Книга: Отрицание отрицания - Борис Васильев

Эта книга - пародия, оглупление всего и вся: советской власти, революции, большевиков. Я не защищаю их, но такой однобокий подход не понятен и не правомерен.

Жила-была Россия, счастливая дворянская семья Вересковских, и вот пришли взявшиеся неизвестно откуда большевики и уничтожили Россию, душу ее. И даже дети Вересковских, встретившись с большевиками, а одночасье становятся патологическими зверями. Слушайте, ну это трэш какой-то. А большевики то откуда взялись? Они что инопланетяне? Нельзя так передергивать, всему есть предел.

Злость и желание всех замарать – такое чувство что именно это двигало автором. И при этом книга очень слаба и фальшива, временами просто убога в художественном плане. Хватает логических нестыковок. То ли роман не доработан, то ли Васильев был уже не способен на большее.

Автор много ратует за главный класс страны – крестьянство. Но любит он его только как-то целиком, в массе, абстрактно. К отдельным личностям почему-то всегда брезгливое отношение. Нет среди крестьян /мужиков положительных героев. И даже в окружении опять все той же прекрасной семьи Вересковских, в их имении, тоже оказались одни сволочи, выгнавшие дворян из родного гнезда и грабившие у них на глазах. И здесь не нашлось ни одного порядочного человека. Так за кого воюем?

Мы воспитывались на фильмах о гражданской войне, где "красные"- отважные, благородные герои, а "белые"- подлые и жалкие трусы. Мы пели "Там вдали за рекой..." и плакали над пробитым сердцем комсомольца. Так было...

Конечно, все эти мифы развеялись в 90-е. Горько и больно было расставаться со своими идеалами. Но, мы пережили, переосмыслили и живём дальше с дырой в душе.

И, вроде, читая такие книги, ничего нового для себя уже не открываешь. И умом понимаешь, что ДА, такие страшные события , этот террор, репрессии, издевательства над народом имели место в новейшей истории нашей страны, и самое страшное, что творился этот ужас руками, наверное, таких же людей, как мы, просто время было такое...

Всё понимаешь. А душа отрицает: " Не могло быть этого, не могло..."

Ходынский колокол был колоколом по России.

Уж сколько грязи вылито на имя последнего императора, что капля моего неодобрения останется и вовсе незамеченной. Куда мне, например, до Бальмонта, сочинившего такие стихи как "Наш царь" и "Николаю Последнему". Стихотворение "Наш царь" просто сгусток искренней ненависти к Николаю Второму, и заканчивается такими строками: Кто начал царствовать — Ходынкой,/ Тот кончит — встав на эшафот. Собственно, только этими двумя строчками мне стихотворение и нравится. Ведь, Николай Второй мог хотя бы объявить траур, черт возьми! А не продолжать празднование по случаю коронации. Верно же? Но нет, император решил сделать вид, что ничего страшного не произошло, все идет по плану и программа празднования продолжалась. Прямо "the show must go on".

- Толчее? - переспросил Василий Иванович. - Весьма своеобразное определение. Постараюсь запомнить, как оценил двор московскую трагедию.

- Что для народа - утрата, для властей всегда только трата, - невесело усмехнулся Роман Трифонович.

Однако не только правительство устилает благими намерениями дорогу в ад. А кто еще? Ну, хотя бы герои данной книги.

Надя Олексина. Ох уж эта Наденька! Сначала она мне даже нравилась... Когда хотела быть писательницей. Когда была всего лишь озорной, немного избалованной девчонкой. Потом она решила стать журналисткой. И конечно, нужно написать лучший репортаж, обязательно с места событий, обязательно спросить простой народ, как иначе? А также нужно убежать из дому, никому ничего не сказав, устроить маскарад, переодевшись в гувернантку, и уж конечно нужно взять с собой свою горничную. И что из этого вышло? Понятное дело, ни черта хорошего. Ведь куда Наденька побежала искать материал для репортажа? На Ходынское поле.

Ваня Каляев. А с виду был простой гимназист, наивный, добрый, влюбленный в Надю. Мне он тоже нравился, тем что постоянно смущался в разговоре с Наденькой Олексиной, которую именовал только Надеждой Ивановной.

- Я... То есть вы себя чувствуете? - Чувствую, - несколько удивленно подтвердила Надя. - А вы себя? - Я забыл спросить как?

- Ну и каково впечатление, Ваня? - Да... - Юноша промолчал, потом добавил со смущенной решимостью: - Много. - Чего много? - Не знаю. Теса много, краски. Много формы, она само содержание задавила. Может быть, в этом и заключается русский стиль, Надежда Ивановна?

Вообще он оказался вполне реальным историческим лицом, который взял да и бросил бомбу в карету великого князя Сергея Александровича. Черт его знает, за что он мстил: за Ходынку или за Кровавое воскресение. Но суть одна: все его деяния закончились банальным убийством.

- Невозможно достигнуть благородной цели преступными средствами, тут я с Василием Ивановичем полностью согласен, - заметил Викентий Корнелиевич. - Поэтому и Робин Гуд есть всего-навсего протест против догматического орднунга, выраженный в романтической легенде.

Наши "робингуды" в средствах никогда не стеснялись, как собственно и те, кто был их целью. Все хороши.

- Вот как? - усмехнулся Роман Трифонович. - А я-то, наивный, предполагал в его образе вопль о справедливости.

Нельзя обвинить простой народ тех лет в том, что они разрушили Российскую империю, убили царя, и стали строить новое государство, такое какое им хотелось. Ведь они тоже хотели как лучше, тоже были полны благих намерений. А уж к чему завели Россию эти благие намерения лучше и вовсе не вспоминать. Тем более что роман Б. Васильева совсем не об этом.