Электронная библиотека » Борис Зайцев » » онлайн чтение - страница 11

Текст книги "На Афон"


  • Текст добавлен: 29 ноября 2015, 21:00


Автор книги: Борис Зайцев


Жанр: Религиоведение, Религия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Думаю, что он слышен по всему побережью, и доносился бы до пещеры св. Нила. Как отнесся бы его строгий ученик к такому разливу звуков, хотя и прославляющих небесное, но языком все же [очень] громким? Не нарушало ли бы это в его глазах «святой тишины» Афона?

Ответить нелегко. Но отрывок жития, приведенный выше, дает яркую характеристику афонского душевного склада. Афон прежде всего есть некое уединение [, и созерцание]. Афон молится и за мир, усердно молится, но крайне дорожит своей неотвлекаемостью. Тут существует известная разность между жизнью афонского монастыря и пустыннической. Пустынники всегда считали монастырь слишком «уступкой», в некотором смысле, слишком «мирским» (особенно монастыри особножитные). [св. Афанасию, устроителю монастырей на Афоне, приходилось вести большую борьбу с отшельниками, упрекавшими его за то, что в свою Лавру он вносил черты быта тогдашней Византии.] Сторонники же монастырской жизни не весьма одобряли индивидуализм пустынников, их «своеволие» и непослушность.

Так на самом Афоне веками жили рядом разные типы монашествующих.

* * *

Афон считается Земным Уделом Богоматери. По преданию св. Дева, получив при метании жребия с Апостолами вначале Иверскую землю (Грузию), была направлена, однако, на Афон, тогда еще языческий, и обратила жителей его в христианство.

Богоматерь особенно почитается на Афоне, он находится под Ее защитой и милостью. На изображениях св. Афонской горы Богоматерь на небесах над ним покрывает его своим омофором (длинный и узкий «плат», который Она держит на простертых руках). Это плат благоволения и кроткой любви, ограждающий Ее Удел от тьмы. Нет и не было уже тысячу лет ни одной женщины на полуострове. Есть лишь одна Дева над ним. «Радуйся, радосте наша, покрый нас от всякого зла честным Твоим омофором», говорит акафист. Культ Приснодевы на Афоне сильно отличается от католического. В нем нет экстаза, нет и чувственности, он отвлеченнее. Мадонны католических храмов более земно-воплощенны, раскрашенные статуи убраны цветами и обвешаны ex-voto. He говорю уж о средневеково-рыцарском поклонении Прекрасной Даме, о некоей психологии «влюбленности», что с афонской точки зрения есть просто «прелесть».

На Афоне воздух спокойнее и разреженней. Поклонение Пречистой носит более спиритуальный, облегченный и надземный характер.

Я присутствовал в Пантелеймоновом монастыре на одной глубоко-трогательной службе – акафисте Пресвятой Деве. [Служба эта] Это служба дневная. В ее заключительной, главнейшей части игумен и два иеромонаха в белых праздничных ризах, стоя полукругом на амвоне [перед северными вратами] против царских врат, по очереди читают акафист. Над вратами же находится Образ Пречистой, но особенный, написанный на тонком, золотеющем «плате». Низ его убран нежной работы кружевом. Во время чтения Образ тихо и медленно спускается, все ниже, ниже, развивая легкую ткань своего омофора. Голоса чтецов становятся проникновеннее, легкий трепет, светлое воодушевление пробегают по церкви: Богоматерь «с честным своим омофором», в облике полувоздушном, златисто-облегченном сама является среди своих верных. Образ останавливается на высоте человеческого роста. Поет хор, все один за другим прикладываются, вечерние лучи слева мягко ложатся на кружева и золотистые отливы колеблющейся иконы. И так же медленно, приняв поклонение, Образ уходит в свою небесную высь – кажется, не достает только облаков, где бы почил он[299]299
  В газетной публикации далее: «Радуйся, изнемогающим от уныния и печали скорая утешительнице. Радуйся, благодатию смирения и терпения снабдеваю щая». (Последние новости, № 2349, 28 августа 1927 г., с. 3).


[Закрыть]
.

«Радуйся радосте наша, покрый нас от всякого зла честным Твоим омофором».

* * *

Я любил тихую афонскую жизнь. Мне нравилось выходить иной раз из монастыря, сидеть на прибрежных камнях у огорода, любоваться «светлыми водами Архипелага». (Эти светлые воды упоминаются во всех писаниях об Афоне, но афонское море, действительно, чрезвычайно прозрачно, нечеловечески изумрудно-стеклянного тона.)

В знойные часы полудня хорошо бродить по балкону, огибающему мой и соседний корпус. Свет легко плавится в голубоватом воздухе, море лежит зеркалом, окаймленное лиловатым Лонгосом, а в глубине залива золотисто сияет Олимп недосягаемыми своими снегами.

Над [300]300
  Под


[Закрыть]
вечер, перед сумерками, приходили нередко гости: седобородый, в очках, с золотым крестом на груди добрейший о. архимандрит Кирик, духовник всей братии. Энергичный о. иеромонах Иосиф, библиотекарь. Скромный, застенчиво-мягкий и слегка нервный помощник его, о. В.[301]301
  иссарион


[Закрыть]
, мой очаровательный спутник по путешествию о. Пинуфрий и др. Я вспоминаю с большим удовольствием об этих кратких беседах с людьми, которых и мало знал, но с которыми сразу установилась душевная связь, и говорить можно было почти как с друзьями. Поражала глубокая воспитанность и благообразие, придающие разговору спокойную значительность, то, что противоположно так называемой «болтовне». Я видел в монастыре св. Пантелеймона столько доброты и братской расположенности, столько приветливости и тепла, что эти малые строки – лишь слабое эхо моей признательности.

Спускается сиреневый вечер. Иду по коридору гостиницы, мягко поблескивающему мозаичными плитками, мимо картин – город Прага, вид Афона – на террасу. Отпираю вход на нее особенным ключом, и мимо цветов гераниума, настурций и еще каких-то розовых, прохожу в огромную залу монастырских приемов. Три ее стены в окнах, выходящих на балконы, – на море и кладбище. За день жаркий и слегка спертый воздух накопился в ней. Вот где тени былого! Вот где облик неповторимого. Эти стены, увешанные портретами императоров, цариц, митрополитов, посланников, видали «Высочайших Особ» и князей церкви. Давно, как бы раз навсегда, натертый пол блестит зеркально. Чистые половички проложены по нем. Посреди залы овальный стол, установленный фотографиями лицом к зрителю. Он окружен фикусами и рододендронами. И овал стульев, расставленных веером, окружает все это сооружение. На них, в часы приемов, вероятно, после трапезы, с чашечками турецкого кофе в руках, обносимые «глико» и «раки», заседали Великие Князья и архиереи, консулы и богатые покровители монастыря из России… – все, должно быть, спят уже теперь вечным сном. Не могу сказать, как «наводительна» сиреневыми вечерами, со струей свежего воздуха, втекающего в открытую на балкон дверь, была для меня эта зала, как почти одурманивала она крепкою настойкой грусти, как безмятежно сизело начинавшее к ночи серебриться море, а за колокольнею св. Пантелеймона, над невидимым сейчас Олимпом дотлевал оранжевый закат.

В монастыре тихо. Наступает краткий час отдыха. Пречистая простирает свой омофор.

Каруля

Ранним и чудесным утром мы спустились к пристани. Там ждала лодка. Архимандрит Кирик благословил меня на странствие, овеяв своей легкой, снежною бородою, гребцы погрузили весла, слегка налегли, и мы мягко тронулись. Мы – это иеромонах о. Пинуфрий, иностранец доктор, юный монах-переводчик, два гребца и я.

Вот первый образ нашего отплытия: стеклянно-голубое море, легкий туман у подножия Лонгоса, тихий свет утра. Лодка идет нетрудно. Рядом со мной черный с проседью, кареглазый, спокойный и ровный, слегка окающий по-нижегородски о. Пинуфрий. Опустив руку в воду, он пальцем чертит серебряный след. Негромким привычным голосом начинает петь:

 
– Христос Воскресе из ме-ерт-вых, смертию смерть no-прав, и сущим во гробех живо-т дарова-в!
 

Мы подтягиваем. Оборачиваясь, вижу нашего юношу с золотистыми волосами, золотистою бородкой вокруг пунцового рта и глазами задумчивыми, упорно глядящими вбок. Безмятежная голубизна вод, тишина, плеск струи за кормой, юноша, напоминающий поленовского Христа[302]302
  То есть изображение Христа из «Евангельского цикла» из 68 полотен работы В. Д. Поленова (вторая половина 1880-х – 1910 гг.), ныне работы распределены между различными музеями. См.: Ремезов А. Жизнь Христа в трактации современного русского художника. Сергиев Посад, 1915.


[Закрыть]
, мягко очерченный в утреннем дыму евангельский пейзаж Генисаретского озера…

 
– И су-щим во гробех жи-вот даровав…
 
* * *

Итак, мы огибаем юго-западный берег Афонского полуострова, держим путь на Карулю, знаменитую южную оконечность Афона, где в бесплодных скалах живут пустынножители. А пока, слева, медленным свитком протягивается полуостров: горы, леса, по ним кручи, кое-где виноградники и оливки, кое-где пустынно-каменистые взгорья – все непроходимое и первобытное. То выше, то ниже средневеково-восточные замки греческих монастырей. Вот высоко в лесах пестрый Ксиропотам. Симонопетр, выросший продолжением скалы отвесной, весь уходящий ввысь, с балконами над пропастью.


Монастырь Ксиропотам


Монастырь Григориат


Мы зашли в маленький, изумрудный заливчик Григориата, где подводные камни слегка ломались в глазу под колеблющимся стеклом – на полчаса навестили монастырь с черно-курчавым привратником у вековых ворот и приложились к знаменитой иконе св. Николая Мирликийского. Древний храм, древние ризы, глушь, тишина, отвесная скала, непроходимость, да лазурно-колеблемое стекло заливчика, вот что осталось от этого посещения…

И уже вновь гребут отцы Эолий и Николай – плывем далее.

Когда в ущелье показался Дионисиат, о. Пинуфрий протянул к нему свой загорелый палец.

– Тут вот этот патриарх жил, Нифонт[303]303
  Как указывает А. А. Турилов (Православная богословская энциклопедия, т. 10, с. 205–206) Житие патриарха Константинопольского Нифонта II написал между 1517 и 1519 гг. сербский агиограф Гавриил, подвизавшийся в Хиландарской обители. Патриарх Нифонт занимал патриарший престол в 1488–1490, 1499–1500, 1502 гг. и умер в 1508 г. Согласно Житию это произошло 11 августа в возрасте 90 лет. Житие так излагает события биографии преп. Нифонта после оставления Константинопольской патриаршей кафедры: «Вместе со своими учениками Макарием и Иоасафом святой Нифонт прибыл в Македонию, а оттуда удалился на Святую Гору и поселился в обители Ватопедской. С искренней радостью и уважением приняли его святогорцы, прославляя Бога, удостоившего их видеть Вселенского владыку. Из самых сокровенных пустынь стекались к нему подвижники как для принятия благословения, так и для назидательных его бесед. // Один из учеников его, Макарий, чрезвычайно строгий подвижник и ревностный в исполнении иноческих обязанностей, до такой степени воспламенился божественной любовью ко Господу, что, наконец, стал искать и желать мученического подвига и смерти. Впрочем, не доверяя влечению и тайным побуждениям собственного сердца, он открылся блаженному Нифонту и просил отеческого совета, а в случае соизволения – благословения на страдальческий подвиг за имя Христово. Святой Нифонт, оградив Макария знамением честного и животворящего креста, молился о нем и отпустил с миром на желанный подвиг. Недолго Макарий, блаженный даже по имени, оставался на земле. В Солуни он торжественно исповедал Христа и проклял Магомета, за что после многих пыток и истязаний турки отсекли ему голову. Таким образом принял он венец мученический. Божественный Нифонт провидел это духом. «Знаешь ли, чадо, – сказал он другому своему ученику Иоасафу, – сегодня страдальчески скончался брат твой Макарий и радостно душой несется на небеса». // Вскоре после этого, взяв с собой Иоасафа, Нифонт тайно удалился из обители Ватопедской и под видом поселянина пришел в монастырь Дионисия. В обители этой, как говорят, был такой устав, переданный ктитором обители: приходящего в монастырь для монашества прежде всего на неопределенное время определять в черные труды, а именно – ходить за рабочим скотом, возить дро ва и исполнять все низшие послушания. Впоследствии, когда оканчивался такой искус, послушника по усмотрению настоятеля принимали в монастырь и причисляли к братии. Таким образом и святой Нифонт, как неведомый пришелец, был сделан муларщиком для ухаживания за рабочим скотом. Пока трудился он таким образом, покрываемый от всех Богом, по распоряжению Константинопольской Великой Церкви искали его всюду для возведения вновь на Вселенскую кафедру султанским приказом. Посланные были и на Святой Горе, но блаженный Нифонт остался неведом никому, пока было на то соизволение свыше. // Однажды вместе с прочими он был назначен караульным на соседнем холме из-за морских разбойников, нечаянно напавших на Святую Гору, расхищавших все и пленявших. Когда наступила ночь, божественный Нифонт стал на молитву. Вдруг над молившимся поднялось огненное пламя в виде столпа от земли до самого неба, а сам блаженный Нифонт сделался как бы светлым, огненным, что заметили находившиеся рядом на страже иноки и один бывший при Нифонте. В трепете и страхе от виденного чуда последний явился в монастырь и рассказал всем о славе молившегося собрата. То же под твердили и другие монахи. // Ужаснулись старцы и вся братия обители, недоумевая, что за чудный по явился между ними подвижник. Обратились они ко Господу с общими мольба ми, прося явить, кто такой угодник, так прославляемый свыше и для всех не ведомый в обители. Бог открыл им тайну: игумену монастыря представилось, что он находится в храме. Там является божественный Предтеча и говорит ему. «Собери братство, и выйдите навстречу Патриарху Нифонту. Высота его смирения да будет образцом для вас: он Патриарх, а снизошел до состояния одно го из ваших рабочих». Пораженный этим, игумен долго не мог прийти в себя. Потом, когда успокоились его мысли, приказал ударить в доску. Собралась бра тия, и он рассказал им о видении Предтечи Господня. Тогда все узнали в своем муларщике Патриарха Нифонта. Пока это происходило, святейший работник отправился за дровами в лес. Когда заметили, что он возвращается со своего послушания, все вышли к кладбищенской церкви навстречу ему и как Патриарху почтительно поклонились. Тронутый до слез неожиданным торжеством собственного смирения, Нифонт повергся перед всеми и плакал. «Кончился искус терпения твоего, светильник вселенной, – говорил ему настоятель, целуя святительскую его руку. – Довольно смирения твоего для смирения собственной нашей немощи». Плакал блаженный Нифонт, глубоко потрясенный событием; плакали братья и особенно те, которые по неведению огорчали его и, прося прощения, лежали у ног его. «Для того, отцы и братья мои, скрыл меня Господь от вашей любви, – сказал, наконец, святой Нифонт, – что сам я про сил Его о том, чтобы во смирении моем помянул меня Господь. Вы знаете, что человеческая слава и любовь мира этого отчуждают нас от Царствия Божия: Ибо, как сказал Господь, какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит (Мк. 8: 36). // Потом он, торжественно войдя в монастырь в окружении братии, посвятил себя строгой иноческой жизни, не переставая разделять с братией всякого рода труды, хотя из-за старости, бедствий и изгнаний был уже немощен и слаб в силах телесных. Кроме прочего, он посещал немощных, утешал печальных. «И я, – говорит составитель жизни святого Нифонта, иеромонах Гавриил, тогдашний Прот Святой Горы, – много раз приходя и оставаясь там для слушания назидательных бесед его, видал, что он то копал в огороде, то помогал на мельнице, то спускался к пристани для разгрузки и погрузки кораблей, и трудился таким об разом неутомимо, чтобы другие на него не роптали и не теряли через то награды за труд свой». При всем том сатана не переставал ратовать против него. Нашлись люди, которые все труды и подвиги смиренного Нифонта порочили, приписывая их лицемерию, а сладкие его беседы называли пустословием. Впрочем, зная, что все это – действие сатаны, он просил Бога о помощи и силе для перенесения искушений до кончины, а потому и врагов своих прощал, молясь об их спасении и забывая высокость своего достоинства. // Однажды братия везла на корабле монастырскую пшеницу с метохов. Поднялась буря, и корабль, носясь возле обители, находился в опасности. Заметив это, святой Нифонт пренебрег бурей и отправился на корабль. Лишь только ступил он на палубу, как буря утихла и наступила невозмутимая тишина. Тогда братия пала к стопам святителя, умоляя его умилостивить Бога и попросить у Него благодать, чтобы, когда ни случится им быть в море, никакая опасность, беда и бедствие не постигали их. «Бог даст вам по желанию, – отвечал блаженный, – при условии, если будете свято исполнять положенное правило и службы церковные, если не будете празднословить». Потом, преклонив колени на якоре, простер вверх руки и очи свои и молился довольно долго. Благословив якорь, сказал: «Слушайте, братья, храните этот якорь в приличном месте. Когда же наступит буря, спускайте его в море, и – будьте спокойны». С этого времени действительно каждый раз, когда бы вали братья в море и наступала буря, опускали они якорь в волны с призыванием имени святого Нифонта, и делалась тишина. Знамения такого рода от бесчувственного металла так поражали иноков, что во время каждения фимиамом икон при совершении правила, кадили они и якорь, отдавая таким образом честь святому Нифонту. Сам якорь наименовали «патриархом», и когда наступала в море буря, обыкновенно восклицали: «Опустите в море патриарха». Этот якорь как драгоценность и святыню хранили в Дионисиате более 150 лет. Наконец наступило для блаженного Нифонта время отхода из земного времени в вечность к желаемому Господу: кроме глубокой старости, он знал и по Божественному откровению, что время это близко, а потому призвал к себе братию и объявил о наступающей кончине».


[Закрыть]
по имени. У него в Константинополе разные страдания вышли, его стало быть понапрасну увольнили, он сюда и перебрался. Это когда же было… то ли в пятнадцатом, то ли в шестнадцатом веке, вот с точностью не упомню… О. Эолий, как это, в шестнадцатом?


Монастырь Дионисиат


О. Эолий, полный, немолодой монах, по профессии певчий, сидит передним гребцом. На голове его соломенная шляпа, придающая ему несколько женский вид. Он вспотел и все отирает платком лоб.

– Да видимо, что в шестнадцатом…

– Ну, вот… Смиреннейший патриарх и пришел сюда, назвавшись простым эргатом, по-нашему, работником. Такой-то этот Нифонт был, скажи, пожалуйста: «Я, мол, братия, тут дровец вам могу порубить, того, другого». Хорошо, он у них и жил, и хоронился, и никому в мысль не приходило, что этакий эргат… вон он кто! Только нет, Господь его и открыл. Значит, раз он в лесу порубился, мулашки у него там были, он хворост навьючил, идут, к монастырю приближаются – и едва приблизились, ан нет, монастырские колокола сами зазвонили, патриаршую встречу… Он, стало быть, хворостинкой мулашек подгоняет, шагай, дескать, а колокола полным трезвоном… Ну, тут и открылось, кто он.


– Налегай, налегай, о. Эолий, сказал другой гребец, крепкий и заскорузлый, с волосатыми руками, приземистым корявым носом – среднее между бурлаком и дальним родственником Тараса Бульбы: а то батос подойдет, тогда нам у Карули не выгрести.

– Не будет батоса, отдуваясь, ответил о. Эолий.

– Как так не будет, завсегда к полудню батос, да и сейчас видно, вон уж он в море вихрится.

Батосом называется на Афоне юго-западный ветер, с моря, всегда разводящий волну. О. Николай был прав: вдали по горизонту закурчавилась полоска темной синьки, от нее к нам лежало море еще стеклянное.

Сзади шел разговор по-немецки. Доктор упрямо расспрашивал и рассуждал с грубоватой настойчивостью. Юноша отвечал ровно и тихо, с неменьшим упорством и большой выдержкой. Левой рукой он придерживал руль, светлые глаза его смотрели несколько вбок. Вид у него был такой, что сколько бы его не изводили, он не подастся и не рассердится, до конца выдержит «послушание».

– Вот на мысок, на мысок держите, сказал о. Николай, а коли что, так передайте ему руль (он кивнул на иностранца) – пусть утешается.

Но доктор не «утешился». Он все выспрашивал, приблизительно так: почему нет на Афоне хороших дорог? Почему нет врачей? И т. п.

Батос застиг нас недалеко от места высадки. Море сразу стало пенно-синим, мощным, лодка затанцовала. Изменился и берег. Мы шли теперь рядом с почти отвесными голыми скалами, совсем близко к ним. Начиналась Каруля. Кое-где волны подлизали берег, так что он выступал. Если тут волна опрокинет лодку, то и умея плавать пропадешь, – некуда выплыть.

Мы едва двигались. Гребцы залились потом.

Над нами висели скалы, в одном месте колыхалась по волнам корзина на веревке. Это отшельники спускают, объяснили мне, а рыбаки иной раз что-нибудь кладут съедобное. Прежде подымали и людей в корзинах с берега на скалы, но сейчас этого нет.


Каруля


Каруля


Временами высоко наверху видишь домик, это «калива» пустынника, одиноко висящая над бездной. Головокружительные тропинки проложены по утесам. Отшельники не боятся ходить по ним в темноту после всенощной (из ближнего скита). В одном месте я видел веревку, натянутую по краю пропасти – это перила скользящей тропки. Далее тропка уходит в косую проточину в скале, подобную водопроводной трубе, по ней сползают к более низкому месту.

* * *

Афон считается Земным Уделом Богоматери, но можно сказать, что он и страна Христа. Я очень ясно ощутил это в тот день сияющий, карабкаясь с о. Пинуфрием по белым камням вверх, к каливе русского отшельника. Помнится, мы встретили одного, двух «сиромах» (бедняки, нередко странники). О. Пинуфрий говорил каждому – Христос анэсти.

Или:

– Христос воскресе.

Ему отвечали:

– Воистину воскресе.

Впоследствии таким приветствием встречали мы десятки людей, десятки тем же отвечали нам. Вот полуостров [304]304
  полуострови Каруля


[Закрыть]
. На нем монастыри [неймонастыри] скиты, небольшие монастырьки в пятнадцать, двадцать человек (т. н. «келлии»), есть, наконец, просто отдельные пустынники, живущие в каливах. Одни зажиточнее, другие совсем нищие, одни все же начальство, другие подчиненные, одни решают высшие дела и служат в церкви, другие трудятся на «киперах» (огороды), но все члены Христовой республики, для всех есть вот одно:

– Христос воскресе.

– Воистину воскресе.

Это поражает. Как поражает то, что в любой самой худой каливе – моленная с образами, лампадками, а чуть побольше – «келлия» – там обязательно церковь, и на восходе солнца непременно служат литургию. Вера и преданность Христу здесь дело само-очевидное, к этому так привыкли, что афонец с трудом понимает, как иначе может быть.

Один из встречных сиромах оказался учеником отшельника. Он проводил нас. Доктор в костюме туриста тяжко шагал по камням подкованными башмаками. Солнце пекло. За нами синела туманная бездна моря, в сияющем дыму выступал таинственною тенью остров. Несколько белых крыл разбросаны по синеве.

Нас провели в комнатку для посетителей (в отдельной каливе). О. Пинуфрий снял свою сумку, кожаную афонскую сумку на ремне, вздохнул, отер загорелый лоб, поправил черную с проседью бороду.

– Вот, здесь полегче.

Мы сели на низкие сиденья. В комнате с земляным (если не ошибаюсь) полом было прохладно, не очень светло. Вошел отшельник – высокий человек с очень добрыми небольшими глазками, довольно полными щеками, одетый небрежно – чуть [ли] не на босу ногу туфли – и вид его менее напоминал монаха, чем все виденное мной доселе. Странным образом, и он, и другие пустынники, кого я [видел] встретил на Афоне, будучи глубоко монахами и церковниками, внешне более вызывали образы [ «штатских»] «светских» мудрецов и учителей жизни. И тут на Каруле, как позже на Фиваиде, тень оцерковленного и оправославленного Толстого проходила пред глазами.

Отшельник – одно из известнейших лиц на Афоне, человек образованный, бывший инспектор Духовной Семинарии[305]305
  О. Феодосий Харитонов до своего водворения в 1901 г. на Св. Горе служил инспектором Духовных семинарий в Симферополе и Вологде.


[Закрыть]
, «смирившийся», как про него говорят афонцы, и ушедший в одинокое подвижничество по примеру древних. Очень многие поклонники желают его видеть и послушать его мудрого слова. Посетители вроде нас начинают утомлять его. Доктор переписывался уже с ним. По письмам пустынник заключил, что он не только хочет перейти в православие, но и принять монашество. Иностранец, действительно, несколько дней прожил в Пантелеймоновом монастыре, но не только не приблизился к монашеству, а скорее настроился критически, его удивляла «непрактичность» монахов, да и его собственные идеи были совсем иные.

Отшельник встретил его вначале крайне приветливо, почти как своего – да и вообще от его быстроговоримых, негромких и застенчивых слов шла удивительная горячая влага, меня этот человек сразу взволновал и растопил, я точно бы внутренно «потек». Он конфузливо сидел на табуретке, не зная, куда девать большие руки, как быть с ногами, и вполголоса, скороговоркой подавал краткие реплики юноше нашему, переводчику. Юноша с тою же невозмутимостью, как в лодке на море, небыстро переводил.

Вот приблизительный отрывок разговора:

Доктор. – Мне нравятся монастырские службы. Но можно быть монахом и устроить себе удобную жизнь, улучшить хозяйство, завести прочную торговлю.

Отшельник. – Это нас не интересует.

Доктор. – Жизнь есть жизнь. Она имеет свои законы. Я понимаю, что на этих голых скалах ничего не вырастишь. Но кто живет в монастырях, имея леса, виноградники, оливки…

Отшельник (с улыбкой). – В миру помещики… мало ли как разделывают… заводы ставят, фабрики, торгуют…

Доктор. – В этой стране можно превосходно жить. Можно было бы пригласить инженеров, агрономов, проложить дороги.

Отшельник (грустно и быстро). – А нам бы только от всего этого уйти.

Доктор. – Вы должны пропагандировать свои монастыри в Америке.


Отшельник. – Мы должны вечно стоять пред Богом и в смирении молиться.

Доктор. – У католиков существует пропаганда. Я недавно видел фильм, где показана жизнь католического монастыря.

Отшельник. – А нам нечего показывать. Мы считаем себя последними из людей… что уж там показывать. Нет, нам показывать нечего… Молимся как бы душу спасти.

Доктор. – Если правильно поставить пропаганду в Америке, оттуда можно получить хорошие средства.

Отшельник (тихо и быстро). – От чего и избави нас, Господи.

О судьбе России.

Отшельник. – …Потому и рухнула, что больно много греха накопила.

Доктор. – Запад, не менее грешен, но не рухнул и не потерпел такого бедствия. Россия сама виновата, что не справилась.

Отшельник. – Значит, ей было так положено.

Доктор. – Как же положено, за что же Бог сильнее покарал ее, чем другие страны.

Отшельник (мягко и взволнованно). – Потому что возлюбил больше. И больше послал несчастий. Чтобы дать нам скорее опомниться. И покаяться. Кого возлюблю, с того и взыщу, и тому особенный дам путь, ни на чей не похожий…

Кажется, это была высшая точка разговора. Отшельник воодушевился, тихая горячность его стала как бы сверкающей, как бы электрические искры сыпались из него. Он быстро, почти нервно стал говорить, что хотя Россия многое пережила, перестрадала, многое из земных богатств разорено, но в общем от всего этого она выигрывает.

Доктор. – Как выигрывает?

Отшельник. – Другого богатства много за эта время дано. А мученики? Это не богатство? Убиенные, истерзанные? Митрополита Вениамина знаете?[306]306
  Сохранилось устное свидетельство о том, что именно Зайцев убедил епископа Кассиана (Безобразова, 1892–1965) написать сразу после окончания Второй мировой войны воспоминания о процессе над митрополитом Вениамином (Казанским) в Петрограде и опубликовать их в парижской газете «Русская мысль». В 1918–1922 гг. приват-доцент Петроградского историко-филологического института Сергей Сергеевич Безобразов вместе с ректором того же института историком Л. П. Карсавиным, С. П. Каблуковым и другими лицами участвовал в сохранении богослужебных сосудов, церковных ценностей и денежных средств от конфискации органами ВЧК, а также в распределении этих денежных средств между нуждающимися прихожанами и духовенством ряда петроградских храмов. Находясь в годы войны на Святой Горе о. Кассиан приложил значительные усилия к очищению Афона и греческой церкви от прокоммунистически настроенного духовенства, войдя в довольно близкое общение с германской оккупационной администрацией. Эта сторона его церковно-общественной деятельности когда-нибудь станет, возможно, темой от дельного исследования. После того, как группа немецких ученых по заданию рейхсминистра А. Розенберга приступила летом 1941 г. к обследованию архивов афонских монастырей просвещенные русские насельники Св. Горы, в первую очередь архим. Кассиан (Безобразов) и иеромонах Василий (Кривошеин), оказывали им заметное содействие в работе. Можно предположить, что хорошие взаимоотношения, сложившиеся у германских представителей с русскими афонитами способствовали получению русскими обителями продовольствен ной помощи из Германии. Общий обзор истории Афонских обителей и публикация некоторых памятников, обследованных экспедицией, приводятся в книге «Monchsland Athos» [Mit beitragen von Prof. Dr. F. Dolger, Dr. E. Weigand und Reichshauptstellenleiter A. Deindl. Munchen, 1943. 303 S. (183 илл. и 1 карта).¨


[Закрыть]


И опять стал доказывать, что мученичество России – знак большой к ней милости, что раньше настоящего мученичества за веру у нас не было, если не считать единичных случаев, а теперь впервые дан крест исповедничества.

Но на этой высоте беседа не удержалась. Молнии сдержанного раздражения, разочарования в человеке, которого по письмам он считал почти своим, выступали у отшельника все яснее.


Доктор упрямо, грубовато продолжал свое. Отшельник, видимо, охлаждался и уходил. Так, вероятно, угасал и спор Толстого с надоедным посетителем. Когда доктор дошел до того, что надо техническими и химическими средствами уничтожать большевиков, отшельник вовсе замолк.

Юноша увел доктора к лодке. Его убедили не идти с нами далее, а вернуться в монастырь. Но все [уже] было испорчено. Мы с о. Пинуфрием поспешили отступить в горы.

* * *

По какому-то ущелью, казавшемуся бесконечным, мы карабкались все выше, задыхаясь, иногда изнемогая. Тропинку нам показывал сиромаха – ученик отшельника. Он бесшумно и неутомимо шагал впереди на своих кривых ногах в обуви вроде мокасинов. Вот одинокая калива. Здесь живет иконописец. С высоты его балкона открывается синий дым моря, тени островов Архипелага, и все свет, свет…

…Над нами зубцы Афона. К ним мы не дойдем – лишь сквозь леса и заросли подымемся на полугору и заночуем в келлии св. Георгия[307]307
  Русская Келлия Св. Георгия находится во владении Лавры Св. Афанасия. Обитель, основанная греками в честь св. Великомученика Георгия Победоносца перешла к русским насельникам в 1870-х гг., возобновлена в 1883 г.


[Закрыть]
.

К закату тени залиловели в нашем ущелье. Стало холоднее и сырей. Розовым сиял верх Афона, сзади туманно светилось еще море, а вокруг густел мрак. Было радостно достигнуть перевала, сразу оказаться в густолиственном, высокоствольном лесу под дубами, увидеть иной склон Афонского полуострова, идти по ровному месту к живописнейшей келлии св. Георгия.


Как всегда, ласково встретили нас в наступающей ночи монахи – только что возвратившиеся с покоса. Пахло сеном. Раздавались голоса коренной русской речи, было похоже на большую крестьянскую семью трудовой и благоустроенной жизни. Звезды очень ярко горели. Ночь прозрачна, черна.

Мы устали чрезмерно. Поужинали, и на узких ложах, жестковатых, заснули беспробудно.

* * *

Афон, святая гора! На другой день мы шли мимо нее, дорогою к Лавре св. Афанасия. Справа у нас было море, слева бело-серые кручи Афона[308]308
  К сожалению, мне не пришлось взойти на вершину Афона (две версты над уровнем моря), хотя в монастыре мы с о. Пинуфрием и мечтали об этом. Но подъем туда дело очень трудное. Пришлось бы брать в Георгиевской келлии «мулашек» и употребить на это целый день. «Выспренний Афон» или «шпиль», как его здесь называют – голая скала с небольшой церковкой Преображения Господня. (Эту церковку, в ясный солнечный день, я видал иногда и снизу, огибая афонский полуостров, – она сияла белой точкой.) «Шпиль» необитаем, там никого нет, жить слишком трудно из-за бурь, холодов зимою, ветров. Служба в церкви бывает раз в году – 6 августа, в день Преображения. «Тогда стекаются сюда со всей горы усердные иноки и, совершая всенощное бдение и литургию, спускаются вниз к Богородичной церкви обедать, потому что на самую вершину трудно заносить съестные припасы, да негде и готовить» (Святогорец). // Да, я не был на вершине Афона, но я так ясно представляю себе его надземную высоту, синий туман моря, видения островов, ток без брежного ветра, что мне все кажется, будто я там побывал. – Примечание Б. К. Зайцева.


[Закрыть]
, испещренные черными лесами. Нас провожал вчерашний безответный сиромаха. Он нес сумку о. Пинуфрия. Мы шагали по большим камням «большой» дороги, по которой ехать никому не посоветуешь: лучше уж пешком. Да и вообще в этом царстве нет дорог проезжих.

Мы проходили подлинно «по святым» местам. Там у моря жил в пещере св. Петр Афонский – первый пустынножитель[309]309
  Св. Петр Афонский – первый афонский исихаст. Согласно одному из вариантов его жития поселился в пещере в конце VII века и прожил в ней 53 года. В газет ной публикации далее: «–он изображается нагим, с бородой до земли, закры вающей все тело. Вид его вызывает воспоминание об Адаме, Рае». (Последние новости, № 2363, 11 сентября 1927 г., с. 3).


[Закрыть]
. Там Кавсокаливийский скит в память св. Максима Кавсокаливита[310]310
  Преп. Максим Кавсокаливит – Христа ради юродивый. Согласно житию долгое время подвизался при Влахернском храме Пресвятой Богородицы в Константинополе, на Афоне проходил послушание в Лавре преподобного Афанасия и на вершине Святой Горы удостоился видения Божией Матери. Скончался 95 лет в 1354 г.


[Закрыть]
 – «сожигателя шалашей» – образ совершенного странника, переходившего с места на место и уничтожавшего свой собственный след, свою хижинку или шалаш. Дальше – пещера Нила Мироточивого[311]311
  Келлия преподобного Нила представляет собой высокую нишу в скале, отделенную стеной из камней от внешнего мира. Внутри ниша разделена на три уровня деревянными перекрытиями, с окнами во втором и третьем ярусе. Келейный храм преп. Нила расположен в третьем ярусе келлии в естественной глубокой пещере. Находится во владениях Лавры св. Афанасия.


[Закрыть]
.


Кавсокаливия


Идем и час, и два, и никого навстречу. Ледяной ключ попался у подножья вековых дубов – бил из прохладной стены, сильно затененной, образуя лужицу и болотце. Проводник с детским простодушием срывал мне разные травы, цветы афонские, рассказывал, как на отвесных, голых скалах на верху Афона цветет неувядаемый Цвет Богоматери. Над Святой Горой остановилось облачко. Кругом синее небо, в нем белеет двузубец, в синеве пустынной и прозрачной ясно вижу я орла. Он плывет неподвижно.

Наконец, дошли до полуразвалившейся – не то часовенки, не то пастушьей хижины. Дорога поворачивала. Проводник должен был здесь оставить нас.

О. Пинуфрий снял свою камилавку, под которую был положен белый платочек, защищавший шею от солнца, отер загорелый лоб.

– Вот тут отдохнем, а потом в молдавский скит спустимся… И место хорошее. Это знаете, какое место? Тут святой Иоанн Кукузель[312]312
  Св. Иоанн Кукузель – житие его сохранилось в различных редакциях. Родился в к. XIII – н. XIV вв. Происходил из провинциальной аристкратической семьи, фамилия его Пападопулос. Его мать была болгарского происхождения. В Константинополе успешно учился в музыкальной школе, затем был приглашен руководить одним из императорских хоров. За отказ вступить в брак с дочерью приближенных императора был удален из Константинополя. Поступил в Великую Лавру. Умер монахом на Афоне до 1341 г., причислен к лику святых. Теоретик византийской церковной музыки, ученый и композитор. Изобрел особую систему нотной записи византийской музыки. Дважды (в 1302 и 1309 годах) редактировал византийский Ирмологий.


[Закрыть]
козлов [313]313
  коз


[Закрыть]
пас… Как же, как же… Такой был он, вроде музыканта, или там певец, что ли… по смирению пастухом служил.


Кавсокаливия


Мы сидели в тени. Целая рощица была вокруг, и дорожки вытоптаны козлами [314]314
  козами


[Закрыть]
, и даже нечто вроде маленького тырла козьего, с остатками помета.

– До сих пор тут пасутся… пастухи доселе их здесь держат.

…Ну, а святой-то, Иоанн-то Кукузель, он очень хорошо псалмы пел… Так, знаете ли, пел, что просто на удивление… – да как же, представьте себе, ведь он же первый музыкант был в Константинополе, при дворе императора. Только не выдержал, значит, и удалился сюда, в уединение. Как запоет, стало быть, то козлы все и соберутся в кружок, бороды вперед выставят и слушают… вон он как пел-то! Подумать! Бородатые-то, бессловесные… – он даже засмеялся: бородками потряхивают, а слову Божьему внимают… Да, прибавил серьезно: этот Иоанн Кукузель был особенный.

О. Пинуфрий умолк. Можно было подумать, что со св. Иоанном, сладчайшим певцом и музыкантом Господним, был он знаком лично.

Наш проводник поднялся, откланиваясь.

– А засим до свидания, сказал робко, точно был виноват, что уходит. – Мне пора ворочаться.

– Господь с тобой, ответил о. Пинуфрий.

Тот подошел под благословение и поцеловал руку.

– Спасибо тебе, подсобил сумку нести, потрудился. Заходи ко мне в монастырь, я тебе чего-нибудь сберу…

Я тоже поблагодарил и дал монетку. Мне хотелось дать побольше, но не оказалось мелких. Он смиренно поклонился, быстро исчез.

До сих пор мне жаль, что мало я его «утешил». Значит, на роду ему написано быть сиромахой, мне же – запоздало сожалеть.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации