Текст книги "«Пена дней» и другие истории"

Николя прошел мимо книжной лавки, которую Ализа подожгла предпоследней. Он знал, что его племянница в полном отчаянии, так как повстречал Колена, когда тот ходил наниматься на работу. О смерти Партра он тоже сразу узнал, потому что позвонил в свой клуб, и тут же бросился искать Ализу. Он хотел ее утешить, подбодрить и не отпускать от себя ни на шаг, пока она снова не станет веселой, как прежде. Николя все глядел на дом, в котором жил Шик, и вдруг увидел, как длинный и узкий язык пламени вырвался из витрины соседней книжной лавки, а стекло разбилось вдребезги, словно от удара молотком. Он обратил внимание на то, что у подъезда стоит полицейская машина. Как раз в этот момент шофер немного продвинул ее вперед, чтобы вывести из опасной зоны. Заметил он и черные фигуры сотрудников, застывших по обе стороны входной двери. Вскоре примчались пожарники. Их машина затормозила у книжной лавки с невообразимым скрипом. И Николя тем временем уже яростно сражался с замком. Наконец ударом ноги ему все же удалось высадить дверь, и он ринулся в лавку. Там все пылало. Тело хозяина было распростерто на полу, и к ногам его уже подобрался огонь. Рядом валялось его сердце, а чуть поодаль Николя нашел и сердцедер Шика.

Шары красного пламени перекатывались по лавке, а длинные огненные языки насквозь прошибали ее толстые стены, и Николя, чтобы сразу же не стать добычей огня, пришлось кинуться на пол и распластаться. Тут он почувствовал, что над ним пронеслась мощная воздушная волна, вызванная напористой струей, бьющей из гасильного аппарата пожарников. Гуденье пламени все нарастало по мере того, как струя била по нему, отсекая от пола; книги горели с сухим треском, пылающие странички пролетали над головой Николя противотоком струи, и, несмотря на разбушевавшийся вверху огонь, лежа на полу еще можно было дышать. Николя подумал, что Ализа вряд ли осталась в этой стихии огня, но он не видел двери, через которую она могла бы отсюда выбраться. А пламя под натиском пожарников тем временем быстро уползало все выше, оставляя внизу выжженное пространство. Среди кучек грязного мокрого пепла что-то сверкало ярче огня.

Дым в лавке очень быстро рассеялся, он весь ушел на верхний этаж. Книги уже не горели, но потолок пылал пуще прежнего. По обугленному полу больше не пробегали язычки пламени, только возле изогнутой огнем железной балки из-под пепла пробивался яркий свет.

Весь в саже с головы до ног, с трудом дыша, Николя пополз в ту сторону. Он слышал, как над ним грохотали сапоги пожарников. Он дополз наконец до этой искореженной железной балки и увидел копну ослепительно-белокурых волос. Огонь не смог их пожрать, потому что они сияли ярче огня. Николя спрятал их во внутренний карман пиджака и выбрался на улицу.

Он едва волочил ноги. Пожарники глядели ему вслед. Пламя бушевало теперь на верхних этажах дома, и пожарники собирались оцепить квартал, чтобы там все сгорело дотла, поскольку гасильную жидкость они уже израсходовали.

Николя шел по тротуару. Сунув правую руку в карман, он гладил лежащие там волосы Ализы и прижимал их к своей груди. Он услышал рокот обгоняющей его полицейской машины и заметил красный кожаный комбинезон сенешаля на заднем сиденье. Николя чуть-чуть отогнул борт пиджака, и яркий солнечный свет ударил ему в лицо, только запавшие глаза оставались в тени.

Колен уже видел впереди тридцатый опорный столб. С раннего утра он совершал обход подвала Золотого фонда. Ему вменялось в обязанность громко кричать при появлении грабителей. Подвал был огромный. Пройти его из конца в конец за день можно было только очень быстрым шагом. В середине подвала находилась бронированная камера, наполненная смертоносными газами, в которой медленно вызревало золото. Работа охранника хорошо оплачивалась, но только если ему удавалось обойти за смену весь подвал. А Колен чувствовал себя неважно, и, кроме того, в подвале было очень темно. Он то и дело невольно оглядывался и тем самым выбивался из графика, но сзади он не видел ничего, кроме крошечной светящейся точки электрической лампочки, которую уже давно миновал, и впереди – медленно увеличивающийся огонек той лампочки, к которой приближался.

Грабители приходили красть золото не каждый день, однако на контрольном пункте охраннику всегда надлежало появляться в точно обусловленное время, не то из его зарплаты удерживали в виде штрафа значительную сумму. Надо было строго соблюдать график движения по подвалу, чтобы оказаться на месте в случае появления грабителей. Они были весьма педантичными людьми и никогда не отступали от заведенного распорядка.

У Колена ныла правая нога. В подвале, выстроенном из твердого искусственного камня, пол был неровным и выщербленным. Когда Колен пересек восьмую белую черту, он прибавил шагу, чтобы вовремя оказаться у тридцатого столба. Он громко запел, подбадривая себя, но тут же умолк, потому что эхо посылало ему назад угрожающие рваные слова и к тому же на совсем другой мотив.

Ноги у него просто отваливались, но он шел не останавливаясь и наконец миновал тридцатый опорный столб. Он машинально обернулся, и ему почудилось что-то за спиной. На этом он потерял пять секунд и тут же сделал несколько торопливых шагов, чтобы их наверстать.

В гостиную уже нельзя было войти. Потолок опустился почти до пола, и между ними протянулись какие-то полурастительные, полуминеральные стебли, которые бурно разрастались в сыром полумраке. Дверь в коридор больше не открывалась. Оставался только узкий проход, который вел от входной двери прямо в комнату Хлои. Исида прошла первой, Николя двинулся за ней следом. Он был явно не в себе. Что-то распирало внутренний карман его пиджака, и он то и дело прижимал руку к груди.

С порога Исида оглядела комнату. Вокруг кровати по-прежнему стояли цветы. Хлоя с трудом удерживала в руках, бессильно лежащих на одеяле, большую белую орхидею, которая, впрочем, казалась бежевой в сравнении с прозрачной белизной ее кожи. Глаза у Хлои были открыты, но она едва шевельнулась, когда Исида присела возле нее. Николя взглянул на Хлою и отвернулся. А ему так хотелось ей улыбнуться. Он подошел и погладил ей руку. Потом он тоже сел. Хлоя медленно опустила веки и снова подняла их. Казалось, она была рада приходу друзей.

– Ты спала? – тихо спросила Исида.

Хлоя взглядом ответила, что нет. Исхудалыми пальцами искала она руку Исиды. Под левой ладонью Хлои притаилась мышка и посверкивала оттуда черными живыми глазками. Мышка проворно засеменила по одеялу к Николя. Он осторожно поднял ее, поцеловал в шелковистую мордочку, и мышка вернулась к Хлое. Время от времени дрожь пробегала по цветам, стоящим вокруг кровати, они увядали на глазах, а Хлоя слабела с каждым часом.

– Где Колен? – спросила Исида.

– Работа… – еле слышно выдохнула Хлоя.

– Не разговаривай, – сказала Исида. – Я по-другому буду задавать вопросы.

Она наклонила красивую голову к подушке, коснувшись прядью каштановых волос щеки Хлои, и осторожно поцеловала ее.

– Он работает в банке? – спросила она.

Хлоя опустила веки.

Из прихожей донеслись шаги, и в дверях показался Колен. В руках у него были свежие цветы, однако с работы его уволили. Грабители пришли слишком рано, да и вообще у него уже не было сил шагать. Но он пересиливал себя, старался как только мог, и вот он принес домой хоть немного денег и эти цветы.

Хлоя, казалось, теперь успокоилась, она почти улыбалась, и Колен, усевшись на кровать, придвинулся совсем вплотную к ней. Его любовь была ей уже непосильна, и он едва касался ее, боясь причинить ей лишние страдания. Потемневшими от работы пальцами он пригладил ее волосы.

Их теперь было четверо: Николя, Колен, Исида и Хлоя. Николя заплакал, потому что Шик и Ализа уже никогда не придут и Хлое было так плохо.

Колену платили теперь много денег, но это уже ничего не меняло. Он должен был обходить по выданному ему списку многие квартиры и за сутки предупреждать указанных в нем людей о несчастьях, которые их ожидают.

Ежедневно он отправлялся и в бедные квартиры, и в богатые, поднимался по бесчисленным лестницам. Всюду его встречали очень плохо. Ему швыряли в лицо тяжелые, ранящие его предметы и жесткие, колючие слова, а потом выставляли за дверь. За это ему и платили, он добросовестно делал что положено. Он не бросал своей работы. Ведь это было единственное, что он умел делать, – терпеть, когда его выставляют за дверь.

Усталость снедала его, от нее костенели колени и проваливались щеки. Глаза его видели теперь только людские уродства. Он беспрестанно сообщал о бедах, которые случатся, а его беспрестанно гнали взашей с воплями, слезами, проклятьями.

Колен поднялся по лестнице, прошел по коридору и, постучав в дверь, тут же отступил на шаг. Когда люди видели его черную фуражку, они сразу же понимали, в чем дело, и в ярости накидывались на него, а он должен был все это молча сносить, за это он и получал деньги. Дверь отворили, он предупредил и поспешил уйти. Вслед ему полетело полено, оно угодило между лопаток. Он посмотрел в списке, кто там стоял следующим, и увидел свое имя. Тогда он кинул наземь свою фуражку и пошел по улице, и сердце его стало свинцовым, потому что он узнал, что завтра Хлоя умрет.

Надстоятель разговаривал со Священком, Колен дождался конца их беседы и лишь тогда направился к ним. Он шел, как слепой, и то и дело спотыкался. У него перед глазами была Хлоя, недвижно лежащая на их брачной постели. Он видел ее матовую кожу, темные волосы и прямой нос, ее чуть выпуклый лоб, округлый и мягкий овал лица, ее опущенные веки, которые отторгли ее от этого мира.

– Вы пришли насчет похорон? – спросил Надстоятель.

– Хлоя умерла, – сказал Колен.

И он сам услышал, как говорит: «Хлоя умерла», но не поверил этому.

– Я знаю, – сказал Надстоятель. – Сколько денег вы намерены потратить на похороны? Вы, конечно, желаете, чтобы церемония была достойной.

– Да, – сказал Колен.

– Я могу вам предложить весьма пышный обряд стоимостью примерно в две тысячи инфлянков, – сказал Надстоятель. – Впрочем, если угодно, то можно и еще более дорогой…

– У меня всего лишь двадцать инфлянков, – сказал Колен. – Может быть, мне удастся раздобыть где-нибудь еще тридцать или сорок, но не сразу.

Надстоятель набрал в легкие воздух и выдохнул его с гримасой отвращения.

– Значит, вы рассчитываете на церемонию для бедных.

– Я и есть бедный… – сказал Колен. – И Хлоя умерла…

– Да, – сказал Надстоятель, – но перед смертью каждому человеку следует позаботиться о том, чтобы найти деньги на приличные похороны. Итак, у вас нет даже пятисот инфлянков?

– Нет, – ответил Колен. – Но я, пожалуй, мог бы увеличить сумму до сотни, если бы вы согласились дать мне рассрочку. Да понимаете ли вы, что это значит сказать самому себе: «Хлоя умерла»?

– Видите ли, – сказал Надстоятель, – я к таким вещам привык, так что на меня это впечатления не производит. Вообще-то говоря, мне надо было бы посоветовать вам искать утешения у Бога, но боюсь, что за такую мизерную плату его беспокоить не положено…

– Я и не буду его беспокоить, – сказал Колен. – Не думаю, что он мог бы мне чем-нибудь помочь, раз Хлоя умерла…

– Что-то вы зациклились на этой теме, – сказал Надстоятель. – Подумайте о… Ну, я не знаю, о чем… О чем угодно… Допустим, о…

– Скажите, а за сто инфлянков будут приличные похороны?

– Я даже не хочу этого обсуждать, – сказал Надстоятель. – Уж на полтораста монет вы, надо думать, все же расщедритесь.

– Мне придется вам их долго выплачивать.

– У вас есть работа… Вы мне напишите расписку…

– Я готов, – сказал Колен.

– В таком случае, – сказал Надстоятель, – вы, может быть, согласитесь на двести инфлянков, и тогда Священок и Пьяномарь будут за вас, а при ста пятидесяти они будут против вас.

– Нет, не смогу, – сказал Колен. – Не думаю, что эта работа будет у меня долго.

– Итак, мы останавливаемся на ста пятидесяти, – подвел итог Надстоятель. – И это весьма прискорбно, потому что церемония и в самом деле будет гнусная. Вы мне отвратительны, молодой человек, вы оказались таким скрягой.

– Прошу прощения, – сказал Колен.

– Ступайте писать расписку, – сказал Надстоятель и грубо его оттолкнул.

Колен налетел на стул. Надстоятель, пришедший в бешенство от этого шума, снова толкнул его в сторону тризницы и ворча пошел за ним следом.

Колен поджидал гробоносцев в прихожей своей квартиры. Оба явились, перепачканные с ног до головы, потому что лестница все больше разрушалась, но они были в такой старой и истлевшей форме, что лишняя дырка там или пятно дела не меняли. Сквозь лохмотья виднелись их нечистые, мосластые, поросшие рыжим волосом ноги. Гробоносцы поздоровались с Коленом, похлопав его по животу, как это предусмотрено в регламенте дешевых похорон. Прихожая напоминала теперь коридор в подвале. Им пришлось пригнуть голову, чтобы добраться до комнаты Хлои. Те, кто доставили гроб, уже ушли. Место Хлои занял теперь старый черный ящик, весь во вмятинах и помеченный порядковым номером. Гробоносцы подхватили его и, используя как таран, вышвырнули в окно. Гробы сносили на руках по лестнице только в тех случаях, когда за похороны платили более пятисот инфлянков.

«Так вот отчего, – подумал Колен, – ящик этот помят». И он заплакал, потому что Хлоя, должно быть, сильно ушиблась, а может, и разбилась от такого удара.

Потом Колену пришло на ум, что она уже ничего не чувствует, и он заплакал пуще прежнего. Ящик с грохотом упал на булыжник мостовой и раздробил ногу игравшему там ребенку. Пиная гроб ногами, гробоносцы подогнали его к тротуару и лишь тогда подхватили на руки и водрузили на катафалк. Это был очень старый фургон, выкрашенный в красный цвет; один из гробоносцев сел за руль.

За машиной шло очень мало народу: Николя, Исида, Колен да еще два-три незнакомых им человека. Фургон ехал довольно быстро, и им пришлось бежать, чтобы не отстать. Шофер горланил какие-то песни. Он вел машину молча, только если за похороны платили больше двухсот пятидесяти инфлянков.

Перед церковью катафалк остановился, но гроб с него так и не сняли, хотя все провожающие вошли внутрь для отпевания. Надстоятель с хмурым видом повернулся к ним спиной и невнятно начал панихиду. Колен стоял перед алтарем.

Он поднял глаза. Перед ним на стене висел крест с распятым Иисусом. Вид у Иисуса был скучающий, и тогда Колен спросил его:

– Почему Хлоя умерла?

– Мы к этому не имеем никакого отношения, – ответил Иисус. – Не поговорить ли нам о чем-нибудь другом?

– А кто имеет к этому отношение? – спросил Колен.

Они разговаривали тихо, и остальные не слышали их беседы.

– Уж во всяком случае не мы, – сказал Иисус.

– Я пригласил вас на свою свадьбу, – сказал Колен.

– Она удалась на славу, – сказал Иисус, – и я хорошо повеселился. Почему на этот раз вы дали так мало денег?

– У меня больше нет ни гроша, – сказал Колен, – а потом, это же не свадьба.

– Да, – сказал Иисус.

Казалось, он был смущен.

– Это совсем другое, – сказал Колен. – На этот раз Хлоя умерла… Я не могу подумать об этом черном ящике.

– Мм… – промычал Иисус.

Он глядел в сторону и, казалось, скучал. Надстоятель крутил трещотку и выкрикивал латинские стихи.

– Почему вы позволили ей умереть? – спросил Колен.

– О, не упорствуйте! – воскликнул Иисус.

Он чуть пошевелился, пытаясь поудобнее расположиться на кресте.

– Она была такой нежной, – сказал Колен. – Она никогда никому не причиняла зла, ни в помыслах, ни в поступках.

– Религия тут ни при чем, – процедил сквозь зубы Иисус и зевнул.

Он слегка тряхнул головой, чтобы изменить наклон тернового венца на своем челе.

– Я не знаю, в чем мы провинились, – сказал Колен. – Мы этого не заслужили.

Колен опустил глаза. Иисус ему не ответил. Тогда Колен снова посмотрел вверх. Грудь Иисуса мерно и неторопливо вздымалась, лицо дышало покоем, глаза были закрыты. Колен услышал, как из его ноздрей вырывается довольное посапыванье, словно мурлыканье сытого кота. В этот момент Надстоятель подпрыгнул сперва на одной ноге, потом на другой и задудел в трубу. На этом траурная церемония окончилась.

Надстоятель первым покинул алтарь и направился в тризницу, чтобы там переобуться в грубые кованные железом башмаки.

Колен, Исида и Николя вышли из храма и стали за катафалком.

Тут появились Священок и Пьяномарь, облаченные в богатые светлые ризы, и принялись освистывать Колена, и, как дикари, кто во что горазд, плясать вокруг фургона. Колен зажал уши, но протестовать не мог, потому что сам заказал погребенье для бедных. Он даже не шелохнулся, когда в него полетели пригоршни камней.

Они долго шли по улицам вслед за машиной. Прохожие больше не оборачивались им вслед. Спускались сумерки. Кладбище для бедных находилось очень далеко. Катафалк подпрыгивал на выбоинах мостовой, а мотор громко и весело постреливал, словно выпускал праздничные петарды.

Колен уже ничего не слышал, он жил прошлым, иногда вдруг улыбка освещала его лицо, он вспоминал все. Николя и Исида шагали за ним следом. Исида время от времени касалась рукой плеча Колена.

Шоссе вдруг кончилось, и грузовик остановился. Впереди был водоем. Гробоносцы вытащили из фургона черный ящик. Колен впервые попал на это кладбище, оно было расположено на острове неопределенной формы, меняющейся в зависимости от уровня воды. Он смутно вырисовывался сквозь туман. Дальше катафалк ехать не мог. На остров вела длинная пружинящая серая доска, конец которой терялся в прибрежной дымке. Гробоносцы, ругаясь на чем свет стоит, поволокли ящик, и первый вступил на доску – она была такой узкой, что пройти по ней мог лишь один человек. Они несли черный ящик на перевязях из колбасомятных ремней, которые они накинули на себя. Заднему гробоносцу ремень так сдавил шею, что он стал задыхаться и посинел. На сером фоне густого тумана это выглядело удручающе. Колен двинулся за ним следом, затем на доску ступили Николя и Исида. Первый гробоносец нарочно топал по доске, сотрясая ее, раскачивал из стороны в сторону. Потом он исчез в испарениях, которые хлопьями поднимались от воды, подобные распущенному сахару в стакане сиропа. Их шаги звучали нисходящей гаммой, а доска все больше прогибалась по мере того, как они удалялись от ее конца. Когда же они добрались до самой ее середины, она стала ритмично касаться поверхности озера, симметричные волночки забурлили с обеих сторон и темная прозрачная вода почти ее затопила. Колен наклонился направо и посмотрел в глубину – ему почудилось, что он видит, как что-то белое колышется на дне. Николя и Исида тоже остановились; казалось, что все трое стоят прямо на воде. Гробоносцы продолжали идти вперед. Когда они все прошли две трети пути по доске, она, легонько хлюпнув, оторвалась от воды, и волночки стали постепенно угасать.

Гробоносцы вдруг припустились бегом, они громыхали башмаками по гулкой доске, а ручки черного ящика стучали о его стенки. Гробоносцы с ящиком оказались на острове намного раньше Колена и его друзей. Никого не дожидаясь, они двинулись по тропинке, с обеих сторон окаймленной живой изгородью из темнолистых кустов. Тропинка изгибалась по унылой равнине причудливыми тоскливыми синусоидами, почва была пористой и рассыпчатой. Постепенно тропинка расширялась, листья кустарника становились все более серыми, и прожилки их бархатистой плоти стали отливать золотом. Высокие, гибкие деревья перекидывали ветви с одной стороны дороги на другую, и свет, пробившийся сквозь этот свод, терял яркость, становился белесым. Дальше дорога разветвлялась на несколько тропок. Гробоносцы не колеблясь свернули направо, Колен, Исида, Николя торопились изо всех сил, стараясь их догнать. Не было слышно в деревьях птичьего щебета, вообще ниоткуда не доносилось никаких звуков, только серые листья иногда отрывались и тяжело шмякались на землю. Дорожка петляла. Гробоносцы злобно лягали стволы, и их кованые башмаки оставляли на губчатой коре глубокие синеватые рубцы. Кладбище находилось в центре острова. Если взобраться на валун, то за чахлыми деревьями вдалеке, ближе к другому берегу, можно было видеть небо, перечеркнутое темными полосами, – это планеры медленно пролетали над лугами, поросшими звездчаткой и диким укропом.

Гробоносцы остановились у края глубокой ямы и принялись раскачивать гроб Хлои, распевая во весь голос: «Эй, ухнем!..» А потом они нажали на защелку. Крышка гроба откинулась, и что-то с глухим стуком упало в яму. Второй гробоносец при этом рухнул на землю, полузадушенный колбасомятным ремнем, потому что не успел вовремя скинуть петлю с шеи. В этот момент к яме подбежали Колен и Николя. Запыхавшаяся Исида спотыкалась, не поспевая за ними. И тут вдруг из-за холмика вышли Священок и Пьяномарь, оба в замасленных спецовках, и, завыв по-волчьи, принялись кидать землю и камни в могилу.

Колен стоял на коленях. Он закрыл лицо руками. Камни с грохотом сыпались в яму. Священок, Пьяномарь и оба гробоносца схватились за руки и хороводом закружились вокруг нее, а потом ни с того ни с сего опрометью бросились к дороге и, отплясывая фарандолу, скрылись из виду. Священок трубил в большой крумгорн, и хриплые звуки долго вибрировали в мертвом воздухе. Земля в могильной яме начала постепенно осыпаться, и через две-три минуты тело Хлои исчезло.