Текст книги "Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи"

Рождественский Санкт-Петербург – это… это… Ну не Куприн я, не Гаршин, не Станюкович и даже не Боборыкин. Потому и описать просто невозможно. Нет слов, чтобы передать эти балы, елки, фейерверки, катание на коньках и тройках. Вся рождественская неделя прокатывается передо мной, как одна большая цветная волна, оглушающая грохотом салютов и оркестров, ослепляющая пестрыми красками балов и маскарадов, вкусно благоухающая пряниками, ананасами и морозцем. И, разумеется, главную роль в этой волне сыграла Моретта. Целых семь дней мы вновь были неразлучны. И да простят меня моралисты запрошлого века, уже на третий день она была готова начать со мной жизнь во грехе. Не размениваясь на всякие мелочи типа помолвки и свадьбы.

Откровенно говоря, ее страсть начинает меня несколько настораживать. Эдак ведь после свадьбы она попробует пришпилить меня к своей юбке, а вот это уж никак не входит в мои планы. Хотя девица и мила и я вовсе не чужд плотских радостей (особенно в новом, молодом теле!), но я ведь здесь не на секс-каникулы остался… Ладно, поживем – увидим.

После попытки «хронокарателей» захватить Васильчикова я предпринял кое-какие меры предосторожности на будущее. Во-первых, Васильчиков тщательнейшим образом описал все симптомы ментального захвата, и каждый из моих близких вызубрил их как Отче наш.

Во-вторых, где-то я читал, что самый простой способ избежать ментального вторжения – занять мозг рутинной, монотонной работой. Я не знаю, можно ли попробовать «оседлать» меня самого – черт их, потомков, знает, а ну как можно вторгнуться и в уже захваченный мозг, но на всякий случай освежил в памяти таблицы Брадиса. А все мои адъютанты и ординарцы в любой момент готовы начать вспоминать все молитвы и строевые песни, какие только знают. Авось поможет.

Кстати сказать, я дал самое простое объяснение происшедшему. Все просто, господа, – это болезнь такая. Ну, что-то вроде лунатизма или помешательства. Мол, болячка эта редкая, но иногда случающаяся чуть ли не эпидемиями. Бойцы проглотили легенду, не задумываясь, и теперь готовы встретить «болезнь» во всеоружии.

Новый год прошел, и царская семья вместе с высокими гостями перебралась из Питера в любимую Александром Гатчину. Я могу только приветствовать этот переезд: в парке много укромных местечек, весьма подходящих как для поцелуев с Мореттой, так и для занятий рукопашным боем.

Как-то раз на наши молодецкие забавы поглядел «кузен Вилли» и тут же загорелся попробовать. И попробовал. Чтобы уравнять шансы (ха-ха!), я засунул левую руку за ремень, хотя благородный Вильгельм и считал, что это лишнее: ведь он на целых семь лет меня старше, а значит – сильнее. Это пагубное заблуждение покинуло его секунд через восемь, когда его, болезного, вытягивали из сугроба. Эх, собирался же ведь поддаться, да уж больно хорошо он стоял. Рука и ноги сами все сделали, не дожидаясь команд от головы…

К чести Вильгельма, он совершенно не обиделся. Только когда очухался – стал выпрашивать у меня Васильчикова. Или Ренненкампфа. Или далее списку. Хоть одного. Чтобы научил. Ну своих, кузен, я тебе, ясен перец, не отдам, но насчет кого-нибудь из казачков – подумаем…

Во время одной из прогулок с Мореттой мы, «совершенно случайно», попались на глаза моей августейшей матушке. Хабалов и Васильчиков наладили контакты с ее фрейлинами и, действуя через них, сумели направить прогуливающуюся императрицу в нужное место.

Маman застала нас в момент жаркого объяснения в обоюдных чувствах. Моретта так очаровательно смутилась, а потом мы оба так слезно умоляли Дагмару о благословении, что она не выдержала. Растаяв окончательно, Мария Федоровна поименовала Моретту дочерью, поцеловала ее и дала согласие на помолвку. Есть! Победа! На радостях я чуть сильнее обычного приложился вечерком к плодам французской провинции Шампань и встал поутру с больной головой. Но с радостным сердцем…

– …Ваше Высочество! Пожалуйте к Их Величеству!

Интересно знать: что это моему «папашке» понадобилось от меня в такую рань? Ведь еще и одиннадцати нет. Не терпится поговорить со мной о помолвке? Дату обсудить? Наверное: о чем мне еще с ним разговаривать?

Оставив свою «свиту» за дверями, я прохожу мимо караула дворцовых гренадер в кабинет к царю. Так, похоже, mon papa успел «заправиться» с самого утра. Черняев так и вообще на сомнамбулу похож. Еще бы: телосложением-то он помельче будет, а пить приходится наравне.

Его Величество манит меня к столу.

– Вот что, наследник. Решили мы тебе разрешить с этой немкой обручиться.

Спасибо на добром слове. Знаю я, кто «решил разрешить».

– Благодарю вас, Государь, – я стараюсь выразить максимум радости в голосе. – Вы сделали меня счастливейшим человеком на свете.

– Теперь так, – басит Александр. – Вот, подойди-ка, посмотри, как мы это решили организовать…

Он встает из-за стола, обходит его, показывает на разложенные на нем бумаги. Интересно, интересно: чего это они с пьяных глаз напридумывали?

Я склоняюсь над столом. И в тот же момент оказываюсь словно зажатым в стальные тиски. Одной рукой Александр резко прижимает меня к себе, а другой закрывает рот, не давая издать ни звука. Я делаю попытку вырваться, цепляю его ногой за лодыжку… Тщетно! С тем же успехом я мог бы попробовать выдернуть фонарный столб.

– Скорее! – рычит Александр.

Черняев вытаскивает что-то из стола и идет ко мне. В руках у него… Шприц! Мать вашу! Надо же было так бездарно попасться!

Я изо всех сил начинаю вырываться. Кажется, хватка ослабевает. Ну, ну еще чуть-чуть…

Рука, закрывавшая мне рот, внезапно исчезает, а через миг мне перелетает пудовым кулачищем в бок. Ох ты! Меня никогда не били копром для забивания свай, и я не испытываю ни малейшего желания это испытать, но теперь я, кажется, знаю, на что это похоже.

Из меня выбит воздух, я судорожно силюсь вдохнуть, но рука уже снова закрыла мне рот. Черняев совсем рядом… Не-е-ет!

В отчаянии я повисаю в руках «императора» и со всей дури бью «Черняева» обеими ногами в грудь. Того подбрасывает в воздух, и он тяжело рушится на пол, попутно приложившись головой к столу.

От инерции удара качнуло и «Александра». Мне удается извернуться, и я наношу хлесткий удар расслабленной кистью куда-то назад, мечтая попасть в пах. Если судить по тому, как дернулся нападающий, я попал. А ну-ка еще…

После четвертой попытки рука, зажимающая мне рот, слабеет. Я резко дергаю головой. Ура! Рот свободен!

– Ко мне! Помо… – Конец фразы комкается вторым ударом «копра».

«Черняев», должно быть, получил преизрядно, потому что лежит совершенно неподвижно. Шприц выпал из его руки и теперь валяется возле стола. Туда-то и волочит меня «Александр», пытаясь, видимо, закончить все в одиночку…

За дверью грохает выстрел, затем дверь с треском распахивается, и в нее влетает медвежья шапка дворцового гвардейца. Через мгновение за ней следует ее обладатель, с выпученными глазами на окровавленном лице. Он мешком налетает на «императора», чуть не сбивая нас обоих с ног. А следом в кабинет врывается моя банда.

– Назад! – рявкает «Александр» грозно. – Прочь!

С полгода тому назад это, может быть, и сработало бы, но с тех пор многое изменилось. Ренненкампф, не говоря худого слова, нацеливает «смит и вессон» прямо в лоб «самодержца».

– Руки вверх! Буду стрелять! – сообщает он таким голосом, что совершенно очевидно: это не шутка.

А вот интересно: если «Александр» сейчас свернет мне шею, а мои орлы его за это пристрелят – во что все это выльется, с исторической точки зрения?

Хронокаратель не собирается меня отпускать, но, видимо, если его здесь убьют, то в будущем у него тоже возникнут некоторые неприятности. Пат.

Да нет, не пат. Краем глаза я вижу, как Шелихов осторожненько смещается в сторону. Давай, милый, давай, родной…

Они кидаются вперед все вдруг. Эссен взмахивает кортиком, и я чувствую, что руки, сжимавшие меня, слабеют. Звучит несколько глухих ударов. Свобода!

Я моментально откатываюсь в сторону, вскакиваю на ноги. Ого! Досталось императору по самое не могу. Голова в крови (рукоять револьвера Ренненкампфа подозрительно сверкает красным лаком), рука пропорота (кортик Эссена тоже в крови), мундир разорван (в руках у Егора и Филимона куски сукна). Но это еще не конец. Ну ладно Шелихов с Махаевым, но адъютанты-то, адъютанты! Цвет русского дворянства яростно месит ногами упавшего царя. Э-э! Вы что творите? Он же сейчас от «геморроидальных коликов»[13]13
  От этой «болезни» скончался, по официальной версии, Петр III.


[Закрыть] скончается!

– Отставить! Прекратить!

Они поворачиваются на мой голос «все вдруг». Затем кидаются ко мне:

– Государь! Вы живы!

– Государь, вы не пострадали?

– Батюшка, твое величество, цел ты?

Я кое-как успокаиваю своих спасителей. А в коридоре уже слышен топот ног, крики, команды.

Мои парни мгновенно смыкаются вокруг меня. Картина маслом: на полу лежит окровавленный всероссийский самодержец, возле стола – его адъютант с пробитой башкой, в центре кабинета стоит расхристанный цесаревич, вокруг которого ощетинились револьверами Ренненкампф, Васильчиков и Хабалов, и выставили вперед кортик, шашку и бебут[14]14
  Кривой кинжал. С 1907 года состоял на вооружении русской армии под наименованием «кинжал кривой солдатский обр. 1907 года».


[Закрыть] Эссен, Шелихов и Махаев соответственно.

Я лихорадочно соображаю. Если сейчас сюда ворвутся люди – быть беде. Быть большой беде! Эта шестерка рассуждать не станет. Если уж они на царя руку подняли, то остальных… Да они их в мелкую сечку покрошат!

– Быстро! Дверь закрыть! Тела из коридора убрать! Хабалов, Махаев: делайте что хотите, но чтобы четверть часа сюда никто не входил! Хоть дворец поджигайте!

Я подхожу и нагибаюсь к Александру. Ну, жить, похоже, будет, вот только интересно бы знать: кем? Это вообще Александр или внедренец? Вот сейчас как очухается да как обвинит меня с моими ребятами в попытке переворота. Вот будет номер! Может, его и в самом деле… того?

– Государь, – негромко произносит Васильчиков, – позвольте нам закончить. Пожалуйста…

– Все равно не будет проку от сумасшедшего на троне, – добавляет Ренненкампф. – Государь, вы молоды, вы умны, при вас Россия расцветет…

– Царь-батюшка… – Господи, и Шелихов туда же! – Дозволь. Я его легонько, он и не почует даже.

Эссен молчит, но по его лицу видно, что с предыдущими ораторами он согласен на все сто. Э, э, э!

– Николай Оттович, не надо отдавать Егору кортик. Ради бога, подождите. Видите, он приходит в себя…

Александр медленно поднимает голову.

– Это что было? – интересуется он своим утробным басом.

Ну, судя по его реакции, он – это он.

– А это вы, батюшка, меня убить решили, – холодно роняю я. – Черняева вон, убили, за то что за меня заступился, гренадера своего – тоже. Спасибо моим ребятам, что отбили…

Он тупо смотрит вокруг. Вид разгромленного кабинета приводит его в состояние ступора. За дверью шумят голоса, Хабалов рявкает что-то грозное, и голоса стихают. Я не расслышал точно, что он сказал собравшимся за дверями, но готов присягнуть, что в его короткой, но содержательной речи присутствовало слово «стрелять».

Император медленно встает на ноги. Его пошатывает (еще бы: рукоятью револьвера – по башке!). Он тяжело поворачивается ко мне. Мои парни теснее смыкаются вокруг меня. Ну, что скажете, Ваше Величество?

– Колька, – голос срывается и дрожит. Мамочка, да у него слезы! – Колька. Ты прости меня, дурака пьяного. Господом Богом клянусь: ничего не помню. Как отрезало…

У него трясутся губы. Он нерешительно протягивает ко мне руки, и мне вдруг становится нестерпимо жалко этого огромного, нескладного человека. Он совершенно не похож на моего покойного отца, но все отцы все равно чем-то похожи…

Я раздвигаю своих защитников и подхожу к нему. Прижимаюсь к его груди, обнимаю. Как своего отца…

– Батюшка. Простите и вы меня…

Он неуклюже гладит меня по голове, сильно прижимает к себе. Но теперь это совсем другая сила.

– Отрекусь, – шепчет он мне на ухо. – Вот женим тебя – и отрекусь. Только смотри, Колька, водки не пей. Вон она что делает… Черняева…

Внезапно он всхлипывает и начинает заваливаться на бок. Мы подхватываем его и кое-как доводим до кресла. Александр тяжело рушится в него и тихо, беззвучно рыдает. Видно только, как вздрагивают могучие плечи.

Пора уходить отсюда. К императору нужно прислать супругу и врачей. А мне… Мне просто тяжело здесь оставаться.

На пороге кабинета я оглядываюсь. Человек-гора съежился в кресле и чуть заметно покачивается. Острая жалость снова полосует сердце. Теперь он остался совсем один. Надо к нему поласковее, жалко его. Царь-то он был не из последних…

Моя милая душка Минни, собственная моя маленькая жена!

Прошу у тебя прощения за то, что был невежлив по отношению к тебе, когда вы были рядом со мной после произошедшего ужасного случая. Я вообще не люблю, да и не умею передавать свои душевные мысли и думы, но, помня советы Перовского[15]15
  Перовский Борис Алексеевич (1815–1881) – граф, генерал-адъютант, начальник Корпуса путей сообщения (1858–1860), наставник старших сыновей Александра II, в том числе Александра III.


[Закрыть], решил изложить на бумаге то, что вырывается само из души.

Тогда мне было необходимо побыть одному, обдумать со мной произошедшее, решить для себя, как быть дальше. Вы суетились рядом со мной, задавали вопросы. Ты отирала кровь с моей головы. Милейший наш доктор измерял температуру и ставил примочки. А я молчал или отговаривался, что совершенно ничего не могу вспомнить. Когда ушел доктор, а ты осталась рядом со мной, желая провести ночь вместе, я просил тебя уйти, невзирая на твою обиду, которую я прочитал в твоих глазах. Мне больно смотреть, как ты, расстроенная, поджав рот, отправилась в свои покои. В голове все шло кругом, разобраться нельзя было в этом омуте, и друг друга нам было не понять!

…Я помнил все произошедшее в кабинете до мельчайшей подробности, но ни с кем не собирался делиться этим знанием.

Позавтракав с Черняевым, я собирался заняться бумагами, вдруг в голове словно помутилось, как бывает от близкого разрыва гранаты. Тело больше не подчинялось мне, боком соскользнув со стула, я упал на пол, почувствовав сотрясение, но ни малейшей боли. В следующее мгновение я обнаружил себя встающим на ноги. Ощущение тела не возвращалось, я видел смещающуюся из стороны в сторону обстановку кабинета, но не мог направить взгляд хоть на что-то по своему желанию.

Неясные мне мысли, быстрые и холодные, угрями скользили у меня в голове.

The fixation of psychomatrix in the recipient’s consciousness[16]16
  Фиксация психоматрицы в сознании реципиента (англ.).


[Закрыть].

Я не успевал понимать, что происходит со мной. Перед глазами возникла моя собственная ладонь и сжалась в кулак до хруста в костяшках. Затем я увидел, что зачем-то приподнял стол и поставил его на место.

Yes, he is a beаr![17]17
  Да, действительно медведь (англ.).


[Закрыть]

Чужая мысль прошелестела в голове.

«Пс-с-с-ст!» Я услышал звук и понял, что издал его сам, помимо воли.

– Doc! Call your bloody defector! Quick![18]18
  Доктор, быстро зовите вашего чертова невозвращенца (англ.).


[Закрыть] – снова услышал я из своих уст. Передо мной, растерянно оглаживая ладонями свое платье, стоял Черняев. И обращался я именно к нему. – We’ve got no time![19]19
  У нас мало времени! (англ.).


[Закрыть]

Don’t twitch, big guy. I’ve got you already, and will get your damn sonny as easily![20]20
  Не дергайся, большой парень. Я уже скрутил тебя, а позже, так же легко, скручу твоего чертова сыночка (англ.).


[Закрыть] – очередная чужая мысль резанула мозг.

Яростной гневной вспышкой я на секунду смог поднять руку к лицу. И подумал душевной молитвой отогнать беса, вселившегося в меня, но, начав молиться, вместо просветления, я ощутил темноту, накатывающую на меня со всех сторон.

Pray. Drink your vodka from the saucer, Russian bear, and get into your den. Your lot should know your place![21]21
  Молись. Пей свою водку из блюдца, русский медведь, и полезай к себе в берлогу. Вы все должны знать свое место (англ.).


[Закрыть] – голос в голове явно издевался надо мной.

Из всех сил я воззвал к Господу!

He’s had it. This damn son of a bitch won’t help you beat the rap. I’ll wring from him the bastard that decided to change everything![22]22
  Ну, вот и спекся. Чертов сукин сын не вытащит вас за уши из вашего болота. Я сам вышибу из него ублюдка, решившего все изменить (англ.).


[Закрыть]

Багровый мрак скрыл от меня свет…

…Ты знаешь мое отношение к тем смутным временам, начавшимся после смерти горячо любимой Мама[23]23
  Мама – мать Александра III, императрица Мария Александровна (1824–1880) – урожденная Максимилиана-Вильгельмина-Августа-Мария, принцесса Гессен-Дармштадтская, дочь Людвига II, Великого Герцога Гессенского, при крещении в православие получила имя Мария Александровна.


[Закрыть]. Вся грязь, все дрянное вылезло тогда наружу и поглотило все светлое, все святое! Ангел-хранитель улетел, и все пошло кругом, чем дальше, тем хуже, и наконец увенчалось этим страшным, кошмарным и непостижимым.

Если есть что доброе, хорошее и честное во мне, то этим я обязан единственно нашей дорогой милой Мама. Она постоянно нами занималась, своим примером и глубоко христианской верою приучила нас любить и понимать христианскую веру, как она сама понимала. Благодаря Мамá мы, все братья и Мари, сделались истинными христианами и полюбили и веру и церковь. Сто раз прав митрополит Платон, говоря, раз есть Бог, значит, есть и Диавол. Даже тогда, находясь в этой багровой и ватной темноте, лишенный контроля за своим телом, я ни на секунду не усомнился в истинном свете слова Господня. Искренне молясь и не впадая в отчаяние, я старался отогнать демона, захватившего меня. Демона, думавшего по-английски, на языке врагов давних и подлых. Теперь мне был понятен успех, сопутствовавший им во многих делах, не имеющий объяснения с точки зрения рациональной. Ясно, что они, боясь потерять жизнь, что ждет их души кроме адовой серы, страшатся воевать против нас напрямую, выставляя перед собой союзников или другие страны. У России союзников в этой войне просто нет. Как поздно мне явилось понимание многих обманов, произошедших с нами! Подействовала ли моя горячая молитва, явилось чудо Господне, или по другой причине, но наваждение отступило. Первым пришло ощущение боли, и я был рад ему, как солнечному лучу. В ушах били колокола, приподняв голову, я неожиданно увидел перед собой взъерошенного Ники, вглядывающегося мне в лицо, и офицеров его «малого двора»…

…После твоего ухода я долго сидел на кровати, потом просил подать закусить и пил чай, больше я даже думать не хочу о водке или вине. Именно через водку и вино, я думаю, бесы нашли ключик ко мне. Ужасно было тяжело и грустно. Спать я не мог совершенно, чувствовал себя совершенно разбитым морально.

Мне совершенно не с кем было посоветоваться или даже поговорить о произошедшем. Только с Мама и Никсой я мог быть так откровенным. Сколько бывало разговоров самых разнообразных, задушевных; всегда Мама выслушивала спокойно, давала время все высказать и всегда находила что ответить, успокоить, побранить или одобрить. Папá[24]24
  Папа – император Александр II.


[Закрыть] я очень любил и уважал, но он по роду своих занятий и заваленный работой не мог столько со мной заниматься, как милая, дорогая Мамá. Всем, всем я обязан Мамá – и моим характером, и тем, что есть! Кроме Мамá, только один человек имел влияние на мою жизнь и характер – это дорогой брат и друг Никса, все остальные только мелькали перед моими глазами и умом, и ничего меня не останавливало обратить на них внимание. Но увы, сейчас их нет, этих единственно дорогих мне людей: Мамá и Никсы.

Милая душка Минни, как мало я сам уделяю внимания нашим детям, уже выросшим и встающим на взрослый путь, и как боюсь я их потерять. Бесы целили в Ники, посчитав его опасным для себя, они ведь чуть не убили мальчика моими собственными руками!

Надо что-то решать с этими несносными британцами, ведь они уже окружили нас своими «интересами» со всех сторон, действительно как медведя в берлоге. Ничтожная нация, обманом правящая миллионами людей разных народов на всех континентах. Может быть, не все они в союзе с Врагом, должны остаться чистые души среди них, не поддавшиеся искушению, но об уступках и отсрочках в борьбе с ними мы должны забыть. Всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры, для того чтобы избегать ужасов войны. Сейчас выбора нет, мы срочно должны готовить все силы, с одной только определенной целью, иначе о нас не останется воспоминания.

Вечером подходил начальник дворцовой охраны, докладывал, что во флигеле собрались лейб-гвардейские офицеры разных полков, и о том, что к ним вышел Ники. Начальник охраны просил разрешения задержать всех собравшихся сию минуту. Получив мой отказ и не понимая мою апатию, он был крайне огорчен, сказав, что я собираюсь повторить печальную судьбу несчастного Павла Петровича. Мне пришлось настоять на своем и категорически запретить предпринимать какие-либо действия. Отнюдь не фатализм двигал мною. Я подумал, что государь, подверженный влиянию бесов, не имеет права оставаться на троне, и Царь Небесный должен рассудить его, ибо все только в его руках.

Эти мысли успокоили меня, утром будет виднее, все встанет на свои места, сейчас мой горячо любимый сын и наследник проходит самое большое испытание в своей жизни. Его выбор многое определит, жаль, что возмужание приходит к нему так рано.

Я помолился, попросив Бога помочь Ники.

Потом, поев простокваши, лег спать, так же хорошо и мирно я спал в палатке под Рощуком[25]25
  Будущий император Александр III командовал Рощукским отрядом во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.


[Закрыть]…