Текст книги "Стихи. Избранное"

Борис Строганов
Стихи. Избранное

© Борис Строганов, 2023

* * *

В горах все прекрасней,

Быстрей и сильней,

Катанье опасней,

Глаза голубей.

Сквозь лет безразличность

За несколько дней

Пылает привычность

Костром из страстей.

…А скоро опять равнина,

И между тобою и мной

Прошлых симпатий льдина

Встанет прозрачной стеной.

* * *

Я еду к тебе, как на праздник,

Гоню все быстрей и быстрей.

Глаза твои серые дразнят

Из-под изгиба бровей,

И рот с белозубым оскалом

– В ущелии красном ледник

Напомнит мне, как ты ласкала

В морозные зимние дни.

Гуси-лебеди

Гуси-лебеди, милые птицы,

Будьте вы и добры, и нежны!

Унесите меня из столицы

И от этой разгульной весны.

Опустите вдали от поселков,

Прям в прозрачную зелень осин

У прибрежных русских проселков

На растрепанный ветром овин,

Где б я мог, не таясь, не стесняясь,

Душу вынуть свою, расстелить,

Без насмешек, упреков иль жалости

На горячем песке просушить.

Починить, что давно не латалось,

Побродить вдоль воды босиком

И ракушек душевных усталость

Ободрать сосняка сквозняком.

Гуси-лебеди, как спасители

Из столичной душевной глуши,

Унесите меня, унесите

На текущий ремонт души.

Пятнадцать лет

Пятнадцать лет – начало юности. Свиданье

С прекрасным, что нас в жизни ждет,

И с сладостным волненьем ожиданье,

Когда мечта реальность обретет.

Насущные вопросы требуют ответа:

«Как быть счастливой?», «Любит иль не любит?»

Запомни жизнь – творенье человека,

Как проведешь ее, такой она и будет.

Весеннее

Жизнь, в чем радости и печали?

В чем восторженности эталон?

Для меня, чтоб меня встречали

И кричали вслед: «Он влюблен!»

Я завидую всем влюбленным,

Я завидую им сполна.

По обычаю заведенному

Пробуждает чувства весна.

И во мне взбудоражены соки,

Разгулялась по телу любовь.

Только, видно, промчались сроки,

Холодней и спокойней кровь.

Ерунда все, весенняя ересь,

Мысли прут, как толпа в метро.

Годы, годы куда вы делись?

Белым снегом всё замело.

Но ведь было же, было, было!

Точно так же, в весенний растал,

Я любовь свою встретил, и сбы́лось,

То, о чем я тайно мечтал.

Таял снег, хоть март в середине,

В общежитии танцев бред.

Пригласил я ее: «Простите,

Мы встречались?» Короткое: «Нет».

Были рыжие, рыжие волосы,

А глаза, как маслины, черны,

И дрожанье хрустальное в голосе,

Как сосульчатый звон весны.

После танцев ушли на улицу.

Нас укутала тьма от всех.

Губы алые так целуются!

А вокруг бело-серый снег.

Свежесть губ твоих как награда,

Их своими губами ловлю.

Это странно, но с первого взгляда

(Может, в этом весна виновата?)

Я тебя бесконечно люблю.

* * *

Кружит коршун светел

Долго надо мною.

Видимо, заметил:

Ранен я судьбою.

Кружит спозаранку,

Жертву ждать привычен,

Радуясь подранку.

Да не жди добычи!

Не умру я к ночи,

Не добьет измена.

Сердце в рваных клочьях,

Вырвется из плена

Колдовского взгляда.

Страшен тот уют,

Где словами гладят,

Сердцем предают.

Значит рано, коршун,

Надо мной ты взмыл.

Ранен, да не скошен,

Хоть от горя взвыл.

Кружит коршун светел,

Кружит надо мной

Видимо, заметил:

Ранен я тобой.

* * *

Ах, эта смена настроений!

Нам управлять ей не дано.

Секундою назад почти что гений,

А вот уже почти г…но.

Пародия на стихи Бориса Примерова

(«Огонек», № 47, 1978 г.)

«Почка клена, как гроза, бабахнет

Над моей усталой головой…»

«Если клен в меня бросает капли,

Крепкую весеннюю листву…»

«Бежит, как вспугнутая лань…»

«Солнце пьет остуженные росы…»

«Для самой значительной темы,

Что так упирается в грудь…»

«Несутся

Журавли, куда ни кинь,

И несут на осторожных блюдцах…»

Почка клена над землей бабахнет,

Словно реактивный самолет,

И, крестясь от страха, критик ахнет

Или в грязь канавы сиганет.

Но поэта клен не испугает,

Телом чувствует приход весны,

Если шишками игриво ель кидает

В голову и ниже чуть спины.

Попишу стихи, и нет вопроса:

Выпивку любить иль не любить?

Ну, а с осторожных блюдцев росы

Солнцу одному придется пить.

Кто осмелится хулить мой стих или поэму,

Побежит, как вспугнутая лань, любой,

Если в грудь упру посуковатей тему,

Да и замахнуся ей над головой!

* * *

С вершины гор увидел облака – они прекрасны!

Спустился серпантинною тропою, а вблизи туман.

Был далеко, и ты писала – любишь страстно,

Я прилетел домой, а там обман.

* * *

Где поэзия

– К жизни адгезия?

Нету гейзера,

Сбрили лезвием.

Правда, лез ли я

Только в первые?

А теперь петля

Своими ж нервами

– Не порвать, не тля

Паутину вила.

Как бока болят!

Выньте вилы!

Слово губ твоих «милый»

Старой лошадью

В живодерню

Свели, на мыло.

* * *

Ненавижу лицо твое блудное,

Серый блеск твоих глаз.

И, как сердце твое многолюдное,

Ненавижу Кавказ, познакомивший нас.

Пусть словами я груб.

Ненавижу коралл твоих губ,

Красоте и природе назло

Ненавижу объятий тепло

И лица точеный овал,

О котором ночами мечтал,

Рук твоих ненавижу петлю.

Ненавижу… и все же люблю.

Все это надо пережить:

Любви неверной неустойки,

Упреки, с песнями попойки,

И продолжать, как прежде, жить

Ходить, как прежде, на работу,

А вечерами в бридж играть,

Смеяться новым анекдотам

И каждый вечер умирать.

И каждый вечер ждать и верить,

Что вновь ко мне вернешься ты

И сказочный лазурный берег

Появится из пустоты.

И неожиданно, как в сказке,

Все станет празднично, светло.

Вновь будут губы, клятвы, ласки,

Объятий нежное тепло.

И ради этой вот надежды

Нам стоит жить – не умирать,

Не проклинать любовь, как прежде,

А только ждать, и ждать, и ждать,

И только верить, верить, верить,

Что вновь ко мне вернешься ты

И сказочный лазурный берег

Появится из пустоты.

* * *

Шуршанье мокрых шин,

Шептание дождя…

Мы по Москве кружим,

Ища самих себя.

На стеклах у машин

Ползущих капель просо.

Не задавай вопросов,

Мы их не разрешим.

И не печаль лицо,

Не вспоминай начало,

Когда нас обручало

Садовое кольцо.

Деревья, обнажаясь,

Прощаются с листвой.

Сегодня я прощаюсь

С любовью и тобой.

Как нож, из Ленинграда

Протянет поезд путь.

Ты рада иль не рада,

Но вспять не повернуть.

Стирает осень грустно

Октябрьскою листвой

Страстей июньских сгусток,

Считавшийся судьбой.

…Все тот же мокрый дым

И сумрак среди дня,

Шуршанье мокрых шин,

Шептание дождя.

* * *

Если вдруг безотчетно, внезапно

Сердце сдавит смертельная грусть,

Как собака с подбитой лапой,

Я в Нескучный сад волочусь.

Он меня укрывает листовою,

Я невольно душой распахнусь,

И под сенью его сам собою

Постепенно я становлюсь.

Свобода

Кто сказал, что у свободы сладкий вкус?

Он солоновато-теплый, как у крови,

С вкусом дыма обгоревшей кровли

И спаленных виноградных лоз,

Вкус соленый пота, резкого, как уксус,

И печальных, рвущих душу слез.

Кто сказал, что лик ее прекрасен?

С перекусанными губами

И со вспоротыми животами

– Вид ее трагически ужасен, страшен.

Кто сказал, что дух ее спокоен?

Средь кровавых бань и бесконечных боен,

Словно крошки битых черепиц,

Переломанные судьбы, планы,

Убежденья, клятвы и обманы, –

Вот они в пыли, поверженные ниц.

И мелькнет вдруг мысль: «А не напрасно?»,

Но рванется в небо знамя красное,

Бешено застрочит пулемет,

Взрыв гранаты песню оборвет…

И опять сквозь кровь и муки

Тех, что пали, сыновья и внуки

Криком глотки многомиллионной

Массы собирают под знамена.

И пока планета человечна,

Эта круговерть борьбы извечна.

Сквозь любые времена и годы

Люди, племена или народы

Стонут, требуют, ревут:

«Мы хотим свободы!»

«Мы хотим свободы!»

Слалом на Чегете

Презревши

тяжесть

и ленность

тела,

зигзаг

направо,

зигзаг

налево!

От самой

кромки

стартую

смело.

Зигзаг

направо,

зигзаг

налево!

Дыханье

вбито,

а слезы

выбиты,

Лечу

стремительно

с вершины

выгиба.

Трясутся

лыжи,

трясется

жизнь.

Ты хочешь

выжить?

Тогда

держись.

Вались

на палку,

пружинь

в коленях.

Тогда

не будешь

ходить

в калеках.

Костюмы к черту, даешь штормовку!

Где праздник смелости – одежда ловких?

И к черту смокинги, туда же фраки.

Блестят, как молдинги, здесь анораки.

Здесь нет корон, все – королевы.

Зигзаг направо, зигзаг налево.

И нет чинов, и нету славы.

Зигзаг налево, зигзаг направо.

И нету всхлипов: «Куда ушла ты?»

Лишь буйство скорости и риск утраты.

Внизу остались, страшней химеры,

Подонки, нытики, творцы карьеры,

Мегеры-тещи, соседки-стервы,

Идеологические лицемеры.

Скулит подлиза: «Нельзя понять –

Ужасно склизко, а что лизать?»

Тут все естественно и нету позы,

Как прелесть гор сквозь тень угрозы.

Вот подлетаю к кафе я «Аю».

Что за красавицы здесь загорают?

Какие груди, какие спины!

В снегу рассыпаны, как апельсины.

Какие лица, какое тело!

Святой не выдержит! Зигзаг налево.

Пари над склонами на дельтаплане.

В любви бросайся в святое пламя.

Любовь свободна, в ней нет расчета,

Лишь удовольствие, хоть и до пота.

Жена от ревности позеленела:

«Ах, муж уходит!» Зигзаг налево.

Кто послабее – гони на юг,

Пойдешь на север – тебе каюк.

Теперь, как бульдик, до самой мульды

Лечу по траверзе. Зигзаг направо.

Скольжу со свистом, смеюсь веселый,

Поют, как птицы, мои «Росиньолы».

Чем скорость выше – тем тише время.

Снимают лыжи процесс старенья!

А чья-то курточка там заалела?

Зигзаг налево.

«Лавина падает!» – вдруг заорут.

Вздохнет как будто бы Дангуз-Орун,

Плечами чуточку поведет,

Клубами снега с себя смахнет.

Ох, не попались бы в ту засаду

Те, что скатились уже к Баксану.

Пишу синусоиду, как осциллограф,

На свежем снегу оставляя автограф.

Вновь спуск по траверзе. Здесь кантовать,

А то в долине не пировать,

Свезут в Тырнауз тебя в машине.

Тут переломы как ножик в спину.

Лечу стремительно во весь опор,

Как метеор среди опор.

Зачем рискую, почти сгорая?

Здесь от себя я ускользаю.

Горой возвышен я, как герой,

А тот, второй, внизу хмурной,

В плену обыденности, суеты.

А надо снега, и простоты

Горы сверкающей, и красоты,

И риску вызов «Иду на ты»,

А надо неба голубизну

И мысль крамольную: вдруг ускользну?

А поздно вечером из «Минги-Тау»

Зигзаг налево, зигзаг направо.

Мы возвращаемся, напившись пива,

В горах так просто стать счастливым.

Сегодня выжил, тогда герой.

Пока ничья в игре с горой.

Здесь победителей не бывает,

А проигравшие погибают.

Толпой нестройной идем домой,

Под звон гитары и под луной.

Тебя за плечи я обниму,

Тебя покрепче к себе прижму.

Сегодня вместе, а скоро врозь,

Ведь ты же знаешь, все не всерьез.

А завтра солнце разгонит темь,

И вновь сверкающий весенний день,

По склону снежному, под ветра свист

Живою молнией сорвемся вниз.

* * *

Стихи – мои спасители.

Порой, когда мучительно,

Я знаком вопросительным

Сгибаю жизни нить,

Вопросом «Быть – не быть?».

Стихи дают мне свою твердость

И нежность, словно мама, отдают,

И мысли, что веревкой эшафотной терлись,

Уходят, и уверенность находит

в душе приют.

* * *

В полубреду ругаюсь пьяный,

А ты твердишь: «Так не могу. Уйду!»

И жуткою царевной Несмеяной

Сидишь, нахохлившись, в углу.

Любовь такая ходит недотрогой,

Лишь от касанья – по спине мороз!

Ты сердце разорви на части и попробуй

При этом вкуса не изведать слез.

Но ты тверда, как плаха. Ищешь шею.

Уж видно невтерпеж, так на, возьми мою,

И если это плата за любовь, то я сумею

Откинуть голову свою, как головню.

И даже умерев, я встану, брызжа кровью,

Как брызжет неисправный жэковский фонтан,

И к твоему шагнувши изголовью,

Вновь голову подставлю, отлюбивший истукан.

Но для тебя подушка наша – плаха…

Под вечер, как засвищут соловьи,

Ты будешь плакать, запоздало плакать,

Так отчего же красны слезоньки твои?

Прыжок с трамплина

Трамплин как разрыв производной

– Назад отступить нельзя.

Заснеженной и холодной

Внизу распласталась земля.

Полета манящая сила

Подспудно, в который раз

Толкает меня с трамплина

Сквозь ветреный холод и страх.

Вот согнутыми руками

Отталкиваюсь от перил,

Стук лыж, как озноб, под ногами,

Разгон все быстрей и… вспарил.

Подобный мортиры снаряду,

Взмывающему, как свеча.

Ах, как земля нарядна

В морозного солнца лучах!

И стягом бьется по ветру,

Вот-вот оборвется душа.

Хрупкой, живою ракетой

Лечу, почти не дыша.

В недолгие эти мгновенья

Увидишь внизу под собой

Деревья, людей и движенье

Машин за Москвою-рекой.

Все ближе момент приземления,

Земля налетает бугром,

Сквозь грохот пружинишь коленями,

И вновь, в сотый раз, приземлен.

И в том, что момент скоротечен,

Лишь тяжесть лыж виновата.

Я ими к земле навечно

Притянут, словно канатом.

Природа хитра, я хитрее,

Судьбу свою подстегну.

Ботинки вставлю в крепления,

Но лыжи не пристегну.

Взлетаю, а лыжи торпедами,

Со свистом нырнули в дол.

Ура! Наконец-то победа!

Я в небо взмыл, как орел.

Вам ведомо чувство полета

В морозную зимнюю тишь,

Когда не крылом самолета,

А собственным телом летишь?

Дерзнув, раздвигаешь границы,

Отпущенные судьбой,

И в небе паришь, словно птица,

На миг становясь сам собой.

В тревоге внизу суетятся

Люди – трагический миг!

Но нечего мне бояться,

Я суть полета постиг.

С природою намертво слился

И птицею взмыл над землей.

Теперь мне не приземлиться,

Лишь в воздухе я живой.

Цель высшего назначения

Поэта и жизненный смысл –

Взлететь в свободном парении,

А после… хоть камнем вниз.

* * *

Парк огромен, тих и пуст.

Под ногами снега хруст,

Как лампады фонари,

Чья-то тень мелькнет вдали.

И сквозь сумерек туман

Бредет верблюдов караван

На набережную, где светлее,

И превращается в аллею.

Средиземноморское утро

Это чудо зелени и света

– Эвкалиптов гладкие стволы.

Светлые, как девушки раздетые,

Как питоны, ввысь устремлены.

Вместо головы у тех питонов

Зонтики зеленые ветвей,

И в прозрачной светотени тонет

Царство трав, цветений и корней.

Море, свою свежесть отдавая,

Ветром гладит зелени шары.

Блики солнца, весело играя,

Щеками трутся о белизну коры.

Охота в заповеднике

Два мотора, ревущие на ноте завывания,

Восемь стертых колес и две коробки скоростей…

Два четырехтактных двигателя внутреннего сгорания

Гонят машины в ночь заповедных степей.

Шестеро в телогрейках и куртках изношенных,

Двенадцать стволов чок-получок

Мчатся за сайгаками травой некошеной,

В каждом стволе – свинца кусок.

Сдвоенные карбюраторы упиваются бензином,

Визжит на переключениях коробка скоростей.

Сердце сайгака бьется в ритме непереносимом,

Фары подгоняют рожнами – беги скорей!

В радиаторе вода закипает, не успевая остынуть,

Амортизаторы обгладывают ухаб, как сустав.

Мчатся сайгаки, арками выгнув спины,

Тело по вектору скорости распластав.

Две пары ног и мускулистое тело,

Вытянувшись, летело по степи стрелой.

Четырехцилиндровое сердце без натуги ревело,

Догоняя и обгоняя одну за одной.

Обогащенную смесь сжимают четыре цилиндра,

Шмыгает, всхлипывая, сосущий бензонасос,

Взводятся курки на ружьях двенадцатого калибра,

Пыль клубами рвется из-под колес.

Чудо природы – живая скорость

Рвалась от опасности из последних сил,

Но разве природа обгонит порох

И пулю, которую в ствол человек вложил.

Пылью видимость автомобиль выстриг,

Тормоза забыли свое назначение,

И с каждой секундой ближе выстрел,

И тает последняя надежда на спасение.

Двенадцать стволов изрыгают факелами пламя,

Перегретый двигатель выбивается из сил.

Кувыркаются сайгаки с подломанными ногами,

Душ кровавый степь оросил.

Гон и гогот, азарт и веселье,

Рты ощетинены матерной речью.

Сволота в заповеднике безнаказанно каруселит,

Свищет жаканом, хлещет картечью.

Двенадцать челюстей рвут с хрустом бока ланьи,

Шесть стаканов расплескивают водку и самогон,

Шесть глоток жирные песни горланят,

Пустые бутылки, отшвырнув сапогом.

Двенадцать оленят в ночи мерзнут,

Испуганными глазами озирая костер.

Двенадцать матерей тушами вздернуты.

Потрескивает в ночи остывающий мотор.

Двенадцать волков на бумаге будет отстрелено.

Принято пять решений о восстановлении сайгачьих стад.

Шесть подписей под решениями поставят уверенно

Шесть ответственных руководителей на местах.

Порыв

Надоели мне с жизнью счеты,

Арифметика слишком сложна,

И как птице нужны перелеты,

Перемена мне места нужна.

Эх, уехать сейчас бы на взморье,

Побродить по сырому песку

И твоей незаконной любовью

Растопить бытовую тоску.

По течению медленной Лелупы

Нашу лодку б к заливу снесло,

Там, где волны, как лебеди белые

Прячут голову под крыло.

Здесь накинем мы куртки небрежно

И, обнявшись, уйдем в тишину

Слушать шепот прибоя прибрежный,

Когда море отходит ко сну.

А потом, когда ночь разостлала

Покрывало над нами из звезд,

Ты меня до зари бы ласкала

И моя бы печаль утопала

В странной смеси из ласок и слез.

Запах кожи твоей, запах сосен…

Свежесть моря мне душу щемит.

Почему я все раньше не бросил

И не сделал, как сердце велит?

А наутро, любовью омытый,

Как хрустальной живою водой,

Был бы снова готов я для битвы

С жизнью, скукой, тоской и собой.

Рыцари добра

За тех, в ком и теперь отвага не утрачена,

Я пью стакан вина до дна.

За вас, ребята, – однозначных,

Наивных рыцарей добра!

Презрев расчеты супертонкие,

Убрали из палитры полутеней свет,

В лицо вы скажете подонку:

«Подонок», а не промямлите из слов омлет.

Границы четко обозначите

Между творцом и подлецом.

Пусть усмехаются деляги – «неудачники»,

Идете вы по жизни не бочком – вперед лицом.

Поджавши хвост, трусливых лизоблюдов мафия

Вам шепчет: «Вы прямолинейны! Где же дипломатия?

В наш век нельзя прямолинейным быть».

Вы бьете шваль словесной честности зарядом,

Перед начальством не юлите взглядом

И не выказываете жополизства прыть.

За вас мой тост, от честности романтики!

Сдирайте с негодяев словоблудья фантики!

Пусть негодяй пребудет в негодяйстве гол.

В такой борьбе трудна карьера,

С разоблаченьем даже микролицемера

В ворота лжи всего один, но гол!

За вашу однозначность неподкупную,

За честность, в коллективах неуютную,

За рыцарскую преданность добру,

За бой извечный с бесконечным подлецом,

За поиск правды с грустным в большинстве концом,

Я с вами делом и душою. Я не вру.

Осень в Алжире

Дожди идут

Дожди идут все с новой силою.

Порою комфортабельная вилла

Мне кажется живой могилою.

А дни идут, а дни идут.

А дома кто-то меня ждет,

Но я плюю на чью-то грусть,

За желтую валюту продаюсь

Четвертый год…

А дома кто-то меня ждет…

* * *

У нас с тобою сговор, сговор тайный.

Под ним не ставили мы подписе́й,

Но каждый жест иль взгляд случайный

Вновь подтверждает тайну от людей.

Твой муж тебя ни в чем и не подозревает,

Подспудно ничего не чувствует моя жена,

Но явно что-то тайное витает

– Я этим пьян, и ты пьяна.

В твоем присутствии мои неловки жесты,

А мне под сорок и тебе ж к тому.

Так отчего застенчивость невесты

Скользит в твоих движениях? Не пойму.

И почему случайное касание

В душе вздымает сладостную муть?

Как будто мне шестнадцать, первое свидание,

И от волнения не выдохнуть и не вздохнуть.

Так что же между нами есть и было?

Хоть не было меж нами ничего и нет.

Ты мужа любишь так же, как любила,

И для меня жена – в окошке свет.

И все же наша тайна не случайна,

Магнитной силою ее пронизан мрак.

Два человека улыбаются нечаянно,

Любовь? Симпатия? Иль просто так…

* * *

Сфотографируй меня пьяным

И некрасивым, грустно-непристойным,

С таким большим общественным изъяном,

Чтоб был похож на человека, а не на святого.

И пусть в твоих воспоминаниях

Останусь я таким, как в жизни,

И ни на пядь прилизанней,

И ни на грамм солидней.

Все тот же пьяный блеск в глазах,

И тусклая белков голубоватых шалость,

И будто бы в старинных образах

Мешков подглазная усталость.

Все те же губы, жадные до ласк,

И чуть кривая рта усмешка,

А пьяный блеск, душевный лак,

Замаскирует тонко безутешность.

* * *

Когда я был моложе и глупее,

Я думал: страшно умирать,

Детей на свете не имея,

И за собою ничего не оставлять.

Когда я стал старее и мудрее,

Я понял, что еще страшнее

Умирать, детей имея.

Ведь их одних на этом горьком свете

Придется оставлять.

Бумердесская новогодняя

Настает в Алжире Новый год.

Вместо снега льют и льют дожди.

Поздравлений от меня не жди,

В эти дни не летит самолет.

Ты в Москве заснеженной одна,

В снегопаде праздничного дня

Зажигаешь елку у окна

В этот год, Новый год, без меня.

Тяжело с тобой в разлуке быть,

Но любви разлукой не убить.

Сквозь границы, время и пургу

Я тепло наших встреч сберегу.

Но я знаю, время то придет:

«Боинг» с ревом вспорет небосвод.

Пять часов мелькнут, как один миг,

Я в Москве, мы с тобой, мы одни.

А пока все льют и льют дожди,

Словно прохудился небосвод.

Поздравлений от меня не жди,

В эти дни не летит самолет.

* * *

Много ль надо человеку для счастья?

Да немало, но главное – это надо понять:

Если грустно, подай хоть щепотку участия,

Если вдруг он упал, попытайся хотя бы поднять.

Если ходит смурной он и стонет глазами,

Улыбнись ты ему, не тверди про дела.

Если хочет он в детство обратно и к маме,

Сделай так, чтобы мамой хотя бы мгновенье была.

Прописные истины эти повторяем на каждом шагу.

От чего же на белом свете,

Из счастливых одни только дети,

Да и то лишь, когда их ведут к пирогу.

* * *

Та ночь была морозна и светла

И яркая звезда висела над Да-Гузаруном.

Я был в тебя влюбленным другом,

Но ты смеялась, будто бы не поняла,

И под руку с другим вперед ушла.

А я тоскливо плелся сзади

И повернул бы прочь с досады,

Когда бы ты такой красивой не была.

Пресечь все это с самого начала

Или забыться с девушкой иной?

Но красота твоя сквозь тьму сияла

И властвовала тайно надо мной.

В ночи я видел силуэт изящный,

Очарование безудержно манило,

Из тины будней, словно бы магнитом,

Притягивало с чувством настоящим.

За это благодарный небосклону,

Я был счастливейшим среди людей,

И вновь в душе я создавал икону.

Какому богу? Красоте твоей.

* * *

Не буду я больше ловчить,

Повод ища для свидания.

Вижу, прочна ты, как щит,

Упрямством горда, как медалью.

Гордынею, словно палицей,

Крушишь любовь на осколки,

В чувствах – неандерталица,

В ласках еще кроманьонка.

Но я на тебя не в обиде,

Знал, еще не любя,

Что ничего не выйдет

У меня и тебя.

Красиво-самолюбивая,

Влюбленность привыкшая брать,

Испуганной стала, строптивой,

Лишь время пришло отдавать.

Но любишь – не завоевываешь,

А лишь когда отдаешь

Касанье, надежду, слово,

Поле, примятую рожь,

Губы, улыбки в россыпь,

Слияния тел блаженство,

Тогда исчезает подросток

И нарождается женщина.

Надеюсь, что кто-то пробудит

Женщины страстную дрожь,

Поймешь, застонав сквозь зубы,

Что любишь, когда отдаешь.

Надеюсь, что кто-то сумеет

И страстью гордыню сомнет,

Поймешь, становясь добрее,

Что любишь, когда отдаешь.

Памяти отца

Вы умирали тяжко, каждой пядью,

Рванув рубаху или матерно ругнувшись.

Пред вашей памятью я на колени падаю,

Молчу, в почтении согнувшись.

Когда была в опасности страна,

Вы заслонили матерей, детей, Отчизну.

Все жить хотят – ведь жизнь одна!

Но Родина дороже жизни.

Сейчас скопилось много в мире атома,

Возможно, нам придется стать солдатами,

Так поклянемся быть такими же, как вы!

Не станет Родина ценнее головы,

И в свой последний смертный час

Без лишних слов останемся достойны вас.

Ностальгия перед грозой

В алжирском небе голубь белый

Летит под черною грозой.

И в прошлом голубятник, смело

Я говорю себе: «Чужой».

И сразу вспомнилось, как в детстве

Московской снежною зимой

Смотрел я в небо с замираньем сердца

И ждал, когда появится «чужой».

Внезапно ощутил дыхание мороза,

И потянуло так домой

От этих вот декабрьских роз,

Где я такой, как он, – «чужой».

* * *

Жухнет сирень, жухнет…

И вдруг становится жутко,

Как будто бы я жулик,

Чужое счастье украл.

Но это ведь только запах,

Сирени увядшей залпы,

Вторичный, как звезды в заводи,

Печальный и горький хорал.

Так в чем же причина жути?

В извечной душевной смуте,

Терзает вопрос, как путы:

Зачем на Земле живешь?

Как дым, ускользают минуты…

На ярмарке жизни не шут ты?

Крупицы счастья мелькнут ли,

Когда итог подведешь?

Чего же мне все-таки жалко?

Любовь ускользнула русалкой,

Морщины у глаз, как жа́люзи,

И юность назад не вернуть.

Она безвозвратно сбежала,

Мальчишеская шалость.

Как в вазе из-под сирени

Осталась в душе только муть.

На берегу Оки

Однажды в воскресение на берегу Оки

В уединении купались мы на солнце целый день,

А после, выбрав в нависавших ивах тень,

На углях жарили бараньи шашлыки.

Сегодня вновь один забрел сюда,

Все также светит солнце, плещется вода,

И только от костра углей угасших след

Напоминает, что любовь прошла и к ней возврата нет.

Отлет

Прощай, моя девочка, я улетаю.

Прощай, моя радость, надежда, любовь.

Что будет? Не знаю. Быть может, растают

Все чувства, когда мы встретимся вновь.

Но что бы там ни было, что б ни случилось:

Полюбишь другого иль я разлюблю,

Спасибо за радость, что ты приносила,

Лишь отзвук «спасибо» я в сердце ловлю.

Спасибо за ласку и теплые губы,

За взор твой лучистый, как звездный цветок,

За то, что ты в сердце чувственно-грубом

Любви пробудила нежнейший росток.

Глаза закрываю и сразу же слышу

Твой голос задорный, рассыпчатый смех.

С Большого Чегета мы катим на лыжах,

И розовой пылью вздымается снег.

А помнишь, как вечером мы возвращались

По темному лесу? Снег и мороз.

Глаза подняла ты, а в них отражалось

Зимнее небо, полное звезд.

А помнишь, в машине – усталость собачья,

Но руку положишь тебе на бедро,

Ты мне улыбнешься, словно удача,

И силой твое переходит тепло.

Иль выйдешь из ванной. Поспешно запахнут

Халатик короткий, как вздернутый нос.

К тебе я прижмусь, обнимая в охапку,

И чувствую запах душистых волос.

Ты знаешь, на свете немало я прожил

И женщин достаточно видел и знал,

Но глаже, свежей, бархатистее кожи

И мягче твоей я еще не встречал.

А сколько же нежности, сколько же ласки

В твоих поцелуях, объятьях твоих,

Люби меня так, как будто из сказки,

Вот так же, как полон любовью мой стих!

А помнишь, а помнишь..? И так бесконечно

Воспоминаньям о тебе не бывает конца.

И кажется глупой и странной беспечностью

Разлука, что так разрывает сердца.

Что ж, я улетаю, но с чувством надежды,

Хоть сердце сжимает и в горле комок.

Когда я вернусь, все будет как прежде,

А может быть лучше, и счастья взахлеб!

Ведь это награда для тех, кто, страдая,

Пропасть разлуки в себе превозмог.

* * *

Отчего разбегается счастье,

Как круги на уснувшей воде?

Почему потаенною страстью

Я привязан навеки к тебе?

Что нашел я в тебе, невысокой,

И с усмешкой на юных губах?

Помню, сердце билось, как сокол,

В обнимавших твоих руках.

Ты губами меня пленяла,

Обнимала за шею рукой,

И меняла рука, меняла

День свободы на день роковой.

Смысл жизни

Проходит жизнь легко иль больно,

Ты ищешь смысл ее давно.

Лишь сердце – загнанный невольник

Сквозь мыслей яркое пятно

Кричит, от боли треугольное,

Что смысл понять нам не дано.

На взморье

В твоей руке моя рука,

И молча мы бредем по пляжу.

Ты здесь и все же далека,

И между нами осень ляжет,

Как пропасть между двух вершин.

Я в жизни глупо поспешил,

Но ведь об этом не расскажет

Твоей руке моя рука.

А завтра легкое «пока» –

И расставанье на века.

Язык прибоя мерно лижет

Твоих шагов неровный след.

Ты прижимаешься все ближе,

Ты рядом, но тебя уж нет.

И только губы помнят поцелуи,

Как лета убегающего след.

* * *

Жене

Я возвращаюсь, где бы я ни шляюсь…

В интеллектуальных высях иль на липком дне,

Избитый, в радости, отчаявшись,

Я возвращаюсь каждый раз к жене.

Она моя отрада и услада

И гавань средь штормов житейских сил,

Она – та высочайшая награда,

Которую я по ошибке получил.

Я затихаю и пробоины латаю,

Душевный такелаж в порядок привожу,

Но чувствую, что от уюта задыхаюсь.

В душе себя отчаянно ругая,

Рублю канат и снова ухожу.

Приезд

Какая глупая попытка

Все то, что было, повторить,

Из переплавленного слитка

Любви фигуру возродить,

Искать, что было год назад,

– Все тех же чувств, страстей, мечтаний.

Твои слова всплывают невпопад:

«Любовь сильнее расстояний».

К чему метаться вдоль обрыва,

Выискивать в листве вчерашней

Осколки прежнего порыва

И искры страсти отпылавшей.

Ведь повторения любви противны.

Второй не ходят раз по тем тропинкам,

Которыми однажды проходил.

Не возвращаются к любимым,

Которых ты уже любил.

Осеннее

Короткое лето в России.

Мелькнет нежарким теплом,

И снова дожди полили

В «елочку» полотном.

И снова раскиснут в слякоть

Черные ленты дорог.

Багряной листовою отплакав,

Лес до корней продрог.

Сквозь бурое марево сосен,

Сквозь студень промокших берез

Сует оборвашка-осень

Холодный и мокрый нос.

В небе серо-суконном

Птицы на юг летят.

Забравшись на пень, опенки

С тоскою им вслед глядят.

День рождения

Когда холодною декабрьскою порой

Московский зимний день покажется невесел,

Плохое настроение навалится горой,

Ты вспомни о далеком белом Бумердесе.

Там средь зимы оранжево пылают апельсины,

Цветущие мимозы возникают, как виденья,

Где разведенным спиртом и «Мартини»

Мы отмечаем этот день рожденья.

И вот средь будущего дня рожденья кутерьмы

Воспоминанья об Алжире заструятся, как побеги,

И затоскуешь ты о лете средь зимы,

Как мы сейчас грустим средь зелени о снеге.

Котенок

Мяучит котенок.

Несчастный ребенок

Остался один без мамы.

«Ушла на помойку,

А мне неспокойно.

Где моя мама? Мяу!»

Кричит безотрадно,

Надрывно, надсадно,

И жалость к нему, как рана.

Такой, как все дети,

Печально на свете,

Коль нет рядом мамы. Мяу!

И сам я порою

Раздавлен судьбою,

Участия нет ни грамма.

Сжав зубы до боли,

Вот-вот и завою:

Где моя мама? Мама!

Подарок

Что подарить тебе на Новый год,

Какой подарок сделает тебе приятно?

Хоть это маловероятно,

Учитывая твой строптивый нрав.

Но, может быть, я окажусь не прав,

И мой подарок все же подойдет.

Я мог бы подарить фигурку Гжели,

Ты глянешь не нее и скажешь: «Неужели

В предновогодней суете с отчетами ты не забыл,

И для меня ее купил? Ах, как ты мил!

Но у меня таких фигурок пять,

И как коллекционер ее должна я обменять».

А впрочем, он ведь так хитер,

Ее тебе подарит режиссер.

Хоть много денег у меня нема,

Я мог бы подарить тебе «Клемма».

Но, кажется мне, что твоя мама́

Готовится их подарить сама,

А у меня хватает все-таки ума

Не встать ей поперек дороги.

Я подарю тебе стихи,

Они просты и чи́сты,

И, как букет сирени,

Прозрачны и лучисты.

Ты их к груди своей

Прижми, сдержав рыдания,

И все воспоминания

Дождем на них излей.

* * *

Я знаю, мой недолог путь,

И оборвется вдруг

На самой звонкой ноте

Мелодия, разбитая в полете,

Которая зовется сердца стук.

Но я надеюсь, дети допоют…

Ресторан в Оране

В ресторане второразрядном,

Где толпа по-черному пьет,

Хриплым голосом негритянка

О любви, задыхаясь, поет.

Среди говора, дыма и криков,

Над дрожанием тусклых свечей

Она плавает черным ликом,

Как луна ресторанных ночей.

Посетитель я здесь случайный,

Когда все вперекос и не так,

Забиваешься от отчаянья,

Как в нору, в первый встречный кабак.

Выговариваешься, как на исповеди, —

Пьянь участлива к вашей судьбе.

Посочувствуют, хоть воистину

Всяк всегда говорит о себе.

А потом, устав от пророчества,

Вклинишь голову меж кулаков.

Нет надежнее одиночества

Кладбищ, ЦУМов и кабаков.

Вот тогда-то твой голос хриплый

Обволакивает, как туман,

И из тины отчаянья липкой

Погружает в счастливый обман.

Голос твой – утеха для слуха,

В нем искусства высокого дрожь.

Но ведь в жизни ты просто шлюха,