Текст книги "Дюна: Дом Коррино"

Аджидика присоединил отсос к приемнику и отсосал литр синтетической пряности в контейнер, который принес с собой. В течение нескольких последних дней он принимал аджидамаль и не чувствовал проявлений никаких побочных эффектов. Все ощущения были на редкость приятными. Значит, он будет принимать больше, намного больше.

С сильно бьющимся сердцем он прошел в свой кабинет, опустил защитный экран и запер дверь, чтобы никто не мог войти и помешать ему. Опустившись в кресло-собаку, безмозглое сидячее животное, он подождал, пока мебель приняла очертания его тела, запрокинул голову и выпил теплую, слегка маслянистую жидкость, только что добытую из тела Мираль Алехем. По консистенции жидкость напоминала коровье молоко.

Внезапно все тело Аджидики потряс приступ сильнейшего кашля, а желудок попытался извергнуть обжигающую кислоту. Вылив остаток содержимого контейнера на пол, он скатился с кресла и сложился пополам. Лицо его исказилось; все мышцы напряглись, тело вытянулось. Изо рта полилась желтовато-зеленая жидкость, Аджидика рыгнул зловонными остатками пищи. Но большая часть аджидамаля уже успела всосаться в кровь.

Наступила эйфория, Аджидику начали бить страшные судороги, и потерю сознания он благословил, как долгожданное избавление. Неужели ведьма из Бене Гессерит пыталась его отравить? Аджидику охватила яростная жажда мести. Он найдет поистине тлейлаксианский способ заставить даже бесчувственное тело аксолотлевого чана ощутить боль.

Прошли бесконечно долгие мгновения, прежде чем он ощутил и осознал окружающий его микрокосм, состоявший из муки, которой подверглись его душа и тело. Стресс уменьшился, а может быть, его нервы были уже убиты и перестали ощущать боль.

Выбравшись из тьмы жуткого кошмара, Аджидика открыл глаза. Он лежал на полу посреди своего кабинета. Вокруг были разбросаны магнитные записи на проволоке, видеокассеты и чашки Петри. Все было измято и разбито, словно он в бреду метался по комнате, круша все, что попадалось под руку. Собака-кресло убралось в угол. Мех животного был разодран, из ран торчали сломанные кости. Вонь извергнутой из желудка желчи могла свести с ума. Рвотными массами пропиталась одежда, все тело тоже было измазано этой мерзостью. Аджидика посмотрел на перевернутый хронометр и понял, что пролежал в кабинете весь рабочий день.

Сейчас я должен испытывать голод и жажду. Запах рвоты подавил в нем всякие желания подобного рода, но нисколько не уменьшил его ярости, благодаря которой он только и остался жить. Длинными пальцами он поднял с пола осколок стеклянного подноса, выковырял из застывших рвотных масс изрядный кусок и положил его на стекло.

Когда Аджидика вновь стремительно вошел в лабораторию, все поспешно посторонились – сардаукары охраны и ассистенты. Несмотря на его высокий ранг, все они невольно сморщили носы, когда мимо них промчался руководитель работ.

Аджидика направился прямо к Мираль Алехем, намереваясь бросить ей в лицо желчь и подвергнуть ее самым немыслимым издевательствам, хотя она вряд ли поняла бы, что с ней делают. Неподвижные глаза аксолотлевого чана бесстрастно смотрели вперед, не фокусируя взор.

Внезапно с Аджидикой начало происходить нечто непонятное. В его мозг потоком хлынули новые ощущения, омывшие его психику и снявшие блокаду разума, о которой он раньше даже не подозревал. В мозг полился бесконечный поток данных.

Это эффект передозировки аджидамаля? Он в совершенно новом свете увидел лежавшие вокруг аксолотлевые чаны. Он впервые вдруг понял, что каждый из них надо просто соединить с телом Мираль Алехем, чтобы все они начали производить бесценную субстанцию. Внутренним взором он уже ясно видел, как будет протекать процесс. Он видел все его подробности, понимал, какие усовершенствования и изменения придется вносить в системы.

Где-то сбоку он заметил лаборантов, которые, перешептываясь, наблюдали за начальником своими маленькими темными глазками. Некоторые хотели было ускользнуть, но он заметил это и крикнул:

– Вернитесь немедленно!

Люди заметили огонек сумасшествия в глазах Аджидики, но подчинились приказу и вернулись. Каждая новая мысль казалась Аджидике откровением. Вот этих двух ученых надо использовать на другом поприще. Как он не замечал этого раньше? Он вспомнил самые мелкие свои действия в прошлом, он воспринимал теперь мельчайшие раздражители, которые раньше ускользали от его внимания. Теперь каждая мелочь что-то значила. Поразительно!

Впервые в жизни глаза Аджидики были действительно открыты. Разум мог фиксировать и хронометрировать любое событие, которое он видел, он вспомнил каждое слово, которое каждый из этих людей когда-либо произносил в его присутствии. Вся информация в полном порядке выстроилась в его мозгу, как в процессоре компьютера пребутлерианских времен.

Шлюзы открылись, в мозг продолжала поступать информация о каждом человеке, которого когда-либо встречал на своем пути Аджидика. Он помнил все! Но как такое могло произойти? Это аджидамаль!

Как молния, просветляя разум, сверкнул стих из буддисламического кредо: для того чтобы достигнуть с’тори, не нужно понимание. С’тори существует вне слов, вне имени. Все произошло мгновенно, в секунду космического времени.

Аджидика перестал замечать запах желчи и ее вкус во рту; это был физический план бытия, а он переместился на более высокий уровень сознания. Большая доза искусственной пряности открыла перед ним новые области его собственного сознания.

В ослепительном новом видении он мог прозреть путь своего вечного спасения, милость Бога. Теперь он больше, чем когда-либо раньше, был убежден, что должен повести Бене Тлейлакс к святой славе – по крайней мере тех, кто достоин спасения. Все, кто думает иначе, должны умереть.

– Мастер Аджидика, – произнес дрожащий голос. – Вы хорошо себя чувствуете?

Открыв глаза, Аджидика увидел, что вокруг него сгрудились ассистенты, в глазах которых было выражение озабоченности, смешанной со страхом. Только один человек нашел в себе мужество заговорить с ним. Пользуясь своими новыми возможностями, Аджидика посмотрел на этого человека. Он знал, что этому ассистенту можно доверять и что он будет верой и правдой служить новому режиму.

Аджидика поднялся на ноги, все еще держа в руке осколок подноса с куском засохшей желчи.

– Ты – Блин, третий ассистент-оператор у чана номер пятьдесят семь.

– Это так, мастер. Скажите, вам не нужна медицинская помощь?

– Мы должны делать божье дело, – парировал Аджидика.

Блин поклонился.

– Меня учили этому с раннего детства.

Парень выглядел растерянным, но по языку его тела Аджидика понял, что он искренне стремится угодить старшему. Обнажив в улыбке мелкие острые зубы, Аджидика сказал:

– С этого момента вы – заместитель начальника лаборатории. Докладывать будете только лично мне.

В темных глазах Блина мелькнуло удивление. Он расправил плечи.

– Я готов служить вам в любом качестве, сэр.

Услышав, как один из ученых тихо выразил свое недовольство таким решением, Аджидика резко обернулся и бросил в лицо недовольному кусок желчи.

– Ты, иди и вычисти мой кабинет и замени все, что там сломано и разбито. Даю тебе четыре часа. Если не справишься, то я поручу Блину проследить, чтобы из тебя сделали первый мужской аксолотлевый чан.

Охваченный ужасом ассистент пулей помчался в кабинет.

Аджидика улыбнулся Мираль Алехем, неподвижной груде отвратительной обнаженной плоти, сложенной в похожий на гроб контейнер. Несмотря на свои возросшие способности, Аджидика все же не мог до конца понять, действительно ли шпионка Бене Гессерит пыталась его отравить: ведь ее сознание и подсознание были практически уничтожены. Казалось, что она совершенно не реагирует на окружающее.

Теперь Аджидика точно знал, что Бог призрел его, могучее Его присутствие поведет Аджидику по пути Великой Веры – по единственной тропе Истины. Теперь он полностью уверился в своем высоком предназначении.

Несмотря на боль, которую ему пришлось испытать, передозировка оказалась воистину благословенной.

****

Невозможно отделить политику от меланжи. Рука об руку идут они по всей истории империи.

Шаддам Коррино IV.

«Предварительные мемуары»

Взволнованный разведчик Сиетча Красной Стены вызвал Лиета Кинеса на наблюдательный пункт, скрытый в вершине скалистой гряды. Ежеминутно рискуя сорваться вниз, Лиет начал карабкаться по отвесной стене, цепляясь пальцами за едва заметные трещины. Вскоре он выбрался на смотровую площадку. Знойный воздух отдавал перегоревшим порохом.

– Я вижу человека, который приближается к сиетчу, несмотря на жару.

Разведчик оказался улыбчивым подростком со слабым детским подбородком и выражением готовности на лице.

– Он идет один, – добавил мальчик.

Заинтригованный Лиет начал всматриваться в точку, на которую указывал худощавый юноша. Прихотливо извивающиеся струи раскаленного воздуха сверкающим маревом поднимались к небу от черно-красной лавы утесов, вал которых, как крепостная стена, вырастал из дюн.

– Я вызвал еще Стилгара. – Разведчик был полон предвкушения.

– Это хорошо. У Стила очень острый глаз.

Лиет инстинктивно вставил в ноздри затычки. Недавно у него появился новый костюм, вместо старого, безнадежно испорченного слугами императора.

Он прикрыл ладонью глаза от нестерпимого сияния лимонно-желтого неба и пристально всмотрелся в волнующийся океан песка.

– Удивительно, что Шаи-Хулуд до сих пор не поглотил его.

Кинес разглядел у горизонта маленькое пятнышко размером не больше мелкого насекомого.

– Одиночка в пустыне – все равно что мертвец, – глубокомысленно произнес он.

– Может быть, это просто глупец, Лиет, но он до сих пор жив.

Кинес обернулся на голос и увидел Стилгара, выбиравшегося из расщелины на площадку наблюдательного пункта. Этот похожий на хищного орла человек умел передвигаться по скалам с неподражаемой грацией, но совершенно бесшумно.

– Мы поможем ему или убьем? – В высоком голосе мальчика не было никаких эмоций. Разведчик явно хотел понравиться этим двум великим людям. – Мы можем взять для племени его воду.

Стилгар протянул жилистую руку, и мальчик передал ему старый бинокль, принадлежавший некогда планетологу Пардоту Кинесу. Лиет подозревал, что одинокий путник мог оказаться заблудившимся солдатом Харконнена, изгнанным деревенским жителем или просто идиотом – старателем-одиночкой.

Настроив оптику бинокля, Стилгар взглянул на приближавшееся пятно и издал удивленный возглас.

– Он идет как фримен. Походка неправильная, без ритма. – Он увеличил разрешение и снова приник к окулярам. – Это Тьюрок. Он или ранен, или до крайности истощен.

Лиет отреагировал мгновенно:

– Стилгар, вызывай спасателей. Спаси его, если сможешь. Его рассказ важнее для нас, чем его вода.

Тьюрока внесли в прохладные пещеры сиетча. Защитный костюм был разорван, на плече и правой руке зияли раны, но кровотечения не было, кровь, к счастью, давно свернулась. Тьюрок потерял правый сапог, и насосы защитного костюма перестали функционировать. Хотя ему дали воды, Тьюрок все равно находился на пределе человеческой выносливости. Сейчас он лежал на прохладном каменном ложе, но кожа его представляла собой засохшую пыльную корку, словно он истратил весь запас влаги, который всегда носят с собой фримены.

– Ты шел днем, Тьюрок, – сказал Лиет. – Зачем ты так неосмотрительно поступил?

– У меня не было выбора.

Тьюрок сделал еще один глоток воды, предложенной ему Стилгаром. Капля воды стекла на подбородок, но он поймал ее указательным пальцем и слизнул. Для фримена дорога каждая капля бесценной воды.

– Мой защитный костюм перестал работать. Я знал, что нахожусь неподалеку от Сиетча Красной Стены, и мне надо было во что бы то ни стало скрыться до наступления темноты, и я очень надеялся, что вы вышлете команду разведчиков.

– Ты будешь жить и сражаться с Харконненами, – сказал Стилгар.

– Я выжил не только для того, чтобы сражаться. – В голосе Тьюрока сквозила смертельная усталость. Губы его потрескались и кровоточили, но он отказался от дополнительной воды и принялся рассказывать, что произошло с комбайном для добычи пряности, как Харконнены подняли на борт транспорта груз и бросили экипаж и оборудование на милость песчаного червя.

– Пряность, которую вывезли, не попадет в отчет, – сказал Лиет, покачав головой. – Шаддам настолько привержен глупым формальностям и так упоен атрибутами своей власти, что обмануть его очень легко. Я видел это собственными глазами.

– На наш захват каждого хранилища, как, например, в Хадите, барон отвечает закладкой нового. – Стилгар перевел взгляд с Тьюрока на Лиета, не желая углубляться в собственные выводы. – Что делать? Сообщить графу Фенрингу или послать письмо императору?

– Я бы не стал больше иметь дела с Кайтэйном, Стил.

Сам Лиет даже перестал составлять отчеты, отправляя в столицу сводки, которые писал его отец несколько десятилетий назад. Император все равно ничего не заметит.

– Это проблема фрименов, – продолжал Лиет, – и нам не стоит искать помощи у чужестранцев.

– Я ждал, что ты скажешь именно так, – сказал Стилгар, и глаза его просияли.

Тьюрок выпил еще воды. Пришла Фарула и принесла для измученного путника чашу с густой травной мазью, которой фримены лечили солнечные ожоги. Смочив пораженные участки тела влажной материей, Фарула начала осторожно втирать мазь в обожженную кожу. Лиет с любовью следил за движениями жены. Фарула была лучшей целительницей сиетча.

Она тоже взглянула на мужа, в глазах ее таилось обещание поделиться неким важным секретом, который она раскроет позже. Лиету пришлось потратить много сил, чтобы завоевать сердце своей красавицы жены. По фрименской традиции муж и жена не должны показывать свою страсть посторонним, она не должна быть надежно спрятана за занавеской, и на людях Фарула и Лиет почти не общались между собой.

– Харконнены становятся все более и более агрессивными, и мы должны объединиться, чтобы оказать им достойное сопротивление. – Голос Лиета стал деловым и будничным. – Мы, фримены, великий народ, рассеянный ветром по пустыне. Вызови наездников в пещеру разговоров. Я пошлю их в другие сиетчи, чтобы собрать большую сходку, на которую должны прибыть наибы, старейшины и воины. Во имя моего отца, уммы Кинеса, это будет памятная встреча фрименов.

Он по-птичьи согнул пальцы и поднял вверх руку.

– Харконнен не может представить себе нашу соединенную силу. Как пустынные ястребы, мы поднимемся в воздух и вонзим наши когти в жирную задницу барона.

В спецзале ожидания карфагского космопорта барон Харконнен, нахмурившись, мерил шагами тесное пространство, пока слуги готовили его отъезд на Гьеди Первую. Барону осточертел сухой, пыльный климат Арракиса.

Остановившись передохнуть, барон взялся за перила ограждения, ноги Харконнена едва касались пола. Хотя подвески и бывали иногда норовистыми, как необъезженная лошадь, они все же давали тучному барону производить впечатление человека, способного выполнять любые свои желания.

Прожектора освещали посадочную площадку, залитую расплавленным песком. Яркими пятнами выделялись хранилище топлива, похожие на скелеты подъемные краны, подвесные буксиры и массивные ангары, сложенные из готовых блоков. Все это напоминало по архитектуре постройки и планировку Харко-сити.

В этот вечер барон пребывал в особенно плохом настроении. Поездка домой откладывалась много дней, так как барону надо было формулировать ответ на запросы ОСПЧТ и Космической Гильдии, которые жаждали проверить его операции с пряностью. Опять. Он уже имел дело с аудиторами, которые проверяли его всего пять месяцев назад, и следующих не приходилось ждать раньше, чем через девятнадцать месяцев. Адвокаты на Гьеди Первой составили подробное письмо, которое задержит проверку ОСПЧТ и Гильдии, но барону очень не нравилась эта возня сама по себе. Все это было связано с походом императора против владельцев незаконных хранилищ пряности. Положение вещей менялось, и отнюдь не в лучшую сторону.

Как держатель лена Арракиса, Дом Харконненов был единственным членом Ландсраада, которому было по закону разрешено создавать запасы пряности, но эти запасы не должны превышать краткосрочных потребностей заказчиков, присылавших требования на меланжу, и запасы эти должны быть зарегистрированы и занесены в отчеты, которые Харконнен был обязан периодически направлять императору. Все это неукоснительно исполнялось, и каждый груз лайнера, который отправлял барон, облагался налогом в пользу Коррино.

Заказчики, со своей стороны, имели право заказывать пряность в количествах, не превышавших потребность в пищевых добавках, меланжевых волокнах, медицинских препаратах и подобном. В течение веков эти требования не исполнялись с нужной жесткостью, и у глав Домов неизбежно скапливались неучтенные запасы. И все императоры, включая и Шадцама, смотрели на это сквозь пальцы. До сегодняшнего дня.

– Питер, долго еще мне ждать?!

Незаметный ментат следил за командой, грузившей на залитый ослепительным желтоватым светом фрегат ящики с вещами. Казалось, что де Фриз спит на ходу, но барон знал, что ни одна мелочь не ускользает от внимания ментата, который мысленно вычеркивал из списка багажа каждую погруженную на корабль вещь.

– Думаю, что еще один стандартный час, мой барон. Нам надо захватить с собой массу вещей, а эти рабочие едва шевелятся. Если хотите, я займусь одним из них, тогда другие начнут работать живее.

Барон подумал немного, но потом отрицательно покачал головой.

– У нас есть еще время до прибытия лайнера. Я буду ждать в каюте фрегата. Чувствую, что чем раньше я уберусь с этой проклятой планеты, тем лучше.

– Слушаюсь, мой барон. Если желаете, я распоряжусь приготовить закуску. Это поможет вам отдохнуть.

– Я не нуждаюсь в отдыхе, – ответил барон грубее, чем рассчитывал. Ему не нравились намеки на его телесную слабость.

Ведьмы Бене Гессерит наградили его отвратительной неизлечимой болезнью. Когда-то он гордился своим совершенным телом, которое эта Мохиам с ее лошадиной физиономией превратила в дряблый мешок жира, который, правда, сохранил сексуальное влечение и ясный ум, которым барон отличался и в юности.

Саму болезнь он хранил в глубочайшей тайне. Если Шаддам узнает, что Харконнен болен и не может справляться с управлением, то его немедленно лишат имперского лена на Арракисе и заменят Харконненов другим аристократическим семейством. Поэтому барон всячески внушал окружающим, что его тучность есть следствие обжорства и гедонизма, впрочем, такое впечатление было очень легко поддержать.

Он улыбнулся, вспомнив, что собирался устроить званый пир, вернувшись в Убежище Харконненов на Гьеди Первой. Для того чтобы создать видимость, он заставит гостей объесться, последовав его примеру.

Многочисленные лечащие врачи барона настояли на том, что сухой и жаркий климат Арракиса пойдет на пользу его здоровью. Но Владимир Харконнен ненавидел Арракис всеми фибрами своей души, несмотря на то что действительно чувствовал себя лучше, регулярно принимая меланжу. Он часто посещал Гьеди Первую хотя бы затем, чтобы исправлять ошибки, которые в его отсутствие творил его тупоголовый племянник, Бестия Раббан.

Рабочие продолжали носить вещи, и охрана, образовав живой коридор, выстроилась на пути следования к фрегату. Питер де Фриз проводил барона по теплой взлетной площадке до корабля и помог подняться на борт. Там ментат приготовил стаканчик сока сафо для себя и большой бокал киранского коньяка для своего хозяина. Барон уселся на мягкий диван, устроился поудобнее и затребовал у капитана последние данные разведки.

Просмотрев донесения, он тяжело вздохнул, и хмурое выражение его лица сменилось злобной гримасой. Барон до сих пор не слышал о дерзком нападении Атрейдеса на Биккал и о поддержке его действий Ландсраадом. Проклятые аристократы действительно симпатизировали Лето и даже открыто аплодировали его жестокой мести. А теперь еще император опустошил Зановар.

Кажется, обстановка накаляется.

– Наступили смутные времена, мой барон. В мире столько агрессии. Вспомните Грумман и Эказ.

– Этот герцог Атрейдес, – барон поднял вверх пакет с донесениями и смял своими унизанными перстнями пальцами, – совершенно не уважает закон и порядок. Если бы я направил свою армию против какого бы то ни было аристократического Дома, Шаддам бы прислал сардаукаров и они перерезали бы мне глотку, а Лето все сошло с рук.

– Формально герцог не нарушил ни одного закона, мой барон. – Де Фриз замолчал, выполняя нужную ментатскую проекцию. – Члены Домов любят Лето, и он пользуется их молчаливой поддержкой и симпатией. Не следует недооценивать популярность Атрейдеса, которая год от года продолжает расти. Многие Дома смотрят на герцога, как на пример, и хотели бы подражать ему. Они видят в нем героя…

Барон отхлебнул коньяк и недоверчиво фыркнул.

– По совершенно непонятной мне причине.

Он со стоном откинулся на спинку дивана, с удовольствием прислушавшись к наконец зарокотавшим двигателям. Фрегат оторвался от взлетной площадки и поднялся в черноту ночного неба.

– Думайте, мой барон. – Де Фриз редко позволял себе разговаривать с бароном в таком тоне. – Смерть сына была нашей кратковременной победой, которая, как это ни прискорбно, превратилась со временем в победу Дома Атрейдесов. Эта трагедия пробудила дополнительные симпатии к герцогу со стороны благородных семейств. Ландсраад проявит снисходительность, и Лето простят то, что не простили бы никому. Биккал тому доказательство.

Раздраженный успехом врага, барон со свистом выпустил воздух сквозь толстые губы. За иллюминатором фрегата он увидел темно-синюю границу атмосферы Арракиса, освещаемую яркими звездами. Корабль вышел на орбиту. В отчаянии барон снова обратился к де Фризу:

– Но почему они так любят Лето, Питер? Почему его, а не меня? Что хорошего сделал им Атрейдес?

В ответ ментат нахмурил брови.

– Популярность может стать ценной монетой, если ее разумно потратить. Лето Атрейдес активно пытается умилостивить Ландсраад. Вы же, мой барон, всегда пытаетесь подчинить соперника своей воле. Вы используете уксус вместо меда, обходясь с людьми совсем не так, как им бы этого хотелось и как вы могли бы.

– Мне всегда было трудно это делать. – Барон прищурил свои черные, как у паука, глаза и решительно выпятил грудь. – Но если это может делать Лето Атрейдес, то тем более, черт меня побери, могу и я.

Де Фриз усмехнулся.

– Позвольте сделать вам предложение, мой барон. Вам надо взять советников или нанять инструктора по этикету, чтобы вы смогли изменить стиль поведения.

– Мне не нужен человек, который станет учить меня, как правильно держать вилку за обедом.

Де Фриз перебил барона, пока раздражение господина не перешло во вспышку ярости.

– Есть много навыков, мой барон. Этикет, политика – это сложное переплетение множества нитей, и неподготовленному человеку трудно уследить сразу за всеми такими нитями. Вы глава Великого Дома. Следовательно, должны уметь делать это лучше самого умного простолюдина.

Барон Харконнен молчал все время, пока капитан вел фрегат к грузовому отсеку лайнера Гильдии. Харконнен допил коньяк. Как ни тяжко было это признать, но ментат был абсолютно прав.

– И где мы сможем найти такого… советника по этикету?

– Предлагаю поискать его на Чусуке. Люди там славятся своими куртуазными манерами. Они делают балисеты, сочиняют сонеты и вообще они очень культурны и образованны.

– Очень хорошо. – В глазах барона мелькнуло веселое выражение. – Мне бы хотелось, чтобы Раббан учился вместе со мной.

Де Фриз едва сдержал улыбку.

– Боюсь, что ваш племянник не сможет исправиться никогда.

– Возможно. Но я все же хочу попробовать.

– Все будет сделано, мой барон, как только мы прибудем на Гьеди Первую.

Ментат отхлебнул сок сафо, а его хозяин налил себе еще бокал коньяка и пригубил его.

****

Ментаты аккумулируют вопросы так же, как другие аккумулируют ответы.

Учение ментатов

Когда стало известно, что Гурни и Туфир вернулись наконец с Икса и находятся на борту челнока, который готов стартовать с орбиты лайнера, Ромбур изъявил желание лично встретить их в космопорте. Он очень волновался и переживал, боясь, что услышит страшный рассказ о том, что произошло с его некогда прекрасной планетой.

– Будьте готовы ко всему, принц, – сказал Дункан Айдахо. Одетый в безупречно сидящий на нем черно-зеленый мундир Атрейдесов, молодой оружейный мастер сохранял на лице непреклонное и жесткое выражение. – Они расскажут нам правду.

Ромбур, не потеряв самообладания, повернулся к Дункану:

– Я не получал подробных известий с Икса много лет и горю желанием знать все. Никакая новость не может быть хуже того, что я себе представляю.

Принц передвигался с преувеличенной осторожностью, но хорошо сохранял равновесие и не нуждался в посторонней помощи. Его молодая жена Тессия предпочла обычным усладам медового месяца тяжелую работу, непрерывно помогая мужу лучше овладеть своим новым телом киборга. Доктор Юэх, как заботливый папаша, поминутно проверял работу систем и скорость передачи нервных импульсов по искусственным волокнам. Дело кончилось тем, что Ромбур приказал врачу покинуть апартаменты.

Воодушевленный моральной поддержкой Тессии и преисполненный решимости, Ромбур не смущался, сталкиваясь с любопытством и жалостью окружающих. Он боролся с уклончивыми взглядами и инстинктивным неприятием своей уродливой внешности с помощью приветливой улыбки. От такого душевного здоровья люди испытывали стыд и принимали Ромбура таким, каким он был.

Стоя перед зданием муниципального космопорта Кала и поглядывая на небо, затянутое кучевыми облаками, Дункан и принц увидели прямой, как свеча, след челнока, сошедшего с орбиты в плотные слои атмосферы. Зарядил мелкий дождь, и оба, с удовольствием вдыхая насыщенный солью воздух, ощутили приятную влажность на коже и волосах.

Челнок Гильдии приземлился на нужном месте посадочной площадки и успокоился в объятиях Каладана. Встречающие бросились к кораблю приветствовать прибывших.

Одетые в потрепанные плащи вольных торговцев, Гурни Халлек и Туфир Гават, ничем не выделяясь из общей массы, шли в толпе прибывших пассажиров. Выглядели они как миллионы их простых сограждан, но именно они сумели проскользнуть на Икс под самым носом ничего не подозревавших тлейлаксов. Узнав их, Ромбур рванулся вперед. Движения его от быстроты потеряли плавность и стали несколько судорожными, но принц едва ли обратил на это внимание.

– Есть у вас какая-нибудь информация, Гурни? – спросил Ромбур на тайном боевом языке Атрейдесов. – Туфир, что вы там обнаружили?

Гурни, переживший настоящий ужас в рабстве Харконненов, выглядел глубоко встревоженным. Туфир же шел так неуклюже, словно его суставы были такими же скованными, как у Ромбура. Жилистый и худощавый ментат глубоко вздохнул, тщательно выбирая слова, прежде чем начать рассказ:

– Милорд принц, мы видели многое. О, что видели эти глаза… И как ментат, я никогда не смогу это забыть.

Лето Атрейдес созвал военный совет в одной из башен замка. Это небольшое помещение, куда пригласили узкий круг лиц, служило некогда местом домашнего ареста для леди Елены перед ее изгнанием на Восточный Континент. С тех пор помещением не пользовались.

Слуги вычистили углы и подоконники и развели ревущий огонь в камине, сложенном из плоских речных камней. Ромбур, с его механическим телом, не нуждался в физическом отдыхе и остался стоять, как предмет мебели.

Вначале Лето сел в кресло матери, в котором она часто читала отрывки из Оранжевой Католической Библии, удобно свернувшись калачиком. Но потом герцог резко встал, отодвинул кресло и сел на высокий деревянный стул. Сейчас не время для комфорта.

Туфир Гават представил обобщающий доклад о том, что они с Гурни видели и делали. Пока ментат излагал жестокие факты, его товарищ вставлял эмоциональные замечания, тщетно стараясь сдерживать презрение и отвращение.

– Как это ни печально, мой герцог, – говорил между тем Гават, – но мы должны признать, что переоценили возможности и достижения К’тэра Пилру и его предполагаемых борцов за свободу. Иксианский народ сломлен, всю обстановку контролируют сардаукары – их на Иксе два легиона – и тлейлаксианские соглядатаи.

– Они внедряют лицеделов, имитирующих иксианцев, в группы сопротивления, – добавил Гурни. – Таким способом тлейлаксы уже уничтожили несколько групп.

– Мы действительно видели недовольство, но не видели организации, – продолжил Гават. – Однако смею утверждать, что при добавлении нужного катализатора народ Икса может подняться и свергнуть тлейлаксов.

– Значит, мы должны предоставить им такой катализатор. – Ромбур тяжело шагнул вперед. – Меня.

Не желая расслабляться, Дункан приподнялся со стула.

– Я вижу некоторые тактические сложности. Конечно, захватчики прочно окопались на Иксе и не ждут никаких сюрпризов. Я имею в виду организованное военное вторжение. Но даже если мы нападем на них, используя всю военную мощь Атрейдесов, это будет самоубийством. Особенно на сардаукаров.

– Но почему Шаддам держит на Иксе сардаукаров? – заговорил Гурни. – Насколько я знаю, пребывание на Иксе имперских сил не санкционировано Ландсраадом.

Этот довод не убедил Лето.

– Император сам пишет для себя правила. Вспомните Зановар. – Лето нахмурил брови.

– У нас есть веские моральные основания, – сказал Ромбур, – такие же, как в случае с Биккалом.

Давно сдерживаемая жажда мести вырвалась наружу, и Ромбур пылал гневом. Отчасти благодаря усилиям Тессии, но главным образом из-за пережитого возрождения, принц рвался в бой. Ромбур принялся мерить комнату шагами, его механические ноги при этом издавали жужжание, как будто душевная энергия нашла выход в физическом движении.

– Самой судьбой мне, как и моему отцу, суждено стать графом Дома Верниусов.

Он поднял руку, сжал кулак и опустил руку. Сервомеханизмы и блочные искусственные мышцы неимоверно увеличили его физическую силу. Принц уже показывал Лето, что может раскалывать камни ударом ладони. Он повернул свое обезображенное шрамами лицо к Лето, который продолжал сидеть за столом в тяжком раздумье.

– Лето, я видел, с какой любовью, уважением и верностью относится к тебе твой народ. И Тессия помогла мне осознать, что все эти годы я пытался отвоевать Икс, руководствуясь ложными мотивами. Я не чувствовал этого сердцем, поскольку не понимал, насколько это важно. Я негодовал по поводу утраты достояния, которое считал своим по праву. Я испытывал гнев против тлейлаксов за преступления, совершенные против меня и моей семьи. Но как быть с народом Икса? Даже с бедными, оболваненными субоидами, которые последовали за обещанием лучшей жизни.