Автор книги: Брайан Фейган
Жанр: Прочая образовательная литература, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Глава 4
Штормы, треска и доггеры
Сразу за великим океаном на море имеется такое огромное изобилие льда, что ничего подобного ему не видано больше нигде в целом мире, и лежит оно так далеко от суши, что до него никак не менее или даже более четырех дней пути по льду.
Моряки на северных рубежах средневекового мира ощутили похолодание за столетие до Великого голода 1315–1321 годов. Оно началось на северо-востоке, в районе Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа, а затем распространилось на запад через Арктику. На протяжении многих зим толстые паковые льды продвигались на юг дальше, чем в предыдущие столетия, а затем задерживались в бурных водах между Исландией и Гренландией до начала лета, затрудняя и без того сложные океанские плавания. Не каждая зима была экстремально холодной, но суровые условия, поздние весенние заморозки и устойчивые паковые льды все чаще усугубляли тяготы мореплавателей.
Во времена Эрика Рыжего норвежские торговые суда (кнорры) шли самым прямым путем из Исландии в Восточную Гренландию, вдоль 65-й параллели, а затем вдоль берега на юг и запад, вокруг мыса Фарвель к Восточному поселению. Даже в тот теплый период корабли гибли в морских штормах, разбивались вдребезги о скалистые берега Гренландии и Исландии, опрокидывались под тяжестью грузов или сбивались с курса и исчезали навсегда. Лишь немногие из этих морских трагедий оставили след в истории. Около 1190 года норвежский кнорр «Стангарфоли» попал в шторм по пути из Бергена в Исландию и потерпел крушение у восточного побережья Гренландии. Десять лет спустя охотники нашли обломки корабля, скелеты шести мужчин и прекрасно сохранившееся застывшее тело исландского священника Ингимунда Торгейрссона. Рядом с ним лежали восковые таблички, испещренные неразборчивыми рунами; судя по этим записям, священник умер от голода[63]63
См. там же, а еще: Fitzhugh and Ward, eds. Vikings: The North Atlantic Saga. Иллюстрированное издание Фицхью и Уорда, увидевшее свет одновременно с главным музейным экспонатом, представляет собой превосходный сборник материалов по всем вопросам археологии и истории викингов и скандинавов, адресованный широкой аудитории. В нем есть прекрасные статьи о недавних археологических находках в обоих норвежских поселениях.
[Закрыть].
К 1250 году в норвежские колонии стало отправляться гораздо меньше судов, чем ранее. Те, кто все же отваживался на эти путешествия, ходили гораздо более опасным путем – вдали от суши, в открытой Атлантике. В течение дня и ночи капитан держал курс строго на запад от Исландии, а затем сворачивал к юго-западу, чтобы не натолкнуться на паковые льды у юго-восточного побережья Гренландии. Новый маршрут по большей части пролегал вне видимости берегов, и мореходы рисковали погибнуть в беспощадных западных штормах, которые свирепствуют в северной части Атлантического океана даже в разгар лета. Гренландия неотвратимо отдалялась от Норвегии и Исландии. Два с половиной века спустя, в 1492 году, папа римский Александр VI заметил в письме, что «плавания в эту страну [Гренландию] весьма нечасты из-за обширного замерзания вод – считается, что уже восемьдесят лет ни один корабль не подходил к берегу»[64]64
Seaver. The Frozen Echo. P. 237.
[Закрыть]. Он полагал, что путешествия могут быть возможны в августе. Политические связи между Норвегией и ее западными колониями ослабли, а в случае с Гренландией практически прекратились. Однако папа заблуждался. Там, куда больше не заплывали норвежцы, теперь появились другие мореходы, в том числе баски и англичане на судах нового типа, приспособленных к самой суровой зимней погоде. По иронии судьбы они стали плавать в Исландию, Гренландию и даже дальше, потому что церковь разрешила есть рыбу в дни поста.
В конце XIII века в Северо-Западной Европе мало кто обращал внимание на участившиеся холода и бури. Те, кто страдал из-за морозных зим и частых наводнений, обычно считали такие стихийные бедствия Божьей карой. Оглядываясь на 800 лет назад, мы видим картину иначе и понимаем, что это были первые признаки ухудшения климата. Так, зима 1215 года в Восточной Европе выдалась исключительно холодной, став причиной массового голода. Тысячи голодных польских крестьян устремились к балтийскому побережью в тщетной надежде найти там рыбу. И хотя на западе голод был еще довольно редким явлением, качели Североатлантической осцилляции уже набирали скорость и размах.
Подходы к восточному побережью Северного моря всегда опасны, особенно в узких местах вблизи Ла-Манша. Постоянно смещающиеся песчаные отмели преграждают путь к низменному берегу с бесконечными пляжами и тесными бухтами. Даже в хорошую погоду, при легком бризе, моряки приближаются к нему осторожно, с картой в руках, вглядываясь в однообразный пейзаж в поисках каких-нибудь заметных ориентиров вроде высокого церковного шпиля или маяка. Мели обычно находятся на некотором отдалении от берега, и судно рискует лишиться киля после разрушительных ударов коротких, но крутых волн. И да помогут Небеса шкиперу, оказавшемуся близко к суше, когда ревущий норд-вест делает подветренный берег особенно опасным! Он изо всех сил пытается вырваться в открытое море, лавируя против ветра и разрезая носом корабля крутые волны, пока желудок скручивает от качки и от ужаса. Веками в этих безжалостных водах гибли тысячи мореплавателей.
Десять тысяч лет назад южная часть Северного моря представляла собой болотистую равнину, где бродили лоси и олени, а люди каменного века охотились и ловили рыбу. Британия была частью континента вплоть до 6000 года до н. э., когда из-за потепления после ледникового периода поднялся уровень Северного моря. К 3000 году до н. э. уровень океана был близок к современному. Он постоянно колебался в течение позднего доисторического периода и античных времен, но значительно вырос после 1000 года н. э. В следующие два столетия уровень Северного моря в исторических Нидерландах был на 40–50 см выше, чем сегодня, а затем медленно опускался по мере постепенного похолодания на севере. В самые спокойные дни Северное море было наполнено «до краев». Когда особенно высокие приливы совпадали с ураганными ветрами, бушующие воды в считаные часы затапливали тысячи гектаров прибрежных сельскохозяйственных угодий. В XIV и XV веках такие катастрофы случались необычайно часто.
Семь веков назад береговые линии Северного моря сильно отличались от современных. Например, вглубь Восточной Англии вклинивался ныне исчезнувший мелководный эстуарий, а города Или и Норидж на его берегах были важными портами. Бесчисленные узкие заливы и протоки извивались в глубине сельских районов, давая приют тысячам небольших торговых и рыболовецких судов. Неповоротливые грузовые корабли хорошо вооружались, чтобы отражать нападения пиратов, скрывавшихся в топях прибрежных болот и на песчаных островках вдоль низких берегов от Балтийского моря до Ла-Манша. Все те же многочисленные узкие заливы делали прибрежные низменности уязвимыми для непредсказуемых штормовых приливов, которые проносились по теснинам и заливали землю с разных сторон, вынуждая жителей деревень покидать свои жилища или внезапно затапливая дома и не оставляя людям шансов на спасение. Можно представить себе эту сцену, повторявшуюся неоднократно на глазах многих поколений. Огромные мутные валы обрушиваются на берег, водяная пыль взметается вверх в туманной мгле, окутывающей землю. Безжалостный океан низвергается на пляжи и тесные гавани, сметая все на своем пути. В волнах кувыркается крытая соломой хижина; свиней и коров швыряет по затопленным полям, как игральные кости. Промокшие до нитки люди прижимаются друг к другу, цепляясь за деревья и крыши домов, пока бурлящий поток не уносит их прочь. Пронзительный вой ветра заглушает скрежет гравия, отчаянные крики тонущих и треск ветвей, ломаемых бурей. Когда небо проясняется, солнце освещает огромное грязное озеро, раскинувшееся во все стороны, – пустынный ландшафт без признаков человеческой жизни.
Ничто не могло устоять под натиском бушующего Северного моря, которое с легкостью разбрасывало примитивные земляные дамбы тех времен. Люди еще не обладали гидрологическими и техническими знаниями, необходимыми для возведения прочных береговых укреплений. Первые серьезные и долговременные сооружения такого рода появились после 1500 года, но даже они зачастую не могли сдержать постоянных жестоких штормов. Неудивительно, что властям было тяжело убедить крестьян селиться на легко затопляемых землях.
Не менее 100 тысяч человек погибло на побережье Голландии и Германии за четыре периода особенно свирепых ураганов – примерно в 1200, 1212–1219, 1287 и 1362 годах. Эти давно забытые катастрофы не уступают худшим из тех, что прокатывались по Бангладеш в наши дни. Залив Зёйдерзе в Северных Нидерландах возник в XIV веке, когда штормы образовали огромное внутреннее море на месте бывших сельскохозяйственных угодий, которые были восстановлены лишь в XX веке. Сильнейший ураган XIV столетия, разразившийся в январе 1362 года, вошел в историю как Грёте-Мандренке – «Великое утопление»[65]65
Lamb and Frydendahl. Historic Storms.
[Закрыть]. Жестокий юго-западный шторм пронесся над Южной Англией, Ла-Маншем и Северным морем. Ураганные ветры разрушили колокольни в Бери-Сент-Эдмундсе и Норидже в Восточной Англии. Оживленные порты Рейвенспур близ Халла в Йоркшире и Данвич на побережье Суффолка понесли серьезный ущерб в самом начале череды природных катаклизмов, а затем и вовсе были ими уничтожены. На берега исторических Нидерландов обрушивались громадные волны. Современник сообщал, что 60 приходов в датской Шлезвигской епархии были «поглощены соленым морем». Трагедия унесла по меньшей мере 25 тысяч человеческих жизней, а может быть, и гораздо больше – точных подсчетов никто не вел. Усилившиеся в XIV веке ветры и штормы сформировали огромные дюны вдоль береговой линии современных Нидерландов. В гавани Амстердама, где уже в то время располагался важный торговый порт, постоянно возникали проблемы из-за наносов: сильные ветры сметали сюда песок с ближайших дюн.
Карта Северной Атлантики XIV–XV веков. Места, упоминаемые в главах 4 и 5.
В начале XV века еще более разрушительные штормы обрушились на густонаселенные прибрежные районы. Девятнадцатого августа 1413 года ураганный южный ветер при сильном отливе похоронил под 30-метровым слоем песка маленький городок Форви близ Абердина на северо-востоке Шотландии. Сообщалось, что во время сильных штормов 1421 и 1446 годов погибло более 100 тысяч человек.
Судя по показателям Североатлантической осцилляции в последующие столетия, великие бури XIV и XV веков были результатом интенсивных циклонов над Северо-Западной Европой. (Прежде они на протяжении многих лет возникали севернее, пока индекс САО был низким.) Изменения изотопного состава водорода в 200-метровом слое гренландского ледяного керна GISP-2 дают представление о летних и зимних температурах в XIV веке. В этом столетии было несколько выраженных циклов резких похолоданий. Среди них выделялись: 1308–1318 годы – время сильных дождей и Великого голода в Европе; 1324–1329 годы – период нестабильной погоды; и особенно 1343–1362 годы, когда усилившиеся штормы в Северном море привели к «Великому утоплению», а скандинавы в Западном поселении переживали чрезвычайно холодные зимы.
* * *
Примерно между 1341 и 1363 годами (точная дата неизвестна) норвежский священник Ивар Бардарсон с отрядом скандинавов отправился на корабле на север вдоль западного побережья Гренландии из Восточного поселения в Западное. Местные служители закона поручили ему разогнать недружелюбных коренных жителей (скрелингов), которые, по слухам, нападали на фермы. Бардарсон обнаружил, что Западное поселение заброшено, большая церковь пуста, а следы колонистов отсутствуют. «Они не нашли никого – ни христиан, ни язычников, – только одичавших коров и овец, и они забили этих коров и овец на мясо в таком количестве, какое могли увезти на корабле»[66]66
Seaver. The Frozen Echo. P. 104.
[Закрыть]. Бардарсон обвинял во всем коварных инуитов, которых никогда не встречал, но его рассказ вызывает недоумение, поскольку в этом случае совершившие набег охотники наверняка убили бы домашний скот. Вероятно, священник посетил поселение-призрак, заброшенное без видимой причины. Но современные археологические раскопки показывают, что его жители погибли из-за холодов.
Еще со времен Эрика Рыжего поселенцы в Гренландии выживали за счет молочного хозяйства, которое вели теми же методами, что и у себя на родине. Даже в благополучные годы с теплым летом и хорошими укосами они едва сводили концы с концами. Выживание людей и животных в зимние месяцы зависело от запасов сена, вяленого мяса морских млекопитающих и сушеной рыбы. Как правило, норвежским поселенцам удавалось пережить одно неудачное лето за счет остатков старых запасов, которых хватало на одну зиму. Но два плохих урожая подряд подвергали животных и их хозяев огромному риску, особенно если льды долго не таяли и препятствовали летней охоте и рыбной ловле. Анализ слоев ледяного керна, датируемых 1343–1362 годами, показал, что в течение этих двух десятилетий летние сезоны были гораздо холоднее обычных. Для скандинавов в Западном поселении это обернулось катастрофой[67]67
Фундаментальная мультидисциплинарная статья о том, как норвежцы покинули Западное поселение и Нипаатсок: L. K. Barlow et al. Interdisciplinary Investigations of the end of the Norse Western Settlement in Greenland // The Holocene 7 (4) (1997): 489–500.
[Закрыть].
Главный жилой дом небольшой фермы под названием Нипаатсок рассказывает мрачную историю ее последних месяцев. Животные и люди жили в отдельных помещениях, соединенных между собой проходами. Каждую весну хозяева выметали траву и солому, устилавшие пол, и очищали стойла от навоза, однако мусор от последней зимовки археологи обнаружили нетронутым. Весной убирать его было уже некому.
В хлеву когда-то содержалось пять молочных коров. Их копыта – единственная часть коровьей туши, не имеющая питательной ценности, – были разбросаны по полу одной из комнат вместе с другими пищевыми отходами. Хозяева разделали убитых животных так основательно, что от них остались только копыта. Это было прямым нарушением древнескандинавского закона, который по понятным причинам запрещал забой дойных коров. Отчаяние вынудило людей забивать племенной скот, ставя крест на молочном хозяйстве.
В главном помещении дома с очагами и скамьями было обнаружено множество лапок полярных зайцев и когтей куропаток – на этих животных часто охотились зимой. В кладовой нашлись частично сохранившиеся кости ягненка и новорожденного теленка, а также череп большой охотничьей собаки, похожей на элкхаунда. Другие ее кости лежали в проходе между общим залом и спальней. Все собачьи останки на ферме были найдены в верхнем культурном слое и содержали следы разделки для употребления в пищу. Съев сначала коров, а затем всю мелкую дичь, которую удалось добыть, семьи в Нипаатсоке в конце концов съедали и своих драгоценных охотничьих собак.
Ту же историю рассказывают и комнатные мухи. Несколькими веками ранее у скандинавов завелись мухи Telomerina flavipes, которые любят темные и теплые помещения, где есть экскременты. Эти мухи могли выжить только в главном зале и спальнях с грязными полами, где и было обнаружено множество их останков. В прохладной кладовке обитали совсем другие, холодоустойчивые мясные мухи. Они роились в опустевших жилых помещениях даже когда погас очаг. Telomerina flavipes в таких условиях гибли. Самый верхний слой, образовавшийся после того, как дом был покинут, содержит множество видов уличных насекомых, вероятно, попавших туда после обрушения крыши.
В доме не было найдено человеческих скелетов – ни останков тех, кого оставшиеся в живых не смогли похоронить из-за крайней слабости, ни последнего умершего, хоронить которого было бы уже некому. По всей видимости, имея в запасе лишь немного тюленьего мяса, фермеры Нипаатсока решили уйти. Где и как они оказались потом, остается только гадать. Если бы норвежцы освоили поворотный гарпун и переняли другие традиционные технологии ледовой охоты у соседей-инуитов, живших в нескольких километрах от них, они смогли бы добывать кольчатых нерп круглый год и, возможно, избежать тягот поздней весны, которые ощущались даже в хорошие годы. Возможно, скандинавы питали отвращение к языческим обычаям коренных жителей, или же им помешали адаптироваться европейские мировоззренческие и культурные корни.
Еще одно обособленное скандинавское поселение, известное археологам как Gård Under Sandet («ферма под песком»), находилось в глубине страны, всего в 10 км от края ледяного щита Гренландии, где когда-то были богатые плодородные луга. «Ферма под песком» начиналась с длинного дома, в котором первое время жили люди, а затем стал содержаться скот. Примерно в 1200 году это строение сгорело дотла, и в огне погибло несколько овец. Затем фермеры построили центральную усадьбу вроде той, что была в Нипаатсоке. Комнаты там постоянно переделывали, но не все они использовались одновременно. Каменно-земляная ферма перестраивалась на протяжении двух с лишним веков. В конце XIII века климат ухудшился, стали наступать ледники, а пастбища засыпало песком. Земледелие стало невозможным, и поселение было заброшено. После ухода людей оставшиеся овцы продолжали укрываться в пустых домах, где иногда также ночевали охотники[68]68
Joel Berglund. The Farm Beneath the Sand // Fitzhugh and Ward. Vikings: The North Atlantic Saga. P. 295–303.
[Закрыть].
В более теплом Восточном поселении норвежцы продержались еще 150 лет. Здесь перед ними лежала открытая Северная Атлантика, где из-за изменения путей миграции рыбы, продвижения паковых льдов на юг и новых экономических условий на смену традиционным кноррам пришли корабли других мореходов. Баски и англичане останавливались здесь для ловли рыбы, торговли соколами, моржовой костью и другими экзотическими товарами. Но больше всего их интересовали киты и треска.
* * *
В VIII веке Католическая церковь вызвала к жизни огромный рынок соленой трески и сельди, разрешив верующим употреблять рыбу по пятницам, в день распятия Христа, во все 40 дней Великого поста и в главные христианские праздники. Духовные власти по-прежнему призывали к воздержанию и запрещали в эти дни половые сношения и употребление красного мяса – на том основании, что это горячая пища. Рыба и китовое мясо были пищей «холодной», поскольку добывались из воды и потому годились для сакральных дней. Но рыба быстро портится, и до появления холодильников сушка и засолка были практически единственными способами ее сохранить. Вяленая треска и соленая сельдь быстро стали излюбленными «холодными» блюдами, особенно в Великий пост. Треска хранилась в соленом виде лучше, чем сельдь или китовое мясо, и ее легко было перевозить в больших количествах.
Треска была одним из главных продуктов в Европе еще во времена Древнего Рима. Вяленая соленая рыба, которая мало весила и долго не портилась, представляла собой идеальную пищу для моряков и солдат. В 1282 году, готовясь к походу на Уэльс, король Англии Эдуард поручил «некоему Адаму из Фулема» закупить в Абердине на северо-востоке Шотландии соленую треску в количестве 5000 штук, чтобы кормить армию. Без соленой трески трудно было бы представить себе европейскую эпоху Великих географических открытий. Мореплаватели того времени называли ее «морской говядиной». Испанцы и португальцы в значительной степени полагались на этот продукт во время путешествий в Новый Свет и поиска морского пути в Индию вокруг мыса Доброй Надежды. На суше и в море ее запивали пивом, сидром, мальвазией или «вонючей водой» из деревянных бочек. Веками тысячи рыбаков, главным образом баски с севера Испании, бретонцы и англичане, в любую погоду выходили в море за треской, невзирая на опасность и многочисленные человеческие жертвы. Треска ценилась на вес золота и потому столетиями поддерживала рыболовные промыслы целых стран[69]69
Треске посвящено огромное количество литературы, см., напр.: Mark Kurlansky. Cod: A Biography of the Fish that Changed the World. New York: Walker, 1998; Harold A. Innis. The Cod Fisheries: The History of an International Economy. Toronto: University of Toronto Press, 1954.
[Закрыть].
Атлантическая треска (Gadus morhua) водится на огромной территории Северной Атлантики. Современный ареал ее обитания тянется от северной части Баренцева моря до Бискайского залива, вокруг Исландии и южной оконечности Гренландии, а также вдоль североамериканского побережья вплоть до Северной Каролины. Треска водится большими стаями, вырастает до крупных размеров, а ее нежное питательное мясо легко готовить. Эту рыбу легко солить и высушивать, что было особенно важно, когда основные рынки сбыта трески находились вдали от промысловых районов – зачастую в Средиземноморье. Высушенное мясо трески почти на 80 % состоит из белка.
Треска очень чувствительна к температуре воды и плохо переносит холод: при температуре воды ниже 2 °C ее почки перестают функционировать. Зато она хорошо чувствует себя в температурном диапазоне от 2 до 13 °C, а размножается лучше всего при 4–7 °C. На примере гренландских вод можно видеть, как мигрируют популяции трески при изменении температуры воды. На протяжении пяти последних суровых столетий гренландские воды по большей части были слишком холодны для больших косяков трески, за исключением самых спокойных районов. После 1917 года теплое течение Ирмингера, проходящее к югу от Исландии, протянулось вокруг южной оконечности Гренландии. Икринки и мальки трески из нерестилищ к северу и западу от Исландии проплывали через Датский пролив и огибали южную оконечность Гренландии с Западно-Гренландским течением. К 1933 году вода потеплела настолько, что треска стала подниматься до 72° северной широты. В 1950 году треска все еще в изобилии водилась далеко на севере, до самого залива Диско на 70-й параллели. За последние четыре десятилетия вода стала намного холоднее, и запасы гренландской трески резко сократились[70]70
См.: Grove. Указ. соч. 1988. Chapter 12.
[Закрыть].
Аналогичные перемещения водных масс и вызванные ими изменения морских температур сказывались на популяциях трески и в прошлые века. Иногда эти процессы можно отследить по записям рыболовов. В очень холодном XVII веке температура воды в Северном море вдоль норвежского побережья и к югу от него в течение 20–30 лет опускалась ниже критической отметки в 2 °C. В 1625 и 1629 годах полностью прекратился промысел трески на Фарерских островах. После 1675 года трески там не было много лет. К 1695 году она редко встречалась даже на юге, в районе Шетландских островов. Дефицит трески отмечался бóльшую часть времени с 1600 по 1830 год – в самые холодные десятилетия малого ледникового периода. Подобные колебания в популяциях трески, несомненно, происходили и раньше, особенно во время похолодания XIII века, когда резко возрос спрос на сушеную и соленую треску. Если бы мы располагали соответствующими историческими данными, изменение ареала обитания трески на севере послужило бы надежным индикатором роста и понижения температуры морской воды. Как бы то ни было, существует тесная связь между ухудшением климата, новыми конструкциями океанских рыболовных судов и неуклонным распространением трескового промысла от европейского континентального шельфа к почти неизведанным берегам далеко на западе.
* * *
В Средние века баски с севера Испании, владевшие богатыми месторождениями соли, обрели репутацию первоклассных китобоев[71]71
Об экспансии басков см.: Mark Kurlansky. The Basque History of the World. New York: Walker, 1999.
[Закрыть]. Они продавали свежее и соленое китовое мясо в качестве «холодной» постной пищи в такие далекие места, как Лондон и Париж. К IX веку они столкнулись в Бискайском заливе с норвежцами и начали копировать их корабли с клинкерной обшивкой (корпус судна обшивался досками внахлест, а доски крепились железными заклепками). Норвежцы, непревзойденные европейские мореплаватели, питались сушеной треской как в море, так и во время многомесячных зимовок. Задолго до того, как Эрик Рыжий отплыл в Гренландию, скандинавы заготавливали большое количество трески и повсюду продавали ее излишки. Лофотенские острова на севере Норвегии были главным источником вяленой трески еще в XII веке. Холодные сухие ветры и ранняя солнечная весна идеально подходили для просушивания разделанных рыбьих тушек.
Атлантическая треска, о которой не знали на севере Испании, была распространена в Северном море и летних китобойных районах на севере Норвегии. Новые поколения баскских рыбаков добрались сюда в XII веке, когда начали строить суда, подобные норвежским. Треску они ловили с тех же плоскодонных лодок, на которых выслеживали китов, и засаливали ее теми же способами. Как и норвежцы, баски питались в море тресковыми галетами, когда плавали на север к Норвегии, Гебридским островам и даже Исландии. К XIV веку соленая и сушеная баскская треска (по-испански bacalao) была известна всей Испании и Средиземноморью. Баски преуспевали благодаря треске и судостроению. Их большие широкие корабли с весьма вместительными трюмами пользовались спросом во всей Европе.
В середине XIV века, когда ледовые условия на севере стали более суровыми и температура воды упала, популяция трески у берегов Норвегии начала уменьшаться. Исландия оказывалась во все большей изоляции. Дни славы норвежских мореходов миновали, а островитяне, жившие в безлесной стране, не выражали особого желания становиться моряками. Вплоть до XVI века исландцы продолжали ловить треску с небольших открытых лодок у самого берега, в то время как богатые промысловые районы в открытом море доставались другим. Годами сюда не прибывали корабли ни из Норвегии, ни из других стран, за исключением случая, когда потерпело крушение судно шотландцев, и «никто не понимал их языка»[72]72
E. M. Carus Wilson. The Iceland Trade // Eileen Power and M. M. Postan, eds. Studies in English Trade in the Fifteenth Century. London: Routledge and Kegan Paul, 1933. P. 180.
[Закрыть]. Вековая монополия норвежцев на торговлю пала перед лицом активной конкуренции со стороны основанного на Балтийском море Ганзейского союза. Это было мощное торговое объединение городов с центром в немецком Любеке, достигшее пика своего могущества в XIV веке. Ганза представляла собой коммерческую организацию с большим политическим влиянием, которая взимала налоги для борьбы с пиратством и неизбежно участвовала в делах разных королевств. Члены союза задавали тон в торговле на территории Северной Европы вплоть до XV века, когда в этом противоборстве начали доминировать молодые государства. Некоторое время Ганза фактически контролировала датскую монархию.
Исландия становилась «пустыней в океане», все более оторванной от мира. Ее население выкашивала Черная смерть и жестокие зимние морозы. В 1397 году Норвегия и Швеция объединились с более могущественной Данией, и Исландия оказалась во власти далекого алчного господина, который обложил остров непосильной данью. Разгневанные исландцы были готовы пренебречь монополией Норвегии и приветствовать любые иностранные корабли, прибывающие к их берегам.
Многие поколения английских рыбаков и рыботорговцев добывали треску в норвежских водах. Торговля процветала, несмотря на требование доставлять все уловы в порт Бергена для обложения налогом перед вывозом. Эти налоги были лишь мелким неудобством, пока в 1410 году группа ганзейских купцов, контролировавших Берген, не закрыла норвежские промысловые районы для чужаков. Возможно, этот запрет был вызван истощением популяции трески у берегов Норвегии из-за понижения температуры воды. Отныне шансы на хороший улов у английских рыбаков были лишь в бурном Северном море или в далеких холодных водах Исландии, где треска, как известно, водилась в изобилии. Но английским рыболовным судам приходилось бы выходить в открытое море посреди зимы, чтобы к осени успеть доставить соленую треску на рынок. Корабли того времени были плохо приспособлены для таких путешествий.
* * *
Осторожные средневековые моряки старались не выходить в море зимой. В XIII веке скандинавы с их открытыми судами оставались на суше с ноября по март. Если верить древнеанглийскому стихотворению «Мореход», англосаксы не выходили в открытый океан прежде, чем услышат первый крик кукушки в начале лета. Это было разумно, поскольку в здешних водах сильные штормы случаются зимой в 8 раз чаще, чем летом. Море неспокойно по меньшей мере в каждый четвертый из зимних дней – или даже чаще, если САО находится в отрицательной фазе. После столетий благоприятной погоды участившиеся бури и высокие волны с мая по сентябрь могли легко разрушить рыболовецкие и большие торговые суда, бороздившие эти воды. Даже в ХХ веке безмоторные палубные рыбацкие лодки оставались на берегу, если скорость ветра превышала 30 узлов (около 35 миль в час). Беспалубные суда прежних времен не выходили из гавани при ветре сильнее 20–25 узлов.
Даже при благоприятных условиях плавание под парусом и на веслах требовало от средневековых моряков таких глубоких знаний об океане и погоде, какими сегодня уже почти никто не обладает. Терпение и опыт компенсировали множество конструктивных недостатков кораблей. Разумные моряки, зная об опасности внезапных штормов и сильных встречных ветров, могли неделями ждать на якоре благоприятного момента. И в наше время, когда корабли обладают более совершенной оснасткой и несоизмеримо лучшими мореходными качествами, ритм жизни под парусами остается неизменным. В 1930-х английский яхтсмен Морис Гриффитс часто вставал на якорь в устьях рек Восточной Англии рядом с темзенскими баржами, ожидавшими северного ветра, чтобы направиться на юг, в Лондон. Одним памятным сентябрьским утром, после долгой штормовой ночи на укрытой от непогоды реке Оруэлл, он проснулся от грохота лебедок: неожиданно подул северо-западный ветер – и десятки барж одновременно подняли якоря. Через несколько минут длинная вереница коричневых шпринтовых парусов потянулась по реке к Северному морю. К тому моменту некоторые баржи успели простоять там целую неделю, пережидая сильный встречный ветер.
Оснастка темзенских барж позволяет им легко маневрировать в узких протоках и неглубоких каналах. Средневековые грузовые корабли были устроены иначе. Они могли нестись по ветру под прямыми парусами, но для движения против ветра моряки брались за весла. Тяжелые когги и хольки перевозили объемные грузы между ганзейскими портами на Балтике и связывали британские порты с континентальной Европой. Эти основательные суда строились для перевозки тяжелых грузов, прежде всего по мелководью, и не были рассчитаны на плавания при штормовых ветрах по огромным волнам Атлантики. Норвежские кнорры с клинкерной обшивкой и драккары обладали лучшими мореходными качествами, но не годились для зимних путешествий и рыбной ловли. В XIII и XIV веках морские штормы усиливались, и необходимость каждую зиму уходить далеко от берега в поисках трески требовала новых, более надежных кораблей.
Как это часто бывает, новые экономические реалии породили поразительные инновации в судостроении. Сельдь в изобилии водилась в южной части Северного моря, но рыбаки не могли выходить в море надолго, пока голландцы не изобрели баус – крупный корабль, позволявший не только ловить рыбу, но и разделывать и засаливать ее прямо на борту. Эти удивительные суда сделали сельдяной промысел весьма доходным делом. К середине XVI века из голландских портов в море выходило до 400 баусов, на каждом из которых было от 18 до 30 человек. В море они могли находиться от пяти до восьми недель подряд[73]73
О сельдяном промысле см.: Jan de Vries and Ad van der Woude. The First Modern Economy: Success, Failure, and Perseverance of the Dutch Economy, 1500–1815. Cambridge: Cambridge University Press, 1997.
[Закрыть]. Качество рыбной продукции регламентировалось строгими правилами, а суда часто передвигались в караване, чтобы свести к минимуму риск нападения пиратов. Веками английские купцы и рыбаки пользовались открытыми лодками и большими палубными судами, построенными по норвежскому образцу – легкими и плавучими, но не приспособленными для огромных океанских волн и свирепых зимних ветров. Эти суда строились так: сначала создавалась их обшивка, которая затем укреплялась шпангоутами. В результате бóльшая часть жесткости приходилась на внешнюю часть судна. Некоторые мастера заметили, что голландцы и баски сначала строят каркас корабля, а уже потом обшивают его досками. Такие корабли были гораздо прочнее и долговечнее, их было проще ремонтировать. Благодаря внедрению новых методов судостроения появился английский доггер – океанское судно с двумя или тремя мачтами и высоким заостренным носом, позволявшим ему преодолевать высокие крутые волны. Низкая корма служила хорошей площадкой для ловли рыбы с помощью лески и сетей[74]74
О доггерах см.: Wilson. The Iceland Trade; Seán McGrail. Ancient Boats in N. W. Europe: The archaeology of water transport to A. D. 1500. New York: Longmans, 1987 (интересный обзор ранних морских плаваний). О средневековом судоходстве см.: Richard W. Unger. The Ship in the Medieval Economy. Montreal: McGill-Queens University Press, 1980; и работу того же автора: Ships and Shipping in the North Sea and Atlantic, 1400–1800. Brookfield, Vt.: Ashgate Variorum, 1997. Я благодарен профессору Unger за дополнительную информацию о голландских доггерах.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
