Текст книги "Князь Святослав"

Глава II

1

Великая княгиня не находила себе места во всем огромном отцовском дворце. Служанки и рабыни, как серые мыши, испуганно разбегались при ее появлении, напуганные угрозами, что так и сыпались из ее уст. Они думали, что княгиня гневается на них, а она проклинала собственную судьбу, одарившую ее позором, который скоро невозможно будет скрыть.

Великая княгиня Ольга понесла при мертвом муже. Что делать? Что делать? ЧТО ДЕЛАТЬ?!

Она не знала. Обратиться к повитухе, подобно несчастным девчонкам, согрешившим до венца? Но это невозможно, это немыслимо. На кону судьба самого Великого Киевского княжения, власть над которым должна принадлежать ее сыну. Только ее Святославу! А незначительная зараза, осложнение, и никакой великий воевода – даже Свенельд, его отец! – не сможет остановить борьбу боярских кланов за власть. К кому-то из них примкнут одни славянские племена, к кому-то – иные, и начнется такая замятия, что сметет с лица земли самих русов со всеми их отлично вооруженными и обученными дружинами.

Значит, выхода нет. Но… он должен быть, этот выход. Должен, иначе все рухнет. Все рухнет…

Ну зачем, зачем она тогда обидела Свенельда, выйдя из палаты и оставив его одного? Он обрадовался, как обрадовался бы каждый мужчина, это же так просто… А он ей нужен. Он умен, он наверняка найдет выход. То, что женщине кажется безвыходным, решают полководцы, ибо они не умеют проигрывать. Свенельд не проиграл ни одной битвы…

И она отрядила доверенного гонца за Свенельдом. Только гонец вернулся ни с чем. Свенельд куда-то отправился с небольшой почетной стражей. Княгиня Ольга продолжала метаться по покоям, распугивая робкую челядь. Только верная Айри ходила за нею след в след, сжимая рукоять кривого печенежского ножа.

А потом как-то неожиданно, как-то вдруг великая княгиня успокоилась. Ходила плавно и неторопливо, не повышала голоса, не плакала тайком и улыбалась всем.

– Чудо?.. – шепталась дворня.

Не чудо то было, а природа. Осознание того, что в ней теплится жизнь, что она в положенное время станет матерью, совершив действительное чудо. Единственное из чудес человеческих. И она терпеливо ждала Свенельда.

И воевода приехал в самое время. Время принятия осознанных решений.

2

– Тебе нельзя рожать, моя королева.

– Советуешь не рожать?

– Посоветовал бы, но это невозможно. И ты знаешь, что это так.

– Почему же невозможно? – усмехнулась Ольга. – Так довольно часто поступают оплошавшие девчонки и множество неосторожных женщин.

– Ты не просто великая женщина. Ты – великая княгиня, королева русов, как тебя зовут на Западе. За тобою – тень твоего отца, который там, греясь у костров Вальхаллы, заботится о силе и процветании Киевского княжества.

– Торжественно, но не очень понятно. Рожать при мертвом муже? Что тогда станется с великим Киевским княжеством, мой воевода? У тебя не хватит сил, чтобы заткнуть глотки боярам и примучить все славянские племена.

– Родить должна безымянная женщина. Не великая дочь Вещего Олега и владычица Киева, а лишь тень ее.

– Я не понимаю тебя, Свенди, – вздохнула Ольга. – Ты начал говорить загадками, что не к лицу великому воеводе.

– Я говорю так потому, что стараюсь нащупать выход. Из головы не выходит мысль о том, как нам спасти наше Великое Киевское княжение, моя королева.

Великая княгиня тяжело вздохнула и привычно заходила по покоям, оглаживая пальцами оберег на груди. Потом сказала, не оглянувшись:

– Не щади меня, Свенди. Это не к лицу ни мне, ни тем более тебе.

– Ты права, как всегда. На окраине Новгородской земли есть женский скит. Там скрываются христианки, их всего семеро. Ты спрячешься у них, и они примут твои роды.

– И взамен потребуют, чтобы я ввела на Руси христианство? И мы получим восстание…

– Мы ничего не получим, если ты возьмешь с них клятву молчания.

– Какую клятву? Я не знаю, как клянутся христиане.

– Спроси у греческого священника, которого ты дважды навещала.

– Не знаю, Свенди, не знаю, – озабоченно повторяла великая княгиня, продолжая ходить по покоям. – Оставить малолетнего сына, когда кругом враги, и ты каждое мгновение должен будешь скакать с дружиной им навстречу… И меня не будет в Киеве. И что скажут киевские бояре, когда я вдруг поеду в какое-то тайное христианское пристанище…

Свенельд улыбнулся:

– Ты поедешь не в скит. Ты поедешь обустраивать наши земли и даровать славянам права торговли и самостоятельного управления. А пока беременность незаметна, будешь править как обычно. Когда почувствуешь, что платья уже не могут скрыть тайну, объявишь, что отправляешься устраивать земли славянские.

– А что скажет охрана, когда я вдруг поеду к этим христианкам? Им придется вырвать языки, Свенди.

– Охрану оставишь в Новгороде. Тебя будут сопровождать мои люди. Ты знаешь Неслыха?

– Знаю. Берсень лично попросил взять этого Неслыха на службу.

– Это верный человек. Он и проводит тебя в христианский скит.

– Меня проводит Айри. Это мой верный человек.

– Айри чужеземка. Ее запомнят все, и наша тайна перестанет быть тайной.

– А ребенок? Останется в монастыре? Я должна знать, где он будет… Это ведь наше дитя, Свенди.

– Неслых передаст его в добрую семью, где ребенка примут, как родного, будь то мальчик или девочка. А ты правь, как правила, моя королева, только не позабудь узнать у священника, как клянутся христиане.

– Но я увижу его? Хоть раз…

– Узнай христианскую клятву, – сурово сказал Свенельд и вышел из покоев.

И всегда сдержанная, даже суровая дочь Олега тихо заплакала, поняв, что никогда в жизни не увидит ребенка, которого вынашивала под сердцем.

3

Свенельд стремительно шагал по длинным полутемным дворцовым переходам. Он был недоволен собой, но иного и быть не могло. Великая княгиня никогда не увидит свое дитя, потому что двух претендентов на власть не могла выдержать еще неокрепшая Киевская земля. И он ясно дал понять это Ольге. Да, он причинил ей боль, но лучше рубить сплеча, чем долго и мучительно резать живую плоть. И он навсегда, одним ударом оборвал пуповину собственного, еще не родившегося ребенка.

За поворотом неожиданно выдвинулась из коридорной тьмы мужская фигура, и Свенельд сразу остановился, привычно положив руку на рукоять меча.

– Кто?

– Не гневайся, великий воевода, что пресек путь твой, – ответил тихий голос. – Но мой отец не велел мне часто мелькать пред очами. Мое имя – Неслых.

– Идем к свету, Неслых, – сказал воевода. – Я должен увидеть твое лицо.

Они молча дошли до перекрещения переходов, где было достаточно света, и шедший впереди Неслых остановился на самом освещенном месте.

Перед Свенельдом стоял худощавый, среднего роста мужчина лет тридцати с покатыми плечами, в которых опытному глазу виделась недюжинная сила. Но лишь опытному. Человек ненаблюдательный отметил бы только общую унылость вида и странное выражение глаз. Казалось, они вообще не отражали солнечного света. Просто два темных провала с острыми колючками зрачков. И Свенельд понял, что друг одарил его мощной поддержкой: в прижитом им сыне жила незаметная, ни в чем вроде бы особо не выражавшаяся мощная воля.

– Ты – мой хозяин, – тихо сказал Неслых. – Так приказал мой отец. Повелевай.

«Не хотел бы я оказаться его врагом», – почему-то весело подумал воевода. И сказал:

– Пока – великокняжеская дума. Кто с кем кучкуется, кто дружит семьями, о чем шепчутся и о чем думают.

Неслых молча склонил голову.

– Когда великая княгиня поедет в объезд славянских земель, ты выедешь в Новгород с десятком моих воинов и сделаешь так, как повелит тебе десятник.

Неслых еще раз молча склонил голову.

– На людях мы с тобой встречаться не будем. Если вдруг понадобишься, тебе скажут. Ступай.

– Дозволь слово молвить, великий воевода.

– Говори.

– Я всегда выполнял поручения своего отца Берсеня с помощью двух десятков своих верных друзей. Все они оправдывают мое имя.

– Все – Неслыхи?

– Все, великий воевода.

Свенельд усмехнулся.

– Подбери еще тридцать Неслыхов для неслышной службы. – Он достал кожаный мешочек. – Это требует платы и роты на верность лично мне.

– Будет исполнено, великий воевода.

Неслых двумя руками принял кисет с золотыми, низко склонил голову, отступил в сумрак перехода и будто растворился в темноте.

4

Ольга не только обладала глубоким умом, волей и уменьем взвешивать свои и чужие поступки. Она была не просто любимой дочерью великого конунга русов, но и единственным его ребенком, а потому Вещий Олег вопреки всем обычаям, запрещавшим женщинам повелевать мужчинами, упорно и последовательно готовил ее к высокому месту владычицы Киевского княжества. Ольга, когда был жив отец, присутствовала на официальных встречах и даже на тайных советах Боярской думы. И высокий пост правительницы при малолетнем сыне был для нее естественен. Она была на своем месте и всегда знала, что и как должна говорить, советовать и приказывать неукоснительно исполнять принятые ею решения. Не случайно во всей Европе ее называли королевой русов.

В этот раз все было как всегда, а Ольга с трудом заставляла себя вести Боярскую думу. Спрашивала, отвечала на вопросы, что-то советовала, над чем-то велела подумать, а внутри копошился проклятый вопрос, что же теперь делать…

Да, необходимо зайти к греку-священнику, выведать у него самую страшную клятву христиан. Потом поехать в земли Великого Новгорода, а оттуда – в скит к христианкам. Но сначала в Новгород. В Новгород! И это надо подготовить сейчас, чтобы не вызвать потом удивленных вопросов.

– Вы все время толкуете о том, что славян надо примучивать. То радимичей, то вятичей, то северян. Вашим дружинникам нужен безнаказанный грабеж, а вам – пленные, которых вы продаете византийским купцам как рабов. Если мы будем идти таким путем, Киевская Русь погибнет. Потому что доведенные до отчаяния славяне похватают дубины и в конце концов перебьют всех русов до последнего. Перебьют ваших жен и детей, а то и, следуя вашему примеру, продадут их на рынках рабов в Кафе или в самой Византии. Вы этого хотите? Нет?.. Тогда я, как соправительница при малолетнем великом князе, внуке Рюрика, повелеваю вам с сего дня прекратить полюдье и все виды поборов и разбойных набегов на славян.

– А чем мы будем платить своим дружинникам? – зло спросил седоусый боярин с чубом на бритом черепе. – Может быть, княжеская казна возьмет на себя это ярмо?

Боярина звали Альбартом, славяне переиначили его имя в Барта, да так это за ним и закрепилось. Клан его не во всем поддерживал Олега, и Вещий великий князь не включал его в Боярскую думу. Однако Игорь, едва оседлав власть, тотчас же ввел Барта в ее состав, а положение Ольги как соправительницы при малолетнем сыне Святославе не позволяло идти на открытую ссору с весьма могущественным боярином. До сей поры Барт вел себя весьма сдержанно, но в этот раз решил, видимо, показать клыки. Может быть, потому, что Свенельд – соправитель Ольги – сегодня отсутствовал. Он увел дружину на южные рубежи, где опять показались дерзкие кочевые орды.

– Сила Киева держится на наших дружинах, княгиня! – громко сказал Обран.

Это был один из богатейших людей Киева, в его руках была сосредоточена чуть ли не половина торговли по Великому пути из варяг в греки. Игорь пожаловал ему боярство, неизвестно за какие услуги, и Обран изо всех сил отрабатывал княжескую милость, хотя Игоря уже не было в живых.

– Повелеваю молчать! – громко сказала Ольга и встала. – Всем замолчать!

На мгновение установилась тишина, но потом ворчание началось с новой силой, и великая княгиня поняла, что сегодня ей не удержать Думу в своих руках. А это означало, что они сегодня решили диктовать ей свою волю. По крайней мере, до той поры, пока в Киев с победой не вернется Свенельд.

Холодок подкатил к самому сердцу. Тому сердцу, которое билось уже не только для нее.

Неизвестно, что произошло бы дальше и как бы повернулась история всего Киевского княжения, если бы вдруг не распахнулись двери тронной палаты. Все шесть двойных дверей, в которые одновременно вошли дружинники в белых, расшитых золотом рубахах.

А в центральных дверях, расположенных за спинами думцев, первым появился Неслых. Он низко поклонился княгине, прижав руку к сердцу, и сказал:

– Не гневайся, великая княгиня, за мое самовольство. Дружинники твоего покойного супруга скверно несли охрану твоего дворца, и я заменил их твоими дружинниками.

У Ольги подкосились ноги от великого облегчения. Но она заставила себя устоять и ясно произнести:

– Ты поступил правильно, Неслых. Прими мою благодарность. И пусть мои дружинники послушают, как решает Дума государственные дела.

И Боярская дума с молчаливым неудовольствием решила так, как сказала великая княгиня. Содержание боярских дружин отныне лежало на плечах самих бояр, почему и количество боярских дружинников быстро пошло на убыль. С глухим недовольным ворчанием согласились они и на официальную поездку княгини Ольги по северным славянским землям, чтобы наладить порядок, общие законы и представительство славянских князей в Государственном совете.

Теперь у Ольги появился повод, чтобы поехать в Новгород Великий. Но она пока не спешила им воспользоваться. Широкое княжеское платье пока еще надежно скрывало ее полнеющую фигуру.

Да еще надо было навестить византийского священника, чтобы выведать у него самую страшную христианскую клятву.

Глава III

1

Как всякая язычница, Ольга презирала христианство за проповедь рабского смирения перед всем и всеми. Покорно терпеть унижения и оскорбления в надежде там, в загробной жизни, которую они именуют раем, обрести реки молока в кисельных берегах. Ей, дочери конунга воинственных русов, заповедь подставлять щеку, уже получив пощечину, казалась унизительной. Такие заповеди могла провозглашать только религия рабов, в этом великая княгиня не сомневалась.

Единственный постулат христианства, который ее устраивал, касался непорочного зачатия. Разъяснения священника избавили ее от ощущения греха, который, как она полагала, мог вызвать гнев суровых богов. Здесь была лазейка, позволявшая обойти неудовольствие грозных богов русов, и она воспользовалась ею. Это была хитрость, но хитрость всегда угодна богам, недаром с ее помощью русы, как правило, выигрывали битвы.

Из всех клятв, которыми были столь богаты годы ее жизни, великая княгиня верила только в клятву славян, когда они клали свой меч наземь перед собою, и в клятву русов, когда они вонзали меч в землю и клали руки на его перекрестие. Но так клялись только воины, которых за нарушение клятв рано или поздно ожидала неминуемая смерть. А что может ожидать монахинь? Гнев Сына Божия Христа? Ну разгневается, ну лишит их вожделенного рая… Бояться нужно не загробной божьей кары, а земного гнева земных владык.

И все же она решила ехать к священнику. И вырвать у него эту христианскую клятву. Если понадобится, то вместе с его языком. И вновь помчались по Киеву лихие всадники в расшитых золотом белых полотняных рубахах.

Только на сей раз они не ворвались стремглав во двор церквушки. Остановились у ворот, и к крыльцу подъехала одна княгиня. Спешилась, бросила поводья на высокую луку убранного узорочьем седла и решительно вошла в бедный приземистый храм.

Служба, видимо, закончилась совсем недавно – маленький горбатый прислужник гасил свечи и заботливо складывал их в сумку, а старик священник что-то прибирал на алтаре, стоя спиной к выходу. Он был глуховат или очень озабочен работой, потому что не обратил внимания на появление великой княгини, хотя шагала она широко и ножны меча бряцали о ее отделанную серебром кольчугу в такт шагам.

– Старик!..

Священник тотчас же обернулся, а служка, съежившись от голоса, привыкшего повелевать, поспешно юркнул во двор.

– Великая княгиня!.. – Старик согнулся в низком поклоне. – Да будут благословенны стопы твои, приведшие душу твою в наш бедный храм…

– Замолчи, – досадливо отмахнулась княгиня. – Твоя сказка о непорочном зачатии, которую ты сладостно спел мне на этом месте, оказалась ложной, как и все ваше учение.

– Не гневайся на меня, великая княгиня, но Господь наш непорочно вызвал к жизни великого проповедника Иисуса Христа, дабы чрез это…

– Молчи! – прикрикнула Ольга. – Отвечай только тогда, когда спросят, если не хочешь лишиться языка.

Священник вновь склонился в глубоком поклоне. Княгиня Ольга хмуро размышляла, как начать разговор, столь важный для нее. Наконец решилась.

– Скажи, имеют ли право клясться твои христианки?

– Если не всуе…

– Нет! – крикнула княгиня. – Как они клянутся?

– Именем Матери Божьей Марии.

– А почему не именем самого Христа?

– Божья Матерь – заступница всех женщин. Она просит за них у самого Святого Сына своего.

– А если они нарушат эту клятву?

– Это невозможно, великая…

– Под пытками все возможно.

– Мучения открывают прямую дорогу к Престолу Божьей Матери. Отступничество ведет в ад.

– И они верят в эти басни?

– Они веруют, великая княгиня, – торжественно сказал священник, осенив себя крестным знамением. – Наша великая вера придает силы уверовавшим, и Божья Матерь предстает перед Сыном своим с мольбою о спасении уверовавшего.

Он говорил тихо, искренне и безбоязненно глядел на княгиню выцветшими от старости голубыми глазками. Ольга странно успокоилась и сама удивилась этому внезапно наступившему спокойствию.

– Значит, именем Божьей Матери? И она не позволит им преступить эту клятву?

– Да, великая княгиня. Это так.

– Ты дал мне ответ, старик, – задумчиво сказала Ольга. – Я… Прими мою благодарность.

И быстро вышла из храма.

2

Великая княгиня тщательно готовилась к отъезду. Прежде всего, следовало подумать, как скрыть начинавшую полнеть фигуру. Правители носили длинные широкие византийские одежды, и Ольга повелела сшить ей в дорогу платья с запасом, который можно было расставить на еще большую ширину. Ее сопровождала не только охрана, но и большая женская свита, в которой было много мастериц. И ехать она решила зимой, чтобы не трястись в колесном экипаже по разъезженным дорогам. И только продумав все это, она сказала Свенельду, что готова к решающему путешествию.

– Нет, не готова, – сказал он, выслушав ее.

– Почему же не готова?

– Что ты наденешь, когда пойдешь в скит?

– Мне сошьют платье. Простое платье из… – Ольга запнулась.

Воевода усмехнулся:

– Христианки бедны, моя королева. И платье твое должно отвечать этой бедности. Оно должно быть крапивяным, и я привез тебе сверток этой ткани.

– Но оно же… оно раздерет мою кожу!

– И очень хорошо. Христиане любят мучения, королева, и ты должна полюбить свои царапины.

– Я – дочь конунга русов!

– Я знаю, сколь нежна твоя кожа, дочь конунга, – улыбнулся Свенельд. – Она не выдержит ударов плетью палача, если кто-нибудь узнает, что ты родила после смерти своего супруга.

Княгиня промолчала, с трудом подавив вздох. Воевода своего вздоха скрывать не стал.

– А будет именно так, у нас много врагов. Потерпи сейчас, чтобы не страдать потом.

– Потерплю.

– Когда ширина твоих платьев перестанет скрывать твою стать, тебя найдет Неслых, я говорил тебе о нем.

– Но я мало знаю его.

– Достаточно того, что он – сын Берсеня. Он проводит тебя до христианского скита и обо всем договорится с монашками. Через месяц он заедет за тобой и увезет в Киев. Ребенка грудью не корми, чтобы легче его забыть.

– Но он будет жить?

– Прими в этом мою клятву, королева русов.

Ольга помолчала. Потом тихо повторила свой давний вопрос:

– Я когда-нибудь увижу его?

– Никогда. И не мечтай об этом. Пустые мечтания расслабляют, а нам надо хранить Русь для Святослава. Кстати, как он устроен в Летнем дворце? Надеюсь, так, как полагается завтрашнему великому князю?

– Я давно не видела его. Все собираюсь, собираюсь, а время все уходит и уходит.

– Уходит наше время, моя королева. Чтобы продлить его, тебе необходимо чаще посещать нашего сына.

– Какого? – помолчав, вдруг странно спросила она. – Который во дворце моего отца или того, которого я чувствую каждое мгновение?

– Почему? – Свенельд несколько опешил. – Это может быть девочка.

– Это мальчик, – строго сказала княгиня. – Он ведет себя нисколько не тише, чем первый.

– Не слушай своих чувств, слушай свой разум. В детстве мы играли в королеву русов, и ты ею стала. К тебе так обращаются во всех европейских дворах. Так будь же прежде всего ею, моя королева. Будь всегда.

– Трудно быть королевой с нечистой душою.

– Кроме «трудно» есть слово «надо». И оно главное для всех владык и правителей. Ты узнала, как клянутся христианки?

– Именем Божьей Матери Девы Марии.

– Они дадут эту клятву моему человеку. И ты спокойно родишь ребенка и вернешься блюсти Киевский Стол до вокняжения князя Святослава.

– И никогда не увижу его родного брата.

– И никогда его не увидишь, – сурово повторил Свенельд. – Так надо Великому Киевскому княжению. Груз, который мы, владыки, несем на собственных плечах, куда страшнее, чем тяжести, которые таскают для нас смерды.

Великая княгиня вздохнула. Сказала вдруг:

– Я забыла спросить старика священника, как христиане отмаливают этот тяжкий груз у своего Бога.

– Никакая молитва не облегчит тяжести правления народами. Этот труд называется исполнением долга во благо подданных. Так ступай же исполнять свой долг, королева русов. А я присмотрю не только за южными рубежами, но и за Думой. И ни Барт, ни Обран, ни стоящие за ними не посмеют пикнуть без моего соизволения. Ступай спокойно, моя королева.

Ольга пошла было, но остановилась.

– Ты отдашь нашего ребенка в хорошую семью?

– В очень хорошую и добрую, моя королева.

Великая княгиня грустно кивнула и поспешно вышла из покоев.

3

Великая княгиня выехала по первому снегу, когда еще только-только укатали колею, но еще не набили на ней ухабов. Ее уютно покачивало, ее уютно согревала шуба, и ей уютно думалось о том добром и хорошем, чего так много было в детстве и чего так мало осталось сейчас.

«Древний Рим был могучим, потому что разделял и властвовал, – говорил ее отец, прозванный за прозорливость и любовь к чтению Вещим. – Можем ли мы поступить так же? Нет, дочь моя, и времена ушли, и мы, русы, – иссыхающая река в безбрежном славянском океане. Значит, не разделять и властвовать нам сейчас следует, а объединять как можно больше славянских племен вокруг стольного города Киева…»

Ах, как тепло, как безмятежно жилось в детстве! Может быть, говоря о вечном блаженстве, христиане имеют в виду всего лишь детство человеческое? Единственную безгрешную пору жизни человека. Вспоминая об этом, единственном, лишенном тревог времени, великая княгиня окуталась дремой.

Но вдруг холод, пронзительный метельный холод ударил в спину, пробравшись под меховую полость, шубу и само тяжелое княжеское платье…

«Плеть!.. – вдруг с ужасом почудилось великой княгине. – На правеже я, что без мужа зачала, на правеже…» Она вскрикнула. Остановились. Сопровождавшие девушки тут же бросились к ней.

– Что, великая княгинюшка? Что?..

Велела поправить полость, что-то буркнула, но переспросить не решились. Тронулись опять, но великая княгиня думала уже не о прежнем блаженстве. Побежали привычные мысли о деле, которое необходимо было свершить во имя отцовских заветов, а думы о монахинях, предстоящих родах и неминуемой потере неповинного дитя гнала прочь.

И почему-то ни единого раза не вспомнила о сыне, которого звали Святославом и который напрасно ждал, когда же, наконец, его вновь навестит матушка. Она и самой себе не могла объяснить, почему избегает мыслей о нем, хотя подспудно, где-то в глухих погребах ее души, хранился ответ, который она знала.

Она навестила его перед отъездом. Святослав обрадовался, о чем-то оживленно рассказывал, но она плохо слушала. Невпопад похвалила за посадку в седле, сбивчиво говорила о протестах думских бояр, об их своеволии и… И о чем-то еще, хотя он ждал каких-то других слов и иных рассказов. Сын попытался даже перебить ее, и она отметила про себя его невежливость в обхождении. А то было не дерзкое нарушение правил, а детское желание поведать что-то свое, свое…

Но хранительница Киевского Великокняжеского Стола не слушала, а самое главное – не слышала его. Почему, почему она не слышала биения сердца собственного сына?.. Почему?! Да потому, что всем существом слушала другое сердце. Уже ощутимо бившееся в ней. И сейчас в теплом возке великой княгине было мучительно стыдно перед юным великим князем, ради которого она берегла Киевский Великокняжеский Стол. Стыдно. И даже дружинная прямота Свенельда не могла отвлечь ее от этого мучительного, глубоко спрятанного в душе потаенного чувства.

Приглушить его могла только деятельность. И великая княгиня, не щадя себя, моталась по кривым заснеженным дорогам. Она любила и умела работать, а сейчас у нее был всего-то месяц, и она торопилась.

За месяц она успела больше, чем рассчитывала: заручилась твердой поддержкой новгородцев, псковичей и смолян, нанеся тем самым ощутимый удар по власти удельных бояр. А потом встретилась в назначенном месте с доверенными людьми Свенельда, переоделась в колючее крапивяное платье простолюдинки и исчезла в тихом христианском ските.

Ольга благополучно разрешилась от бремени, вовремя покинула скит и вернулась в Киев.

Все сложилось ладно и удачно, и ей казалось, что сторонники Игоря уже не осмелятся более претендовать на сладкий кусок центральной власти. Однако ее враги изыскали способ сохранить почти все свои привилегии. Окончательно сокрушить боярскую силу удалось только внуку королевы русов Владимиру Красное Солнышко. Может быть, это и утешило бы ее, но знать о будущем никому не дано, а вот о недавнем прошлом…

– Что-то меня тревожит, Свенди, – призналась великая княгиня, когда они остались вдвоем сразу после ее возвращения. – Но что? Не могу понять. А понять надо. Может быть, память о боли?

– Было нестерпимо больно?

– Я не об этой боли. Монашки дали мне какой-то отвар, и я очнулась только после родов. Мне показали младенца – это мальчик, Свенди, я знала, что будет мальчик.

– Они говорили с тобой?

– Нет. У христиан есть великая клятва. Они клянутся именем Божьей Матери, и это запирает их уста.

– Надолго ли? – усмехнулся Свенельд. – Палачи умеют вырывать признание даже у немых от рождения, а щедрая награда – тем более.

– Они боятся Страшного суда больше, чем палачей.

– Они говорили тебе об этом суде?

– Нет. Но я почему-то знаю. – Ольга помолчала. – И еще я знаю, что грешна пред их Богом.

– В чем же? – Воевода мягко улыбнулся. – В том, что родила от любимого мужчины второго мальчика?

– После смерти законного супруга.

– Наш бог более милостив, моя королева.

Великая княгиня, казалось, не слышала его. Сейчас она слушала себя, свои чувства, а не свои мысли. Такое случалось с нею и раньше.

– Понятие греха есть только у людей. Звери безгрешны, – задумчиво сказала она.

– Тебя опоили каким-то зельем, – вздохнул Свенельд. – Как только они выкормят ребенка и отдадут его в семью, я повелю выгнать этих монахинь плетьми на мороз, а их обитель сожгу дотла.

– Ты никогда не сделаешь этого, воевода!.. – резко выкрикнула княгиня. – Ступай с глаз моих!..

И великий воевода тут же послушно вышел.