Текст книги "Нечаянные откровения"

«С юга двое суток дул тёплый ветер. Сошёл последний снег на полях. Отгремели пенистые вешние ручьи, отыграли степные лога и речки. На заре третьего дня ветер утих, и пали над степью густые туманы, засеребрились влагой кусты прошлогоднего ковыля, потонули в непроглядной белёсой дымке курганы, буераки, станицы, шпили колоколен, устремлённые ввысь вершины пирамидальных тополей. Стала над широкой донской степью голубая весна.»

А за весной – там уж и лето.

«Темны июньские ночи на Дону. На аспидно-чёрном небе в томительном безмолвии вспыхивают золотые зарницы, падают звёзды, отражаясь в текучей быстрине Дона. Со степи сухой и тёплый ветер несёт к жилью медвяные запахи цветущего чебреца, а в займище пресно пахнет влажной травой, илом, сыростью, неумолчно кричат коростели, и прибрежный лес, как в сказке, весь покрыт серебристой парчою тумана.»

«На западе густели тучи. Темнело. Где-то далеко-далеко, в полосе Обдонья, вилась молния, крылом недобитой птицы трепыхалась оранжевая зарница. В той стороне блёкло светилось зарево, принакрытое чёрной полою тучи. Степь, как чаша, до краёв налитая тишиной, таила в складках балок грустные отсветы дня. Чем-то напоминал этот вечер осеннюю пору. Даже травы, ещё не давшие цвета, излучали непередаваемый запах тлена.»

А вот картина, до слёз знакомая.

«Казакует по родимой степи восточный ветер. Лога позанесло снегом. Падины и яры сровняло. Нет ни дорог, ни тропок. Кругом, наперекрёст, прилизанная ветрами, белая голая равнина. Будто мертва степь.

Изредка пролетит в тишине ворон, древний, как эта степь, как курган над летником в снежной шапке с бобровой княжеской опушкой чернобыла. Пролетит ворон, со свистом разрубая крыльями воздух, роняя горловой стонущий клёкот. Ветром далеко пронесёт его крик, и долго и грустно будет звучать он над степью, как ночью в тишине нечаянно тронутая басовая струна.

Но под снегом всё же живёт степь. Там, где, как замёрзшие волны, бугрится серебряная от снега пахота, где мёртвой зыбью лежит заборонованная с осени земля, – там, вцепившись в почву жадными живучими корнями, лежит поваленное морозом озимое жито. Шелковисто-зелёное, всё в слезинках застывшей росы, оно зябко жмётся к хрушкому чернозёму, кормится его живительной чёрной кровью и ждёт весны, солнца, чтобы встать, ломая стаявший паутинно-тонкий алмазный наст, чтобы буйно зазеленеть в мае. И оно встанет, выждав время! Будут биться в нём перепела, будет звенеть над ним апрельский жаворонок. И так же будет светить ему солнце, и тот же будет баюкать его ветер. До поры, пока вызревший, полнозёрный колос, мятый ливнями и лютыми ветрами, не поникнет усатой головой, не ляжет под косой хозяина и покорно уронит на току литые, тяжеловесные зёрна.»

Боже мой! Какой мощный образ неуничтожимой, вечно возрождающейся жизни!

25.08

Что же главное в этом грандиозном шолоховском полотне?

А оно вот в чём: в том, как русские люди, разделённые прилетевшей откуда-то чужеродной идеей, расколовшиеся на два враждебных лагеря, вкровь измордовали друг друга.

И какие в романе батальные сцены! Перед ними сам знавший толк в войне Лев Толстой, если бы дожил, снял бы шляпу…

В чём сила автора «Тихого Дона» ?

Он писал правду о гражданской смуте. А честная правда подкупала даже таких непростых читателей как Иосиф Сталин (то же, кстати, случилось и с «Днями Турбиных» Булгакова).

Нельзя забывать и о красоте и ёмкости языка, многое из которого, увы, современному читателю понять не под силу.

Вот, например, всего-навсего в одном слове заключены подробности целого процесса, тут же рождающегося в голове знающего читателя. Что такое амуниция? Наверняка все знают, сколько в той амуниции предметов и для чего они. И вот, пожалуйста: обамуниченные – только на русском языке возможно такое роскошество! – лошади… то есть нерассёдланные и готовые в любой момент к походу кони.

Или, скажем, как по-другому, короче, выразить смысл сочетания слов: «стал напоминать, сделался похожим»? У Шолохова: «Хутор запохожился на потревоженный пчельник.»

А уж мне – можно сказать, земляку, знакомому с местной речью – читать и перечитывать Шолохова – чистое наслаждение.

Сама судьба писателя стоит особняком.

Не снизошло с небес его умение заглянуть в самое нутро братаказака, проникнуться его чаяниями, помыслами. Не зря всю жизнь сопровождало его стойкое нежелание обитать, как другие, припеваючи в столицах – напротив: в нём сидело неискоренимое стремление оставаться со своим народом, жить его радостями и бедами. Уж этого некоторые его собратья по перу, внутренне чувствуя его правоту и самим себе в том не признаваясь, – именно этого простить ему не могли. Он сам со своей станицей был для них живым укором.

И Нобеля он получил не из каких-нибудь политических соображений, что, к прискорбию, бывало неоднократно, но как раз вопреки таковым, а также прочим всевозможным клеветам, – получил за подлинные достоинства своего эпохального труда, ставшего не только славной частью мировой литературы, но и, можно сказать, самой истории.

И, как ни печально это звучит, может быть это последний яркий пример честного труда, который невозможен теперь – в эпоху повального ёрничества, доходящего до бесстыдства, до непотребства, до открытой лжи, то есть попросту беспутства, захлестнувшего пространство и литературы, и истории.

26.08

Вот чудеса…

Порой нечаянный случай заставляет обнаружить в родном языке не только нечто такое, на что раньше не обращал внимания, но и помогает обогатиться новым знанием.

Попалась мне на глаза заметка весьма уважаемого мной Гвейна Гамильтона, англичанина, одно время преподававшего английский в Москве. Родной свой язык он знает прекрасно, а русский освоил превосходно, что позволяет ему писать на нём весёлые наставления в том, как русскому человеку познать тонкости английского. И справляется он с этим даже весьма неплохо.

Но вот прочитал я у него такое: «Как бы ни был велик русский язык, кажется мне, что можно бы один-единственный недостаток загладить – отсутствие артиклей. Это достаточно существенный недостаток, поскольку он мешает вообще что-нибудь понять.» Добавив, что артикли были бы полезны для русского языка, он продолжил: «Начнём с великого Карамзина: “Кладу перст на уста, изумляюся и плачу…” Здорово и очень красиво звучит по-русски! Поэтому и люблю русский, что так пишется красиво! Увы, непонятно и неопределённо, ведь здесь два существительных и ни перед одним из них нету артикля! Как же понять – какой перст-то!? И на какие уста!?»

Удивился я удивлению Гамильтона, ибо непонятно может быть лишь владельцу тех языков, в которых существуют артикли. Русскому же человеку здесь всё предельно ясно – причём даже без подлежащего, без которого английский язык и шагу ступить не может! «Кладу…», сказанное в первом лице (как и другие два глагола), уже говорит о том, чей тут «перст» и чьи «уста», ибо, например, каких-то ещё других уст у человека нет. Как нет и никакой нужды в данном случае – не могу удержаться, досточтимый сэр, от грубой определённости – разжевывать всё это какому-нибудь идиоту с помощью ненужных дополнений. Тут не понадобятся даже притяжательные местоимения «свой» и «свои» – они просто будут лишними.

Так что отсутствие лишних служебных добавок есть как раз достоинство. Без этакого, я бы сказал, бюрократически-назойливого употребления артиклей, от которых и в английском, и во французском, и в немецком текстах рябит в глазах, русский язык и экономнее, и красивее, и мудрее, поскольку все определённости-неопределённости ловко прячутся в контексте, но при всём том достигается полная ясность, что где лежит и что кому принадлежит. Да и вообще в нём меньше регламента и больше свободы. И если уж на то пошло – во всём этом побольше интеллекта!

27.08

По сей день не разрешился спор о подлинном авторе слишком нынче часто цитируемого – в чём соревнуются отечественные литераторы и политики – стихотворения о «немытой России». Между тем хоть один-единственный экземпляр его, написанный рукой Лермонтова, отсутствует, так и не найден. Писал ли стих талантливый версификатор из когорты ненавистников империи, ловко подделавшись под манеру Лермонтова, чтобы воспользоваться авторитетом известного поэта, или сам поэт в минуту горькую дал волю своему раздражению – бог весть. Но когда читаешь его стихотворение «Родина», склоняешься к первой версии, поскольку очевидно, что однокоренные слова родина и народ заключают в себе понятия близкие, которые в равной степени дόроги поэту.

И те личности, берущие в союзники Лермонтова, преследуют всего лишь свои неблаговидные цели, считая Россию варварской, некультурной.

Ну а насчёт «немытой» в прямом смысле приходят в голову забавные сопоставления.

Родился и вырос я в русской деревне и хорошо знаю то, что будет ниже изложено.

Когда мне впервые довелось увидеть в каком-то фильме (кажется, французском), как весьма культурный человек, европейский аристократ после мытья выбирается из ванной и тут же заворачивается в простыню в знак окончания процедуры…первое, что я, крестьянский потомок, ощутил, – было недоумение: зачем же, выйдя из той воды, в которой осталось не только мыло, но и смытая с тела грязь, остатки всего этого теперь вытирать чистыми простынёй или полотенцем?! И ведь показанное было не просто киношним трюком, но был продемонстрирован старый о б ы ч а й , связанный, может быть, ещё и с недостатком воды.

А мне-то, с младых моих ногтей, хорошо известно, как русские крестьяне моются в бане и в тех семьях, где её нет, поступают проще: моются в обыкновенном корыте, но при окончании, перед тем как из него выйти, непременно с головы до пят окатываются чистой водой.

Вот уж нет – даже образно Россию, в которой и речной, и колодезной воды всегда хватало, «немытой» никак не назовёшь. И Лермонтову это тоже было известно.

29.08

Это какой-то немыслимый парадокс: для многих – не только для отечественных завзятых либералов, но и для вполне здравомыслящих, считающих себя консерваторами, людей – существуют непреодолимые табу: даже сами по себе одни слова цензура, контроль вызывают у них что-то вроде чесотки, действуют на них, как на быка красная тряпка, и малейший намёк на какое-нибудь ограничение вседозволенности заставлет их чуть ли не на крик переходить: «Да вы что?! Никогда! Ни в коем случае!» Чем же они так обеспокоены, отчего так вопят? Объяснение простое: цензуры нет – значит есть право, оставаясь бездарью, вытворять всё, что тебе вздумается. Они неизменно за свободу самовыражения. Но, скажем, заткнуть рот какому-нибудь распоясавшемуся растлителю, топчущему самые основы морали, на которых ещё пока держится наш мир, – это ведь тоже свобода самовыражения, направленная как раз на защиту основ, против их разрушения. Но отчего-то как раз эту свободу либералы подвергают остракизму, то есть, другими словами, фактически применятют в этом случае эту самую цензуру наоборот?

1.09

Это же надо было такому случиться: мучительные мысли мои о современном состоянии нашей культуры, о цензуре и прочем будто телепатически передались… Соловьёву, устроившему довольно актуальный «поединок» между известными фигурами – Третьяковым и Райхельгаузом (в чём то сильно напоминающим небезызвестного барона Мюнхгаузена). Передались и зазвучали в ходе дебатов.

Диалог был несколько сумбурный. У меня сложилось впечатление, что в нём, быть может, было бы необходимее присутствие Кургиняна, аргументы которого в споре, думаю, выглядели бы более основательными. А с другой стороны, секунданты Мюнх… , прошу прощения, Райхельгаузена, изо всех сил пыжились, наворачивая горы пустых словес, уводящих в сторону от существа дела.

Но в финале Третьяков привёл образное сравнение, предложенное кем-то из его секундантов, – шутку просто убийственную: мол, удивительный, замечательный «художник», пригвоздивший свою несчастную и, кажется, ни в чём не повинную мошонку к брусчатке Красной площади был последовательнее: для своего этого самого перформанса гвоздь и молоток он приобрёл на свои деньги… тогда как серебренниковы и иже с ними не свою, а государственную «мошонку» прибивают за государственные же денежки… И изображают из себя жертв – невинных, неприкасаемых!

А вот событие замечательное, греющее душу – но как, однако, грустно наткнуться на нечто, совсем тобой не ожидаемое…

По телевидению новость: с открытием учебного года Путин выступил перед школьниками. В свободной манере произнёс речь потрясающую по мысли, по содержанию, по историческим параллелям – речь совершенно непредставимую для кого-нибудь из прежних наших лидеров. После были некоторые отзывы ребят с горящими глазами – отзывы замечательные. Но…

Когда показали крупные планы со множеством юных лиц, я не увидел в глазах у них – и это при обсуждении такой, казалось бы, близкой для них темы! – ни малейшей искры заинтересованности, в глазах у них другое: похоже, всего того, что слышат, они просто не воспринимают – они отсутствуют, их нет по причине целого вороха проблем современного бытия…

2.09

Существует этакая довольно странная порода людей, которых снедает жажда известности – ненасытное стремление во что бы то ни стало быть на виду. Любой ценой: скандалы, сенсации – их любимые приёмы. Подобного сорта тип способен и на предательство, такой при случае не просто не моргнув глазом солжёт, но вымудрит ложь самую что ни есть фантастическую (например: Гагарин в космос не летал, всё это придумали). По существу это в чистом виде мошенники, которых, кстати, наш телящик очень любит.

И хуже всего видеть, как не лишённые способностей проходимцы в погоне за известностью и деньгами (даже трудно определить что у них на первом месте) – вроде акуниных – перекраивают на свой убогий лад отечественную историю.

Сотворённые псевдоисториками мифы навязчиво тиражируются – как любезную сердцу мантру повторяют они свои выдумки:

– в начале Великой Отечественной войны советские солдаты воевать не хотели и массово сдавались в плен (случаи такие были, но всего лишь отдельные – Б.С.);

– войну выиграть смогли, лишь завалив немцев трупами своих солдат (из этого выводятся немыслимые цифры потерь – Б.С.).

Насколько это далеко от истины, можно вполне убедиться на простом свидетельстве из вражеского стана: из записок немецкого офицера танковой группы армий «Центр» (командующий генерал-полковник Гудериан). Дневник этого офицера был подобран в брошенном автомобиле при наступлении Красной армии (хранится в Министерстве Обороны России).

Итак, поглядим, как наши «сдавались в плен» в самые первые дни внезапного, вероломного нападения, когда наши части были к этому совершенно не готовы. Из своеобразных дневниковых записок офицера на четвёртый день войны:

Страница дневника

26.VI.1941 г.

«Из кустов и ржаных полей мы были обстреляны из винтовок и пулемётов. Затем начали стрелять со всех сторон.»

Возможно встретилась немцам солдаты отдельной части, которую, как пишет автор, окружили и долго с ними не возились. И вот что он написал ещё:

«Гражданских мы также бьём всеми видами оружия, находящимися на вооружении германской армии. Жаль только, что не хватает верёвок, чтобы вешать этих коварных.»

Этот циничный пассаж с оттенком чёрного юмора, буднично оставленный в дневнике, говорит о вполне привычном явлении и развенчивает либеральный миф о том, что немецкая армия прилично вела себя в первые месяцы войны – тогда как она уже с самого начала отличилась зверствами против мирного населения. Ещё не так давно её солдаты на смотрах в одном порыве орали «Хайль!» своему великому вождю, а теперь они пришли в страну варваров, с которыми церемониться не следует – лучше всего, если их вообще останется не слишком много.

Доблестный германский вояка весело отметил, кого они вешали и уничтожали «всеми видами оружия», а подлые наши либералыпсевдоисторики причисляют убитых и повешенных мирных жителей к воинским потерям – так они совесть свою «закидали трупами» своих соотечественников. Такой «подарок» преподносят они своей стране, своему народу – настрадавшемуся, пережившему ужасное лихолетье.

Вот и мне за какие-то грехи преподнесен гнусный сюрпризец. Уже не один год, к несчастью, в интернетских рекламах – из-за совпадения имени и фамилии – авторство моих книг относят к моему однофамильцу, если не ошибаюсь, достигшему известности и накропавшему уже множество томов на выигрышные – можно сказать, «жареные» – темы. Попытки мои помешать безобразию путаницы оказались напрасными.

Довелось мне кое-что узнать об этом типе из заметки Владимира Литвиненко в «Литературной газете» (№32–33, 2017) – прочитать, что, как его аттестуют, доктор филологии (!) Борис Соколов написал очередную свою фальшивку на предмет наших потерь в Великой Отечественной войне.

«Цифру людских потерь, – пишет Литвиненко, – в 26,9 млн. чел. Соколов получил (вы не поверите!), умножив среднемесячные потери Красной армии погибшими (500 тыс. чел.) на число месяцев войны…». Далее излагаются подробности, как именно это делалось. (У меня, грешным делом, тут зародилось подозрение: а не служил ли когда-то мой тёзка бухгалтером в фирме «Рога и копыта»? – Б.С.)

Ещё цитата:

«Нова ли для автора приведенная в книге цифра потерь? Нет. Подсчитанную с помощью своей методики цифру 26,9 млн. чел. Соколов обнародовал… ещё в 1993 году (ну разумеется, обуревала его тогда жажда произвести сенсацию – Б.С.), и вот уже 23 года упрямо стремится доказать её “правильность”.»

Далее автор заметки уличает Соколова в прямом подлоге и грубой фальсификации, которые уже «были разоблачены ещё чуть ли не 20 лет назад», и удивляется, почему теперь это снова опубликовано.

Наивный человек. Нынешним «докторам» всё – как с гуся вода. Нагло садятся не в свои сани, а погибших на войне исчисляют, как потери картошки на полях при сборе урожая. Да ещё сей скотский приём полагают, как уверен Соколов, «чисто научной задачей»! В этом новоявленный бухгалтер сильно напоминает пресловутого Суворова-Резуна. Но тот всё же сидит за бугром, а этот не стесняется гадить, сидя в столице России!

Очень жаль, что серёзные историки брезгуют даже прикасаться к подобным гнусным измышлениям. А надо бы! Ибо безнаказанность рождает вакханалию беспардонных измышлений.

5.09

Это чисто русское – неповторимое, нигде в мире не наблюдавшееся – явление: уже к двадцатому веку популярность писателей в России приняла такие размеры, что очень многие образованные читатели возмечтали пополнить ряды мастеров пера. Всё это явилось одним из побудительных мотивов создания единственного в мире вуза – «Литературного института», послужившего этакой бомбой замедленного действия, ибо в сущности он сделался фабрикой производства множества неплохо подкованных графоманов, подавляющее большинство которых так и осталось несчастными творцами макулатуры.

Нарушен был неписаный закон, что это самое писательство есть от Бога. Наиболее яркие подтверждения тому – судьбы несостоявшегося юриста Льва Толстого, не ставшего инженером Достоевского, получившего полное медицинское образование и даже практикующего врача Чехова.

7.09

Не устаю радоваться возможностям русского языка, наслаждаться его богатством, выразительностью, разнообразием оттенков смысла слов, порой с замечательной краткостью заключающих в себе глубину чувствований, мироощущения.

Владея им каждый божий день, мы, похоже, не ощущаем, каким поистине богатством располагаем.

Случается, казалось бы, совсем простая ситуация: задумаешься вдруг, перебирая слова, сравнивая их значения, скажем, с соответствующими им в одном из самых знаменитых мировых языков – французским… и открываешь для себя удивительные вещи.

О да, всё познаётся в сравнении.

Вот случайные, на выбор, примеры:

– на французский язык слепой и незрячий переводятся одним словом: aveugle; открытый и незапертый – ouvert и т. п.; никчёмный и никудышный (о человеке) – тоже одинаково, но на этот раз целой кучей слов: qui n’est bon а rien;

– ему неймётся – перевести можно весьма приблизительно: il est (reste) remuant;

– мне неможется – переводится либо как состояние недомогания: je suis indisposй (что, собственно, есть нездоровье), либо как плохое самочувствие (то-есть опять-таки нездоровье): je me sens mal (но по-русски в этом неможется сокрыто ещё и состояние духа, то есть нет воли что-либо делать).

Ко всему прочему приведенные варианты французского неизменно демонстрируют утяжеление словесной конструкции – краткими их не назовёшь. И вот что когда-то сказал Мишель Монтень: «Итак, я нахожу наш язык достаточно обильным, но недостаточно послушливым и могучим.»

Язык – это наша жизнь, наша идентичность, особость, разнящаяся, несхожая с другими народами. Что же он такое для всех нас?

Им, как воздухом, мы дышим. Утрата его равна катастрофе для целого народа. Лишившись основ его, наработанных веками, – пропадём: неузнаваемо исказятся черты нашей жизни, исчезнет всё то, к чему мы привыкли, с чем сжились, что составляет существо нашего духа.

Драма в том, что это мало кто понимает. Повсюду продолжается обезъянье подражание всему иностранному с каким-то безоглядным пренебрежением своей речью, впитанной с молоком матери. Подобное отношение к подаренному предками богатству для любого малого народа трагично, а для такого как русский – с его великой культурой – просто преступно.

Карикатура к фильму

10.09

Замечательный «творец» Кирилл Серебренников объявил всенародно, что он не есть мошенник. И тут же почему-то разбежался выразить беспокойство по поводу состояния несчастной страны: «Я хочу, чтобы Россия из провинциальной (!) стала великой культурной державой.» – то есть, в переводе на нормальный язык, чтобы она доехала, наконец, до понимания творчества таких великих носителей культуры, к коим относит себя автор этого заявления.

Ну да, варварская-де она, некультурная, не приветствует, чтобы на театральной сцене персонажи, матерясь, как сапожники, слонялись в чём мать родила и вытворяли мерзейшие вещи.

Вот тут слегка ошибся допущенный почему-то к рампе «режиссёр»: как раз просто наивная она, Россия. Вон даже и к Достоевскому на беду не прислушалась.

Когда нехватка таланта компенсируется недостойными, низменными средствами – это и есть род натурального мошенничества, которое как раз должно быть так или иначе наказуемо и наличие которого следовало бы вписать в уголовный кодекс. И судить именно за это! Судить отлучением от профессии, которой выявленный мошенник недостоин.

Вообще подобное мошенничество развилось в нашей культуре до безобразия. Если говорить, например, о кино – перечислять замучишься. Скандально известный Учитель в своё время снял фильм о Бунине. Проявил интерес к великому писателю? Ничуть не бывало! Подлинным творчеством тут и не пахло: примитивно заботился о зрительском интересе, и главным для режиссёра тут был любовный треугольник, к которому подмешалась… лесбейская любовь. И вот теперь «учитель» подумал-подумал и взялся за несчастного Николая Второго. С теми же примитивными намерениями.

И какая же вседозволенность в нашем отечестве для подобных проходимцев! Красота! В ненасытной жажде популярности и того, что за ней следует (деньжат), с нечистыми помыслами откопав «жареное» из жизни самого несчастного из императоров, слепить дешёвую киношку – это можно, это не возбраняется. А вот возмущаться недостойным делом – этого допускать нельзя. Почему же это? А потому, что у депутата Поклонской должны быть другие заботы. Зато директорам институтов экономики, вроде никит-исаевых, позволено провозглашать табу на критику фальшивки.

Словом, как только появился протест – тут же слетелось вороньё и принялось клевать птичку, поднявшую голос. Оно истерически каркает, что душители свободы творчества стремятся запретить современные поиски в искусстве…

Нам пытаются наглым образом втереть очки. Ибо «поиски» эти давным-давно уже случались, покрылись плесенью и никак не могут быть связаны с современностью. Крикуны пытаются навязать нам зады. Ещё полсотни лет назад итальянский мэтр кино Витторио Де Сика сказал, что подобные кинорежиссёры сначала «снимают голые тела и сомнительного свойства сцены, а потом притаскивают за уши какуюнибудь идею, после чего они могут утверждать, что создали произведение искусства». Сказал – словно о нашем горе-киношнике, «приехавшем» из прошлого, уже довольно далёкого. А уж послушать этого, с позволения сказать, «учителя»… Какие речи, какой апломб! Будто втолковывает некие азы этаким несмышлёнышам.

Увы, приходится с горечью констатировать: наше славное, всемирно известное кино – умерло. И не где-нибудь там, в каком-нибудь забытом углу, н о у н а с побеждает Голливуд. И живя в стране, известной своей – всемирного масштаба – культурой, заниматься столь примитивно-пошлыми экзерсисами – как это вообще возможно?!

Для этого, не говоря уж о другом, надо напрочь потерять чувство элементарного стыда.

Ох, как же ошибся великий Гоголь! Совсем даже не скучно жить на этом свете, когда запросто, без помех, орудуют среди нас чертяки.

14.09

В хорошем расположении духа, с этаким добрым чувством, попытался смотреть-слушать концерт современных музыкантов и исполнителей.

Действо грандиозное! Световых и прочих невиданных эффектов – море; пафос ведущих концерт зашкаливает; хвалебные эпитеты, которыми и они исполнителей, и те друг друга награждают, – нескончаемы (всё певцы тут и певицы сплошь великие).

И стало мне очень грустно.

Всё это роскошество никак не может заслонить, сокрыть ощущения, что утеряно вообще что-то очень важное в эстраде.

Задался вопросом: чем в главном отличались прежние исполнители (такие, например, как Утёсов, Бернес, Шульженко, Магомаев и многие другие) от нынешних. Они… п е л и. В их репертуаре всегда была музыка, были выразительные мелодии, а в том, что они пели – были подлинные чувства. И во всём этом проявлялось истинное творчество!

Теперь ничего из перечисленного просто нет, а творчество… Оно отсутствует.

15.09

Проверяя состояние заболевшего, суют ему подмышку термометр – повышенная температура свидетельствует о нездоровьи.

Подобно этому по речи человека порой можно составить впечатление, вполне ли он здоров.

Точно так же, знакомясь с суждением специалиста по какому-нибудь профилю, определишь степень его профессионализма.

Вот присуждают литературную премию молодому автору. Члены жюри находят в его творении влияние Платонова, Кафки, Мамлеева и Сорокина… (!)

Уф! Что-то не верится, как этакий чудовищный винегрет мог бы содержаться в писаниях одного конкретного автора, ибо подобного свихнувшегося «творца» невозможно даже себе вообразить. А винегрет энтот царит в прокисших мозгах, с позволения сказать, жюри, членов которого следовало бы гнать поганой метлой с поля словесности.

Да куда там! Эти ушибленные современной литературной модой персоны нынче на коне – не только правят бал, но воспитывают неофитов в том же духе. Вот ещё одна молодая, удачно дебютировавшая, писательница в интервью наивно делится откровениями: обожаю, мол, Маркеса и ещё очень люблю Фолкнера, Дюрренматта, Камю… а перечитывать Джойса – у меня просто мания, да вот совсем забыла: и Чехова люблю…

Она даже не понимает, что в её бедной головке всё смешалось и воцарился лишь полный набор модных клише. Можно ли тут говорить о каком-то творчестве?!

16.09

«Перемены порождают и каких-то странных индивидуумов: детей, состарившихся к двенадцати годам; взрослых, остающихся двенадцатилетними детьми в пятьдесят <…> Чего только у нас не появлялось: и “поп”, и “оп”, и “кинетическое искусство”… клубы любителей клубнички и кинотеатры для гомосексуалистов… стимуляторы и транквилизаторы… гнев, изобилие, равнодушие. Сколько угодно равнодушия! <…> Многое из того, что ошарашивает нас своей кажущейся непостижимостью, станет куда яснее, если вдуматься в смысл бешеного темпа перемен, превращающего действительность в некое подобие взбесившегося калейдоскопа.»

Это написано почти полсотни лет назад – о тогдашнем состояшии западного общества (Олвин Тоффлер, Столкновение с будущим, 1970). Ещё цитаты.

«Никто, даже самые блестящие умы среди учёных нашего времени, по-настоящему не знает, куда ведёт нас наука, – утверждает Ральф Лэпп, учёный, сделавшийся писателем. – Мы мчимся в поезде, который всё набирает скорость и летит вперёд по железнодорожной колее с множеством ответвлений, ведущих неизвестно куда. Ни одного учёного нет в кабине машиниста, а за каждой стрелкой таится опасность катастрофы. Бόльшая же часть общества находится в последнем вагоне и глядит назад».

Тоффлер продолжает: «…доверие к науке падает. Как следствие этого мы видим бурное возрождение мистицизма. Вдруг началось повальное увлечение астрологией. В моду вошли дзэн-буддизм, йога, спиритические сеансы и колдовство. Создаются культы вокруг поисков дионисийских радостей, способов внеязыковой и даже внепространственной коммуникации. Нас уверяют, что “чувствовать” важнее, чем “мыслить”, как будто между тем и другим существует противоречие. Экзистенциалистские оракулы, присоединяясь к хору католических мистиков, психоаналитиков школы Юнга и индуистских “учителей” гуру, прославляют мистическое и эмоциональное в противоположность научному и рациональному.»

В годы семидесятые читал я это, помню, несколько отстранённо – не думая о той угрозе, которая во всём этом таилась.

И вот, спустя годы, мы все стали свидетелями, что этот вирус явился и к нам, охватил Россию, потерявшую иммунитет – и поразил её, похоже, с ещё более тяжкими последствиями… И теперь она на наших глазах проходит все известные стадии болезни, размеры которой приобрели мировые масштабы.

Во всей своей неотвратимости встаёт вопрос о выживании всего человечества.

17.09

Поистине парадокс – и парадокс трагический!

Это странное существо с его мощнейшим, непомерно развитым, мозгом, способным совершать невообразимые достижения в науке, технике, культуре – этот «человек разумный» по сей день, изобилующий очень серьёзными, угрожающими ему вызовами, – ничуть не торопится применить недюжинные способности своего мыслительного аппарата на предотвращение братоубийственных войн, на радикальное снижение вреда, наносимого природе, и, в конечном счёте, на спасение себя самого.

По отношению к подаренной ему прекрасной планете он продолжает вести себя как непростительный, самоубийственный эгоист.

Вот всего лишь один простенький – из множества других, более серьёзных! – и, казалось бы, вполне безобидный пример, когда это торопливое, легкомысленное божье создание, гордящееся своей изобретательностью, в погоне за сиюминутной выгодой своими собственными руками буднично приближает катастрофу.