Текст книги "Остров, которого нет"

– Он остался бы жив, – повторила она.

– Конечно, – улыбнулся человек со шрамом. – Без воспоминаний, без мыслей и чувств. Полагаю, в некотором отношении можно сказать, что он бы стал вполне счастлив.

– А что бы сделали с ним вы?

– Я? – удивился человек со шрамом. – Ничего. Мы должны были только найти Гемма и доставить его тем, кто нас нанял.

– Ну конечно! – воскликнула Лотта. – А дальнейшее вас уже не касается.

– К чему эти упреки? – мирно произнес старший наемник. – Нам нет никакого смысла ссориться. Все уже позади. И мы, и вы провалили свое задание. Вы вернетесь в Агентство и получите то, что, по мнению вашего начальства, заслужили: вас понизят в должности или отправят смотрителями в такие же захолустья. Может, кто-то из вас получит место как раз здесь, на Грете. Но нам тоже достанется. И побольше, чем вам. У нас другие условия контракта. Поэтому, пожалуй, мы не вернемся туда, откуда нас послали. Поищем что-нибудь поспокойней. И чтобы никто не знал, что именно мы нашли и куда делись. Брант, вы не возражаете, если мы отправимся после вас?

– Да как хотите, – сказал Брант. – Мне плевать. Какая теперь разница.

Он шагнул к машине, ткнул пальцем в одну из выпуклостей и повернулся к Лотте.

– Все готово, мы можем уходить.

Никто из них не счел нужным попрощаться ни со мной, ни с Гораном. Лотта лишь глядела мне в глаза и не отрывала взгляда, пока не пропала вместе с Брантом в неяркой вспышке.

Я отвернулся и обнаружил, что оба наемника пристально смотрят на меня, то ли с сожалением, то ли с иронией.

– Ты будешь ее долго вспоминать, капитан Якоб, – сказал старший.

– Вас я тоже не забуду, – буркнул я.

Они переглянулись и засмеялись.

– Вот и хорошо. Но нам тоже пора уходить. Жаль, что нам так и не удалось отведать моллюсков на вертеле. Желаю тебе выбраться живым с острова. Прощай, капитан!

Они подошли к машине и исчезли. А светлая полоса на теле машины погасла, и в тот же миг мы с Гораном поняли, что в зале постепенно, медленно-медленно начал меркнуть свет.

Я подошел к распахнутой двери в тоннель и негромко окликнул:

– Гемм! Они все убрались отсюда.

* * *

Было холодно, но солнечно. «Клео» плавно покачивалась на мягких волнах бухты, сверкая свежей заплатой на боку. В трюме методично чавкала помпа: Гемм старательно откачивал последние капли воды. С берега несло вкусные запахи – где-то там, спрятавшись от ветра, Горан жарил на костре последний для нас на этом острове обед.

То, что я шепнул Гемму, когда в зале Станции происходила схватка между бандитами Локуфы и пришельцами, он услышал, понял и выполнил предельно точно. Добежал до пропасти и спрятался в расщелине. Швырнуть вниз свою куртку я ему не советовал – это он сам придумал. А потом, когда все утихло, Гемм вернулся к нам.

Из того, о чем говорили Брант и наемники, я понял: когда-нибудь Гемм вспомнит то, что завещал его отец. Вспомнит, если захочет. Если ему это понадобится. Только решать тогда уже будет он сам. Но пока он будет делать только то, что ему нравится. А нравится ему плавать вместе со мной и Гораном на лучшем судне побережья. Вот так мы с Гораном приобрели неплохого юнгу, из которого когда-нибудь возможно получится капитан.

Туп-туп, туп-туп – стучала помпа и вдруг смолкла. Крышка трюмного люка откинулась, и над палубой показалась голова Гемма.

– Капитан Якоб! – позвал он. – Воды в трюме больше нет.

На берегу показался Горан. Забравшись в ялик и осторожно пристроив меж банок вертела с дымящимся мясом молодой каракатицы, он оттолкнулся веслом от берега и развернул ялик носом в сторону «Клео».

– Юнга, на борт! – крикнул я. – Принять шлюпку! Готовиться к отплытию!..

Гемм выскочил из трюма и побежал встречать Горана.

Мертвые земли

Отчего-то этой ночью сон мой был особенно долог и крепок, разбудил меня лишь металлический щелчок – такое случалось со мной крайне редко. Щелчок означал, что уже семь утра и двери наших камер открыты электрическим импульсом, посланным с центрального пульта охраны. С этого звука начинался день каждого из обитателей нашего дома.

Я кое-как открыл глаза. Над дверью скудно светилась синяя ночная лампочка. Окно оставалось темным: длительность осенней ночи все увеличивалась, а наружное освещение здесь отключалось ровно в одиннадцать вечера из экономии. Я поднялся и подошел к окну. Это действие было чисто рефлекторным, сквозь стекло, словно заклеенное с улицы черной бумагой, ничего разглядеть было невозможно. Лишь включив свет, я увидел прутья решетки и убедился, что за прошедшую ночь в моей судьбе ровным счетом ничего не переменилось. Я по-прежнему находился в заключении, в своей камере.

Строго говоря, это место называлось не тюрьмой, а спецобъектом номер такой-то – дробь – такой-то. Хозяева называли его еще мягче – Питомником. Занимаемые нами помещения именовались, естественно, не камерами, а комнатами, что, впрочем, никак не отражалось на сути. Предназначением Питомника была строгая изоляция его населения от всего остального мира. А намертво привинченные к полу ножки кроватей и стола, наличие в каждой комнате унитаза и умывальника и, напротив, отсутствие иных предметов мебели (исключая стенной шкаф за раздвижными дверцами), обнажали эту суть до полного неприличия.

Я попал сюда в результате собственной глупости, и осознание этого обстоятельства, точнее, не утихающий сарказм по отношению к самому себе, не позволяло мне окончательно податься меланхолии. Когда началась эпидемия и страна фактически распалась на удельные владения тех, кто в тот момент обладал реальной властью над территориями – будь то партийные выдвиженцы или обыкновенные бандиты, – способ моего существования не претерпел почти никаких изменений. Болезнь надо мной была не властна, а преодолевать всевозможные кордоны на границах областей и городов, да и вообще на каких бы то ни было границах, не представляло для меня труда никогда. Я путешествовал по-прежнему, нигде не задерживаясь надолго и стараясь не привлекать к своей персоне излишнего внимания.

Ловушки на меня расставлялись достаточно давно, хотя и без малейшей надежды на успех: моя поимка как следствие спланированных и организованных действий была невозможна в принципе. Встретиться со мной кому бы то ни было можно лишь при наличии на то моей собственной доброй воли, или моей же беспечности. Как раз это, последнее, и произошло. Я всегда держал в поле зрения своих потенциальных недоброжелателей – криминальные организации и работающих на них продажных сотрудников милиции. Федеральная служба безопасности в число возможных врагов никогда не входила. Во-первых, потому что я никогда не преступал Закона. Во-вторых, даже если бы такое случилось, ФСБ до того не должно было быть никакого дела – мелкая сошка вроде меня вне компетенции этой организации. В-третьих, я не предполагал, что спустя пять лет после начала Катастрофы она все еще сохраняет былые силы и влияние. Ну, и последнее. Я ровным счетом ничего не знал (добавлю: и не мог знать) о существовании Конторы и конечно же самого Проекта. Поэтому взяли меня очень легко.

Ненадолго посетив унитаз, я вяло помахал руками, имитируя зарядку, затем побрился и почистил зубы. Несмотря на все проделанные процедуры, спать мне сегодня хотелось по-прежнему, я даже задумался на минуту: а не забраться ли обратно в койку, наплевав на завтрак, однако чувство голода победило дрему. Я достал из шкафа и натянул одежду – светло-синие брюки и куртку, нечто среднее между больничной пижамой и униформой заключенного, после чего вышел в коридор.

По-видимому, разоспался сегодня не один я. И коридор, и открывавшаяся в его конце общая комната, которую мы называем гостиной, были тихими и пустыми. Лишь из-под двери моего ближайшего соседа Игоря выбивалась полоска света. Разумеется, я не стал стучаться. Пробуждение – процесс сугубо интимный и вмешиваться в него посторонним непозволительно. Хотя посторонними любого из нас по отношению друг к другу можно называть весьма условно. Все мы здесь находились примерно по одной и той же причине.

Но именно в этот момент я почувствовал приглашение Игоря и зашел в его комнату.

– Доброе утро, – сказал я.

– Доброе, – ответил он без энтузиазма. – Хотя я в этом сильно сомневаюсь.

– Отчего такой пессимизм?

– Что-то происходит, – сказал он. – Что-то назревает… Тучи какие-то сгущаются.

У Игоря тонкое, нервное лицо потомственного интеллигента. Он очень редко улыбается, но выглядит скорее не мрачным, а сосредоточенным, глубоко ушедшим в себя, чем бы не занимался – от игры в шахматы до поглощения пищи. Я уже успел убедиться, что его предчувствиями пренебрегать не следует. Но что могло случиться с нами здесь?

– Почему тебе так кажется?

– Не знаю, – покачал он головой. – Ничего конкретного.

– Может быть, кто-то опять намерен донимать нас непонятными и бессмысленными вопросами?

– Может быть… А может, просто плохая погода. – Игорь решительно поднялся. – Ладно, пойдем к Ежику.

Комната Ежика последняя в коридоре по нашей с Игорем стороне. Ежик сидел на кровати, подобрав ноги под себя, и безоблачно улыбался.

– Проснулся, Ежик? – спросил Игорь. – Тогда поднимайся, дружище, скоро завтракать.

Когда Игорь разговаривал с Ежиком, лицо его становилось другим. Разглаживались сеточки морщин возле уголков глаз, взгляд делался мягче. Мы все хорошо относились к Ежику, но Игорь привязался к нему больше всех.

Он помог Ежику одеться и подтолкнул к умывальнику. Ежик недовольно заворчал – умываться он не очень любил – но все же открыл кран, намочил ладони и старательно протер лицо.

– Ну вот видишь, как хорошо, – одобрил Игорь, вытирая его полотенцем.

– Плохо, плохо, – возразил Ежик, отфыркиваясь.

Ежик был похож на Иванушку-дурачка, каким его рисуют в детских книжках: круглолицый, курносый, с золотистыми волосами, вьющимися крупными кольцами. Он и на самом деле был дурачком. Олигофрения в степени дебильности. Совершенно безобидным, по меньшей мере для нас, несмотря на могучее, атлетическое телосложение, трогательно-ласковым, абсолютно бесхитростным и потому все мы ломали головы, пытаясь понять, зачем Ежик тут оказался.

– Молодец, Ежик, – сказал Игорь, завершив утреннюю процедуру тем, что причесал ему щеткой золотистые кудри. – Совсем красавец стал. Посмотри-ка на себя в зеркало!

Но смотреть в зеркало Ежик не захотел.

– Плохо, – повторил он жалобно, словно прислушиваясь к чему-то извне, слышному только ему.

Мы с Игорем переглянулись.

– Что плохо, Ежик? – спросил я. – Что тебя беспокоит?

Но Ежик уже забыл о своем волнении. Он не умел сосредотачиваться надолго.

– Кушать надо, – объявил он. – Ежик будет кушать, и Игорь будет кушать, и Профессор тоже, и Вартан, и Костя…

Он первым вышел из комнаты и торопливо зашагал в столовую, широко размахивая руками. Мы пошли следом, не пытаясь за ним угнаться: когда Ежик спешил к столу, соперничать с ним было бесполезно.

Столовая расположена в противоположном конце коридора. Дверь ее открывалась тоже автоматически трижды в день на полчаса, за которые мы должны были управиться с едой. Ну а пока мы вкушали пищу, невидимый персонал споро и ловко прибирался в наших комнатах, всякий раз их тщательно обыскивая. Смысла в этом мы не видели: все, что можно было объявить запретным и отобрать, отбиралось в течение первого же дня пребывания узника, поэтому обыски воспринимали в качестве священной традиции заведения.

Надо отдать должное, кормили тут неплохо. Не ресторан, конечно, но и на тюремную кухню не похоже. Что-то вроде заводской столовой, или даже профсоюзного дома отдыха из далеких прежних времен, в которой повара готовить не умеют, зато работают относительно честно, не сбывая продукты на сторону и обкрадывая клиентов лишь в пределах скромных личных потребностей. Вартан и Костя были уже здесь. Они расставляли на столе миски, в которые накладывали из общей кастрюли что-то дымящееся и густое.

– Доброе утро, – сказал Вартан. – Сегодня у нас геркулес, хлеб с сыром и кофе с молоком. К тому же на закуску по ложке винегрета. Но если кто-то не любит винегрет, я на него не обижусь.

– Держи карман шире, – буркнул Костя. – Тебе волю дай – за всех подметешь. И куда в тебя только влезает!

Худенький, невысокий Вартан чрезвычайно любит поесть и соперничает в своей страсти к съестному с Ежиком. Как ни странно, это совершенно не отражается на его комплекции. Он очень тосковал по национальной острой еде, однако местные повара рецептами армянской кухни явно не владели. Ежик уже плюхнулся на свое место и принялся стремительно опустошать поданную Вартаном тарелку. Вартан посмотрел на него с легкой завистью, но есть начал с не меньшим аппетитом. Мы присоединились к остальным, и в комнате установилась тишина, нарушаемая лишь скрежетом ложек по дну тарелок да чавканьем Ежика. В столовой, как правило, мы не разговаривали, уделяя основное внимание еде.

Полчаса вполне достаточно для принятия пищи. Когда замигала лампочка, сигнализирующая об окончании завтрака, наши тарелки и кружки опустели. Мы покинули столовую, и она закрылась до обеда. Сейчас, восстанавливая чистоту и порядок, там орудует персонал, появившийся из-за служебной бронированной двери.

– Партию в шахматы? – лениво предложил Вартан.

– Пожалуй, – согласился я. Немедленно погружаться в работу мне сегодня не хотелось.

По сравнению со своими товарищами я находился в лучшем положении именно из-за того, что имел постоянное занятие, которое не позволяло мне скучать. Математику нужны только карандаш да стопка чистой бумаги. Конечно, очень мешало отсутствие специальной литературы и периодики, подозреваю, за последние годы я здорово отстал от своих коллег, однако предпочитал об этом не думать. Заключение вернуло меня в то очень далекое время, когда я, подобно десяткам тысяч вузовских выпускников, был готов броситься на решение любых задач за аванс и зарплату, которых вполне хватало на то, чтобы не думать о хлебе насущном. Здесь я совершенно неожиданно для себя снова начал заниматься давно заброшенной диссертацией, по памяти восстанавливая ход былых размышлений. Я не тешил себя иллюзиями: тема диссертации конечно же давно устарела и вряд ли сегодня представляла научный интерес. Я просто работал, получая от своего занятия немалое удовольствие. Собственно, за это, да еще вкупе с моим возрастом (мне стукнуло сорок – больше, чем любому из них), я и получил от товарищей прозвище Профессор. На самом деле, до того как судьба моя радикально переменилась, я был всего лишь научным сотрудником.

На нашем спецобъекте-питомнике имелась относительно неплохая библиотека (не имеющая, впрочем, как я уже сказал, отношения к моей специальности). В книгах нам не отказывали. Вартан и Костя читали запоем, а потом обсуждали прочитанное, споря едва не до крика. Тяжелее всех из нас переносил изоляцию Игорь. Большую часть времени он проводил в своей комнате, погруженный в невеселые размышления, или беседовал о чем-то с Ежиком. Содержание их бесед оставалось для нас тайной. О чем можно было беседовать с Ежиком и, самое главное, как? Но эту тайну мы не стремились раскрыть. Зачем лезть в чужие секреты? Здесь и так оставалось слишком мало места для личного. А Ежик? Нет, конечно же я был не прав. Это он, Ежик, чувствовал себя здесь лучше всех. Пожалуй, тут ему было намного комфортней, чем в неприветливом внешнем мире.

Когда его впервые привезли сюда – до отказа накачанного транквилизаторами, безразличного ко всему и одновременно напуганного, исхудавшего, коротко остриженного, – Косте с Игорем (нас с Вартаном здесь еще не было) понадобилось немало времени и усилий, чтобы научить доверять им. Спустя несколько недель Ежик отошел, успокоился, отъелся и отрастил золотистые локоны. Ему было хорошо здесь, тепло, сытно и безопасно. Рядом с ним были друзья. Думаю, необходимость покинуть Питомник в одиночку, без нас и, самое главное, без Игоря, ввергла бы его в крайнее смятение и даже ужас.

Мы расставили фигуры. Игорь и Костя приготовились болеть, а Ежик просто смотрел на всех нас поочередно со светлой улыбкой. В шахматы Вартан играл неплохо. Что-то на уровне первого разряда – кандидата в мастера. Причем, по его словам, специально не учился, если не считать нескольких прочитанных им книг по теории шахматной игры. Я уважаю настойчивость и упорство, поэтому позволяю Вартану взять надо мной верх в одной партии из каждых трех-четырех. Впервые выиграв у меня, он надулся от гордости и принялся усиленно намекать на свое родство с чемпионом мира Тиграном Петросяном, однако мы отнеслись к намекам без должного почтения. Вначале Вартан обиделся, но как человек легкий и отходчивый про обиду очень быстро позабыл и в дальнейшем уже не возобновлял попыток убедить нас в существовании мифической родственной связи.

Вартану достались белые фигуры, он двинул вперед пешку, и мы быстро разыграли ферзевый гамбит. На восьмом ходу Вартан слегка задумался, и тут наша партия завершилась. Последовал очередной щелчок электрического замка, и в стене, отделявшей наши помещения от служебных, открылась дверь.

Это был доктор Анциферов – единственный человек из местного персонала, который имел непосредственный доступ в наш блок, если не считать охранников. Впрочем, охранники заходили сюда лишь в исключительных случаях, вроде редких визитов Генерала. В остальное же время мы лицезрели их только сквозь решетки и небьющиеся смотровые стекла.

– Извините, что помешал, – сказал Анциферов. Сквозь марлевую повязку голос его звучал немного глухо. Хотел бы я знать: на кой черт он всегда таскает эту повязку, словно находится среди пациентов инфекционного отделения? – Господин Яковлев! Прошу вас пройти в смотровой кабинет.

Яковлев – это я. Денис Эдуардович. Хотя я уже почти отвык от своего имени, но не забыл его и понял, что обращаются имено ко мне. Однако возмутился прежде всех Костя.

– Помилуйте, доктор, – саркастически воскликнул он. – Вы же нас осматривали только вчера. К чему такое рвение? Дайте ему хотя бы доиграть партию!

Анциферов напружинился и подобрался, отчего, как мне показалось, значительно сократился в линейных размерах.

– На то есть причины, – сухо ответил он и отвернулся, показывая, что не желает дискутировать.

Спорить я не стал. Направляясь в смотровую, бросил взгляд сожаления на шахматную доску: Вартану здорово повезло, что партия наша прервалась. Всего через шесть ходов его ожидал полный и неожиданный разгром, хотя пока он об этом и не подозревал. Анциферов шел за мной почти вплотную.

– У нас только одна минута, – зашептал он вдруг. – Слушайте меня внимательно! Тем, кто станет с вами сейчас разговаривать, нельзя отказывать. Не пытайтесь больше притворяться непонимающим, иначе это может очень плохо кончиться. Они знают о вас все, и они не намерены тратить время даром. У них его просто нет. Ради бога, постарайтесь их не раздражать…

Коридор закончился, и Анциферов замолчал. Последовал щелчок очередного замка, дверь открылась.

То, что я увидел, стало для меня сюрпризом. Двоих, что ждали меня здесь, я видел не в первый раз. Но все наши предыдущие беседы происходили по-другому. Прежде мы всегда общались с помощью микрофонов через толстое стекло, делившее смотровую пополам. Сегодня никакое стекло нас не разделяло, посетители находились на моей половине. Старший – морщинистый, с седым ежиком волос на голове, смотрел на меня с выражением, которое я бы назвал равнодушной свирепостью. Может быть, таким образом он намеревался сразу же оказать на меня психологическое давление, но возможно также, что эта маска была для него вполне естественной и он не снимал её никогда, общаясь даже с близкими. Не знаю, однако. Во всяком случае, напугать меня ему не удалось. Как обычно, он был в штатском, но, угадав в нем несомненного лидера любых посещавших нас компаний, мы давно прозвали его Генералом.

Тот, что был моложе – мы дали ему кличку Стажер, – тоже не выглядел учителем изящной словесности. Массивный, с тяжелыми длинными руками, сжатые кулаки на столе, а в глазах ровным счетом никакой приветливости. Доктор Анциферов сел на стул в дальнем углу, как бы подчеркивая, что с посетителями у него мало общего, и даже смотрел в другую сторону.

– Яковлев, – сказал Генерал. – Садитесь. О чем вы сейчас думаете?

– О шахматной партии, которую мне не удалось доиграть, – вежливо ответил я, и это было почти правдой.

– Вы здесь уже три месяца, если я не ошибаюсь? – прищурился Генерал.

– Примерно так.

– Почему вы не спрашиваете, зачем вас здесь держат? Почему не возмущаетесь?

– А это имеет смысл? – удивился я.

– Не имеет, – согласился он. – И все-таки?

– Ну хорошо, – вздохнул я. – Так почему вы меня здесь держите?

– Потому что вы исключительно опасны. Вы представляете угрозу для общества. Как, впрочем, и ваши приятели.

– Если вы имеете в виду Вартана, Костю и Юрия, я познакомился с ними только здесь, – уточнил я. – И только благодаря вам. Но, может быть, вы все же скажете, чем именно я так опасен?

– Я мог бы достаточно долго говорить на эту тему, – жестко усмехнулся Генерал, – жаль времени у нас уже нет. Итак, вы по-прежнему отказываетесь от сотрудничества?

– И в мыслях не было! – воскликнул я. – Хотя для начала неплохо было бы знать, в чем же оно должно состоять. Но если вы опять ждете от меня каких-то нелепых признаний, то…

– Прекратите!

Взгляд Генерала буравил меня насквозь, а Стажер то и дело сжимал и разжимал огромные кулаки, словно дожидаясь команды «фас!». Все это мне совсем не нравилось.

– Мы наблюдаем за вами достаточно долго, мы знаем о вас все и в признаниях нет никакой нужды.

– В таком случае вам должно быть хорошо известно, что я никогда не нарушал законов.

– Да вас просто не сумели схватить за руку. Вы профессиональный мошенник, игрок-гастролер. Ваша специальность – казино и тотализаторы. Не знаю, как вам это удается, но вы никогда не проигрываете.

– Тут я с вами согласиться не могу, – возразил я. – Проигрывать мне все же приходилось. Но, в конце концов, это неважно. Насколько я понял, с вашей точки зрения моя вина состоит в том, что мне везет чаще, чем другим? Забавное обвинение, вы не находите?

– Вероятность такого везения составляет один на сто миллиардов. Кстати, почему вы ни разу не играли в одном и том же казино больше двух раз? Хотя мне понятно и это. Появись вы в любом казино хотя бы трижды, вы засветились бы немедленно. И тогда с вами бы разговаривали не мы и не здесь. Вы тоже это прекрасно понимали.

– То есть вы намекаете, что когда я попал сюда, мне просто повезло, – невесело усмехнулся я.

– Именно так, – подтвердил Генерал. – Вам действительно повезло, что мы, а не кто-то другой первыми обратили внимание на ваши способности. Во всяком случае – пока. А дальнейшее зависит только от вас.

– Что это значит?

– Это значит, что вы должны для нас кое-что сделать.

– Для вас? – Я перевел взгляд с Генерала на Стажера и обратно.

– Не валяйте дурака! – Лицо Генерала потемнело от прилива крови. – Для страны, черт возьми! Для государства!

«А оно еще существует?» – печально подумал я, но вслух сказал иное:

– Признаться, я и теперь не вполне понимаю…

– Вы все поймете, – заверил Генерал. – Настоящий разговор у нас еще впереди. Пока же я просто предлагаю решить вопрос в принципе.

– Даже для принципиального решения нужна какая-то основа, – твердо сказал я. – Хотя бы в самых общих чертах. Ну подумайте: сейчас я говорю «да», а завтра вы объявляете, что мне предстоит трижды в день прыгать с Останкинской башни без парашюта.

– Останкинская башня давно закрыта для посещений, – поморщился Генерал. – Но смысл в ваших словах есть. Значит, в общих чертах… Так вот, в общих чертах речь пойдет о небольшой работе на Территории.

Я ждал чего-то подобного, но всё равно не смог удержаться от смешка.

– Тогда лучше с Останкинской башни! Результат будет таким же, зато времени потратим меньше.

– Не говорите ерунды! – рыкнул он. – Нам известно, что вам приходилось бывать в пределах Территории. Вы оттуда благополучно вернулись. И вы до сих пор живы.

– Это произошло совершенно случайно, – запротестовал я. – К тому же я находился там очень недолго. Да вы же все знаете, меня же допрашивали здесь об этом раз десять, не меньше!

– Ни слова больше о случайности! – воскликнул Генерал. – Научитесь хоть немного уважать собеседника. Три месяца исследований показали, что вы, как и все ваши здешние приятели, иммунны к Болезни. Я вообще убежден, что об этом вы знали с самого начала! Впрочем, я не намерен спорить. Нам известно главное: на Территории вы провели почти двое суток. Три года назад за это время мы потеряли там целую дивизию.

– По сравнению с дивизией мои возможности намного скромнее.

– И все же мы попытаемся их использовать. Кажется, в прошлом вы могли бы стать неплохим ученым? До того, как превратились в банального жулика, паразитирующего на теле нашей несчастной страны…

Тут Генерал явно перестарался. Я подумал о том, как ненавистна мне дешевая патетика и насколько отвратительны использующие ее никуда не годные актеры.

– Не пора ли хоть немного вспомнить о своем гражданском долге, – продолжал Генерал в том же ключе, все больше вгоняя меня в тоску. – Когда-нибудь нужно платить долги… Впрочем, у вас нет иного выхода.

– Почему? – насторожился я.

– Потому что вовсе не исключено, что вы являетесь скрытым носителем Болезни. Закон о карантине вам, надеюсь, известен?

– Позвольте, вы же сами только что упомянули трехмесячные исследования…

Генерал повернул голову в сторону Анциферова, и тот, глядя мимо меня, монотонно заговорил:

– Господин полковник был не вполне точен…

«Значит, оказывается, полковник», – подумал я.

– …в вашем организме не обнаружено известных на сегодняшний день форм вируса. Но мы знаем, насколько быстро он мутирует, маскируясь белками своего носителя. Что касается вашего личного иммунитета, он действительно не исключает возможности передачи вируса вовне. Сам переносчик заболевания при этом может оставаться совершенно здоровым. Науке известна масса подобных примеров, начиная от малярийного комара и кончая африканскими зелеными макаками, выпустившими в мир вирус СПИДа.

– Какое же место на этой шкале вы отводите мне? – не удержался я от совершенно лишнего вопроса.

– Возможно, следующее, – ответил Анциферов. Он вовсе не хотел меня уязвить, это было просто бесстрастное мнение ученого, от которого по моему телу пробежал холодок.

– У нас тоже нет выхода. – Генерал нетерпеливо пошевелил плечами, показывая, что я ему уже начал надоедать. – И если слова о долге для вас лишь пустой звук…

– Не я начал войну, и не я выпустил Болезнь, – довольно нервно перебил его я. – Не я сотворил Территорию. О каких долгах идет речь?

Взгляд его на мгновение засверкал ненавистью, но тут же потух.

– Вам плевать и на войну и на Болезнь, плевать на тех, кого она убила и продолжает убивать. Ваша жизнь не только не ухудшилась с начала катастрофы. Напротив: вы чувствуете себя сейчас особенно комфортно. Все вы здесь – просто стервятники. Но меня утешает мысль, что когда-нибудь вы останетесь на Земле в одиночестве…

– Хорошо-хорошо, – сказал я, – давайте сменим тему. В чем же заключается эта небольшая работа?

– В сборе информации, – ответил он. – Мы должны знать, черт возьми, что там, в конце концов, сейчас происходит и чего нам следует ожидать завтра.

– Неужели у вас нет специалистов? – воскликнул я. – Разведка, спецназ, десантники и все прочее? Авиация, наконец!

Губы Генерала скривились в нехорошей ухмылке.

– Авиация и десантники пока еще есть, – сказал он. – Но только потому, что мы перестали их туда посылать.

– Почему? – искренне удивился я.

– Потому что они не возвращаются! – рявкнул Генерал. – Там не работает радиосвязь. Самолеты исчезают с экранов локаторов, и мы не знаем куда. Вам этого достаточно?

– И вы надеетесь, что мне удастся то, что не сумели сделать ваши специалисты?

Возникла небольшая пауза, в течение которой Генерал раздумывал над ответом.

– Не очень надеюсь, – ответил он наконец. – Но другие способы мы уже испробовали.

– Ничего себе аргумент, – насмешливо пробормотал я, и Генерал вновь налился кровью, но сдержал себя.

– Вы можете подумать до завтрашнего утра, а мы пока побеседуем о том же самом с вашими… коллегами, – проговорил он. – Думайте как следует!

– Значит, они тоже?.. – осторожно начал я, но Генерал остановил меня взмахом руки.

– Тоже. Только не надо делать вид, что вы об этом не знаете.

Тут я решил, что самое время обидеться всерьез.

– Я ничего не знаю, – отчеканил я, глядя ему прямо в глаза. – Просто по той причине, что мы никогда не разговаривали на подобные темы. И если вы заговорили о возможном сотрудничестве, я бы рекомендовал вам для начала научиться изредка допускать, что я говорю правду. Тем более что проверить это вам не составит никакого труда. Мы прекрасно знаем, что микрофоны в этом заведении установлены даже в сортирах.

Как ни странно, на этот раз Генерал не обиделся. Ухмыльнулся довольно благодушно и поднялся со стула.

– До завтра, – сказал он, показывая, что разговор закончен.

Доктор Анциферов тоже встал, приготовившись меня сопровождать, но на пороге я задержался.

– Могу я вас спросить кое о чем?

– Спрашивайте, – разрешил Генерал.

– За что вы посадили сюда Ежика? Какой вам толк от слабоумного?

Несколько мгновений он смотрел на меня с непонятным для меня выражением.

– Вы узнаете об этом… очень скоро… я надеюсь.

Когда мы шли обратно, я спросил Анциферова:

– Почему он нас так ненавидит?

– Он действительно считает вас переносчиками, – неохотно ответил тот. – Не он один, кстати.

– Вы тоже?

– Какая разница… Но дело не только в этом. Он сам болен. В лучшем случае ему осталось месяцев шесть-восемь, не больше…

– Вот как! – воскликнул я. – Но если он инфицирован…

– Если бы он был инфицирован, он находился бы совсем в другом месте, – скривил губы Анциферов. – Что за глупости! Вирус здесь ни при чем. У него саркома.

Странно, подумал я, мы почти забыли, что кроме Болезни есть множество иных поводов оставить этот мир до отпущенного срока. Но вслух произносить этого не стал.

– Мне будет жаль с вами расстаться, – сказал я. – За это время я успел к вам привыкнуть.

Анциферов окинул меня странным взглядом. Приязни в нем точно не было.

– Не могу ответить вам тем же, – сдержанно произнес он. – Но удачи все же пожелаю. Полагаю, она вам понадобится…

* * *

«Ты все слышал?»

«Конечно».

«Что нам делать?»

«У нас нет выхода. Он полностью искренен в своих намерениях уничтожить нас, если мы не согласимся».

«Какой ему смысл в нашей смерти?»

«Не может быть никакого смысла. Причина – отчаяние, рожденное бессилием. Он просто несчастный человек, пытающийся хоть что-то сделать в последние отведенные ему дни, но от того нам не легче. Они собираются нас использовать и называют это Проектом, который должен быть завершен в любом случае».