Текст книги "Малый ледниковый период. Как климат изменил историю, 1300–1850"

Представление о средневековой сельской жизни дают не только исторические документы, но и археологические памятники. Правда, лишь немногие из них сохранились так же хорошо, как Уоррам-Перси – заброшенная деревня на северо-востоке Англии. Сорок лет исследований открыли миру старинное поселение, пережившее подряд несколько эпох. Более 2000 лет назад на месте Уоррам-Перси жили земледельцы железного века. Позднее здесь существовало по меньшей мере пять римских хозяйств. К VI веку на их месте обосновались саксонские семьи. Между IX и XII веками разрозненные сельскохозяйственные поселения уступили место более компактной деревне, которая еще как минимум дважды перестраивалась. Расцвет Уоррам-Перси пришелся на эпоху средневекового климатического оптимума. В то время население значительно выросло, а площади возделываемых земель расширились. Маленькая деревня превратилась в крупное поселение с церковью, двумя поместьями и тремя рядами крестьянских домов с отдельными огородами, обустроенными вокруг центральной клиновидной лужайки. Крестьяне жили в длинных домах с соломенными крышами, которые поддерживались парами изогнутых деревянных балок (краков). Тонкие стены периодически приходилось заменять. Каждый дом состоял из трех частей: внутренней спальни, где иногда также варили сыр; основной жилой зоны с очагом в центре; и третьего помещения, используемого в качестве хлева или для других хозяйственных нужд. (Длинные дома были повсеместно распространены в средневековых деревнях, хотя архитектура и планировка поселений заметно варьировалась от Скандинавии до Альп.) В период расцвета деревня Уоррам-Перси была зажиточной общиной, самостоятельно обеспечивающей себя всем необходимым. Но благодатные дни XIII века стерлись из памяти к XVI столетию, когда деревня была окончательно заброшена.

Европейские поселения были самодостаточными еще в далеком прошлом – задолго до того, как в конце I века до н. э. римляне навязали Галлии и Британии Pax Romana[37]37
  С латинского – «римский мир». – Прим. пер.


[Закрыть]. Тысячелетие спустя жизнь все так же вращалась вокруг замков, ферм, монастырей и небольших торговых городов. Десятки тысяч приходских церквей образовывали сеть местных органов управления на уровне деревень, где, несмотря на все политические преобразования и споры о землевладении, священник всегда оставался авторитетной фигурой. Но времена менялись, возникали новые политические и коммерческие интересы. К 1250 году на смену преимущественно сельскому ландшафту пришла сеть растущих городов, связанных тропами, водными путями и торговыми маршрутами. Окруженные стенами крепости, города возводились в стратегически важных местах, тем самым создавались оазисы безопасности в неспокойных землях, где феодалы воевали между собой по любому поводу. Маленькие и большие города с населением до 50 тысяч человек были в некоторой степени обособленными местами. Их населяли растущие классы купцов и бюргеров, которые стояли вне феодальной системы и стремились обрести собственную социальную и политическую идентичность. Многие города строились рядом с важными портами и в устьях рек, у речных переправ или вокруг резиденций влиятельных лордов и епископов. Но из-за неразвитого сообщения, особенно сухопутного, большинство общин продолжали по большей части самостоятельно обеспечивать себя продовольствием. Во времена голода, чумы и войн приход оставался основой размеренной сельской жизни – и этот порядок сохранялся еще долгое время. Отголоски его сохранялись и после того, как национальные государства и могущественные коммерческие союзы преобразовали европейскую экономику.

В то время европейская торговля по-прежнему зависела от торговых путей, знакомых еще римлянам. Шерсть доставлялась через Северное море и Ла-Манш; средиземноморские товары перевозились водными путями, в том числе по Рейну, и по сухопутным маршрутам между Ломбардией, Генуей и Венецией – важными центрами торговли в Восточном Средиземноморье. Ганзейский союз – влиятельное торговое объединение, действовавшее на территории Скандинавии, Германии и исторических Нидерландов – еще переживал период становления. Неразвитая европейская инфраструктура зависела от медленных и ненадежных морских маршрутов, которым постоянно угрожали штормы, от рек и других внутренних водных путей, а также от плохих сельских дорог. Объемы зерна, импортируемого из Прибалтики и Средиземноморья, были ничтожны по меркам более поздних веков. По большому счету каждый городок и каждая община могли рассчитывать только сами на себя.

Средневековое сельское хозяйство: стрижка овец, сев и жатва. Реконструкция по материалам раскопок в Уоррам-Перси, Англия. Воспроизводится с разрешения Комиссии по историческим зданиям и памятникам Англии.

Средневековое сельское хозяйство: интерьер длинного дома с изогнутыми деревянными балками (краками). Реконструкция по материалам раскопок в Уоррам-Перси, Англия. Воспроизводится с разрешения Комиссии по историческим зданиям и памятникам Англии.

Средневековые фермеры были практически бессильны перед дождями и холодом. Они могли разве что чередовать посевы, высаживая и засухоустойчивые, и влаголюбивые культуры, или сеять зерновые на небольших участках с разными почвами, надеясь, что какие-то из них окажутся плодородными. В прежние века они могли бы переселиться в более перспективные области, но к 1300 году лучшие сельскохозяйственные угодья уже были заняты. Чрезвычайно остро стоял и вопрос хранения припасов. Людям необходимо было иметь под рукой достаточно зерна, чтобы протянуть от одного урожая до другого и чтобы смягчить последствия неудачных лет. Однако даже с амбарами, забитыми под самую крышу, немногие из средневековых деревень перенесли бы два неурожая подряд, хотя у богатых феодалов и религиозных учреждений имелись довольно вместительные зернохранилища. Главным спасением для крестьян была возможность обмениваться зерном и другими жизненно важными товарами с близкими и далекими родственниками и соседями. Этот способ борьбы с нехваткой продовольствия был эффективен при небольших масштабах бедствия, но не тогда, когда голод охватил целый континент.

* * *

Наиболее сплоченные фермерские общины пережили нехватку продовольствия в 1315 году и надеялись на лучшие урожаи в будущем. Но весенние дожди 1316 года не позволили должным образом посеять овес, ячмень и полбу. Вновь случился неурожай, а дожди все продолжались. «Было такое наводнение, что казалось, будто это Всемирный потоп», – сетовал в 1316 году зальцбургский летописец[38]38
  Там же. С. 24.


[Закрыть]. В Ла-Манше и Северном море бушевали жестокие бури. Штормовые ветры нагромоздили огромные песчаные дюны в оживленной гавани Кенфига вблизи Порт-Толбота в Южном Уэльсе, после чего гавань была заброшена. По всему северу Европы деревни расплачивались за два столетия расчистки земель. Стада мелкого и крупного скота чахли, урожаи гибли, и люди воочию созерцали гнев Божий. Агония была медленной: из-за недоедания крестьяне теряли силы и становились беззащитными перед болезнями, которые неотвратимо их преследовали. Подобные затяжные бедствия и сегодня можно наблюдать – в Индии и Африке. Поначалу люди обращались к родне и соседям, взывая к кровным и общинным узам, связывавшим их на протяжении многих поколений. Потом многие семьи бросали свои земельные участки и искали милости у родственников или бесцельно скитались по округе в поисках еды и помощи. Деревенские нищие бродили от села к селу, от города к городу, рассказывая истории (нередко выдуманные) о целых селениях, покинутых жителями, об опустевших лугах и склонах холмов.

К концу 1316 года обнищали многие крестьяне и рабочие. Бедняки ели трупы павших от болезней коров и собирали полевые травы. Ходили слухи, что на севере Франции сельские жители ели кошек, собак и голубиный помет. В английских деревнях крестьяне питались продуктами сомнительной пищевой ценности, которые ранее никогда не употребляли. Они слабели от диареи и обезвоживания, становились восприимчивыми к болезням, впадали в апатию и почти не работали. Первыми умирали новорожденные и старики.

Одна за другой общины предавались отчаянию и распадались. Тысячи акров сельскохозяйственных угодий были заброшены из-за нехватки семян и тяглового скота, а также из-за сокращения численности сельских жителей. Огромные территории исторических Нидерландов, затопленные морем после сильных штормов и продолжительных дождей, стало крайне трудно возделывать, и крупным землевладельцам было сложно убедить фермеров вернуться на их залитые водой поля. За Северным морем, в районе долины Билсдейл на северо-востоке Йоркшира, в конце XIII века поселенцы расчистили на возвышенности сотни акров земли для новых деревень. Через пару поколений там выросло множество сел, в каждом из которых жили плотники, лесники, кожевники. Но из-за ухудшения климата, экономических трудностей, болезней, голода 1316 года и набегов шотландцев все они к 1330-м годам были заброшены. Сообщества распались, а деревни превратились в крошечные односемейные владения. По всей Северной Европе небольшие фермерские общины, располагавшиеся на неплодородных землях, или покинули свои владения, или уменьшили их, оставив лишь участки с лучшими почвами и меньшим риском наводнений.

Из-за холодов и сырости хозяйства повсеместно испытывали нужду. Многие свободные землевладельцы разорились и вынуждены были продать или заложить свои участки. Тысячи фермеров становились наемными работниками – особенно часто это происходило в окрестностях Лондона и других крупных городов, где спрос на продовольствие был очень высок, а распахивать влажные и засоренные почвы становилось все труднее. Исторические документы о сделках с недвижимостью и арендных соглашениях свидетельствуют о резком росте числа переходов земельных участков из рук в руки: богатые землевладельцы эксплуатировали бедных соседей, а семьи передавали поля своим детям, чтобы помочь им выжить. Например, в имении Хиндолвестон в Норфолке количество отказов арендаторов от земель выросло в 1316 году на 160 % по сравнению с 1315-м, а в 1317 году – еще на 70 %. В большинстве случаев немногие богатые фермеры выкупали имущество у бедных. Так, в одном только 1315 году некий Адам Карпентер приобрел пять земельных участков. К тому времени, когда ажиотаж стих, у него их было уже сорок семь.

Год 1316-й был худшим для зерновых культур за все Средневековье[39]39
  Далее речь идет о временном периоде 1271–1410 годов. Предположительно вне этого периода могли быть года и хуже. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Во многих местах посевы попросту не вызрели. Там, где пшеницу удавалось сжать, колосья были чахлыми, а урожаи ничтожными. На протяжении всего XIII века поместья в Уинчестере на юге Англии обеспечивали более или менее стабильные урожаи – около трех бушелей собранного зерна на один посеянный. Урожай 1316 года составил всего 55,9 % от нормы, что стало самым низким показателем за период 1271–1410 годов. В учетной книге одного из имений записано: «В этом году от овечьей шерсти никакого дохода, потому что овцы не были острижены из-за очень переменчивой погоды летом… От продажи сена с лугов никакого дохода из-за обилия летних дождей». Мельница епископа Уинчестерского не приносила прибыли, «потому что полгода ничего не молола из-за наводнения»[40]40
  Цитаты из: J. Z. Titow. Evidence of weather in the account rolls of the Bishopric of Winchester // Economic History Review 12 (1960): 368.


[Закрыть]. Урожаи ячменя, бобов, овса и гороха были на 15–20 % ниже обычного. Северная Европа по большей части испытывала те же трудности.

Резко сократилось производство соли и вина. Виноградники Франции поразила ложная мучнистая роса, поэтому плоды не достигли нужной степени зрелости, и «во всем Французском королевстве был большой упадок виноделия». Летописцы жаловались на дефицит вина и его неприятный вкус. Серьезно пострадали виноградники Нойштадта в Германии: в 1316 году – «ничтожное количество вина», в 1317-м – «очень мало вина». В 1319 году вино было «кислым», а в 1323-м жестокие холода погубили побеги. Лишь в 1328 году, спустя шесть лет после окончания голода, появилось «очень много исключительно хорошего вина»[41]41
  Виноградники Нойштадта изучал немецкий антиквар XIX века Фридрих Дохналь. Цитаты и анализ из: Jordan. The Great Famine, 34–35.


[Закрыть].

От капризов погоды страдали не только растения, но и животные. Прокормить их зимой было крайне трудно. Летом луга были такими мокрыми, что даже когда траву удавалось скосить, сено не высыхало на открытом воздухе. В сарае же непросушенное сено гниет, выделяя тепло и метан, и может загореться, если его регулярно не ворошить. А все имевшиеся в деревнях сушильные печи использовались для просушки неспелых зерен, которыми питались люди. Худшие времена для животных наступили позднее, в голодные годы. В суровую морозную зиму 1317/18 года закончились все скудные запасы корма. После этого фермерам приходилось выгонять скот кормиться самостоятельно в короткие периоды относительного тепла. Тысячи животных погибли от голода или замерзли на пастбищах. Особенно сильно страдали от холода овцы; длительные снегопады и морозы в начале года поставили овцеводство под сильный удар. Сырое лето принесло с собой смертельную чуму крупного рогатого скота, вызывавшую у животных диарею, обезвоживание и отказ кишечника. Тысячи разлагающихся трупов сжигались или захоранивались в скотомогильниках. В некоторых районах из-за печеночного сосальщика (паразитического червя) поголовье овец и коз сократилось на 70 %.

«Великий мор животных» продолжился в начале 1320-х и вызвал острую нехватку не только скота, но и навоза для удобрения полей. Последствия не заставили себя долго ждать. Сельская экономика держалась на волах и лошадях, причем первые активно использовались для пахоты. Воловьи упряжки, которыми зачастую совместно владело несколько семей, распахивали тяжелые почвы для целых общин и широко использовались в средневековых поместьях. Нехватка скота неизбежно вела к сокращению возделываемых площадей, запустению полей и падению урожайности. Лишь свиноводство оставалось относительно благополучным. Быстро размножающиеся свиньи имелись в избытке до тех пор, пока дефицит хлеба, говядины и баранины не вынудил людей увеличить долю свинины в рационе – тогда поголовья поредели.

В городах бедняки стали есть меньше хлеба. Фламандский наблюдатель писал в 1316 году: «Народ пребывал в такой великой нужде, какую нельзя описать словами. Ибо стенания бедняков, распухших от голода и лежавших на улице, их проклятья и жалобные крики могли приводить в движение камни»[42]42
  Lucas. Указ. соч. 1930. P. 359.


[Закрыть]. Хлеб во Фландрии теперь делали не из пшеницы, а из всего, что еще можно было достать. Шестнадцать парижских пекарей были пойманы на том, что клали в булки свиной навоз и отходы виноделия. Их публично колесовали на площадях, заставив держать в руках ломти дурного хлеба. Часто люди по нескольку дней оставались без еды и утоляли муки голода, питаясь листьями, кореньями и – иногда – пойманной в ручье рыбой. Даже английский король Эдуард II с трудом находил хлеб для своего двора. В городах голод зачастую был более жестоким, чем в сельской местности; он сопровождался повсеместной диареей и апатией, причиной которых был «неслыханный рацион». Голодные люди нестерпимо страдали от сильных зимних морозов. Никто из городских жителей не мог припомнить столько смертей от болезней и прочих невзгод. Грабежи и насилие стали обычным делом. Воры крали все, что можно было съесть или обменять на еду, будь то сено, древесина или свинец с церковной крыши. Расцвело и пиратство: отчаявшиеся горожане нападали на рыбацкие лодки и суда, перевозившие зерно.

Разграбления могил происходили всегда, но особенно часто – в тяжелые времена. Воры доставали монеты, одежду и зарытые вместе с покойником ценные вещи, которые можно было заложить. Если в городах, таких как германский Марбург, на кладбищах поддерживалось небольшое освещение, что частично помогало предотвратить кражи, то сельские захоронения никто не охранял. Представьте себе слабый свет свечного фонаря на деревенском кладбище в предрассветный час в руках у кого-то, украдкой раскапывающего могилу и торопливо срывающего с мертвеца саван и серебряные украшения. К утру здесь останутся лишь разбросанные останки, оскаленный череп и оторванные фаланги пальцев, с которых содрали кольца. Отсюда всего один шаг до слухов о тайном каннибализме и о людях, поедающих своих детей. Завсегдатаи лондонских трактиров судачили о голодных крестьянах, замеченных за поеданием родственников, об истощенных узниках в тюрьмах, которые ели своих сокамерников, но ни один хронист не описывал конкретные случаи.

Нищие из деревень стекались в города. В исторических Нидерландах они собирались в большие группы, рылись в мусоре, лежащем за городскими стенами, или «паслись, как скот» в полях. Люди умирали прямо на возделанных участках земли, их тела хоронили в общих могилах. Попрошайки разносили болезни. В городе Турне на территории современной Бельгии 1316 год стал «годом смерти». Жиль Ле Мюизи, настоятель аббатства Святого Мартина, писал: «Мужчины и женщины из высших, средних и низших слоев, старые и молодые, богатые и бедные гибли каждый день в таких количествах, что воздух был пропитан зловонием»[43]43
  Цитаты в этом абзаце из: Jordan. The Great Famine. P. 147; Abbott Gilles le Muisit: Henri Lemaître, ed., Chronique et Annales de Gilles le Muisit, abbé de Saint-Martin de Tournai (1272–1352). Paris: Ancon, 1912.


[Закрыть]. Покойников, которых раньше делили на богатых и бедных, теперь хоронили одинаково на огромных общих кладбищах. В Лувене повозки из больницы «груженые шестью или восемью трупами два или три раза в день непрерывно возили жалкие тощие тела на новое кладбище за городом». Во время Великого голода во Фландрии погибло от 5 до 10 % городского населения.

К 1317 году, после еще одного дождливого лета, люди повсеместно пришли в отчаяние. Церкви совершали многочисленные молебны о божественном вмешательстве. Гильдии ремесленников и монашеские ордены Парижа проводили шествия босиком по улицам. В епархиях Шартра и Руана хронист Гийом де Нанжи наблюдал, как «множество людей обоего пола, из мест не только ближайших, но и тех, до которых не менее пяти лье, босых и даже, за исключением женщин, полностью обнаженных, со своими священниками собирались в процессии у церкви священномученика и благоговейно несли святые мощи и другие реликвии для поклонения»[44]44
  Гийом де Нанжи цит. по: Henry S. Lucas. The Great European Famine. P. 359.


[Закрыть]. После долгих десятилетий преимущественно хороших урожаев и стабильной погоды люди верили в близость небесного воздаяния раздираемой войнами Европе. И богатым, и бедным оставалось лишь безропотно сносить кару Божью.

Голод вызвал прилив религиозного рвения, и некоторые извлекали из этого выгоду. Кентерберийский собор и его богатый монастырь привлекали пилигримов, многие из которых были бедными странниками из монашеских орденов. В монастыре чтили традицию благотворительности. Из-за щедрости священнослужителей монастырская казна несла убытки, и с 1303 по 1314 год лишь четырежды отмечался небольшой годовой профицит. В 1315 году, несмотря на голод, монахи неожиданно получили прибыль в размере 534 фунтов стерлингов. Их урожай пшеницы был таким же скудным, как и у других, но монастырь продал довольно много овса. Реальную же прибыль составили 500 фунтов стерлингов пожертвований от паломников, молившихся об улучшении погоды. В 1316 году монахи оказались в том же положении, что и все остальные, при ощутимой нехватке зерна и необходимости платить гораздо больше за все, что они не могли производить сами. Они также столкнулись с моральной дилеммой: монастырь осаждали бедные богомольцы, просившие о помощи, но при этом пожертвования самому монастырю сократились наполовину. Доходы от сдачи в аренду монастырских владений упали почти вдвое, но монастырь не мог уменьшить объем помощи бедным без ущерба для репутации среди верующих. В то же время из-за увеличения количества богослужений потребление вина для причастия возросло в два раза. Для сокращения расходов монахи прибегли к мерам, напоминающим современные. Они урезали пенсии, откладывали необходимый ремонт монастырских построек и затратные судебные тяжбы.

Монастырские трудности усугублялись повышением налогов для финансирования войн с шотландцами. Между 1277 и 1301 годами король Эдуард I завоевал Уэльс и укрепил свои владения цепью замков от Харлеха до Конуи. Он также вторгся в Шотландию, чтобы вмешаться в спор о престолонаследии, но безуспешно. Из-за необдуманных действий Эдуарда шотландцы начали требовать для себя полной независимости. В 1307 году на трон взошел Эдуард II, а в 1314 году его армия была разбита Робертом Брюсом в битве при Бэннокберне. Войны продолжались до 1328 года, пока не завершились окончательной победой шотландцев. Англичане, переживавшие в то время тяжелые испытания, несли огромные расходы. Королевские налоги легли тяжким бременем на голодающее простонародье и Кентерберийский монастырь. Монахам по-прежнему удавалось выращивать много дорогостоящего овса, но бóльшая часть предусмотрительно сделанных ими сбережений уходила не на помощь паломникам, а на новые военные налоги. Однако отказ монастыря урезать объем помощи вскоре обернулся в его пользу. В 1319 году, когда урожаи повысились, пожертвования возросли до рекордных 577 фунтов стерлингов. Монахи получили так много священных реликвий для собора, уже владевшего немалым количеством подобных артефактов, что продали их и выручили 426 фунтов стерлингов. Им повезло, что у них оказалось достаточно денег: в 1320 году начался падеж крупного рогатого скота, имевший катастрофические последствия для окрестных районов. К счастью, пожертвования составили более 670 фунтов стерлингов, поскольку люди молились об облегчении страданий, и это помогло монастырю пережить кризис.

* * *

Тяжелые испытания длились семь лет, прежде чем урожаи повысились и ситуация немного улучшилась. Ужасная погода стояла весь 1318 год, а в 1320 и 1322 годах в исторических Нидерландах произошли сильные наводнения. Этот цикл закончился в 1322 году – с изменением индекса САО, которое привело к исключительно морозной зиме, когда на обширной территории остановилось судоходство, а тысячи людей погибли от голода и болезней. Постоянный климат прежних лет уступил место непредсказуемой и зачастую аномальной погоде. В конце 1320-х и в 1330-х отмечались теплые и очень сухие летние месяцы, а в Ла-Манше и Северном море усилились и участились штормы. Влажные и мягкие западные ветры, лелеявшие Европу на протяжении всей эпохи средневекового климатического оптимума, словно включались и выключались по щелчку, когда индекс САО колебался от одного крайнего значения к другому. Начался малый ледниковый период.