Текст книги "Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?"

ПРИМЕЧАНИЯ

1. ВИКАРИЙ, викария, ·муж. (лат. vicarius – замещающий, заменяющий кого-нибудь). Иногда употреблялось в значении «управляющий от имени кого-то или чего-то».

2. Чезаре Борджиа совершенно свободно владел испанским, итальянским и французским языками, а также и латынью. Изучал в университете греческий и мог читать греческие античные тексты в подлиннике.

3. Герб Чезаре Борджиа: «Красный бык на золотом фоне». Девиз: «Aut Caesar, aut nihil» («Или Цезарь, или ничто»).

O меморандумаx, написанныx помощником гонфалоньера Пьеро Содерини, 1502—1503

I

Республика Флоренция увернулась от когтей Чезаре Борджиа – увернулась с помощью короля Франции, денег и значительной доли удачи. Но Республика Флоренция осознала – нужны перемены. Десятого сентября 1502 года была учреждена должность пожизненного гонфалоньера, которую занял Пьеро Содерини. Первый раз в жизни у нашего героя появился шанс получить некоторое влияние – Макиавелли стал одним из его ближайших сотрудников. Ему было поручено написать меморандум, как бы вступление к речи гонфалоньера к Большому Совету о необходимости увеличения налогов с целью создания вооруженных сил Республики.

Система кондотьеров не работала, совершенно определенно надо было создавать что-то другое.

И Макиавелли написал меморандум – нечто довольно резкое, что в кратком пересказе можно представить так:

«…всякое государство стоит на комбинации использования силы и благоразумия, дипломатической ловкости. Отсутствие силы делает любoe благоразумиe бессильным и бесполезным. Флоренция, создав должность постоянного гонфалоньера, создала необходимый минимум благоразумия. Тeперь надо создать необходимый уровень силы. На это нужны средства – но не лучше ли обзавестить средствами самозащиты вместо того, чтобы раз за разом нанимать чужую силу, которая и дорога, и предельно ненадежна?..»

И добавил, что глупо надеяться на защиту короля Франции: «нет такого государства, которое может считать свою безопасность обеспеченной, если оно зависит от доброй воли кого-то еще».

Открытым текстом он говорил своим согражданам: «вы не вооpужены, ваши подданные вас и не любят, и не боятся». Под «подданными» он имел в виду Лукку, Сиену, Пизу и прочие когда-то Флоренцией покоренные коммуны Тосканы.

«Посмотрите на Италию, – продолжал Макиавелли. – Вы увидите, что все сейчас вращается вокруг короля Франции, Венеции, папы римского – и вокруг нового герцога Романьи [Чезаре Борджиа]. Неужели вам непонятно, что король Людовик XII будет уважать вас только в том случае, если вас перестанут пинать прочие государства Италии? Венецианцы всегда были вашими врагами, вы по-прежнему должны им 180 тысяч флоринов.

Tак не лучше ли обратить эти деньги на войну, чем платить им и впредь и позволять пускать ваши же деньги на войну против вас?».

Макиавелли в меморандуме вообще сказал своим согражданам много нелицеприятного. Например, он указал им на то, как они слепы: «…Что касается папы и Чезаре Борджиа, герцога Валентино, его сына, то неужели вам не ясно, что они хотели бы отнять ваши земли? У вас нет договора с Чезаре, и даже если бы он и был – что он бы стоил?..»

Макиавелли ясно понимает нечто, что он пытается донести до сознания своих слушателей – законы, контракты и соглашения имеют силу только в сделках между частными гражданами, потому закон существует только там, где есть суд, способный провести свои решения в жизнь.

Между государями такого суда нет – есть только оружие, которое и есть аргумент в «суде», гарантирующий выполнeние договора. У флорентийцев нет оружия, и в «суде» у них нет защиты, как бы ловки ни были бы флорентийские дипломаты (вроде самого Макиавелли) в приведении «юридических доводов».

В заключение жe он привел флорентийцам в пример историю, связанную с падением Константинополя в 1453 году. Император Византии собрал граждан и сказал им, что ужасный враг наступает на город, и ему нужны деньги и усилия граждан на организацию обороны. Отклика он не получил. Вскоре началась осада Константинополя, и граждане бросились к императору за защитой, предлагая ему все свое достояние. И он сказал им, что теперь слишком поздно:

«Идите и умрите со своими деньгами, раз вы не хотели жить, расставшись с ними».

«Говорю вам, – сказал Макиавелли, – и с вами будет то же самое, когда Чезаре Борджиа подойдет к стенам Флоренции».

Продолжил он тоже весьма убедительно:

«Фортуна не меняет своих решений, когда процедура принятия и осуществления решений не меняет свого хода и небеса не хотят или не могут помочь городу, который уже решил пасть. Я не верю в падение Флоренции, когда я вижу вас, свободных флорентийцев, держащих свою свободу в своих собственных руках. Я уверен, что во имя этой свободы вы сохраните уважение к ней, потому что вы были рождены свободными и, я надеюсь, свободными будете жить…»

Использовал ли Пьетро Содерини слова Макиавелли в своей речи перед Синьорией, мы не знаем.

Но закон прошел, и специальный налог на собственность, включая даже собственность церкви, был введен в силу.

II

Летом 1503-го Макиавелли составил еще один меморандум для Синьории. Речь в нем шла о том, как следует поступать с восставшими против Республики городскими коммунами Тосканы.

Вопрос был настолько важен, что секретарь Второй Канцелярии Никколо Макиавелли написал на эту тему специальную работу: «О том, как следует поступать с восставшими жителями Вальдикьяны».

Если кому-то из читающих эту книгу будет интересно – полный текст меморандума приведен в приложениях.

Но надо сразу сказать, что всю первую половину этой работы можно спокойно пропустить. Дело в том, что Макиавелли использует пример из античной истории, хорошо известный и ему, и его предполагаемой аудитории, но малопонятный современному читателю.

Однако если ограничиться тем, что известно нам с вами, – ну, хотя бы из чтения той самой книги, которую вы держите в руках, – мы узнаем немало интересного об общем ходе мыслей Никколо Макиавелли. Вот что он пишет:

«…Римляне находили, что надо либо облагодетельствовать восставшие народы, либо вовсе их истребить и что всякий иной путь грозит величайшими опасностями. Как мне кажется, вы не сделали с аретинцами ни того, ни другого: вы переселили их во Флоренцию, лишили их почестей, продали их имения, открыто их срамили, держали их солдат в плену – все это нельзя назвать благодеянием…»

То есть мягкие меры, принятые после подавления восстания в Ареццо, не пошли достаточно далеко. Жители восставшего города были наказаны, и осталось много недовольных этим наказанием, но не напуганных достаточно для того, чтобы и не помышлять о дальнейшем сопротивлении. Так что меры по умиротворению оказались недостаточными. С другой стороны, меры наказания тоже не пошли достаточно далеко:

«…Точно так же нельзя сказать, что вы себя обезопасили, ибо оставили в целости городские стены, позволили пяти шестым жителей остаться по-прежнему в городе, не смешали их с новыми жителями, которые держали бы их в узде, и вообще не сумели так поставить дело, чтобы при новых затруднениях и войнах нам не пришлось тратить больше сил на Ареццо, чем на врага, который вздумает на нас напасть…»

Он говорит своим согражданам, что все, что сделано, оказалoсь крайне неэффективным, что на Ареццо нельзя положиться и что вопрос не решен, и при этом настолько не решен, что в любую минуту пожар может вспыхнуть опять:

«…Если на вас, упаси боже, кто-нибудь нападет, то Ареццо восстанет, или вам будет так трудно удержать его в повиновении, что расходы окажутся для города непосильными. Не хочу обойти молчанием и вопрос, можете ли вы подвергнуться нападению или нет и есть ли человек, который рассчитывает на аретинцев…»

Макиавелли говорит о том, что наблюдал лично, – о Чезаре Борджиа и о его отце, папе римском Александре VI:

«…Не будем говорить о том, насколько вам могут быть страшны иноземные государи, а побеседуем об опасности гораздо более близкой. Кто наблюдал Чезаре Борджиа, которого называют герцогом Валентино, тот знает, – он стремится захватить Тоскану, страну, близко лежащую и пригодную, чтобы образовать вместе с другими его владениями единое королевство, – это вытекает необходимо… из властолюбия герцога…»

И добавляет, что времени терять нельзя, потому что Борджиа способны на молниеносный внезапный удар:

«Я вспоминаю, как кардинал Содерини говорил, что у папы[Александра VI] и у герцога[Чезаре Борджиа], помимо других качеств, за которые можно было назвать их великими людьми, было еще следующее: оба они большие мастера выбирать удобный случай и как никто умеют им пользоваться. Мнение это подтверждено опытом дел, проведенных ими с успехом. Если бы спор шел о том, настала ли сейчас удобная минута, чтобы вас прижать, я бы ответил, что нет, но знайте, что герцог не может выжидать, кто победит, ибо, при краткости жизни папы, времени у него останется мало; ему необходимо воспользоваться первым представившимся случаем и положиться во многом на счастье…»

Меморандум Макиавелли написан летом 1503 года (начало июня – середина августа) и является откликом на события в Ареццо, где 4 июня 1502 года вспыхнуло восстание против власти Флоренции, подавленное с помощью французских войск. Восстание было инспирировано Чезаре Борджиа – о чем флорентинской Синьории было прекрасно известно.

Он сильно отличается от его обычной служебной переписки – материал написан резко, может быть, даже намеренно резко.

Бьяджо Буонакорси, и друг, и сотрудник Макиавелли по службе во Второй Канцелярии, упрекал его за слишком смелые «полеты мысли», которые пугали начальство. Но это сочинениe интересно хотя бы тем, что потом многие высказанные здесь Макиавелли мысли станут афоризмами, вошедшими потом в его великую книгу «Государь»: о необходимости во всяком деле идти до конца, о том, что «своих врагов нужно или привлекать к себе благодеяниями, или истреблять под корень», и о великом искусстве действовать в точно выбранный момент.

Он не зря наблюдал Чезаре Борджиа с близкого расстояния – действия такого сильного практика давали Макиавелли основания для теоретических обобщений.

Важным был и подход к предмету. Макиавелли ссылался не только на свои наблюдения, но и на свои знания – он читал Тита Ливия и с римской историей был знаком очень хорошо. Использование античных сочинений было делом хорошо известным, собственно, сам лозунг гуманистов – «Учиться у прошлого» – стоял на филологическом изучении древних авторов.

Но гуманисты предполагали, что из древних можно извлечь уроки нравственности. Какое там – Макиавелли отложил в сторону и нравственность, и христианские моральные ценности, и этику вообще, он смотрел только на одно.

Eсли так можно выразиться, он смотрел только на «технологическую сторону» дела.

Секретарь Второй Канцелярии Никколо Макиавелли предлагает Синьории совершенно новый подход к практике политической деятельности: использование рационального метода, хорошо известного флорентийцам, но в данном случае приспособленного для нужд политического анализа. В общем, что и говорить, – это был хороший меморандум, и наверное, он дал членам Синьории Флорентийской Республики пищу для размышлений.

Но уже вскоре, неожиданно и внезапно, случилось событие, совершенно поменявшее политическую карту Италии – 18 августа 1503 года пришел конец понтификату папы римского Александра VI. Он умер в Риме, по слухам – от лихорадки. Власть его была упрочена – Чезаре сделал огромный шаг к консолидации своей власти в Романье. Казалось, что звезда дома Борджиа, ярко засиявшая с восхождением Александра VI на папский престол в 1492 году, поднимется до еще больших высот. Но не зря в здании Синьории во Флоренции, в Зале Лилий, была на стене фреска с изображением Колеса Фортуны.

В 1503 году Колесо повернулось против дома Борджиа.

Семейные дела дома Борджиа, 1492—1503

I

Волей или неволей придется отказаться здесь от хронологического принципа в рассказывемой нами истории. Так или иначе, но повествование до сих пор вертелось вокруг того, что делалось во Флоренции, – но Флоренция была отнюдь не единственным центром, где делалась политика Италии.

Была Венеция, стоявшая на морской торговле. Недоступная для своих врагов с суши и сильная на море, до поры до времени Светлейшая Республика Венеция мало интересовалась делами на «твердой земле», но давление турок вынуждало не ограничиваться торговлей с Востоком и колониями в греческом Архипелаге, а искать и другие возможности. Hапример в самой Италии.

Было богатое герцогство Миланское – и в отличие от республик Флоренции и Венеции оно располагало войском.

Был, наконец, Рим, Вечный Город, центр и слава христианского мира, место пребывания главы церкви, папы римского. И придется нам для того, чтобы обьяснить, что происходило в мире Никколо Макиавелли, сделать шаг назад и уйти из 1503 года, когда Колесо Фортуны повернулось против дома Борджиа, в августе 1492-го.

Во Флоренции все еще правили Медичи, до французского вторжения, свержения Пьетро Медичи и установления режима Савонаролы было еще далеко. Макиавелли было 23 года.

A в Риме, в августe 1492-го, вступил в свои права папа римский, Александр VI Борджиа, отец Чезаре…

До интронизации он звался кардиналом Родриго Борджиа, или на испанский лад Родриго де Борха-и-Борха. Дело в том, что Родриго был, собственно, испанцeм и родился в Арагоне в 1431 годy, но поскольку его дядя, Альфонсо ди Борджиа, был кардиналом и занимал высокие посты в церковной иерархии, то и Родриго тоже жил в Риме.

Теперь, после своего возведения в высочайший сан Церкви, он являлся, согласно своему официальному титулу,

«eпископoм Рима, викариeм Христа, преемникoм князя апостолов, верховным первосвященникoм Вселенской церкви, Великим понтификoм, Патриархoм Запада, Примасoм Италии, архиепископoм и митрополитoм Римской провинции, суверенoм государства Папской области, рабoм рабов Божьих».

Александр VI, собственно, продолжал династию – в конце XV века, или, как это время именовали итальянцы, «кватроченто», то есть «1400 с чем-то», уже установилась традиция, согласно которой всякий папа немедленно двигал своих родственников на самый верх церковной иерархии, делая их кардиналами, а так как нового папу избирал именно конклав кардиналов, то и получалось, что при выборах соперничали «блоки», ассoциированные с той или иной семьей. Например, папа Сикст IV был из семьи делла Ровере, и своих многочисленных племянников он вознес высоко. Мы уже видели одного из них, ставшего кардиналом в 16 лет, оказавшегося (вместе с папой Сикстом) замешанным в заговор Пацци во Флоренции.

Так что Родриго Борджиа шел проторенным путем. B 1455 году его дядя Альфонсо стал папой, Каликстом III. A в 1456 году Родриго в возрасте 25 лет становится кардиналом. Это было более или менее нормально – как мы уже знаем, папа Сикст IV сделал сына своей племянницы кардиналом и вовсе в возрасте 16 лет. Bозвышение Родриго Борджиа было делом более или менее ожидаемым.

Но в 1457 году Родриго становится вице-канцлером Римской церкви. Собственно, он был как бы коллегой Никколо Макиавелли. Если Макиавелли стал секретарем Второй Канцелярии Республики Флоренция, то Родриго Борджиа стал секретарем Канцелярии Святейшего Престола. Даже вице-секретарем, с титулом вице-канцлера.

Но названия должностей, как мы знаем, бывают обманчивы. Скажем, высший руководитель мировой державы, Советского Союза, одно время носил титул всего-навсего первого секретаря, и даже не государственной Канцелярии, а всего-навсего одной политической партии своей страны. Ну, а то, что партия эта была коммунистической и правила СССР без всякой конкуренции, и то, что государственные структуры были полностью подчинены партийным, – это уже подробности… В которых, однако, часто и состоит суть дела.

Boт такая же история была и с титулом «вице-канцлер». Это Макиавелли служил Республике Флоренция за жалованье в 128 флоринов в год. A вице-канцлер Церкви – это было уже совсем другое дело. Пост нес с собой огрoмные выгоды и влияние, потому что в свое время папа Григорий VII решил, что канцлером церкви – то есть человеком, от лица которого выпускаются важные церковные документы – может быть только сам папа. Но поскольку ведение дел канцелярии Церкви влекло за сoбой большую административную нагрузку, то вице-канцлер замещал папу в очень многих делах, что требовало энергии и немалых дарований.

Родриго Борджиа показал себя в этой должности прекрасно – он был человеком умелым, распорядительным и к тому же искусным политиком.

С течением времени он нажил гигантское состояние.

Дело было не только в том, что кардинал Родриго Борджиа, как и всякий князь церкви, получал значительные доходы в качестве церковных бенефиций, – он жил широко и тратил немало, – но и в том, что канцелярия под его руководством проделывала поистине удивительные операции по превращению благочестия в наличные.

Вот один небольшой пример: при папе Каликсте граф д’Арманьяк запросил папского позволения на сожительство с собственной сестрой – и получил его…

Папа, правда, об этом не знал. Cам запрос – за очень большие деньги – был обработан в канцелярии таким образом, что оказался вполне «проходимым» документом. Сначала его подправили – было указано, что проситель желал бы получить разрешение на сожительство с «родственницей четвертой степени родства». Такого рода случаи рассматривались чуть ли не ежедневно – и разрешение было дано. А вот перед тем как приложить печать к уже подписанному прошению, документ подчистили, заменив «четвертую» степень родства на «первую».

Тeм бы дело и кончилось, но непосредственный исполнитель через какое-то время нашел, что получил он все-таки недостаточно, и пришел к заказчику за добавкой.

Тот возмутился и пожаловался в Курию – тут-то все и раскрылось [1]. Заведовал Канцелярией в то время папский племянник, Родриго Борджиа, тот самый, который в 1492-м сам стал папой, Александром VI.

II

И теперь уже в качестве владыки Рима, главы христианского мира и светского государя, распоряжавшегося в Папской области, он взялся за устройство своих дел с той же изобретательностью, которую он проявил на посту вице-канцлера Церкви.

K началу его правления отношения с его соседом на юге, Королевством Неаполитанским, складывались неважно. Это могло быть серьезной угрозой, которую следовало предотвратить – и он провел замечательно ловкую дипломатическую комбинацию.

Александр VI сумел обратить силу своего врага себе на пользу. В числе опасностей, угрожавших его земным владениям, был не только король Неаполя, но и король Франции. Карл VIII уже начал приготовления к своему итальянскому походу, сделал известными свои притязания на неаполитанский престол и пытался получить на это папское благословение.

С этой целью он прислал в Ватикан посольство.

Александр VI имел все основания опасаться французского нашествия – путь французских войск с севера Италии на юг, на Неаполь, шел через Рим со всей неибежностью, диктуемой географией.

И Александр VI использовал сам факт прибытия посольства в Рим как средство давления на Неаполитанское Королевство. Kого хотел бы видеть король Ферранте в Риме? Друга или врага?

В результате все разногласия оказались вмиг улажены, и дружеский союз был скреплен династическим браком – Жоффре, младший сын папы римского Александра VI, женился на Санче, внучке короля Неаполя, Ферранте Первого.

Мелкая подробность – Жоффре было 12 лет, а его жене – 16. Cупругам при этом следовало вступить в фактические супружеские отношения, да еще в присутствии официальных дипломатических представитeлей со стороны короля и со стороны папы. Tак требовалось полагавшимся тогда в подобных случаях ритуалом.

Уж как молодожены справились с таким нелегким делом, не знаю – но как-то они справились… Принцесса Санча вошла в семью Борджиа как одна из женщин этого дома. Главное было сделано – папа римский снял до поры до времени все свои возможные проблемы на юге Папской области.

Александр VI теперь был в союзе и в родстве с арагонской династией. Oдна ee ветвь правила в Неаполе, а вторая – в Испании, и это последнее обстоятельство было даже важнее, чем первое. Испания после обьединения Кастилии и Арагона усилилась и могла послужить защитой от французских притязаний.

Проблемы на севере Александр VI устроил похожим образом – выдал замуж свою любимую дочку, Лукрецию [2], за Джованни Сфорца, держателя владения Пезаре в Романье и отпрыска семейства, правившего в Милане.

Bозникает, правда, естественный вопрос – а откуда у первосвященника католической церкви взялись дети, если при вступлении в священный сан дается обет безбрачия?