Текст книги "Малый ледниковый период. Как климат изменил историю, 1300–1850"

Технологии осушения земель стали важнейшим достижением голландцев и позволили преобразить страну. С конца XVI до начала XIX века локальные меры постепенно сменялись возведением профессионально спроектированных береговых укреплений, и площадь сельскохозяйственных угодий Голландии выросла на треть – примерно на 100 000 га. Бóльшая часть этой территории была отвоевана у моря между 1600 и 1650 годами. Голландцы обладали необходимыми техническими навыками и достаточно гибкой социальной структурой, чтобы смягчить наихудшие последствия краткосрочных климатических изменений. Возможно, малый ледниковый период принес им больше пользы, нежели вреда. Широкомасштабная мелиорация земель превратила пассивы в ценные активы, которые помогли голландцам создать первую в Европе экономику современного типа[114]114
  Этот раздел основан на: Overton. Указ. соч. 1996; Robert Trow-Smith. Society and the Land. London: Cresset Press, 1953. Я также опирался на: A. H. John. The Course of Agricultural Change 1660–1760 // L. R. Presnell, ed. Studies in the Industrial Revolution. London: Athlone Press, 1960. P. 125–155. О Нидерландах см.: de Vries and van der Woude. The First Modern Economy.


[Закрыть].

Сельскохозяйственная революция в исторических Нидерландах сопровождалась быстрым сокращением площадей частных земельных владений по мере повышения урожайности культур и роста погектарного дохода. Эти факторы способствовали эффективности небольших фермерских хозяйств, расположенных вблизи торговых городов. Профессионализм и конкурентные преимущества голландских и фламандских фермеров были уникальны для Европы того времени. Их методы распространились в Англии лишь в XVII–XVIII веках, а во Франции еще позднее. Внедрению новшеств препятствовали обычаи и предрассудки многих поколений.

К 1600 году влияние Голландии и Фландрии уже ощущалось в окрестностях Лондона, где в огородах выращивали «белокочанную и цветную капусту, репу, морковь, пастернак и горох»[115]115
  Цитаты из: Charles Wilson. England’s Apprenticeship 1603–1763, 2^nd ed. London and New York: Longman, 1984. P. 27.


[Закрыть]. В течение столетия сельское хозяйство становилось все более специализированным, а рынки укрупнялись и приспосабливались к узкопрофильному коммерческому земледелию. Но более полной специализации и коммерциализации мешали интересы мелких помещиков и арендаторов, а также жителей общинных земель, продолжавших практиковать натуральное хозяйство. Многие писатели и публицисты, освещавшие аграрные темы, призывали землевладельцев совершенствовать свои методы. Из них наиболее известен Уолтер Блит, выступавший за использование заливных лугов, дренирование влажных почв, огораживание для интенсификации производства и применение удобрений. Он нападал на селянина, влачащего жалкое существование: «Вместе с семьей будет он тщетно трудиться в поте лица на общей пашне все дни свои, рано вставать и поздно ложиться, гнуть спину и надрываться, истощая себя и свою семью»[116]116
  Данные из Walter Blith «The English Improver» (1649) приводятся в Wilson, там же (с. 28).


[Закрыть]. Блит и его современники внимательно следили за развитием сельского хозяйства по другую сторону Северного моря, но мы не знаем, насколько велико было влияние их трудов. В большинстве случаев фермеры, вероятно, перенимали новые методы у своих соседей или землевладельцев.

Так или иначе эксперименты и новшества окупились. Спустя сто лет после правления королевы Елизаветы I население Англии составляло почти 7 миллионов человек, что значительно превышало 4 миллиона времен Черной смерти; при этом зерна теперь хватало на всех. Страна самостоятельно обеспечивала себя всеми злаками, кроме овса, который завозился из Ирландии. Цены на продовольствие сместились в умеренный диапазон. Британия экспортировала зерно «всех сортов в Африку, на Канары, в Данию и Норвегию, Ирландию, Италию, Мадейру, Ньюфаундленд, Португалию, Россию, Шотландию, Швецию, Венецию, на Гернси и в английские колонии»[117]117
  Trow-Smith. Society and the Land. P. 96.


[Закрыть]. Объемы экспорта были незначительными по нынешним меркам, но существенно стимулировали внутреннее производство. По словам Даниеля Дефо, Британия стала «страной хлебов», не знающей массового голода. Интенсивное развитие сельского хозяйства и разнообразие зерновых культур защищали ее от плохих урожаев.

Причинами перемен были прежде всего стремление фермеров совершенствовать свои методы, а также попытки частных землевладельцев приспособиться к холодной погоде, более сложным условиям земледелия и новым возможностям рынка. К 1660 году голландские иммигранты уже завезли более холодостойкую репу в Восточную Англию, где ее высаживали в сентябре, после сбора урожая, на земле, которая должна была стать залежью. Этой репой кормили дойных коров, а также бычков для продажи в Лондоне. Фермеры с энтузиазмом принялись выращивать репу из-за прохладной и сухой погоды. Весенние засухи часто приводили к неурожаю сена, а зеленая ботва репы отлично его заменяла. В 1661 году церковный староста из Хингема в графстве Норфолк жаловался на сушь и недостаточное количество заготовленного на зиму сена. К счастью, в июле шли дожди и «потребность в сене была удовлетворена за счет выращивания репы»[118]118
  Overton. Указ. соч. 1996. P. 203.


[Закрыть]. В Уилтшире фермеры разводили овец на заливных лугах, а их навозом удобряли пашни на возвышенностях. Тысяча овец за одну ночь могла унавозить полгектара. Наиболее впечатляющие перемены произошли в Восточной Англии, где заболоченные низменности были населены пастухами, птицеловами и рыбаками, испытывавшими глубокое недоверие к чужакам. В XVII веке голландский инженер Корнелиус Вермюйден, работая на государство и крупных феодалов, осушил более 155 000 га болот, создав одни из самых богатых пахотных земель в Британии. Торфяники засеивались в основном овсом и кормовой сурепицей (последнюю тоже завезли из Голландии) и вскоре стали высокопродуктивными территориями выращивания пищевых и технических культур. Прибрежные болота вдоль побережья Линкольншира дренировались и использовались в качестве овечьих пастбищ. Английские фермеры постепенно освобождались от тирании злаков, которая во Франции продержалась еще два столетия.

Новые культуры, новые методы сельского хозяйства, широкое использование удобрений и совершенствование дренажа – все эти улучшения происходили прежде всего в восточных и западных регионах. На плодородных землях Центральной Англии все еще практиковалась архаичная система открытых полей, где крестьяне обрабатывали пашню, разделенную на узкие полосы. Такое общинное земледелие не располагало к экспериментам и частным инициативам. Но даже в самом сердце натурального сельского хозяйства происходили перемены, поскольку общины занимали прежде бесплодные участки, обносили их изгородью и использовали как отдельные поля. Бóльшая часть этих земель тщательно осушалась, обрабатывалась новейшими методами и зачастую засеивалась репой и другими корнеплодами. Многие фермеры, верные старым обычаям, видели преимущества новых методов земледелия. Но эти методы нельзя было внедрить в полной мере без огораживания больших земельных участков.

В целом огораживание означало прекращение общественных прав на сельские и приходские земли[119]119
  Литература, посвященная огораживанию, обширна и может сбить с толку неспециалиста. Overton (указ. соч., 1996) содержит основную информацию, и для общего ознакомления я рекомендую начать с этого источника. Другие интересные работы: Robert C. Allen. Enclosure and the Yeoman. Oxford: Clarendon Press, 1992; J. M. Neeson. Commoners: Common Right, Enclosure and Social Change in England, 1700–1820. Cambridge: Cambridge University Press, 1993; J. A. Yelling. Common Field and Enclosure in England 1450–1850. Hamden, Conn.: Archon Books, 1977. О парламентском акте об огораживании см. главу 8.


[Закрыть]. Раздробленные участки на открытых полях объединялись в единые владения. Обычно они обносились забором или изгородью и становились «обособленным имуществом» – иными словами, оставались в исключительном пользовании частных собственников или их арендаторов. Огораживание началось еще в Средние века с создания обширных монастырских поместий и постепенного превращения многополосных полей и общинных земель в более крупные и эффективные хозяйства, в основном для увеличения производства шерсти. По большей части этот процесс происходил за счет неформальных переговоров между семьями и частными лицами, собственниками и арендаторами с очевидной целью наиболее рационально скомпоновать сельскохозяйственные угодья. К 1650 году большинство крестьян поняли, что огораживание – единственный способ вырваться из порочного круга существования от урожая к урожаю под постоянной угрозой голода. Общинное хозяйство не было выходом, поскольку земля не могла приносить больше без надлежащего дренажа и удобрения. Для унавоживания полей нужно было много скота, что в свою очередь требовало солидного запаса кормов в эпоху частых холодных зим. Огораживание позволяло фермерам совмещать выращивание зерновых культур с разведением животных. Вместо вспашки земли под пар можно было выращивать клевер и другие кормовые культуры, которые обогащали почву азотом и восстанавливали ее плодородие. Новый цикл осушения и подготовки почвы, выпаса скота и севооборота помогал удвоить продуктивность.

После 1660 года процессы огораживания ускорились, во многом благодаря общественным переговорам и соглашениям. Время от времени мелкие землевладельцы и лишившиеся наделов крестьяне протестовали против поглощения их хозяйств. Они разрушали новые плотины, а голландских инженеров бросали в болота и забивали шестами. Но непреодолимая сила экономического прогресса, усилившееся похолодание и законы истории были против мелких землевладельцев со скромным капиталом и фермеров с их претензиями на землю. В сельском хозяйстве наступали новые времена лендлордов и арендаторов, и права отдельных крестьян уже не имели особого значения. Поначалу возникали серьезные трудности, и социальная напряженность нарастала. Зато в долгосрочной перспективе колоссальный рост благосостояния вывел Британию из череды продовольственных кризисов, охвативших ее соседей по другую сторону Ла-Манша.

* * *

Британские фермеры XVII века с пренебрежением относились к импортируемому из Америки картофелю, клубни которого считались пригодными разве что для животных. В итоге, однако, это растение принесло больше прибыли, чем все американское золото и серебро. В наши дни мировой урожай картофеля за год оценивается более чем в 100 миллиардов долларов.

Первую картофелину привез в Европу испанец, вернувшийся из Южной Америки примерно в 1570 году[120]120
  Redcliffe N. Salaman. The History and Social Influence of the Potato, 2^nd ed. Cambridge: Cambridge University Press, 1985 (фундаментальный труд по истории этого важного овоща).


[Закрыть]. Возможно, путешественник в последний момент решил захватить с собой этот невзрачный бугристый корнеплод, чтобы дома показать родным иноземную диковинку. Картофель не был для конкистадоров чем-то новым. Повсюду в Андах, часто даже на высокогорных склонах, индейские земледельцы выращивали множество разновидностей этой культуры. Клубни казались бесформенными и даже уродливыми, но они были богаты важными питательными веществами, их можно было высушивать и долго хранить.

Картофель защищает от цинги и представляет собой простую и дешевую еду для сельскохозяйственных рабочих и их семей. Для его посадки и уборки требуются лишь самые незамысловатые орудия. В сочетании с молоком и молочными продуктами он составляет гораздо более полноценный рацион, чем был у европейцев XVI века, основой питания которых были хлеб и крупы. Казалось, жители Европы должны были встретить такую культуру с распростертыми объятиями, но этого не произошло.

Конкистадоры презирали картофель, как и индейцев Анд, которые его выращивали. Он считался пищей бедняков, гораздо хуже хлеба. Хотя небольшое его количество попало в Европу, употребление этого продукта сопровождалось стойкими социальными предрассудками. Но если в 1573 году картофелем кормили пациентов больницы для бедных в Севилье, то вскоре он стал ботанической редкостью и даже роскошью, а не едой для неимущих.

Новое растение распространялось от огорода к огороду усилиями ботаников-энтузиастов и их богатых покровителей. Картофель появился на страницах травников, из которых читатели узнали, что итальянцы едят его «так же, как и трюфели»[121]121
  Там же. С. 86.


[Закрыть]. В 1620 году английский врач Тобиас Веннер расхваливал картофель в своей книге «Via Recta ad Vitam Longam» («Верный путь к долгой жизни») как «хотя и вызывающий иногда ветры, но очень питательный, полезный и восстанавливающий силы». Веннер советовал поджаривать его на углях, а затем обмакивать в вино. В то же время вареный картофель «очень приятен на вкус, прекрасно успокаивает, насыщает и укрепляет плоть». Веннер прописывал картофель пожилым, отмечая, что тот «побуждает к Венере»[122]122
  Там же. С. 104–105.


[Закрыть]. Несмотря на такие хвалебные отзывы, многие считали это растение чуждым и ядовитым. Картофель – корнеплод, а не зелень, которая могла бы украсить жареное мясо или придать ему аромат. Он изредка появлялся в меню королей в качестве сезонного блюда и дорогого деликатеса. Англичане, еще не ставшие нацией мяса и картошки, считали эти клубни почти неприличной пищей, которой не место в рационе джентльмена XVII века.

В 1662 году некий мистер Бакленд, землевладелец из Сомерсета, прислал в Лондонское королевское общество письмо, в котором утверждал, что картофель способен защитить страну от голода. Сельскохозяйственный комитет Общества сразу согласился и призвал входящих в Общество землевладельцев сажать эту культуру. Джон Ивлин, эксперт Общества по садоводству, писал, что картофель был бы неплохой страховкой на случай неурожая: им по крайней мере можно было бы кормить слуг. В 1664 году публицист Джон Форстер писал в брошюре, озаглавленной «Англии привалило счастье: простое и надежное средство от следующих голодных лет», что картофель решит проблему нехватки продовольствия, особенно в сочетании с пшеничной мукой. Глубоко укоренившиеся среди политической и научной элиты социальные предрассудки мешали ей подавать пример в употреблении блюд из картофеля. Что же касается бедняков, то многие из них считали, что лучше голодать, чем предать свой хлеб.

Французские крестьяне поколениями отказывались от картофеля. В плохие годы они обходились некачественным или заплесневелым зерном, страдали от растущих цен, голодали и нередко участвовали в хлебных бунтах. В 1750 году картофель еще был во Франции экзотикой, и даже тогда его сторонилось большинство гурманов. Бургундским фермерам было запрещено сажать картофель: поговаривали, что он вызывает проказу, поскольку бледные узловатые клубни напоминали изуродованные руки и ноги прокаженных. Дени Дидро писал в своей знаменитой «Энциклопедии» (1751–1776): «Этот корень, как его ни готовь, безвкусен и крахмалист… Картофель винят, и не без оснований, в том, что он вызывает метеоризм; но разве это проблема для крепкого организма крестьянина или рабочего?»[123]123
  Там же. С. 115.


[Закрыть]

В Англии картофель выращивали как корм для животных, а затем как пищу для бедняков, и к 1700 году картофельные рынки развивались в городах вроде Уигана на севере страны. Ирландцы же сразу увидели в картофеле нечто большее, чем просто добавку к пище. Это было потенциальное решение продовольственной проблемы. Помимо всего прочего, картофель был гораздо выгоднее овса, особенно для бедняков, не имевших денег, чтобы заплатить мельнику за помол зерна. Вскоре ирландская беднота уже полностью зависела от картофеля, практически отказавшись от всех прочих культур, и эта зависимость стала причиной будущей катастрофы.

Глава 7
Война с ледниками

Солнце – лишь одна из множества звезд, отдельная звезда среди миллионов, и тысячи звезд, скорее всего, превосходят его по яркости. Это только один солдат в небесном воинстве. Но лишь Солнце… достаточно близко к нам, чтобы ощутимо влиять на земные дела, и его влияние на них… больше, чем просто контроль и господство.

Чарльз Янг, «Старый альманах фермера», 1766 год[124]124
  Фрагмент из «Старого альманаха фермера», вып. 174 (1766, с. 47), цит. по: John D. Post. The Last Great Subsistence Crisis in the Western World. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1977.


[Закрыть]

Между 1680 и 1730 годами, в самый холодный цикл малого ледникового периода, температуры резко снизились, а период вегетации в Англии был на пять недель короче, чем в самые теплые десятилетия ХХ века. В Британии и Нидерландах снег зимой лежал 20–30 дней, а не 2–10, как на протяжении большей части XX столетия[125]125
  Данные взяты из: Lamb. Climate, History and the Modern World.


[Закрыть]. Зима 1683/84 года выдалась настолько холодной, что в некоторых районах на юго-западе Англии земля промерзла на глубину более метра, а вдоль юго-восточного побережья Англии и у северных берегов Франции появились полосы морского льда. Льды также лежали в 30–40 км от голландского побережья. Многие гавани были настолько забиты льдом, что судоходство по всему Северному морю прекратилось.

Зимы 1683/84 и 1684/85 годов. Данные взяты из работ Хьюберта Лэмба «Climate Present, Past, and Future» (2 vols. London: Methuen, 1977) и «Climate, History and the Modern World» (London: Methuen, 1982).

Погода в окрестностях Исландии теперь была исключительно суровой. Морские льды часто блокировали Датский пролив даже летом. На протяжении большей части 1695 года льды сковывали все исландское побережье, полностью остановив движение судов. Прибрежный промысел трески прекратился: рыба могла уйти в более теплые воды, а островитяне располагали лишь открытыми лодками и пользовались примитивными способами лова. Несколько раз в период между 1695 и 1728 годами жители Оркнейских островов у берегов Северной Шотландии с удивлением наблюдали плывущих на каяках инуитов. В один памятный день человек на каяке, продвигаясь к югу, добрался до реки Дон близ Абердина. Эти одинокие полярные охотники, вероятно, проводили по нескольку недель на больших льдинах. Еще в 1756 году льды окружали значительную часть Исландии на протяжении 30 недель в году.

Холод гнал огромные стаи сельди от норвежских берегов на юг, в Северное море, поскольку эта рыба предпочитает температуру воды между 3 и 13 °C. Пока норвежцы несли убытки, от наплыва сельди выиграли английские и голландские рыбаки. Эта рыба не впервые приходила на юг. В 1588 году, во время предыдущего похолодания, британский географ Уильям Кемден отмечал, что «эта сельдь, которая во времена наших дедов кишела только возле Норвегии, теперь… каждый год собирается большими косяками у наших берегов»[126]126
  Там же. С. 218.


[Закрыть]. Возрождение рыболовства, как и изобретение простых ветряных насосов для осушения низменностей, во многом обеспечило успех Голландии в борьбе за независимость. Но из-за частых штормов и подъема уровня моря многие береговые укрепления были разрушены, а сельскохозяйственные угодья затоплены. В Норвегии вегетационный период сократился еще сильнее, чем на юге, и повсюду наступали горные ледники. Однако норвежцы сумели извлечь выгоду из похолодания. Жители многих прибрежных деревень покинули свои поля и начали строить корабли, чтобы экспортировать древесину из близлежащих лесов. Между 1680 и 1720 годами Норвегия создала большой коммерческий флот, специализирующийся на торговле лесом, что изменило экономику южной части страны.

Отступление ледника Франца-Иосифа на Южном острове Новой Зеландии, 1865–1965 годы. С 1960-х фронт ледника отступил еще дальше (перерисовано из источников правительства Новой Зеландии; см. также Jean Grove «The Little Ice Age»).

Холодные арктические воды двигались на юг, до самых Британских островов. Возле Фарерских островов полностью прекратился тресковый промысел, поскольку температура поверхности моря там снизилась и была на 5 °C ниже нынешней. Как и в 1580-х, между 50° и 61–65° северной широты возник крутой температурный градиент, который время от времени порождал ураганные ветры, гораздо более сильные, чем те, что случаются сегодня в Северной Европе. Последствия похолодания ощущались на огромных пространствах не только Европы, но и всего мира.

* * *

Ледник Франца-Иосифа в новозеландских Южных Альпах спускается в глубокую долину, окруженную крутыми скалистыми склонами. Эти склоны поднимаются к вершине горы Тасмана (3 494 м над уровнем моря)[127]127
  Анализ ледников по всему миру, включая Новую Зеландию, можно найти в: Grove. Указ. соч. 1988.


[Закрыть]. Тропа к ледовому фронту извивается по бесплодному дну долины, пересекая быстрые ручьи, питаемые тающим ледником. Чтобы подняться к леднику, нужно преодолеть массивы твердой породы, стертые до бугорков грубыми обломками, которые собрал ледник, наступая и отступая вдоль долины. Достигнув фронта ледника, вы смотрите вверх на бледно-зеленую реку льда, сверкающую на солнце, – микрокосм ледниковых флуктуаций малого ледникового периода.

Ледник Франца-Иосифа постоянно пребывает в движении. Девять столетий назад это был лишь ледяной островок на снежнике. Затем началось похолодание малого ледникового периода, и ледник устремился по склону в долину, уничтожая обширные дождевые леса. Лед крушил все на своем пути, ломая гигантские деревья как спички. К началу XVIII века фронт ледника Франца-Иосифа находился в 3 км от Тихого океана. Неудержимый поток льда стрелой несся к побережью.

Сегодня ледник Франца-Иосифа отступает, как и другие новозеландские ледники. Каждый год тысячи туристов поднимаются к нему, чтобы дождаться заката и насладиться видом розовеющих горных пиков, когда на склоны внизу ложатся густые багровые тени. Туристический маршрут пролегает по каменистой местности, которая в течение всего XVIII и в начале XIX века была полностью покрыта льдом. Здесь можно увидеть, как ледник реагировал на сильные холода двухвековой давности, за которыми последовало современное потепление. Знаки вдоль тропы отмечают места, где конечные морены продвинулись на максимальное расстояние, а затем фиксируют отступления и флуктуации ледника после 1850 года. Ледник неуклонно отступал примерно до 1893 года, когда внезапным рывком вперед разрушил туристическую тропу. В 1909 году сообщалось о его продвижении со скоростью до 50 м в месяц. Затем ледник Франца-Иосифа снова отступил, а в 1920-х восстановил почти половину утраченной ранее площади. К 1946 году ледник был по меньшей мере на километр короче, чем три четверти века назад. Тенденция наступлений и отступлений сохраняется и по сей день, причем отступления длятся дольше.

Новозеландские Альпы – одно из немногих мест на планете, где ледники вклиниваются в тропические леса. Именно здесь, у подножия ледника Франца-Иосифа, я понял, что малый ледниковый период в своем апогее был поистине глобальным явлением, а не проблемой одних лишь альпийских крестьян на другом краю света.

Активное наступление ледника Франца-Иосифа пришлось на конец XVII – начало XIX века, как и в европейских Альпах, где ледники заметно продвигались вперед примерно в 1600–1610 годах, затем с 1690 по 1700 год, в 1770-х и около 1820 и 1850 годов. Ледяные щиты на Аляске, в канадских Скалистых горах и на горе Рейнир на северо-западе США расширялись одновременно. В одно и то же время в течение XIX века ледники разрастались на Кавказе, в Гималаях и Китае. Керн из ледника Куэлкайя, расположенного в южной части Перуанских Анд, свидетельствует о многочисленных сильных похолоданиях с 1500 по 1720 год и длительных засухах с холодными циклами между 1720 и 1860 годами.

Как видно на примере ледника Франца-Иосифа, циклы наступления и отступления ледников не имели четких временных границ. Зачастую они были скоротечными и всегда различались по продолжительности. Не совпадали и периоды максимального продвижения льдов в разных регионах. В Европе и Северной Америке северные ледники значительно расширились в конце малого ледникового периода и вскоре отошли назад. (За исключением Исландии – ее ледники достигли наибольшего размера в конце XIX века.) Напротив, более южные ледники, как в Новозеландских Альпах, начали наступление рано, а затем отступали и вновь возвращались на прежние позиции, прежде чем резко уменьшиться к концу XIX – началу XX века.

Похолодание затронуло не только ледники, но и снеговую линию в горах, которая была ниже, чем сегодня. Весной снежный покров держался дольше. В Эквадорских Андах высокие горы всегда были покрыты снегом, по крайней мере до конца XIX века. В Шотландии путешественники сообщали о постоянном снежном покрове на склонах Кернгорма на высоте от 1200 до 1500 м, а значит, температура там была на 2–2,5 °C ниже, чем в середине XX века. Путешественник Джон Тейлор из окрестностей Дисайда писал около 1610 года: «…старейшие из ныне живущих людей никогда не видели на вершинах этих холмов ничего, кроме снега, как летом, так и зимой»[128]128
  Цит. по: Grove. Указ. соч. 1988. P. 380–381.


[Закрыть]. Понижения температуры всего на 1,3 °C (примерно такое было зафиксировано тогда в Центральной Англии) оказалось достаточно, чтобы граница снежного покрова в горах Шотландии опустилась примерно до 1200 м, а в некоторых тенистых долинах сформировались ледники[129]129
  Lamb. Climate Present, Past, and Future. P. 526. Я также брал из этой работы данные о миграциях фауны.


[Закрыть].

Похолодание повлекло поразительные изменения в биосфере, о которых мы можем догадываться по нынешнему распространению животных и растений. Береза и сосна осваивали новые территории, когда вблизи северной границы лесов становилось теплее, а при понижении температуры отступали. Эти процессы не всегда протекали быстро. Между 1890-ми и 1940-ми годами САО пребывала в положительной фазе, что обеспечивало мягкую погоду и постоянные циклоны в Северной Европе. В эти благоприятные годы ареалы многих европейских птиц расширились на север, поскольку птицы очень чувствительны к глубине и устойчивости снежного покрова, к продолжительности лета и зимним температурам. Ареалы обитания других животных также зависят от доступности их привычного корма. Например, в Британии между 1920 и 1950 годами резко сократилась численность тупиков, потому что виды рыб, которыми они питались, предпочитают более холодную воду. После 1950-х температура моря упала, эти рыбы (песчанки) вернулись, и северные колонии тупиков восстановились.

В первой половине XX века в Исландии гнездились все виды европейских птиц, среди которых – черноголовые чайки, ласточки, скворцы и дрозды. Еще более удивительна история канареечного вьюрка – птицы, которая в XVIII веке обитала на солнечных лесных опушках по всему Западному Средиземноморью. К 1876 году эти птицы заселили бóльшую часть Центральной Европы; теперь канареечный вьюрок выводит птенцов намного севернее – в Нижних Землях, на севере Франции и в Скандинавии. Когда в 1960-х в северных широтах немного похолодало, такие виды, как полярная сова, мигрировали на юг, чтобы гнездиться на Шетландских островах, а в Шотландию с севера вернулась черноклювая гагара.

Все эти изменения, как и те, что коснулись мотыльков и бабочек, незначительны по сравнению со смещением ареалов обитания разных видов животных, которое должно было произойти в самые холодные годы малого ледникового периода. Заметили ли тогда люди эти сдвиги? Если не считать важных промысловых видов, таких как сельдь и треска, подобные наблюдения никто не вел, по крайней мере о таких записях современным ученым ничего не известно. Но если люди все же замечали, как постепенно менялся вокруг них растительный и животный мир, то едва ли многие из них догадывались об уменьшении количества солнечных пятен между 1645 и 1715 годами.

* * *

Пятна на Солнце – явление хорошо известное. Сегодня солнечная активность регулярно нарастает и убывает приблизительно в течение одиннадцатилетнего цикла. Никто до сих пор до конца не объяснил, от каких сложных процессов зависят эти циклы, а также их максимумы и минимумы. Обычно в годы минимумов наблюдается около шести пятен, причем в некоторые дни и даже недели новых пятен не появляется (крайне редко – в течение целого месяца). За два последних столетия лишь в 1810 году не отмечалось совсем никакой солнечной активности. Так или иначе почти полное отсутствие солнечных пятен в разгар малого ледникового периода обращает на себя внимание.

Периоды XVII и начала XVIII века были эпохой великих научных открытий и расцвета астрономии. Астрономы, изучавшие Солнце, также обнаружили первую щель в кольце Сатурна и открыли пять спутников этой планеты. Они наблюдали прохождение по солнечному диску Венеры и Меркурия, регистрировали солнечные затмения и вычислили скорость света, рассчитав точные параметры орбит спутников Юпитера. В XVII веке были опубликованы первые подробные исследования, посвященные Солнцу и солнечным пятнам. В 1711 году английский астроном Уильям Дерем обратил внимание на «большие перерывы», когда между 1660 и 1684 годами не наблюдалось никаких солнечных пятен. Он довольно едко заметил: «…пятна едва ли могли ускользнуть от взора стольких наблюдателей Солнца, которые неустанно подглядывали за ним в телескопы… по всему миру»[130]130
  Этот раздел основан на: John A. Eddy. The Maunder Minimum: Sunspots and Climate in the Reign of Louis XIV // Geoffrey Parker and Lesley M. Smith, eds. The General Crisis of the 17^th Century, 2^nd ed. London: Routledge, 1997. P. 264–298 (цитаты взяты из этой работы). Подробнее о пятнах на Солнце см.: G. Reid and K. S. Gage. Influence of Solar Variability on global sea surface temperatures // Nature 329 (6135): 142–143.


[Закрыть]. К большому сожалению современных ученых, до 1774 года солнечные пятна считались не представляющими интереса облаками на Солнце, поэтому мы не знаем, насколько регулярно за ними наблюдали.

Период между 1645 и 1715 годами также примечателен тем, что в эти годы было гораздо меньше сообщений о северных и южных полярных сияниях, чем ранее или позднее. С 1645 по 1708 год в небе Лондона северное сияние не наблюдалось ни разу. Когда оно возникло 15 марта 1716 года, не кто иной, как королевский астроном Эдмунд Галлей, написал об этом доклад, поскольку не видел ни одного такого сияния за всю свою научную жизнь, а ему тогда было уже 60 лет. На другом краю земли, в Китае, Корее и Японии, между 28 годом до н. э. и 1743 годом н. э. солнечные пятна наблюдались невооруженным глазом в среднем 6 раз за столетие, предположительно во время максимумов солнечной активности. С 1639 по 1700 год не было зафиксировано сообщений ни о солнечных пятнах, ни о северном сиянии.

В 1890-х астрономы Густав Фридрих Вильгельм Шпёрер и Эдвард Уолтер Маундер обратили внимание на длительный период отсутствия солнечных пятен в конце XVII – начале XVIII века. Если верить наблюдениям тех времен, солнечная активность полностью прекратилась на 70 лет: эта ситуация кардинально отличалась от той, что наблюдается сегодня. С тех пор этот период известен как «минимум Маундера».

Позднее Маундер отметил ряд любопытных фактов. Во-первых, за 70 лет, между 1645 и 1715 годами, было замечено очень мало солнечных пятен. Во-вторых, почти половину этого времени (с 1672 по 1704 год) на северном полушарии Солнца пятен не наблюдалось вовсе. Между 1645 и 1705 годами на Солнце была замечена только одна группа пятен. Наконец, общее число пятен в эти 70 лет было меньше, чем сегодня возникает за один год высокой солнечной активности. Маундер часто цитировал ученых того времени, в частности французского астронома Пикара, написавшего в 1671 году, что он «был рад обнаружить солнечные пятна, которых не видел годами, сколь бы много времени ни уделял наблюдениям»[131]131
  Eddy. Указ. соч. // Parkey and Smith. 1997. P. 267.


[Закрыть]. Сам Маундер отмечал, что эта явная аномалия в истории Солнца могла иметь серьезные последствия для погоды на Земле – возможно, гораздо более серьезные, чем последствия обычных одиннадцатилетних циклов солнечной активности.

Уточненные исторические записи об известных полярных сияниях, обнаруженные наблюдения за солнечными пятнами ученых Востока и анализ годичных колец деревьев подтвердили существование минимума Маундера. Радиоуглеродная датировка годичных колец – ценный источник информации о колебаниях солнечной радиации. Углерод-14 образуется в атмосфере под действием космических лучей, на которые в свою очередь влияет солнечная активность. Когда количество солнечных пятен достигает максимума, Земля получает меньше космической радиации и количество изотопа С14 в древесине снижается. Во время минимума цикла космические лучи интенсивнее бомбардируют планету, и количество С14 возрастает. Датированные последовательности годичных колец однозначно подтверждают падение уровня С14 на пике солнечной активности в период между 1100 и 1250 годами – самый теплый отрезок средневекового климатического оптимума. Уровень углерода-14 значительно повысился между 1460 и 1550 годами, когда солнечная активность уменьшилась (минимум Шпёрера), затем на короткое время упал, прежде чем снова резко вырасти между 1645 и 1710 годами. Максимум был достигнут примерно в 1690 году. Это отклонение настолько ярко выражено, что его называют «флуктуация Де Фриза» в честь голландского ученого, который впервые его заметил. Эта аномалия почти точно совпадает по времени с минимумом Маундера.