Текст книги "Ум хорошо…"

Один рот и три живота

Болезни иногда проделывают с человеком очень тонкий и хорошо задуманный эксперимент. Патологический очаг в мозгу выключает работу не всего полушария, а только каких-то определенных структур, работая подчас с ювелирной точностью. Если невропатолог достаточно внимательно обследует своих пациентов, ему удается узнать о работе мозга удивительные вещи.

С момента описания слуховых центров речи врачи научились уверенно диагностировать их заболевания. Главный симптом локализации патологического очага в зоне Вернике – нарушение восприятия речи. Однако механизм этого явления долго оставался непонятным.

Представьте, что у человека не один желудок, а пять или шесть и каждый выполняет только ему присущую функцию, переваривая сладкие, мучные, фруктово-овощные, мясные или рыбные блюда. Видимо, такое положение не показалось бы нелогичным. И даже наличие одного общего рта для всех пяти желудков не вызвало бы особых недоумении. По существу, наша пищеварительная система состоит из нескольких ферментеров, предназначенных для переваривания различных пищевых веществ. В желудке, двенадцатиперстной кишке и тонком кишечнике перевариваются вполне определенные компоненты пищи.

Подобное разграничение функций – обыденное явление, но почему-то невропатологам долго не приходило в голову, что информация звуковых волн, воспринятая общим универсальным приемником – ушами, затем поступает для дальнейшей обработки в разные отделы мозга.

Между тем подобные универсальные приемники повсюду окружают нас. Письма мы опускаем в общий почтовый ящик и не устанавливаем специальные письмо-приемники для каждой страны и тем более для каждого города. Со своего домашнего телефонного аппарата мы можем связаться с любой точкой земного шара, и поэтому нет необходимости в каждой квартире держать десятки телефонов.

Давно, с доисторических времен было известно о существовании глухонемых. Обычно ими являлись глухие от рождения или рано утратившие слух люди. Лишенные возможности слышать звуки человеческой речи, они, естественно, не могут научиться говорить. Глухота да полное отсутствие интеллекта считались единственно возможными причинами неспособности понимать человеческую речь.

Между тем известно, что удаление центра Вернике и значительно более обширных районов височной коры левого полушария не приводит к серьезному нарушению интеллекта. Остается, следовательно, слух. Именно на недостаточность слуха и грешили врачи, когда имели дело с подобными пациентами. А так как с неговорящим или плохо говорящим человеком общаться трудно, исследователи долгие годы оставались в плену своего заблуждения.

Между тем при тщательном изучении больных с расстройствами речи легко убедиться, что среди них довольно обычны случаи, когда работа речевого аппарата не нарушена и само по себе произнесение речевых звуков не вызывает затруднений, да и острота слуха находится в пределах нормы, а речь и ее понимание в полном расстройстве.

Действительно, в анализе наиболее простых звуков, таких, как чистые тоны, в равной мере принимают участие оба полушария. Слуховые зоны коры в одном из полушарий мозга могут быть повреждены или полностью разрушены, но на тонкости слуха это никак не отразится. Любое полушарие мозга может взять на себя заботу по определению чистых тонов, каким бы ухом мы их ни услышали. Правда, совсем короткие звуки, если их адресовать уху, более тесно связанному с поврежденным полушарием, больной распознает хуже. Способностью разбираться в очень коротких звуковых сигналах в равной мере наделены оба полушария, но в этом случае заменить друг друга они не в состоянии.

В том, что при повреждении слухового центра речи слух как таковой не нарушен, нетрудно убедиться, проведя несложный эксперимент. Больному объясняют, что, услышав определенный звук (дают его прослушать), он должен поднимать правую руку, а на все другие звуки – левую. Простая процедура, и больной с ней легко справляется. Значит, слышит и хорошо различает звуки.

В хорошей сохранности слуха убеждают и наблюдения за поведением пациента. Больной легко узнает бытовые шумы. Он не спутает шипения жарящегося на сковородке сала со звуками закипающего чайника, карканье вороны отличит от лая собаки, способен наслаждаться пением птиц и узнает их по голосам. Правда, ему трудно рассказать о том, что он услышал. Больной может заявить, что птица орет и лает, а собака поет или каркает, но совершенно очевидно, что эти ошибки возникают из-за затруднения в подборе слов, а не нарушения слуха.

Любовь к музыке, к песням больные с повреждением левого полушария не теряют. Они легко узнают любимых вокалистов, любимые мелодии и охотно их напевают. Часто из-за расстройства речи человек не в состоянии сказать, из какого произведения взята прослушанная музыкальная фраза или назвать песню, но в том, что он узнал их, вспомнил, сомнений не возникает, да и больной всегда может напеть, продолжить мелодию и обычно делает это достаточно правильно, демонстрируя сохранность музыкального слуха и музыкальной памяти. Известны случаи, когда выдающиеся композиторы теряли речь вследствие поражения структур левого полушария мозга, теряли речевой слух, но продолжали, и весьма успешно, сочинять музыку. Однако песни и романсы они создавать не могли, для этого необходимо владеть речью.

После временного выключения левого полушария на фоне значительных затруднений по восприятию речи, когда способность испытуемого понимать адресованные ему слова еще не восстановилась, обращает на себя внимание, что он уже в состоянии по голосу безошибочно узнавать знакомых ему людей, легко отличает мужчин от женщин. Не уловив смысла обращенной к нему речи, правополушарный человек между тем по ее интонации понимает, был ли это вопрос или какая-то очередная инструкция. Несмотря на значительно сниженный интерес к речевым звукам, если слова, обращенные к испытуемому, все-таки им услышаны, восприняты, то локализовать их в пространстве для него не составляет большого труда. Он никогда не перепутает, справа или слева, спереди или сзади находится собеседник, даже если не может его видеть.

Решето под черепной крышкой

Первое, что обращает на себя внимание при проверке речевого слуха после выключения или повреждения левого полушария, – явное отсутствие интереса к звукам человеческой речи. Испытуемый не замечает, что к нему обращаются с вопросом. Чтобы он услышал адресованную ему речь, обратил на эти звуки внимание, они должны быть несколько усилены по сравнению с тем, что требуется в нормальном состоянии. И тем не менее испытуемый время от времени перестает их воспринимать. Экспериментатору постоянно приходится повторять вопрос или задание, добиваясь, чтобы испытуемый наконец их услышал и выполнил требуемое. Многие слова больной не узнает, а на вопросы отвечает медленно, не сразу, точно ему всякий раз требуется секунда-другая, чтобы собраться с мыслями.

Попробуем разобраться, что же происходит со слухом, почему простые звуки испытуемый слышит и хорошо отличает друг от друга, а слова не узнает, не понимает. Начнем с наиболее элементарных единиц – с фонем. При обширном повреждении некоторых участков в височной области левого полушария или временном глубоком выключении всего левого полушария возникают затруднения в их различении. Путаница наблюдается при прослушивании фонем, отличающихся гласными и согласными. Испытуемые не могут четко различить и повторить у, о, е или и. Они обычно путают и с е, о с у, только а не вызывает особых затруднений и обычно воспринимается правильно. Еще труднее отличать бе от пе, до от то, ка от га. Очень сложно заметить разницу между с и з, ш или ж. Не меньше затруднений вызывают лишенные смысла сочетания речевых звуков типа: леб, мут, пур, бир. Они часто воспринимаются неправильно, и испытуемые, повторяя их, вносят дополнительные искажения. Появляется феп, пут, вур, бер.

Ухо не безупречный аппарат. Каждый здоровый человек, прослушав несколько бессмысленных звукосочетаний, может ошибиться. Нам привычнее иметь дело с обычными словами, имеющими вполне определенное значение. Неудивительно, что за плохо расслышанными звуками нам часто чудится знакомое слово. Среди немногих ошибок здорового человека чаще всего встретятся случаи осмысления услышанных звуков. Вместо бессмысленных звукосочетаний слова хлеб или лев, мул или мат, пук или тур, бур, бар или бор.

При нарушении работы звуковоспринимающих центров левого полушария подобных ошибок не происходит, чаще обычные, хорошо знакомые слова воспринимаются как случайный набор звуков. Пытаясь повторить их, испытуемый генерирует цепочку звуков, созвучную услышанному слову, той же длины, с тем же ритмическим и звуковым рисунком, но не имеющую ничего общего ни с одним из известных испытуемому слов. И как ни странно, мир бессмысленных звуков, в который теперь погружен человек, не вызывает у него ни особого удивления, ни раздражения, ни протеста.

При подавлении функции левого полушария или при его заболеваниях резко страдает память на звуки, в том числе на речевые. Поэтому если даже тоны по отдельности легко опознаются, различение комплексов из трех-пяти звуков оказывается невозможным. Еще труднее распознавание речевых звуков. Чаще всего испытуемый в состоянии достаточно точно повторить их по отдельности, но с несколькими сразу справиться обычно не может. Простую комбинацию из трех звуков «а-о-у» он способен повторить только сразу после прослушивания, а спустя минуту начинает путаться. Уже забыл!

По той же причине перестают различаться даже ритмы. Для проверки пальцем отстукивают несложный ритм: тук-тук, тук-тук, тук-тук или тук-тук-тук, тук-тук-тук. Если он воспроизводится в быстром темпе и испытуемый не успел подсчитать количество ударов в «пачках» между более длинными паузами, то он не замечает никакого ритма и повторить его не может.

Объем памяти на звуки у таких людей сужен, и значительно укорочена ее длительность. При достаточно хорошо сохранившейся способности узнавать отдельные речевые звуки и повторять их человек запутается, если их три-пять. Хотя каждый отдельный звук он узнал, но процесс анализа очередного звука мешает ему удержать в памяти предыдущий. Когда он дошел до третьего звука, первый уже забыт. Анализ целого слова для него представляет большие трудности, особенно если в нем есть плохо дифференцируемые звуки, такие, например, как п и б: бук и пук, баз и паз, байка – пайка, банда – панда, быль – пыль, борт – порт. А когда в слове оказывается два-три трудных звука (блуд – плут), барьер преодолеть не удается, несмотря на многократное прослушивание.

Из-за трудностей звукового анализа страдает и синтез. Человек теряет способность подбирать необходимые звуки и выстраивать их в длинные цепочки так, чтобы из них возникали слова или предложения. Вот почему болезненный процесс, затронувший слуховой центр, обязательно нарушит речь.

В тяжелых случаях больные совсем не говорят. Хотя артикуляция не пострадала, поток звуков, которые они извергают, может стать совершенно неразборчивым. Специалисты называют этот симптом словесным салатом. Создается впечатление, что обычная речь нарублена на мелкие кусочки, все тщательно перемешано и в таком виде выдается слушателям. Больной действительно смешивает звуки речи почти в случайном порядке.

При легких формах заболевания больной способен узнавать и воспроизводить простые слова, такие, как стол, стул, очки. Но попробуйте те же слова произнести не слитно, а с крохотным интервалом между отдельными звуками – с-т-о-л, с-т-у-л. Больной узнает их и даже запомнит последовательность, но не сможет составить, синтезировать из них слово.

Весьма характерный симптом выключения зоны Вернике или всего левого полушария – потеря восприятия значения слов. А как же иначе, если человек не в состоянии заметить разницу между словами молоток и порадок или маловок. Иногда у пациента возникают смутные догадки, что услышанное слово относится к определенной категории. Например: молоток относится к инструментам и как-то связан с ремонтом, с мастерской. Особенно трудно вспомнить название нужного предмета, если его нет перед глазами. Подсказка первого слога или даже первых двух слогов обычно не помогает восстановить его в памяти. Общаясь с окружающими, больные пытаются заменить утерянные слова сходными.

Очень интересная особенность выпадения функций центра Вернике: непосредственные значения слов страдают сильнее, чем более общие. При замене утерянного слова и используются эти общие значения и ассоциации, нередко весьма отдаленные и неожиданные. Поэтому молоток может заменяться словом кузнец или чаще ковать. Догадываясь, что их не понимают, больные вместо одного слова вынуждены произносить несколько предложений: «Ну это… чем забивают», «Ну вот… чинят…», «Ну там… в мастерской».

В речи такого человека мало названий предметов и их качеств, а если они и есть, то часто искажены до неузнаваемости или заменяются словами, обозначающими действие или отношение предметов друг к другу. Благодаря этому даже при грубых дефектах все же удается понять, что хотел сказать человек. Тем более что сохранность отвлеченных, абстрактных понятий вроде направление, стоимость, значение, обстоятельства может быть удовлетворительной. В целом речь состоит главным образом из связок, предлогов, наречий и междометий, и чем серьезнее поражение мозга, тем большее место они занимают в высказываниях больного.

Нарушение речи не может не отражаться на мыслительных процессах. В прошлом столь глубокую мозговую патологию объясняли серьезным расстройством интеллекта. В действительности же страдают лишь мыслительные процессы, основанные на удержании в памяти систем речевых связок. Попытка заставить думать вслух, несколько раз повторяя цепь необходимых логических операций, не только не помогает мыслительному процессу, а, напротив, ухудшает его, вызывая перегрузку памяти.

Насколько велика истощаемость памяти, видно из простого примера. При легких формах поражения зоны Вернике знание многих простых и распространенных слов может быть сохранено. Больной может правильно повторить и показать глаз, нос, ухо. Однако если ему предложить повторно показать те же части лица, то скоро начинается путаница. Больной не в состоянии снова повторить уже названную деталь, все больше и больше искажая знакомое слово: глаз… газ… класс. И показывает теперь совсем не те части лица. Вполне естественно, что такую фразу, как «Маша светлее Тани, но темнее Тамары», больные понять совершенно не в состоянии, сколько бы раз ее ни повторяли. Сказать, кто же из названных девушек самая светлая или самая темная, пациент не может.

О сохранности интеллекта свидетельствует способность оперировать абстрактными понятиями, возможность уловить и понять смысл метафоры, правильно употреблять в речи слова-связки, предлоги, союзы. Выключение центра Вернике не приводит к нарушению пространственных отношений, не мешает классифицировать предметы, опираясь на более общие значения слов.

Чем меньшего участия речи и речевой памяти требует интеллектуальная задача, тем легче она выполняется. Свободно оперируя сюжетными картинками, раскладывая и комбинируя их перед собою на столе, пациент способен выстроить их в связный последовательный рассказ. Пронумеровать картинки в нужной последовательности, не сдвигая их, он совершенно не в состоянии.

Способность выполнять арифметические операции, если они производятся в письменном виде, может быть сохранена даже при глубоком нарушении речи. Известен случай такого больного, продолжавшего выполнять функции главного бухгалтера. Он квалифицированно и в срок сдавал годовые отчеты, но не мог запомнить имена ближайших сотрудников, постоянно их путал и искажал. Однако операции устного счета полностью разрушаются. Ведь при этом необходимо удерживать в уме результаты промежуточных операций, а память хромает на обе ноги.

Нарушение памяти – наиболее заметный симптом. Чем бы центр Вернике здорового человека ни занимался, он действует как решето, отсеивая и удерживая необходимый языковой материал. При его заболеваниях в решете появляются дырки и оно перестает выполнять свою функцию.

Интерпретатор

В греческой провинции Фокида на южном склоне Парнаса, скалистые вершины которого почти круглый год покрыты снегом, в древние времена находились Дельфы – священный город, общегреческий религиозный центр. Здесь почти тридцать веков назад был воздвигнут храм Аполлона, один из знаменитейших и богатейших храмов мира, закрытый в 390 году, в период становления христианства, императором Феодосием I.

Храм стоял на высокой террасе в центре площадки, огороженной дугою высокой каменной стены. Слава храма объяснялась не только его богатством. Именно здесь, внутри, находился пуп земли, ее центр, отмеченный священным камнем омфалом и скульптурами золотых орлов. Предание утверждало, что Зевсу однажды захотелось выяснить, где находится центр земли. Не умея ее измерить, он с двух концов земли, с востока и запада, одновременно выпустил двух орлов. В том месте, где встретились птицы, и был установлен омфал.

Еще большее величие храму придавал находящийся здесь оракул. Во внутреннюю часть храма никто не смел входить, кроме пифии, жрицы-вещательницы воли Аполлона. Пророчества делались девять месяцев в году, кроме трех зимних.

Пифия задолго к ним готовилась. Последние трое суток перед урочным днем она ничего не ела, купалась в священных водах Кастальского источника, ни с кем не общалась. Когда наконец наступал долгожданный час, она отпивала глоток священной воды и, пожевав листья священного лавра, занимала место на золотом треножнике у расщелины скалы, откуда поднимались ядовитые испарения.

Возможно, от сока лавра, проглоченного натощак, от голода и ядовитых испарений, а может быть, просто под влиянием внушения жрица впадала в экстаз и начинала выкрикивать какие-то слова. Ее задача была несложной, она могла выкрикивать все, что угодно, не заботясь ни о чем, так как между Аполлоном и греческим народом была еще одна инстанция – жрецы – толкователи воли бога, переданной устами пифии. Они были самым ответственным звеном культа прорицания. Им нужно было не прогадать, не упустить своей выгоды, а на случай всегда возможной ошибки предохранить себя от упреков и угрозы дисквалификации. Не случайно воля Аполлона передавалась в нарочито неясной и двусмысленной форме.

Организация функций мозга во многом напоминает распределение обязанностей дельфийского оракула. Одни центры, такие, как центр Вернике, получают информацию от определенных анализаторов. Другие центры имеют дело с уже обработанной информацией и интерпретируют ее.

Когда мы рассматриваем фотографию, зрительная информация поступает для анализа в различные участки коры, где происходит оценка наклона прямых, величин углов, радиусов дуг или цвета изображения. Другие центры ее систематизируют, а третьи интерпретируют увиденное, давая заключение, что перед нами женская головка. Аналогичным образом один центр эхолокатора дельфина анализирует акустические параметры эха – отражение его локационных посылок от встречных предметов, а другие дают заключение о расстоянии до этих предметов, их величине, форме, материале, из которого они сделаны, направлении и скорости их движения.

Зона Вернике находится у правшей в верхней части височной доли левого полушария. Средняя часть височной доли не получает акустическую информацию, но тем не менее она тоже связана с анализом речи, а кроме того, поддерживает тесные контакты с корковыми областями зрительного анализатора, хотя непосредственно от глаз она информации не имеет. Вот почему повреждение этих участков мозга тоже приводит к речевым дефектам.

Главное отличие этой части мозга от зоны Вернике состоит в том, что при ее выключении фонематический слух не страдает. Различение даже близких фонем вроде бе или пе не нарушается. При повторении слов они не искажаются, при письме не возникает грубых ошибок, разве что попадет незнакомое и трудное слово или пациенту даются слишком большие нагрузки.

В средневисочной области левого полушария находится «решето» для готовых слов. Когда она повреждена, слова здесь не задерживаются и словесная память бездействует. Больной, уверенно повторяя отдельные слова, даже трудные, серию из трех-пяти слов воспроизвести не может. Для его памяти это непомерная нагрузка. Вспомнить нужное слово мешает инертность нервных процессов. Из-за нее возникает персеверация, монотонное повторение одного и того же слова. Вместо заданных для повторения слов: «нос, глаз, рот, ухо, подбородок», – больной произносит: «нос… глаз… глаз… глаз…» Еще труднее повторить несколько коротких фраз: «Собака лает. Машина мчится. Вода льется». Даже если фразы удается вспомнить, их порядок утрачен.

Малейшей паузы (5—10 секунд) между прослушиванием задания и ответом испытуемого, особенно если она чем-то заполнена, достаточно, чтобы сделать невозможным воспроизведение услышанного. Страдает именно словесная память. Если больному показать три-пять предметов или рисунков, он их прекрасно запомнит.

Выключение средних отделов височной области не нарушает понимания слов. Правда, если дается задание показать глаз, нос и ухо, испытуемый скорее всего запутается и укажет на глаз, нос и лоб или подбородок. Не вызывает сомнений, что задание он понял правильно, но, пока выполнял, какую-то часть забыл. Однако большинство предметов самостоятельно назвать не может. Где уж это упомнить при отсутствии словесной памяти. В легких случаях, предъявляя их по отдельности, можно получить удовлетворительный результат, но назвать подряд два-три предмета больной уже не в состоянии. Такой нагрузки на память он не выдерживает и начинает путать.

Еще отчетливее выпадение названий предметов выступает в активной речи больного. Он все время спотыкается, не в состоянии вспомнить нужное слово и часто ошибается, давая неправильные названия. Женщина-библиотекарь забыла слово книга, но пытается объяснить, о чем хочет рассказать, перечисляя, как используется этот предмет, где с ним можно столкнуться, или дает ему другие названия. «Ну вот эта… ну читают… ну школьники носят… в портфелях… в школу… школьные учебники… нет, не учебники… фу, забыла… толстая с картинками… ну, у нас на полках… много так…»

Нарушения речи возникают и при выпадении функций теменно-височно-затылочной области левого полушария. В этом случае человеку тоже трудно вспомнить названия многих предметов. Однако таким пациентам малейшая подсказка помогает тотчас же вспомнить забытое слово. Достаточно произнести первый звук или в крайнем случае первый слог, и больной радостно отзывается: «Вспомнил, карандаш». Такие больные не испытывают затруднений в использовании отвлеченных понятий вроде эмансипация, прогрессивный, боевой и в разговоре на отвлеченные темы.

Основной симптом повреждения этого участка мозга – потеря способности уловить смысл в наборе слов, составляющих фразу, разобраться в ее логико-грамматических конструкциях. Объясняется это утерей значения предлогов: над и под, до и после и наречий справа или слева. Поэтому с простейшим заданием: нарисовать треугольник справа от круга или поставить под ним точку – больной справиться не может, рисует требуемые элементы в той последовательности, в какой они были перечислены в задании, и беспомощно опускает руки, признаваясь, что не понимает, чего от него добиваются. Он никогда не скажет сам и не поймет такую фразу, как: «Положи тетрадь под книгу». Несмотря на многолетние настойчивые попытки обучить больных пользоваться этими предлогами, восстановление продвигается медленно и редко дает ощутимые результаты.

Наряду с речевыми выражениями, передающими пространственное отношение между предметами, теряется и способность понимать другие сравнительные конструкции: «Баул тяжелее рюкзака, но легче чемодана». Больные не в состоянии понять разницу между такими выражениями, как мамина дочка, и дочкина мама, брат отца и отец брата, одолжил Ивану и одолжил у Ивана, хозяин собаки и собака хозяина. Если испытуемый поймет предложение с простой конструкцией: «Собака укусила кошку», то фразу, где порядок слов противоположен порядку обозначаемого действия: «Кошку укусила собака», проанализировать не в состоянии. Он не способен решить, какая из двух фраз верна: «Волга впадает в Каспийское море» или «Каспийское море впадает в Волгу».

Когда после временного выключения левого полушария происходит постепенное восстановление функций, расстройства речи остаются самым заметным симптомом. Сначала испытуемый в состоянии произносить лишь отдельные слова, затем простейшие предложения, состоящие всего из двух слов. Сложноподчиненные предложения испытуемый сконструировать не в состоянии. Еще сильнее нарушается владение иностранным языком.

Любопытна организация речевых функций у полиглотов, людей, владеющих несколькими языками. Если у такого человека повреждены речевые центры, то восстановление речи обычно проходит следующие четыре стадии: понимание речи основного языка, затем способности им пользоваться. Потом в такой же последовательности восстанавливается чужой язык. Основным необязательно должен быть родной. Нередко им становится чужой благодаря тому, что на этом языке постоянно говорят. Вот несколько примеров из истории болезней полиглотов.

Больная, русская по национальности, в совершенстве владела английским языком, который преподавала в языковом вузе. Кроме того, знала немецкий, французский, латинский и староготский языки. Повреждение левого полушария вызвало у нее серьезные расстройства русской речи и еще более глубокие нарушения английского языка. Чтобы облегчить течение восстановительных процессов, ей было категорически запрещено пользоваться любым языком, кроме русского. Систематические занятия в течение трех месяцев родной речью привели к значительным успехам. Одновременно оказалось, что и владение английским языком тоже улучшилось. Обычно восстановление одного языка стимулирует восстановление другого.

Иногда восстановление речи полиглотов идет в обход общих правил. Описан случай речевых нарушений у грузина, с детства владевшего родным и русским языками. Особенно замысловато у него нарушилась письменная речь. Больной любое слово начинал писать по-грузински, а заканчивал по-русски. В период выздоровления он находился в русском окружении, с чем, очевидно, были связаны успехи в восстановлении русской речи. Однако в отличие от предыдущего случая восстановление русской грамоты привело к полной утрате грузинской.

Известны случаи, когда первым восстанавливался чужой, казалось бы, давно забытый язык. Во время первой мировой войны молодой немецкий солдат был контужен и попал в плен к англичанам. В Англии он быстро освоил английский язык, который изучал еще в школе, и два года работал переводчиком. Потом в течение почти 20 лет активно пользоваться английским языком ему практически не приходилось. Позже он изучил другие языки и мог говорить, читать и писать по-французски и испански.

В 1936 году он сражался в Испании в качестве добровольца Интернациональной бригады и получил черепное ранение, вызвавшее потерю речи. Лишь на пятый день он смог произнести первую фразу, но только по-английски. На седьмой день у него восстановилась способность говорить по-испански с товарищами по палате и по-немецки с друзьями из Интернациональной бригады, навещавшими его в госпитале. С этого момента английская речь начала заметно ухудшаться. Больному не хватало слов.

Позже, уже в советском госпитале, у больного полностью восстановилась немецкая речь, чуть хуже французская и испанская и на последнем месте была английская. Во время лечения он начал учиться говорить и писать по-русски и делал большие успехи.

Трудно сказать, чем объясняются случаи нетипичного течения восстановительных процессов. Детальный анализ особенностей нарушения и восстановления речи полиглотов, несомненно, поможет понять конструкцию многоязычного мозга.