Текст книги "Слёзы Шороша"

Глава одиннадцатая
Расстояние, неподвластное взору

Фэдэф понимал, что поиски горбуна, возможно, заставят их идти до Хавура. Но самый короткий путь к горе, не считая тайного, Тоннеля, Дарящего Спутника, путь через перевал Парсар, таил слишком много опасностей, чтобы вести по нему Саваса. Слова Малама, окроплённые его слезами, хоть и оставались для Фэдэфа чем-то вроде причуды странного человека, не могли не насторожить его: случайно или неслучайно они пересекались с напугавшим его сына сном. И он решил идти кружным путём, через ущелье Ведолик вдоль речки Гвиз и затем через перевал Ревдур.

…Второй день похода подходил к концу. Лебеард шёл немного впереди по правую сторону ущелья против течения Гвиза, Фэдэф с сыном – по левую. Всё чаще их взоры, утомлённые тщетным поиском следов каменных горбунов, привлекали расселины, уступы, ходы в скалах – всё то, что могло стать убежищем для них самих. Савасу не понравилась пещера, которую они с отцом только что исследовали. Она была очень глубокой и сырой, к тому же дно её было неровным.

– Совсем неуютная, папа, и не видно, что дальше, в глубине пещеры. Всегда будет казаться, что оттуда кто-нибудь выскочит или выползет. Так и не поспишь.

Как только они вышли из пещеры, Лебеард посвистел им и позвал их рукой. Они быстро пересекли Гвиз, прыгая с камня на камень.

– Смотрите… След хороший – недавно горбун прошёл.

– Его можно принять за след огромного человека, – заметил Савас.

– А как же след от большого пальца? – подсказал ему Лебеард.

– Я не подумал об этом, Лебеард. У человека так не бывает.

– Вот ещё следы, видите? – Лебеард продолжал исследовать выдавший горбуна участок грунта. – Это клок его волос. Он, как и вы, перешёл в этом месте речку. Задняя лапа соскользнула с камня и оставила тяжёлый след, а эта трещинка прихватила волосы.

Савас побежал на другую сторону Гвиза, чтобы проверить, нет ли следов там.

– Лебеард, папа, идите сюда!..

– Вижу, Савас, – Лебеард склонился над следом. – Здесь горбун пил из реки. Эти углубления он сделал пальцами задних лап, когда наклонялся, чтобы попить.

– Что же нам делать, Лебеард? Савас? – спросил Фэдэф.

– Конечно, преследовать горбуна! Мы его быстро настигнем. Лебеард сказал, что след свежий… Папа, не смотри так, я не устал.

– Пока светло, будем двигаться, – согласился Фэдэф.

Ещё два раза охотники натыкались на следы горбуна. Но сумерки заставили их отложить преследование и сделать привал.

Третий день начался неожиданно. Как только они покинули небольшую пещеру, которая приютила их на ночь, Савас громко прошептал, указывая рукой:

– Папа, Лебеард, смотрите – горбун! Наш горбун!

Впереди, в трёх сотнях шагов от них, по другой стороне ущелья неторопливо шёл каменный горбун.

– Молодец, Савас. У тебя глаз охотника, – подбодрил его Лебеард, увидев, что он ухватился за руку отца. – Теперь главное не упустить его.

– Тише! – прошептал Фэдэф.

– Думаю, он уже почуял нас.

Через некоторое время слова Лебеарда подтвердились: горбун шёл, изредка поворачивая голову в сторону своих преследователей.

– Странно, что он не пытается улучить момент и превратиться в камень, – подметил Фэдэф.

– Я тоже об этом подумал, – согласился Лебеард. – Может быть, он знает надёжный ход, через который наверняка уйдёт от нас. Савас, нам лучше снять луки.

– Папа, почему горбун не убегает от нас? Он не боится?

Было заметно, что Савас волнуется.

– Он не боится нас, сынок. Видишь, он не спешит, озирается редко, не жмётся к скале. Он хочет усыпить нашу бдительность и ускользнуть неожиданно.

– Смотрите. Он остановился и ждёт… Снова пошёл. Что это может значить? – спросил Лебеард, одновременно взвешивая в уме ответы на этот вопрос.

– Лебеард, ты думаешь, он нас заманивает? – спросил Савас и, не отрывая от него пристального взгляда, настойчиво повторил. – Заманивает?

Лебеард и Фэдэф переглянулись: они не ждали от их неискушённого спутника такой догадки.

– Ты прав, Савас. Скорее всего, горбун заманивает нас, – спокойно сказал Лебеард. – Мы должны опередить его.

– Пора, – сказал Фэдэф. – Савас, приготовься стрелять.

– Подожди, Фэдэф. Сейчас будет узкое место, и ущелье свернёт направо. Когда горбун скроется за скалой и потеряет нас из виду, сделаем бросок до угла, чтобы сократить расстояние. Тогда Савасу легче будет попасть в него.

Как только горбун зашёл за скалу, преследователи побежали вдогонку. Первым направо свернул Лебеард и тут же остановился: на другой стороне ущелья их поджидал горбун. Он стоял у речки и смотрел прямо на Лебеарда. Глаза горбуна были полны ярости, и он готов был броситься на преследователя в любое мгновение. Их разделяли всего тридцать шагов, которые горбун преодолеет за несколько прыжков.

– Стойте! – сказал Лебеард подоспевшим друзьям. – Медлить нельзя: вот-вот он ринется на нас.

– Савас, прицеливайся!.. Готов? – спросил Фэдэф и, обнажив мечи, вызывающе прокричал: – Эй, тварь! Чьи клыки больше и острее?!

Горбун тут же встал на задние лапы и оскалился. Савас дрожал всем телом, целиться было трудно.

– Стреляй! – скомандовал отец.

Несколько мгновений пальцы не могли отпустить тетиву, как будто Савас потерял власть над ними.

– Сынок! – голос отца, та страсть, которой он переполнил это слово, помогла пальцам ожить.

Стрела угодила горбуну в живот – зверь заревел и скорчился от боли.

– Попал! Попал! – закричал Савас.

– Хороший выстрел, Савас. Я добью его… чтобы не мучился?

– Да, Лебеард, – согласился Савас.

Стрела Лебеарда пронзила голову горбуна, войдя через глаз.

– Сегодня вам не осталось работы: её сделал мой сын, – с этими словами Фэдэф убрал мечи. – Савас, хочешь подойти к нему?

– Да, папа.

Фэдэф положил руку на плечо сына.

– Иди.

Он провожал сына взглядом. Шаг. Ещё один. Ещё шаг. Савас стал переходить через Гвиз.

– Расслабься, мой друг, всё позади, – сказал Лебеард как можно мягче, заметив, что Фэдэф снова в напряжении. – Ты переживаешь так, будто вас разделяют не десять шагов, а расстояние, неподвластное взору.

Фэдэф оцепенел от услышанного: «расстояние, неподвластное взору». Знакомые голоса словно очнулись в его голове: «Расстояние между тобой и твоим сыном увеличивается… Тебе его скоро не нагнать… А горбун… горбун – враг… Фэдэф, ты покончишь со злом!» В эти мгновения ему показалось, что он понял смысл всех этих слов.

– Са-вас! – заорал он так, будто силой голоса можно было поколебать время и заставить его изменить прошлое, остановить настоящее и не связывать путами будущее.

– Са-вас! – горы обрушили на мальчика страшный рёв в тот момент, когда он подошёл к убитому горбуну.

Он вздрогнул от испуга и повернулся к отцу. Он увидел, как тот выдёргивает из колчана и выпускает в его сторону одну за другой смертоносные стрелы. Он услышал, как эти стрелы пронзают воздух вокруг него. Он увидел глаза отца, останавливающие жизнь. И жизнь для него остановилась, и наступила чернота…

– Са-вас!

Стрелы Фэдэфа кусали скалу и падали вниз. Но две из них вонзились в камень. Это был живой камень. Он выдал жизнь в себе своей смертью. Он откололся от скалы, высунул из горба морду и, захлёбываясь, с хрипом, рухнул на землю. Ещё один камень отделился от скалы и прыгнул в сторону Саваса. Но стрела Лебеарда заставила его вырвать своей клыкастой пастью лишь клок воздуха, а не горло мальчика, и это был клок воздуха, которым горбун подавился.

Фэдэф и Лебеард подбежали к лежавшему без чувств Савасу.

– Фэдэф, он не ранен, – быстро осмотрев его, сказал Лебеард. – Это обморок.

– Савас, сынок, очнись, – прошептал Фэдэф, склонившись над сыном. – Ты молодец, Савас: ты свалил горбуна. А теперь, прошу тебя, – возвращайся, будь сильным. Открывай глаза. И пойдём домой.

Но Савас не очнулся. Фэдэф взял его на руки и молча отправился в обратный путь. Лебеард шёл на некотором удалении от него, чтобы не мешать его чувствам…

* * *

У подножия Кадухара их ждал Рэгогэр, целые дни проводивший здесь и лишь на ночь покидавший свой пост, и Малам, оказавшийся в этот день (то ли случайно, то ли нет) попутчиком Рэгогэра.

– Фэдэф, что случилось? – спросил Рэгогэр. – Савас?.. Что с ним?..

Не дождавшись ответа, он посмотрел в глаза Лебеарду, который нёс мальчика.

– Не знаю, Рэгогэр, – ответил тот. – Он не очнулся после обморока.

– Но он жив? Он ведь жив?

– Жив… Но он не с нами, – наконец ответил Фэдэф.

– Фэдэф, позволь я повезу его, – Рэгогэр, полный решимости, вскочил на коня.

Лебеард вопросительно посмотрел на Фэдэфа – тот одобрительно кивнул ему и направился к Маламу, который молча ожидал его в стороне.

– Не ждите меня – поезжайте в Дорлиф, – сказал он, оглянувшись. – Я догоню.

– Что теперь скажешь, Малам? – как-то сухо обратился он к старику.

– Время скажет – не я скажу.

– Так зачем же ты здесь?

– Судьба Саваса решится на Перекрёстке Дорог.

– Каких ещё дорог, старик? Говори яснее!

– Ты заблудился и устал, Фэдэф. Позже ты поймёшь. Теперь же слушай и запоминай. Скажешь Лелеан…

Взгляд Фэдэфа выразил изумление.

– Скажешь Лелеан, чтобы она отнесла Саваса на Перекрёсток Дорог и оставила его там. Ей поможет её брат – не ты. Она всё поймёт.

– Почему не я?! – возмутился Фэдэф.

– Почему не ты? Найдёшь ответ в себе. А теперь поезжай к Лелеан.

Фэдэф резко повернулся и зашагал к Короку… Он быстро нагнал Рэгогэра и Лебеарда. Поравнявшись с ними, он сказал:

– Я должен увидеть Лелеан прежде, чем вы привезёте Саваса.

Несколько мгновений он не отрывал взгляда от сына. Потом ударил коня в бока и, удаляясь, крикнул:

– Прощайте!

Лелеан встретила Фэдэфа так, будто что-то знала, будто была готова к худшему. Весь её облик говорил о том, что её чувства окаменели.

– Что ты привёз вместо моего сына? С чем ты пришёл на этот раз? С какой болью?

– Лелеан?! – воскликнул Фэдэф, будто спрашивая, она ли это…

Ему стало не по себе от такой холодной, такой далёкой Лелеан, и, не зная, как открыть правду, он сказал:

– Лелеан, Савас жив! Наш сын жив! Ты скоро увидишь его!

– Почему же твои мечи с тобой, но нет Саваса?

Фэдэф ещё никогда не чувствовал себя таким растерянным и обречённым.

– Я должен сказать тебе… Случилось непредвиденное…

– Что ты называешь непредвиденным? Ты же предвестник.

– Не надо, Лелеан. Я сам не понимаю, почему это случилось. Савас упал в обморок… и не очнулся. Но он жив. На теле его ни царапины.

– Не очнулся и жив? Нет. Не очнулся – это ещё не жив. Очнётся ли он, предвестник?

Фэдэф опустил глаза: ему нечего было сказать на это.

– Прости, Лелеан. Я хотел… вернуться по-другому.

– Все последние годы я хотела жить по-другому. Но ты ничего не видел и не слышал. Теперь вышло по-твоему.

Фэдэфа больно задели эти слова.

– Лелеан, я должен передать тебе… Это касается нашего сына. Малам, этот морковный старик из Нэтлифа, сказал, что ты всё поймёшь.

– Говори же!

– Он сказал, чтобы ты с Лебеардом отнесла Саваса на какой-то Перекрёсток Дорог и оставила его там. Он сказал, что судьба нашего сына решится на Перекрёстке Дорог.

– А ты… ты ещё говоришь, что Савас жив, – Лелеан закрыла лицо руками и заплакала.

– Что означают его слова? – спросил Фэдэф.

Лелеан молчала.

– И ты мне ничего не скажешь?

Лелеан не ответила ему.

– Прости, Лелеан. Я ухожу.

– И мы уходим – я и мой сын.

Фэдэфу хотелось сказать что-то ещё… Не сказать – оказаться в прошлом и начать всё сызнова, с того крыльца, где он впервые встретил Лелеан. Но это было невозможно. Всё кончилось. Всё осталось позади. Навсегда.

Фэдэф вышел из дома, попрощался с Короком и направился в Управляющий Совет Дорлифа: ему нужен был Тланалт… Там его не оказалось. Писарь Совета Рэлэр сказал Фэдэфу, что Тланалт недавно ушёл домой. «Так даже лучше: не надо ни с кем объясняться», – подумал Фэдэф…

– Фэдэф, рад видеть тебя! Проходи в дом, – воскликнул Тланалт, увидев всегда желанного здесь гостя.

– Здравствуй, Тланалт. Я спешу. Я пришёл из-за этого. Вот, возьми. Теперь ты Хранитель.

– Как, Фэдэф?! О чём ты? Что случилось?

– Я выхожу из Совета. Я нарушил четвёртое условие.

– Нет. Ты не мог. Я не верю. Дело в чём-то другом. Объясни.

– Я и себе не могу многого объяснить. Я лишь чувствую. И знаю. Прощай.

– Не верю! Стой, Фэдэф! Не уходи! Давай разберёмся во всём вместе!

Фэдэф оглянулся назад.

– Поздно, Тланалт.

…Уже на окраине Дорлифа Фэдэф вспомнил слова брата и повернул обратно.

– Я покончу с этим, Савас. Знаю, что поздно. Для меня поздно. Для Лелеан поздно. Для нашего сына… поздно. Но для тебя… Спасибо тебе: ты пытался спасти меня. И прости меня за то, что слеза моя, ещё не упав на землю, на которой ты лежал, превратилась в камень.

Подходя к своему дому, Фэдэф увидел Нэна. Докода во дворе не было. «Саваса привезли, – подумал он. – Рэгогэр уже уехал». Дверь в дом была открыта – изнутри доносились голоса Лелеан и Лебеарда. В голосе Лелеан слышалось волнение. Фэдэф снял с пояса мечи в ножнах и положил их у крыльца. Вдруг давно забытое им слово потревожило его слух. Его произнесла Лелеан: «Палерард». Это слово зацепило его и едва не заставило вновь переступить порог дома. Но он испугался чего-то, отпрянул назад и побежал прочь, от слов, от мыслей, от чувств… Очнулся Фэдэф на границе Дикого Леса. Перед тем как ступить в него, он прошептал:

– Я твой. Прими меня.

Глава двенадцатая
Пророчество, которое будет забыто

Через семнадцать дней владелец пекарни Дарад привёл в Управляющий Совет своего четырнадцатилетнего сына. На месте были Тланалт и Марурам.

– Здравствуйте, люди добрые. Мой сын, его зовут Плилп, хочет сообщить вам что-то важное.

– Рады видеть тебя и твоего сына, Дарад, – поприветствовал посетителей Тланалт. – Садитесь. С чем же ты пришёл, Плилп? Рассказывай.

Плилп, однако, вместо того чтобы рассказывать, прошептал отцу:

– Я же тебя просил. Скажи им.

– Простите моего сына, но он говорит, что ему велено передать слышанное всем членам Совета.

Марурам вопросительно посмотрел на Тланалта.

– Если наши гости говорят, что дело важное и требует присутствия всех членов Совета, так тому и быть, – сказал Тланалт.

– Тланалт, Марурам, простите меня, но я должен идти в пекарню. Оставляю вам своего сына, – Дарад поднялся с места. – Плилп, расскажи всё, как мне рассказал. Ничего не упусти. Не бойся и не торопись… Вы уж с ним помягче.

– Ступай, Дарад. Плилп уже не маленький – справится. Доброго здоровья тебе, – попрощался с ним Марурам.

– Доброго жара в печах, – провожая его, сказал Тланалт.

Всё время, пока Плилп ожидал прибытия уважаемых людей, губы его не переставали шевелиться, а взгляд, устремлённый в стену, выражал отсутствие в нём этой стены. Когда же наконец все были в сборе, Тланалт сказал:

– Друзья, это Плилп, сын нашего уважаемого Дарада. Он принёс нам важные слова, которые должен услышать каждый из нас.

– Надеюсь, такие же важные, как и хлеб его отца на наших столах, – замечание Трэгэрта, как это часто случалось с его замечаниями, звучало неоднозначно.

– Послушаем – узнаем, – сказал Тланалт.

– Плилп терпеливо ждал нас. Давайте и мы наберёмся терпения и спокойно выслушаем его, – поддержал Тланалта Марурам. – Приступай, Плилп.

Плилп встал.

– Утром я гулял с ферлингом за нашим садом. Вдруг меня кто-то окликнул. Это был седой старик. Он шёл из Дикого Леса. Я немного испугался и решил пойти домой. Я знаю… все знают, что из Дикого Леса выхода нет.

– Это правда, – подтвердил Гордрог. – Ни один смельчак, вступивший в Дикий Лес, не вернулся оттуда. Продолжай, Плилп.

– Подожди-ка, Плилп. Ответь нам: старик вышел из Дикого Леса, или ты так подумал? – спросил Трэгэрт, рот его скривился в ехидной улыбке.

Плилп замялся.

– Совет ждёт – ответствуй, – с нарочитой строгостью настаивал Трэгэрт.

– Я подумал так… потому что он шёл со стороны Дикого Леса.

– Что ты ещё подумал, наш юный друг? – не унимался Трэгэрт.

– Я подумал, что это Фэдэф.

– Прости, что перебиваю тебя, Плилп. Почему же ты так подумал? – осторожно спросил Тланалт. – Фэдэф не похож на старика.

– Мне показалось, что старик говорил его голосом, а ещё все знают, что Фэдэф ушёл в Дикий Лес. Люди видели, как он уходил туда.

– Дальше, – попросил Тланалт.

– Когда мы с ферлингом быстро пошли оттуда, он окликнул меня… по имени. Я не хотел останавливаться, но он позвал меня ещё раз, и тогда я подождал его.

– Это был Фэдэф? – спросил Гордрог.

– Я не знаю. Я был немного напуган. Он был похож на Фэдэфа и назвал моё имя. Но Фэдэф не старик, а этот – седой старик… И из Дикого Леса никто никогда не возвращался.

– Всё? Ты закончил? И теперь мы должны посовещаться и решить, Фэдэф это был или не Фэдэф? – продолжал придираться Трэгэрт.

– Трэгэрт, если ты оставил важные дела и тебе не терпится вернуться к ним, можешь сделать это. Мы не станем настаивать на твоём присутствии. Думаю, и Плилп не станет, – вступился за мальчика Тланалт.

– Прости, Тланалт. Я лишь предположил, что Плилп уже поведал Совету важную весть. Прости и ты меня, юный друг, и, если тебе есть, что добавить к своему занимательному рассказу, будь добр, продолжай.

– Плилп, что сказал тебе человек, которого ты встретил? – спросил Тланалт.

– Он сказал, чтобы я постарался в точности запомнить его слова и передал их всем членам Управляющего Совета. Он сказал, что слова эти должны быть записаны и сохранены, чтобы их узрели грядущие поколения.

– Наш Фэдэф, кажется, возомнил себя властителем душ не только ныне здравствующих, но и всех грядущих поколений дорлифян, – не удержался от насмешки Трэгэрт.

– Замолчи, Трэгэрт! – вспылил Тланалт. – Фэдэф – герой Дорлифа, и дорлифяне не потерпят оскорблений в его адрес, как бы ни сложилась его дальнейшая судьба. Предупреждаю тебя: я выношу твоё сегодняшнее поведение по отношению к Плилпу и твои грязные слова о Фэдэфе на суд Дорлифа.

– Посмотрим, на чьей стороне будет Дорлиф. Не думаю, что на стороне Дикого Леса и его обитателей, – с этими словами Трэгэрт вышел.

– Теперь мы можем спокойно дослушать рассказ нашего гостя, – сказал с видимым довольством на лице Марурам. – Плилп, тебе было нелегко говорить, но доведи начатое до конца.

Плилп поднял глаза к потолку, будто на нём были запечатлены слова старика.

– Не раз ещё, как и в далёком прошлом, спокойное течение жизни Дорлифа нарушено будет необузданной волей могучего чудовища, прозванного нашими предками Шорошом. Многие, рождённые для жизни, и многое, что дорого нам, сгинет безвозвратно в его убийственных объятиях. Но останутся, как и прежде оставались, те, кто не даст угаснуть огню жизни навсегда, и Дорлиф будет возрождаться снова и снова. Но однажды, когда расцветший Дорлиф будет засыпать и просыпаться под крышами, которые сольются с небом и светом, Шорош вновь обрушит свой безумный гнев на него и не только отнимет у него тысячи жизней, свет и небо, но перекинет в прошлое через пространство и время невидимый мостик, по которому придёт ещё одна беда. С этой бедой людям не справиться терпением, трудом и добротой. Но будет сказано Слово… Слово, которое будет даровано человеку Миром Грёз, Слово, которое не сгинет в Нет-Мире, Слово, которое не растворится в Мире Духов, Слово, которое измерит скорбь Шороша и сомкнёт начало с концом. И Слово это способно одолеть беду. Запомни это, Плилп, расскажи о встрече со мной своему отцу. А предсказание моё слово в слово…

– Плилп, очнись! – громко сказал Гордрог.

Плилп вздрогнул и посмотрел на членов Совета так, как будто видел их первый раз.

– Этот старик больше ничего не просил передать нам? – спросил Марурам, возвращая его в настоящее.

После некоторого замешательства Плилп наконец пришёл в себя и понял, почему он здесь.

– Простите меня. Я немного задумался, когда пересказывал вам то, что услышал от старика.

– Полагаю, его задумчивость помогла ему ничего не упустить, – с улыбкой сказал Тланалт. – Всё записал, Рэлэр?

– Да, Тланалт, слово в слово.

– Мы благодарим тебя, Плилп. Можешь идти домой.

– Постой, Плилп, – остановил его Марурам. – Ты не заметил, куда после встречи с тобой направился старик?

Плилп потупил взгляд. Потом посмотрел на Тланалта, потом – на Марурама.

– Мы с Зизом немного отошли, и я оглянулся: старик пошёл к Дикому Лесу.

Глава тринадцатая
Огоньки во тьме

Ожидание было недолгим. Ещё не потускнел дневной свет, как в одно мгновение смысл ожидания обратился в антисмысл, в бессмысленность его существования. Шорош… Шорош явил себя Миру Яви. Он пришёл со стороны озера Лефенд.

– Фэлэфи, я думаю, подвал нужно держать открытым. Открой, пожалуйста, и подожди меня в доме. Я выйду во двор, посмотрю, не возвращаются ли Новон и Рэтитэр, – сказала дочери Мэрэми.

Уже не один раз выходила она из дома. Сердце её тревожилось за сыновей и Норона: в этот час их не было рядом. Она стояла у калитки и смотрела то на дорогу, то вдаль. Все дорлифяне были сегодня в смятенном ожидании.

Норон объезжал окраины Дорлифа. В условленных местах всё было подготовлено для костров: вырыты неглубокие ямы диаметром в четыре-пять шагов, уложен хворост, дрова; сверху это было укреплено длинными кольями (одни их концы вбивались в землю по краям ямы, другие крепились к просмолённому столбу, врытому посреди неё). Теперь неподалёку от этих мест люди делали в земле схроны для продуктов и воды, привозимых на телегах со складов Дорлифа. Обычно склонные к разговорам во время совместного труда, люди сегодня работали молча. Лица их были серьёзными и озадаченными, глаза порой прятались от глаз напротив, боясь угадать в них себя, свой страх.

Норон остановился и спешился у одного из таких муравейников. Он поздоровался с людьми и, подойдя к телеге, принял мешок с картофелем. Не успев сделать и трёх шагов по направлению к схрону, он вздрогнул от крика за спиной и обернулся: парень, стоявший на телеге, который только что подал ему мешок, кричал, как оглашенный, пронзительным голосом, указывая рукой в сторону озера Лефенд:

– Смотрите! Смотрите!

Всякое движение на мгновение замерло. Взоры устремились вдаль, и их следующее мгновение было там. На небе за озером Лефенд появилась чёрная точка. Она быстро расползалась ворсистым пятном, как будто её промокнули лоскутом неба, но этот тонкий лоскут не справился с ним и сам был тотчас съеден. За ним другой, третий… Пятно выросло, набив свою ненасытную утробу промокашками, и в какой-то момент выкатилось из глубины неба гигантским чёрным клубком, плотным и жилистым. Клубок хватал и наматывал на себя всё, что встречалось у него на пути: куски леса, гор, озёр, лугов, селений. Казалось, он сжирал само пространство и свет, которым оно было наполнено. Клубок был и неподвластен, и непостижим. И при виде него трепет и паралич духа занимали место плоти и воли, называемыми «человек». Затем каждого обнимала густая чернота, не только зримая, но и ощутимая всей кожей, и охватывал особый ужас, с которым каждый оставался наедине несколько последних своих мгновений.

Мэрэми не дошла двух шагов до двери своего дома, когда что-то заставило её оглянуться. Перед взором её предстал гигантский чёрный клубок. И тут же – кромешная тьма, отгородившая её от всего родного, что только что окружало её. Через миг слепоты она увидела перед собой себя, только себя, одну себя, будто никого и ничего другого уже не было. Она увидела в глазах, смотревших на неё, в своих глазах, безмерное отчаяние и безнадёжность. Она увидела себя, превращавшуюся в ничто, в черноту.

Соседка и подруга Мэрэми Сэлэси, её муж и трое их детей были в подвале, когда пришёл Шорош. Они не видели, как на Дорлиф, на их дом мчался зловещий клубок. Их сразу разделила чернота, и каждый из них перед своим концом видел себя, лишь себя, и слышал, как кричат близкие, видевшие лишь себя.

* * *

Лутул очнулся от каких-то звуков. Он сразу открыл глаза, но ничего не увидел. Темнота не напугала его, потому что он вообще не боялся темноты и потому что знал, что Шорош принесёт её с собой.

– Я, кажется, жив, – сказал он вслух, чтобы услышать свой голос, который должен был подтвердить ощущение жизни. – Я жив.

Он почувствовал, что чем-то придавлен. Напрягшись, он попытался высвободить руки и ноги – тщетно. Ещё раз – ничего не получилось. Ещё и ещё… Звуки над ним возобновились. Это были постукивания, треск, шуршание. Они то усиливались, то затихали. «Что это? – подумал Лутул. – Может, ещё кто-то жив?.. Пытается выбраться, как и я?»

– Эй! Кто там?.. Это я, Лутул! Отзовись!.. Это Лутул! – крик получался приглушённым, сдавленным, приходилось преодолевать вес, который сопротивлялся каждому его вздоху. – Слышишь меня?.. Это Верзила Лутул!

Лутул заметил, что, когда он кричит, звуки наверху прерываются. Он сделал ещё одну попытку зацепиться за удачу, витавшую над ним.

– Это я, Лутул! Верзила Лутул! Откликнись!.. Если тебе трудно говорить, подай голос! Просто голос!

В ответ он услышал то, чего в эти мгновения услышать не ожидал. Это был голос ферлинга. Ему показалось, что он узнал его.

– Лул!

– Иу-иу-иу!

– Лул!

– Иу-иу-иу!

– Лул! Родной мой! Ты уцелел! Иди ко мне! Иди! Иди!

Стук и царапание возобновились с новой силой. Теперь Лутул знал точно, что эти звуки означают его спасение.

– Иу-иу!

– Иу!

По голосам Лутул понял, что Лулу ответил другой ферлинг, что они говорят друг с другом.

– Лул, я слышу, ты там не один. Кто тебе помогает? Нуни?.. Сэси?..

– Иу-иу! – это была Сэси.

– Сэси! Я слышу тебя, – Лутул отдышался. – Лул, Сэси, вы молодцы. А я пока не могу вам помочь… Руки… Освободить бы руки.

Лутул не думал, что его освобождение будет таким долгим и изнурительным. Слыша ферлингов, зная, что они близко, он поддался иллюзии, подчинил ей своё внутреннее время и позволил надежде сделать обратную работу – измотать его силы. Руки и ноги его онемели. Терпеть это живому и могучему Лутулу, Верзиле Лутулу, было невыносимо. Ему казалось, что воздуха становится меньше и меньше. Он всё реже и реже подбадривал своих спасателей. Несколько раз он впадал в забытьё.

Лутулу снилось, как он вошёл в озёрную воду и поплыл, наслаждаясь её свежестью. Он глубоко нырнул, пронизал собой её прохладное нутро, вынырнул и, распластавшись на озёрном небе, глубоко вдохнул и… очнулся. Лутул очнулся. Он по-прежнему ничего не видел, но… ощутил, что он на свободе, что его тело наливается жизнью. Через мгновения он понял, что его, лежащего на спине, куда-то волочат. Лицо его обдавали свежие волны живительного воздуха – это ферлинги махали крыльями, помогая себе оттащить хозяина от его недавней могилы.

– Лул, Сэси! Детки мои! – прошептал Лутул.

Услышав его, ферлинги остановились, разжали клювы, выпустив его жилет и рубаху, и наклонились над ним.

– Иу-иу-иу!

– Хорошие мои! Спасители мои! Что бы я без вас делал?!

Ферлинги прижимали свои увесистые, но нежные головы к его груди. Лутул ещё не набравшими силу руками стал гладить их, перебирая оживающими пальцами в мягком пуху, серебро которого слизала темень.

– Лул, я узнаю тебя. Конечно, это ты затеял моё спасение. А это кто у нас? Подожди-подожди. Тэт? И ты здесь, Тэт! Ну, прости, что я не узнал тебя из-под завала, хороший мой. А это Сэси, это наша красавица Сэси. Кажется, я ещё кого-то забыл. Не узнаю.

На самом деле Лутул при первом же прикосновении к голове ферлинга узнал в нём Рура, того самого Рура, с которым он был утром на площади.

– Ну-ка, поговори со мной. Ну-ка, подай голос.

– Иу-иу! – ответил Рур.

– Рур, – с довольством в голосе протянул Лутул. – Теперь я узнаю тебя. Рур, умница.

– Иу-иу!

Лутул сидел на земле и ласкал окруживших его ферлингов словами и руками. (Из одиннадцати его птиц уцелели только четыре).

– Теперь, друзья, мы должны разжечь огонь, надо же мне на вас посмотреть.

Лутул не славился особой предусмотрительностью, за исключением, пожалуй, одного: выходя из дома, он всегда брал с собой мешочек с кормом для ферлингов, который носил на поясе. Но этот день был особым, и после общего схода дорлифян Лутул зашёл домой, чтобы взять лопату, собрать сумку с продуктами, а главное – это главное он всё время удерживал в голове, – захватить с собой коробочку вспышек.

Лутул сунул руку в кармашек жилета и сразу вспомнил, что отдал свои вспышки для общего костра. (Около каждого места для костра дорлифяне выкапывали небольшую ямку, в которую клали шкатулку с коробочкой вспышек и бумажными трубочками, после чего ямку закладывали камнем).

От земли до неба стояла густая холодная тьма. И само небо было поглощено ею. Двигаться можно было только на ощупь, медленно и осторожно. Лутул помнил, где он находился, когда явь вокруг него слизал Шорош. Место для костра в тот момент было недалеко от него. Но теперь, в этой черноте и хаосе, нельзя было не только определить нужное направление, но и случайно набрести на подсказку: знакомое дерево, беседку для отдыха, приметный валун. Лутул ломал голову над тем, как же ему правильно двигаться: выбрать какое-то направление и стараться придерживаться его или исследовать какой-то кусок местности, наугад проходя его вдоль и поперёк. На мгновение его смутила нечаянная мысль о том, что никаких подготовленных для костров мест не осталось, но он тут же прогнал её от себя. Другую же, нечаянную, мысль Лутул прогонять не стал: «Ферлинги приведут меня к запасам продуктов». И, прежде чем отправиться в путь, он несколько раз повторил им слово, которое они усвоили с цыплячьего возраста: «кушать». Затем он доверился своим спасителям и в окружении их побрёл в темноте. Они помогали ему идти: всякий раз, когда на его пути встречалось препятствие, они предупреждали его голосом и даже оттесняли своими телами в сторону, чтобы он мог обойти это препятствие. Время от времени пущенное Лутулом слово искало в темноте дорлифян, но не получив отклика, теряло силы и само пропадало бесследно… В какой-то момент ферлинги оживились, начали без умолку кричать, бить крыльями, хватать Лутула за руки и одежду клювами. Лутул встал на четвереньки и, медленно продвигаясь, принялся ощупывать то, на что он натыкался. Вдруг он прикоснулся к чему-то мягкому, и его пальцы тут же сказали ему, что это ферлинг, бездыханное тело ферлинга.

«Откуда он здесь? – подумал Лутул. – Может, хозяин взял его с собой? Может, он сам где-то здесь?» Он продолжил исследовать место под неумолчные крики ферлингов.

– Лул, что же вы так разволновались? Уймитесь! Тише! Тише! Дайте послушать! Человека из-за вас не услышишь!

Лул, как бы в ответ, ухватил хозяина за рубаху и потащил за собой, потом остановился и принялся стучать клювом обо что-то твёрдое. Сэси, Тэт и Рур тут же присоединились к вожаку. У Лутула ёкнуло сердце, и он руками проверил то, что подсказал ему слух… Так и есть – кормушка для его ферлингов. Её нельзя было спутать ни с какой другой, он сделал её сам, она была рассчитана на два десятка ферлингов. Никто в Дорлифе не держал больше двух-трёх птиц – Лутул мечтал о двадцати. Он понял: его спасители привели его к родному дому, к тем жалким остаткам его, которые не сожрал Шорош. Он понял: только что он нашёл тело ещё одного своего питомца.