Текст книги "Химера воспитания"

Борис Поломошнов
ХИМЕРА ВОСПИТАНИЯ

Моему сыну и другу Егору посвящается

Автор выражает свою искреннюю признательность «заказчикам» данного проекта и притом – суровым критикам его предварительного текста – преимущественно своим студентам разных лет: Руслану Баранову; Марии Борисенко; Дарьи Вдовиченко; Александру Герасимчуку; Яне Гордиенко; Натальи Даценко; Евгению Дмитриеву; Марии Егоровой; Вячеславу Жуку; Анне Корнильевой; Станиславу Корнильеву; Игорю Корховому; Ирине Коршуновой; Александру Костюченко; Евгении Крюковой; Ивану Лещенко; Ольге Макухе; Денису Майданнику; Инне Манько; Наталье Маткивской; Екатерине Махлай; Ивану Мацюку; Евгению Минченко; Евгении Мицай; Алле Мовчан; Илье Новикову; Богдану Осьмирко; Владимиру Пасюте; Татьяне Пихоте Инне Полищук; Богдану Половинскому; Марии Поломошновой; Олегу Редьке; Елизавете Романовой; Наталии Рошаловой; Анне Турбинской; Анастасии Филоненко; Виктору Филоненко; Светлане Шостак; Татьяне Шпур; Максиму Цвелодубу; Артему Полищуку, Alyona Gurey, Валентине Буковской, Елене Литвиненко и Анастасии Якуш.

Ну что? Начнем ВОСПИТЫВАТЬ этого мальца, или пусть пока поживет как человек?

«Детей нет. Есть люди».

Януш Корчак.

Вместо предисловия

Дети – не приручаемые дикие животные, нуждающиеся в дрессировке.

Каждый ребенок – не недочеловек.

Не псевдо/человек.

Не эрзац/человек.

Не будущий когда-нибудь – в более или менее отдаленном грядущем – человек.

Он – уже человек.

Страдающий и радующийся.

Ранúмый и уязвимый, как, может быть, никто другой на Свете.

Остро чувствующий отношение к себе окружающих и искренне относящийся к ним.

Далеко не все знающий, но – узнающий.

Далеко не все понимающий, но – стремящийся понимать.

Открытый для сострадания к другому и для сопереживания с другим.

Он – Уникальная Вселенная, вмещающая в себе всю необъятную Универсальную Вселенную – вот ведь какой парадокс!

И вот на это-то Чудо Мироздания обрушивается – со всей своей когтисто-лапистой и клыкасто-пастистой хищной силой Химера Воспитания – «чудище обло, огромно, стозевно и лайяй».

За что?

Почему?

Для чего?

Для кого?

Разберемся.

Впрочем, а кто сказал, что Воспитание – это какая-то Химера?

Может быть, это наоборот – Херувим?

С крылышками.

Как у мотылька.

И с венчиком.

Из одуванчиков.

И разносит он исключительно приятности.

Послушным.

По принципу: «Будешь папу с мамой слушать, будешь ты конфеты кушать».

Почему бы, собственно говоря, и нет?

Или, наоборот, строгий, но справедливый, как закон Ома, дядька Черномор.

Вон у него, сколько воспитанников: аж тридцать три, и «все равны, как на подбор».

Чем плохо?

Все у него за всë получают по заслугам: провинился – кнутом, исполнил всë, как велено, – отведай пряника.

Печатного.

Доставленного чартерным волшебным рейсом ковра-самолета прямо из самой Тулы.

Вместе с самоваром.

Чтобы было из чего чаи гонять, да чем пряник печатный запивать.

Красотища!

Казалось бы.

Но есть одна закавыка: уж слишком наш воспитуемый при этом смахивает на пресловутую собаку лауреата Нобелевской премии Ивана Петровича Павлова с ее условными рефлексами: «Дают – бери!», – хоть объедок с барского стола, хоть обносок с барского плеча, и: «Бьют – беги!», – пока насовсем не убили.

Для дрессировки животных – вполне приемлемо.

Для человека же – оскорбительно.

И – унизительно.

Если он – Человек.

Ребенок же и есть Человек.

Хотя и маленький, но – с большой буквы.

Ведь взрослый – это тот же ребенок, только – значительно хуже.

Сомневаетесь, уважаемый Читатель?

Тогда купúте билет на любой спектакль кукольного театра.

Посетúте.

И сравните свою собственную реакцию на происходящее на сцене с реакцией любого ребенка.

Догадались о последствиях?

Догадались.

В худшем случае Вам станет завидно.

В лучшем – стыдно.

За себя.

Куда-то исчезнет Ваше снисходительно-менторское отношение к «братьям и сестрам нашим меньшим», и останется блуждать на Вашем лице лишь растерянная улыбка: и когда это я успел растерять все то чистое, светлое, искреннее и непосредственное восприятие Мира, которое ведь и у меня когда-то было?

И куда это все улетучилось-то?

Господи, и какие же они все… настоящие!

В отличие от нас, взрослых.

Увы, уже давно и далеко не-настоящих.

Тем не менее, их-то, настоящих, воспитывают.

Кто??

Взрослые.

То есть, не-настоящие.

Как же так??!

Надо, надо таки разбираться.

Глава I
«The terrible child» – «Ужасный ребенок»

«Иногда я думаю, что дети – это чудовища, которых дьявол вышвыривает из преисподней, потому что не может совладать с ними».

Рэй Брэдбери. Поиграем в «Отраву».

«Да что там разбираться!», – с праведным гневом, искренним возмущением и бурным негодованием воскликните Вы, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница.

И добавите: «Да откройте свои глаза! Да снимúте свои розовые очки в перламутрово-мутной оправе! Да посмотрите, наконец-то, вокруг не-вооруженным, но пристальным взглядом! Сколько кругóм околачивается не-совершеннолетних, но уже совершенно конченых отморозков, малолетних садистов и полных дебилов, которым хоть кол на голове теши, а они будут только нагло ржать вам в лицо, да и то – в лучшем для вас случае. Да какие там кукольные театры! Им лишь бы где-то «уколоться» или с полиэтиленовым кульком на голове понюхать клею. Сегодня они – просто шпана, а завтра станут закоренелыми преступниками-рецидивистами. Изолировать их надо от общества и проводить с ними в местах изоляции предельно жесткую воспитательную работу. Чтобы другим неповадно было. Как они с нами, нормальными, так и мы с ними, ненормальными. И нечего с ними цацкаться-панькаться-нянькаться».

Вот так-то.

Коротко и ясно.

Сорняки, как говорится, под корень.

Выкорчевывать.

Из нормальных учебных заведений для нормальных детей.

И пусть ими занимается система пенитенциарных учреждений.

Так?

Так именно так уже сделано.

И именно так они и называются: воспитательные колонии.

Система воспитательных учреждений для воспитания трудновоспитуемых создана и функционирует вот уже много лет как.

По всей нашей, богатой на все, а, особенно, на страдания, стране.

Для лиц каждого пола – раздельно.

К услугам дефективных и социально опасных подростков мужского пола предоставлены воспитательные колонии: Ковельская (Волынская область); Перевальская, что в поселке Селезневка Перевальского района Луганской области; Дубенская (Ровенская обл.); Павлоградская (Днепропетровская обл.); Кременчугская (Полтавская обл.); Куряжская, что находится в селе Подворки с ближайшей к нему железнодорожной станцией Куряж (Дергачевский район Харьковской области); Бережанская (Тернопольская обл.); Самборская (Львовская обл.); Прилукская (Черниговская обл.).

Для осýжденных (особый шик пенитенциарного сленга) несовершеннолетних лиц женского пола уготовано пребывание в Мелитопольской (Запорожская обл.) воспитательной колонии для девочек (официальное ее название).

Вы этого хотели?

Получúте.

Спецподарок.

Вам.

От государственной пенитенциарной службы.

Рады, как говорится, стараться.

И благонравные родители своих благопристойных детей – тоже рады: не будут их чада якшаться со всякой швалью.

А дирекции и нормальные члены педагогических коллективов нормальных школ для нормальных детей рады особенно.

Вполне понятно – почему.

А те, кто не рады, те – ненормальные.

И то, что они не рады – это их личные проблемы.

На то они и ненормальные.

И все же…

Расскажу-ка я Вам одну быль, а может – небыль – судите сами.

Про одну ненормальную.

И сами же сделаете вывод о том, насколько она ненормальная.

Не возражаете?

Не возражаете.

В таком случае – то ли быль, а то ли небыль.

Жила-была в городе N учительница младших классов.

Звали ее, говоря почти условно, Екатерина Александровна.

Работала она в школе № NN.

Известна она была всему городу N.

Тем, что в ее класс «сбрасывали» со всего района всех обормотов и оболтусов, конченых малолетних отморозков, садистов и дебилов.

И всех их она в свой класс принимала.

Для детской комнаты милиции она была настоящей находкой.

Для директора же школы № NN – сплошной головной болью, доводящей его до отчаяния, истерики и исступления:

– И этого Вы берете?! Куда??!! У Вас в классе и так уже почти пятьдесят человек!!!

– Пусть ребенок учится.

– Так это же не ребенок! Он – чудовище! Он уже затерроризировал и учеников, и педагогические коллективы всех тех школ, в которых он до этого пребывал, и в которых он непременно оставался на второй год! Он же бил не только учеников, в том числе, и старшеклассников, но и – страшно сказать – учителей! (В общем, не просто «бяка», а «бяка из бяк», практически – «кака», или даже малолетний «бабай»).

– У нас такого не будет.

– Вы уверены?

– Более чем.

– Ну, как знаете. В случае чего – пеняйте на себя.

– Будьте покойны.

Надо сказать (по секрету), что именно к этой учительнице не только приводили в класс самых отъявленных хулиганов и беспросветных неучей со всего района, но и привозили из самого центра города дитятей высокопоставленных чиновников, чьи жены уже совсем отчаялись от безнадежности своих попыток хоть как-то влиять на своих неуправляемых чад.

Естественно, их Екатерина Александровна тоже принимала в свой класс.

Заметьте, без какой бы то ни было мзды.

Что по нынешним временам выглядит, по меньшей мере, как-то странновато, но ведь на то она и ненормальная, не так ли?

Зато результаты были ошеломляющими.

Не то, чтобы непослушные становились послушными, нет: ни послушными, ни покорными, ни смиренными, ни подобострастно заискивающими перед старшими они не становились, но Екатериной Александровной это и не вменялось им в обязанность.

Они – всего-лишь-навсего – раскрывались как полноценные личности.

Избавившиеся от всего того, что на языке воспитательной науки называется деструктивной ориентацией и девиантностью поведения.

Если словосочетание «всего лишь» здесь уместно.

Но возвратимся, однако, к нашему «суперхулигану» и «сверхоболтусу».

Звать его, как и известного персонажа многочисленных анекдотов про трудновоспитуемых «тинейджеров», Вова.

Естественно, без сардонически-саркастического «чка».

Какой уж тут сарказм – один Вселенский Ужас!

Фамилия этого ужастика – Ш. – обозначим ее так.

Итак, Вова Ш. в сопровождении молоденькой – только после окончания милицейской академии – сотрудницы детской комнаты милиции – лейтенантки по фамилии…, впрочем, это не важно, явился в первый раз в свой новый – четвертый «Г» класс школы № NN.

Место на «галерке» ему предупредительно было предоставлено.

Как и повышенный интерес к нему со стороны новых одноклассников: ведь слухи о его будущем появлении циркулировали по всей школе уже задолго до самогó его появления.

«И что-то сейчас будет?!», – затаив дыхание, замерли в ожидании все присутствующие.

К глубокому разочарованию всех любителей сенсаций ничего экстраординарного не произошло.

Урок как урок.

Все – как обычно: в меру напряженно; без меры увлекательно.

Ну, представили классу нового ученика.

Ну, девочки обменялись – шепотом и буквально двумя словами – своими впечатлениями по поводу прически и прочего антуража милиционерки-лейтенантки.

Впрочем, очень быстро внимание учеников переключилось и с нее, и с Вовы Ш. на выполнение классных (в обоих смыслах этого слова) заданий.

И продолжалось все именно так практически до сáмого звонка.

А со звонком, собрав тетрадки для проверки выполнения классного задания, Екатерина Александровна ровным голосом, таящим в себе непонятно какой смысл, попросила подойти к своему столу Вову Ш.

Все замерли.

Совершенно буднично Екатерина Александровна предложила Вове Ш. собрать его книжки-тетрадки и сказала, что сейчас он пойдет вместе с ней.

Куда – не сказала.

В общем-то, для Вовы Ш. процедура эта была достаточно привычной:

«С вещами – на выход», – типичная преамбула к его походам в «места, не столь отдаленные».

Например, в кабинет, где, в окружении портретов выдающихся педагогов вообще и воспитателей в частности восседает «Первый после Бога» в школе – ее директор.

Так что в самóй фразе относительно того, что «с вещами», ничего необычного для Вовы Ш. не было: сплошная рутина.

Необычность же ситуации, при которой было сказано сказанное, скажем прямо, озадачила Вову Ш., ведь обычно он знал, если и не точно, то, во всяком случае, в значительном приближении, за что именно его сейчас ожидает то, что его сейчас ожидает.

А тут – «нате Вам, здрасьте», – «еще ничем-ничего», а уже – «с вещами».

За что, спрашивается, ведь ничего же еще не сделал?

Более того, он еще даже не успел подумать: «А чего бы тут такого наделать?», – как уже: «С вещами».

Не страшно, конечно, – и не такое бывало, но – странновато как-то.

Странности продолжались.

Вместо того чтобы подниматься на второй этаж, где непосредственно располагается обитель «Первого после Бога» в школе – ее директора, Екатерина Александровна в сопровождении Вовы Ш. вышла из здания школы.

И – под недоуменным взглядом, неизвестно из какого материала слепленного бюста, установленного в честь одного из светил Воспитания, – пошли они по посыпанной гравием дорожке в направлении из школы.

Помолчали.

Какое-то время.

В конце концов, нервы у Вовы Ш. не выдержали, и он спросил:

– А куда это Вы меня ведете?

– Хочу познакомить тебя с моими внуками.

И тут Вова Ш., выражаясь сленгом обычного его окружения, что называется, «прозрел»: «Так у нее же фамилия – точь-в-точь такая же, как у двух местных знаменитостей – чемпионов всего-всего по боксу среди своих сверстников.

Один из них – «в тяже», другой – «в полутяже».

«За что?», – в отчаянии почти вырвалось у Вовочки, то бишь, у Вовы Ш.

«Будут бить», – догадался он.

«Что ж, буду сражаться до конца, каким бы он ни был», – таково было его мужественное решение.

Как у Белого Клыка из книжки, ни названия, ни автора которой ему узнать до сих пор не удавалось, поскольку досталась она ему уже без передней обложки и без первых страниц, но которая ему очень понравилась.

Единственная – изо всех тех, что ему попадали в руки.

Пока Вова Ш. молча и горестно размышлял обо всем этом, оказалось, что они уже пришли.

К месту назначения.

Им оказался ничем не примечательный снаружи дом в, что называется, «частном секторе».

Помните: «Садок вишневий коло хати, хрущі над вишнями гудуть…»?

Вот как раз такой оказалась обитель Екатерины Александровны, проживающей тут вместе со своим семейством.

Довольно многочисленным.

Включая внуков-боксеров юношеского возраста, учащихся с/ш № NNN.

«А почему не в с/ш № NN?», – спрóсите Вы.

А потому что не в обычаях семьи Екатерины Александровны было «разводить семейственность».

Разводила же она в крохотном палисаднике перед своим домом цветы.

Преимущественно – георгины.

И первого сентября, когда цены на цветы на базарах взлетали до заоблачных высот, а в цветочных магазинах все куда-то внезапно исчезало, можно было зайти во двор к Екатерине Александровне и попросить у нее букет.

Сама нарежет и сама скомпонует.

Совершенно безвозмездно.

То есть, даром.

Вот такое у нее было увлечение.

А еще – «куховарить».

Для всей своей большой семьи.

А еще – книги.

Которых в семье у них было – не счесть.

Приступив на кухне ко второму своему увлечению – готовить «первое», «второе» и компот, Екатерина Александровна предоставила свою библиотеку в полное пользование Вове Ш.

Вот тут-то он и увидел впервые обложку своей любимой книги, и узнал, наконец, ее автора.

Однако, обед готов.

Тут как раз и внуки Екатерины Александровны подоспели.

Познакомились с Вовой Ш.

Вчетвером пообедали.

Помыли-повытирали посуду.

Стали заниматься делами.

Каждый – своими.

Братья – готовить домашние задания.

Самостоятельно.

Вова Ш. – готовил свои «уроки» с помощью своей же учительницы.

Приготовили «уроки».

Теперь – в путь.

На тренировку.

По боксу.

Втроем.

Братья-чемпионы и их новый друг.

Понятно, что у последнего спортивной формы не было.

Ни в прямом, ни в переносном смысле.

Не беда.

Братья, покопавшись в своих запасниках, выделили своему новому другу все необходимое.

Познакомили со своим тренером.

«А поворотись-ка, сынку, экий ты худой какой!», – была его первая, почти по гоголевскому Тарасу Бульбе – реакция на анатомо-морфологические параметры Вовы Ш.

«Ну, ничего. Были бы кости, а «мясо» нарастет. Руки длинные. Координация есть. Будешь стараться – будет толк. Завтра принесешь медицинскую справку», – таковой была реакция вторая.

Вове Ш. очень хотелось сказать, что он очень, очень будет стараться.

Что будет стараться так, как никто никогда не старался.

Но – постеснялся.

Понял, что среди настоящих мужчин многословие не в чести.

По древней славянской традиции: «Не хвались, на рать идучи,…».

После тренировки братья-чемпионы и Вова Ш. шли вместе.

Вместе подошли к калитке подворья, где проживал Вова Ш. со своими родителями и младшей сестренкой.

«Ты погуляй пока. Мы быстро», – сказал старший из братьев.

И – действительно.

Буквально через несколько минут братья вышли.

За ними вышел стодвадцатикилограммовый двухметровый детина, весь в «наколках», самая приличная из которых: «Нет щастья в жизне», – папаша Вовы Ш.

О чем там у них был разговор, в какой форме он проистекал, можно лишь догадываться.

Только глаза у вышедшего на крыльцо своего дома папаши были растерянные и даже, можно без преувеличения сказать, несколько ошалевшие.

Как у персонажей гоголевского «Ревизора» в финальной сцене пьесы.

Немой сцены.

А теперь – некоторые комментарии к ней.

И, кстати, ко всем тем странностям, свидетелем и участником которых в этот день был Вова Ш.

А также – к тем необычностям и непривычностям, по крайней мере, для обычного человека, живущего в привычных для него социальных координатах, где воспитующие воспитывают невоспитанных трудновоспитуемых, или же, по крайней мере, пытаются это делать, или же – делают вид, что пытаются: «Ведь все равно бесполезно».

Как только возник вопрос: «Быть или не быть Вове Ш. в 4-м «Г» классе школы № NN?», – Екатерина Александровна собрала всю необходимую информацию об этом ученике.

Из разных источников.

Интересовало ее, прежде всего, почему он такой?

Выяснилось, что папаша Вовы и его младшей сестренки – немного поседевший и много «отсидевший» – регулярно и с остервенением бил и Вову, и его сестру, и их маму.

Бил специально предназначенным для этого куском резинового шланга – чтобы следов избиения не оставалось на теле истязаемого.

Бил как по любому поводу, так и без оного.

Просто так.

Чтобы сорвать всю свою злость.

За свою неудавшуюся жизнь.

Вову же к тому же – в качестве воспитательного «know how» – закрывал на ночь в «туалете типа сортир», ведь все «удобства» у них были во дворе.

Там, кстати, и состоялось знакомство Вовы Ш. с повестью Джека Лондона «Белый клык», проколотой и повешенной на гвоздик в качестве туалетной бумаги в «отхожем месте».

После такой «отсидки» завтрак Вове не полагался.

И возненавидел тогда этот человек весь Мир.

И – все человечество.

Безотносительно к тому, прогрессивное оно или же, наоборот, регрессивное.

Глядя на других детей – хорошо одетых, вкусно и сытно накормленных, ухоженных, благополучных, идущих в школу с красивыми ранцами, в которых среди книжек-тетрадок умещалась еще и красивая спортивная форма «на физкультуру», и аппетитный завтрак, – Вова Ш. готов был завыть, со всей неизбывной тоской, как Белый Клык на Луну.

В этом невыразимом и беззвучном вое его душú сосредоточилась вся невысказанная мировая скорбь Человека, вся его злость на беспредельную несправедливость Мира людей, с брезгливым равнодушием отторгающего ни в чем не повинного изгоя.

Разве же Вова Ш. виноват, что у него такой отец?

Разве мог он что-то изменить при своем рождении?

Разве был у него выбор?

Так за что же теперь люди так относятся к нему, будто именно он виноват во всех последствиях своего, такого неудачного, рождения?

Ведь он, как и каждый другой Человек, хочет быть любимым и готов любить!

А его лишь либо ненавидят, либо – презирают, либо – брезгуют им.

И взбунтовалась его душа!

И вскрикнула от невыносимой боли его униженная и оскорбленная любовь к людям.

«Ах, так?!», – выдохнула она, – «Ну, погодите!».

И пошла Вовина душа вразнос.

И пустилась она «во все тяжкие».

И «допустилась» бы она, и «доопустился» бы Вова Ш. до того, что стал бы заурядным уголовником.

И – в конце концов, умер бы от туберкулеза «на зоне».

Либо – в «лихие девяностые», – будучи «пушечным мясом» при «разборках» бандитских «бригадиров» получил бы в перестрелке «девять граммов в сердце».

На очередной «стрелке».

Либо спился бы окончательно, и окоченел бы «по пьяному делу» холодной ночью под каким-нибудь забором.

А может быть, повесился бы.

От неизбывной тоски и отчаяния, выпив перед этим для храбрости бутылку дешевого теплого пива.

Тут, как говорится, возможны варианты.

Ау-у!

Где вы, высоколобые специалисты-профессионалы высшей квалификации, с «ученым видом знатока» пишущие учебно-методические пособия, и полным неизбывного пафоса голосом чревовещающие с академических кафедр о «воспитании трудного подростка» и о «детях с девиантным поведением»?

И куда это вы все вдруг попрятались, не желая глядеть на бездыханное тело Вовы Ш., далеко еще не достигшего возраста Христа на кресте?

В каком-таком месте вы находитесь, вместе с вашим глубокобессмысленным словоблудием, облегшимся, благодаря вашему усердию, в псевдонаучную форму концепций «не упускания из виду трудновоспитуемого» и «держания его под постоянным пристальным контролем» (читай – надзором) (см., например, «Воспитание трудного подростка: Дети с девиантным поведением. Учебно-методическое пособие». – М.: Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 2001)?

«Клевета!», – возмущенно воскликнут высоколобые блюстители и ревностные радетели разномастных концепций Воспитания.

«Никуда мы не прятались!», – гневно добавят они.

«Мы делали наши глубокомысленные умозаключения», – фундаментально и окончательно обоснуют они же свою же концепцию по поводу своей же позиции.

И засядут они за разработку очередных методических и методологических рекомендаций на предмет усиления «держания под постоянным пристальным контролем» (читай – надзором) воспитуемых, особенно – трудновоспитуемых.

По факту девиантного поведения подростка, завершившего суицидом свой совсем недолго продолжавшийся жизненный путь, руководящие, направляющие, организующие, контролирующие и санкционирующие органы Воспитания направят комиссию.

От подотчетных в срочном порядке они потребуют предоставления:

– планов мероприятий по проведению дополнительной Воспитательной Работы;

– графиков проведения соответствующих мероприятий и осуществления утвержденных планов;

– отчетов об осуществлении мероприятий и выполнению «планов по проведению дополнительной Воспитательной Работы».

Все это – по «полной форме».

С изданием директорских директивных приказов и доведением их до сведения подчиненных под личную роспись каждого из них.

С составлением и утверждением соответствующих протоколов.

И все – к такому-то сроку.

Чтобы комиссии было что проверять и писать о проверенном в своих протоколах.

Как любил говáривать Цицерон, «Epistule non erubescit», – «Бумага не краснеет» («Бумага все стерпит»).

Найдут, как это водится, «стрелочников».

«Влепят» им по выговору.

«С предупреждением».

Уф-ф!

Славно поработали!

Что называется, «в поте чела своего».

И пойдут они, высоколобые служители Химеры Воспитания, проникнутые чувством честно и добросовестно выполненного долга, а также глубокого от этого удовлетворения, воспитывать своих домапроизрастающих чад:

«Ты ж смотри, не пей пива, от него подростки самоубиваются».

А что же Екатерина Александровна?

А она, если бы Вова Ш. не попал бы в ее класс, конечно же, выполнила бы всю обязательную программу, требуемую к исполнению от всех подотчетных чиновничьими соглядатаями, уполномоченными к этому Химерой Воспитания.

Как человек, умудренный опытом, она понимала, что в этом Мире, увы, далеком от совершенства, но далеко не так безнадежном, как это может иногда показаться, за все надо платить: за свои успехи – завистью других; за то, что тебя невозможно презирать, тем, что зато тебя можно ненавидеть; за радость общения со своими учениками – отвращением от общения с чинушами от Химеры Воспитания.

Нужна вам бумага?

Нате.

Такую, какую хотели.

Надо еще – нате еще.

Ведь бумага – великая сила.

В обумажненном мироустройстве.

Игнорировать это обстоятельство нельзя.

Зато можно использовать.

В мирных, как говорится, целях.

Например, такая невзрачная на вид бумаженция, как так называемое ходатайство.

От педагогического коллектива с/ш № NN на имя зав. районо с просьбой предоставить бесплатную путевку в санаторий-профилакторий для ученика 4-го «Г» класса той же школы Владимира Ш.

С этой-то бумагой, которую пробила у себя в школе Екатерина Александровна («Что? Опять!?», – только и смог выдохнуть из себя многострадальный директор), выбила она таки в районо просимое.

Заодно еще и позитивную резолюцию на заявлении о включении Вовы Ш. в группу продленного дня с бесплатными обедом и «полдником».

Зав. районо тоже, как и директор школы № NN даже и не пытался сопротивляться: знал, что бесполезное это занятие.

Отказывать Екатерине Александровне в ее просьбах.

За других.

А за себя она никогда и не просила.

А вот от сидения в различных президиумах Екатерина Александровна всегда и всячески увиливала.

Несмотря на наличие у нее достаточного множества ну очень высоких правительственных наград.

Ведь наивысшей для нее наградой всегда были успехи и достижения ее учеников.

Да, не каждый из них стал великим и выдающимся человеком.

Но зато каждый стал настоящим.

Вова Ш. – не исключение.

Ведь с того дня, когда он впервые вошел в класс, где учительницей была Екатерина Александровна, началась у него новая жизнь.

И – продолжается.

По сей день.

Только теперь уже он полковник.

В отставке.

Мастер спорта по боксу (это звание – пожизненное).

За свои сбережения арендовал подвал, и с помощью своих подопечных, преимущественно – «неблагополучных» подростков, оборудовал в нем спортзал и тренажерный зал.

Где бесплатно тренируются у него и участвуют в различных соревнованиях ребята и девчата.

Его жена – сама спортсменка (теперь уже – физкультурница) – к делу мужа относится с полным пониманием и поддержкой.

Как и двое его детей и четверо (пока что) внуков и внучек.

Старшую звать Катя.

По взрослому – Екатерина.

По отчеству – Александровна.

Вот такое резюме остается после этой то ли были, то ли небыли.

А еще – постфактум – остаются цветы.

Георгины.

Которые Владимир Ш. носит на могилу своей Учительницы каждый год на День учителя.

И, естественно, на день ее памяти.

Вот такие дела.

Бессловные и безусловные.

«А слова?», – спросите Вы.

Действительно, с делами понятно.

А какое применение находила словам Екатерина Александровна, если для Воспитания она их не применяла, поскольку для нее Оно было неприемлемо как таковое?

И то, правда: за делами мы как-то забыли совсем про слова.

Наверстываем.

Во взаимодействии и взаимосодействии с маленьким по росту и (или) по весу, и притом – юным по возрасту, но уже – с большой буквы Человеком все дела взрослого призваны служить одной единой цели: помогать расти.

Над неблагоприятными условиями.

Над неблагополучными обстоятельствами.

Над собственными страхами и слабостями, предрассудками и предубеждениями, самое распространенное из которых: «Мне это не по плечу».

Ведь, как сказал Марк Аврелий, «если ты что-то дельное не можешь сделать, то это отнюдь не означает, что этого не может никто, но если кто-то это может сделать, то сие никак не означает, что этого не сможешь сделать ты» (см. его «Размышления»).

Дело взрослого Человека по отношению к не-взрослому, но уже тоже Человеку – помогать.

«Помогать» означает делать.

Вместе.

И – ни в коем случае – не вместо.

Слова же взрослого при таком взаимодействии и взаимосодействии предназначены для служения делу окрыления невзрослого Человека.

Окрыляться – это не значит отрываться от земной основы, но означает уметь подниматься над ней.

Над мелкими пакостями, исходящими от пышущих злобой, ненавистью и завистью недоброжелателей, над крупными неприятностями, подстерегающими Человека на его жизненном пути.

Подниматься над земной основой, сохраняя с ней, полной опасностей и неприятных сюрпризов, невидимую, но вполне реальную двухстороннюю связь.

Как у находящегося в небе пилота самолета с «землей».

Через диспетчерский пункт Опыта.

Через приборную панель Разума.

Обретаемых посредством взаимодействия с Учителем.

Не учащим.

Не поучающим.

Но вдохновляющим и помогающим учиться.