шло неплохо. Герман дважды пригласил Карину на медленный танец; ему даже удалось завести непринужденный разговор (начатый во время первого танца и продолженный за вторым). Однако если бы цель заключалась только в том, чтобы потрепаться, держась друг за друга, Герман мог с тем же успехом пригласить кого угодно… хоть Алекса. Или какую-нибудь из других пяти женщин, присутствовавших на вечеринке. Разумеется, это было лишь подготовительным этапом, – так войска перед главной атакой проводят артподготовку и, естественно, за всем этим наблюдает еще и разведка. План Германа предусматривал следующее развитие событий: он приглашает Карину в третий раз (причем попытка была последней – вечеринка близилась к завершению), ведет непринужденный разговор, начатый еще во время первого и второго танца, а затем делает предложение проводить ее домой.

Именно отсюда и началась полоса неудач. Сперва он слишком разволновался; ладони ужасно потели, и Герман постоянно тер их о штаны, сидя в углу комнаты и ожидая начало медленного танца. Потом он зацепился ногой за ножку стула, продвигаясь к Карине, чтобы пригласить ее. Проклятый стул перевернулся и, словно назло Герману, загремел, как тысяча сто одиннадцать африканских тамтамов. Кое-где послышались смешки. А итогом проваленной «операции» стал «перехват» Карины одним из подчиненных Германа. К счастью, медляк оказался не последним, и Герману удалось пригласить Карину со следующей попытки. Но разговор совершенно перестал клеиться, Герман чувствовал себя неуверенно, как прыщавый мальчишка, впервые взявший девушку за талию. Он заикался через каждое слово, мысленно проклиная себя за нерешительность и волнение… и в итоге – так и не сделал предложения.

Оглушенный разочарованием, он вышел выкурить сигарету на улицу. Когда его мысли понемногу пришли в порядок, Герман подумал, что еще далеко не все потеряно. Во-первых, никто не мешает ему поговорить с Кариной этим же вечером, например, когда все начнут расходиться; во-вторых, он мог попытаться сблизиться в любой другой день. «А вообще, ты ведешь так, словно тебе четырнадцать лет», – думал он, глядя в небо, на котором высыпали первые звезды.

Он почувствовал себя бодрее, выбросил окурок и уже собирался вернуться наверх, когда заметил два силуэта, которые появились из другого входа здания. Силуэты направлялись к располагавшейся в тридцати метрах автомобильной стоянке. В желудке у Германа запульсировала пустота: он узнал Карину и Алекса. Они явно торопились. Куда, спрашивается, мог торопиться Алекс со своей секретаршей?

Они сели в машину и уехали, сопровождаемые остекленевшими взглядом Германа. На первый взгляд, в этом ничего не было такого: шеф (Алекс, ни разу не притронулся к спиртному за всю вечеринку), будучи «на колесах», решил подвезти свою секретаршу домой. Если бы не два обстоятельства: Карина жила всего в нескольких кварталах от офиса, и ее дом находился совершенно в другой стороне.

В будущем Герман неоднократно спрашивал себя – может быть, той, самой первой трещиной в их с Алексом отношениях послужил не пресловутый Пунктик партнерского соглашения, а именно тот случай?

Однако стоит сказать, что в последующие два года Герман был серьезно озадачен, не заметив между Алексом и Кариной ни малейшего намека на то, что их отношения выходят за рамки чисто служебных. Возможно ли, чтобы они оба сумели так тщательно и долго скрывать от окружающих свою связь? Или что-то произошло между ними всего лишь один раз и тут же осталось в прошлом? Или… или… или…

Впрочем, главным для Германа сейчас было то, что ему неожиданно позвонила сама Карина, и что это была женщина, в которой он однажды увидел свой шанс, и что когда-то был воздвигнут барьер, который ему так и не удалось преодолеть.

– Извини… я не сразу тебя узнал, – он прилагал огромные усилия, чтобы правильно модулировать свой голос.

На некоторое время в разговор втиснулась неловкая пауза.

Герман молчал.

– Гера, – наконец произнесла она. – С тобой все в порядке?

«Она заметила, что мой голос изменился».

– Нет, ничего особенного, – поспешно ответил Герман, – легкая простуда… голос немного осип, вот и…

«Конечно, совсем немного, дорогая, случайно подхватил какой-то славный вирус. Совершенно ничего особенного! – всего лишь несколько суток не ем и не пью, прямо на глазах превращаюсь в без пяти минут усопшего долгожителя… а в остальном так, легкое недомогание, пару таблеток аспирина – и все снимет как рукой. Как насчет вечеринки в четверг?»

– Я понимаю, – сказала Карина. – Наверное, тебе сейчас не до…

Снова повисла пауза.

«Не до… чего?»

– Значит, я права, теперь ты не скоро появишься в офисе? Если вообще… – ее голос становился все неувереннее. – Я подумала, может быть, мы могли бы увидеться… встретиться где-нибудь?

– А…

– Может, в «Романтике»? Или… что ты об этом думаешь? – «Я уже давно поняла, что ты неровно дышишь в мою сторону, – пробивалось сквозь волнение в ее тоне, – я просто устала ждать, когда ты сделаешь первый шаг (ты ведь не из тех мужчин, правда?). Вот, самое трудное я сделала за тебя».

В тот момент, когда до него дошел смысл сказанного, Герман был ошарашен, просто в нокауте.

– Я… – он изо всех сил пытался собраться с мыслями.

И вдруг, сам того не ожидая, сказал:

– А как же Алекс?

«Зачем ты это сделал?! Олух! Ты все испортил!»

А впрочем, что теперь он мог испортить?

– Алекс? Наш Алекс? – Карина неожиданно рассмеялась. – Причем здесь он?

– Я подумал… – пробормотал Герман; его голос от волнения стал почти что прежним. – Разве между вами…

Карина продолжала смеяться.

Он молчал.

Наконец Карина сказала:

– Гера, Алекс – мой родственник, муж моей сестры. Думаю, в это уже давно стоило тебя посвятить. Мы с ним, в общем-то, в не очень близких отношениях, просто он согласился взять меня на работу… – она что-то объясняла дальше, но Герман уже ничего не слышал; он лишь тупо продолжал вдавливать трубку в ухо. Его охватило чувство, что он оказался одним из главных действующих лиц некой «мыльной оперы», где в конце все оказываются родственниками, кроме парочки бастардов из предыдущего сериала. С другой стороны это кое-что объясняло, например, появление Карины в компании, а «завышенные» требования Алекса к кандидатам были чистейшей воды фарсом и были заранее рассчитаны на конкретного человека. Все затем, чтобы не вызвать подозрений Германа – в свое время между ним и Алексом состоялся серьезный разговор, в конце которого было принято джентльменское соглашение не брать на ответственные должности родственников.

Ха-ха! – вот вам и иллюстрация к картине «Алекс сегодня», вот вам и страшный Барьер!

«Отличная возможность посмотреть очередной правде в глаза, не так ли, Герман? Кто в этом виноват – злодей Алекс или, может быть, Карина, сделавшая Первый шаг, поняв, что ты не в силах справиться с собственной нерешительностью? Или тот злополучный случай во время поездки в Ригу, когда тебе было шестнадцать? Но сначала хорошо подумай, не сам ли ты позволил ему влиять на всю свою жизнь, перестал бороться, сдался?»

«Не будь настолько мелочным. И вообще, мне сейчас не до тебя», – раздраженно бросил Герман Независимому Эксперту.

Однако… разве тот был не прав?

– Гера, почему ты молчишь? – спросила Карина с заметным беспокойством.

Вдруг до Германа дошло, что за последнюю минуту он не произнес ни слова.

«О Господи, какая нелепость!»

Он был готов заорать в трубку:

«Почему, почему это не произошло раньше? ГДЕ ТЫ БЫЛА РАНЬШЕ?»

И где был он?

«Несвоевременность – вечная драма…» – как пел Игорь Тальков.

– Извини, меня это немного вышибло из колеи, – наконец произнес Герман. – Я думаю, то, что ты сказала, очень хорошая идея.

«То, что ты сказала»! – послушай только себя со стороны! Даже сейчас ты боишься называть вещи своими именами! Не «встретиться», не «увидеться» – а ты сказала! Жалкий ублюдок!»

– Кар… Карина, я обязательно тебе перезвоню, как только справлюсь с кое-какими проблемами.

«Нет, ты действительно ублюдок!»

– Отлично, – ее голос повеселел. – У тебя есть номер моего домашнего телефона?

– Да, у меня есть список телефонов всех, кто работает в компании.

На этот раз Независимый Эксперт презрительно промолчал.

– До встречи, Герман.

– Да… обязательно позвоню. Пока.

Связь прервалась.

Несколько минут он просидел перед телефоном, закрыв лицо ладонями.

Поздно…

* * *

Его больше не рвало. После разговора с Кариной прошло более двух часов. За это время он ощущал несколько раз спазмы, но ничего не происходило, словно его нутро давало осечку. Герман отрешенно наблюдал, как слабеет все быстрее.

«Это случится сегодня…»

Раздевшись догола, он встал перед зеркалом в ванной комнате и разглядывал то, что от него осталось. Зрелище перестало казаться ужасным – оно было каким-то химерическим и жалким.

СКОРО…

Германа шатнуло, – катастрофически атрофировавшиеся мышцы отозвались тупой далекой болью (как вскрик из запертого погреба) и затрепетали под свисающей пластами пергаментной кожей. Словно мыши, копошились в старом пустом мешке…

Глядя на свое лицо, он легко мог изучить очертания собственного черепа, вплоть до самых мелких деталей.

Его снова зашатало, и Герман тяжело осел на край ванны, зацепившись за ее края тонкими слабеющими пальцами, как раненое насекомое цепляется лапками за кусочек облупившейся на стене штукатурки.

Он быстро удалялся. Сознание начало заволакивать сгущающимся туманом. Все быстрее с каждой минутой.

ТЫ НА ПОРОГЕ… ОН УЖЕ БЛИЗКО…

Спустя минуту или миллиард часов он вышел из ванной и направился в кухню. Ему внезапно захотелось выпить всю воду в мире, все пресные запасы, до последней капли.

Он почти не почувствовал боли в окаменевшем желудке, когда стал стакан за стаканом вливать в себя воду, хотя в животе словно забурлил кипящий котел. Где-то на границе мутнеющего сознания и непроглядного небытия (или Страны Мертвых?) Герман отметил, что вместе с водой к нему возвращаются силы. Но что с того, если он не может ими воспользоваться, будто связанный тугими веревками, веревками усталости. Он нечеловечески Устал…

Потому что уже почти достиг Порога.

Он продолжал вливать в себя один стакан за другим, набирая воду прямо из-под крана. И делал это, пока сквозь кожу не выступили, как бисер, капельки крови.

Затем, почти ничего не видя перед собой, медленно направился в гостиную. Свет в глазах феерически мерцал. С каждым шагом все больше нарастал шум в ушах, похоже, дело было в крови: она разжижилась, как вязкое болото под проливным дождем, и распирала стенки капилляров. Где-то в недрах груди ухало обезумевшее сердце.

ПОРОГ БЛИЗКО

Когда он добрался до середины коридора, по голени левой ноги разлилась режущая боль. Герман упал и будто со стороны услышал собственный стон. Собрав последние силы, чтобы сконцентрировать внимание, он осмотрел ногу: от лодыжки до колена вспух громадный сине-лиловый кровоподтек. Видимо, лопнула большая икроножная вена…

Он двинулся ползком. По паркету за ним потянулись блестящие красные дорожки, которые искрились в свете коридорной лампы, как только что пролитая краска.

Герман продолжал ползти, каждую секунду удлиняя на несколько сантиметров кровавый след за собой.

СКОРО…

Он полз, хотя где-то на самом дне угасающего сознания понимал, что Порог находится не где, – а когда.

Начавшая подсыхать с дальнего конца Тропа к Порогу все удлинялась, удлинялась…

Перед глазами Германа неожиданно всплыла забытая картина из детства. Крошечный домик-теремок, выкрашенный яркими синими, желтыми и зелеными полосами – как фрагмент ушедшей в далекое прошлое Радуги Детства – косые солнечные лучи падают на его крышу сквозь крону высокого, раскинувшего под самыми облаками свои ветви-крылья тополя. Ослепительные солнечные блики мерцают на досках, листва колеблется и тихо шуршит на ветру. Они с Алексом в несчетный раз пересекают площадку опустевшего детского сада и идут к домику. В какие только планы и тайны не были посвящены его дощатые, с тонкими щелями стены, произнесенные в их загадочной спокойной тиши.