Текст книги "Миф о рациональном избирателе. Почему демократии выбирают плохую политику"

Анализ ОАЭЭ, часть III

Все предыдущие вопросы касались того, что считается экономическими проблемами. Следующий раздел опроса состоит из более абстрактных вопросов.

«В целом, по вашему мнению, являются ли следующие явления хорошими или плохими для национальной экономики или вообще никак не влияют на нее?»

Рядовые американцы считают, что ставки налогов слишком высоки, и делают из этого вывод, что снижение налоговых ставок играет позитивную роль (рис. 3.19). Моя интерпретация состоит в том, что, будучи заядлыми пессимистами, неэкономисты считают, что государство растранжиривает их деньги. Поэтому они наивно надеются компенсировать снижение налогов сокращением непопулярных программ и «расточительства». В противоположность своему образу сторонников laissez faire экономисты относятся к этой идее скептически. Непопулярные программы составляют лишь небольшую долю бюджета[241]241
  См., например: Krugman (1998: 62‐65) и Kaiser Family Foundation and Harvard University School of Public Health (1995).


[Закрыть], а «расточительство» невозможно определить непротиворечивым образом.

Как экономисты, так и неэкономисты считают увеличение количества женщин в составе рабочей силы хорошим признаком (рис. 3.20), но, всегда будучи пессимистами, последние менее единодушны. Удивительно, как рядовые американцы могут одновременно радоваться росту предложения женской рабочей силы и негативно воспринимать увеличение предложения труда иммигрантов. Очевидно, что экономическое воздействие этих являений примерно одинаково. Одно из объяснений такой непоследовательности состоит в том, что люди из соображений политкорректности опасаются жаловаться, что женщины «воруют рабочие места» у мужчин.

Рис. 3.20. Вопрос 20: «Увеличение доли женщин в составе рабочей силы»

0 = «плохо»; 1 = «ничего не меняет»; 2 = «хорошо»

Несмотря на предубеждение в пользу наличия работы, рядовые американцы не сумасшедшие. Подавляющее большинство признает экономические выгоды экономического прогресса (рис. 3.21). Значительная разница во взглядах имеет место, поскольку экономисты единодушно одобряют новые технологии, в то время как рядовые американцы делают это с оговорками. Согласно известным стереотипам экономисты не могут дать однозначного ответа, но в данном случае ситуация обратная. Вероятность услышать фразу «Да, технология может быть благом, но, с другой стороны…» из уст неэкономиста в несколько раз выше, чем из уст экономиста.

Рис. 3.21. Вопрос 21: «Более широкое использование технологий на производстве» 0 = «плохо»; 1 = «ничего не меняет»; 2 = «хорошо»

Рис. 3.22. Вопрос 22: «Торговые соглашения между США и другими странами»

0 = «плохо»; 1 = «ничего не меняет»; 2 = «хорошо»

Глядя только на среднестатистический ответ рядовых американцев на рис. 3.22, можно удивиться тому, насколько положительно эта категория респондентов относится к торговым соглашениям. Куда делось ее предубеждение против иностранного? Но, по сравнению с экономистами и просвещенной публикой, поддержка рядовых американцев половинчата. Неэкономисты обычно думают: «Экспорт – благо, а импорт – зло». Поэтому они интересуются, не делаются ли в торговых соглашениях «слишком большие уступки» другой стороне. Экономистам не характерна амбивалентность рядовых американцев, поскольку они считают благом импорт и уверены, что односторонняя свобода торговли лучше взаимного протекционизма[242]242
  См.: Kull (2000) про несклонность рядовых американцев поддерживать торговые соглашения и Bhagwati (2002) про поддержку экономистами односторонней свободной торговли.


[Закрыть].

Экономисты не только утверждают, что опасность сокращения штатов преувеличена, но и считают его благом (рис. 3.23). Возможность больше производить с меньшими издержками есть признак прогресса. Является ли такое утверждение современным эквивалентом фразы «Пусть едят пирожные»? Результаты для просвещенной публики говорят об обратном. Если бы среднестатистический человек получил докторскую степень по экономике, он изменил бы свое мнение.

Рис. 3.23. Вопрос 23: «Последние сокращения штатов крупными компаниями»

0 = «плохо»; 1 = «ничего не меняет»; 2 = «хорошо»

Наиболее правдоподобным оправданием взглядов рядовых американцев на экономическую теорию может служить различие во временных горизонтах. Экономисты делают упор на долгосрочном периоде, в то время как рядовые американцы озабочены тем, что происходит здесь и сейчас. Возможно, эксперты и неспециалисты на самом деле подспудно соглашаются друг с другом по поводу фактов, но имеют различный ресурс терпения. Многие экономисты, которые признают наличие разницы во взглядах между экспертами и неспециалистами, предпочитают именно эту интерпретацию. Возьмем Шумпетера: «…рациональное признание экономической эффективности капитализма и перспектив, которые он сулит, потребовало бы от неимущих совершить почти невозможный моральный подвиг. Ведь эта эффективность заметна лишь в долгосрочной перспективе. <…> А для народных масс важна именно ближайшая перспектива, Как и Людовик XV, они считают: „После нас – хоть потоп“»[243]243
  Schumpeter (1950: 45); Шумпетер (2007: 527).


[Закрыть].

Спросив людей (рис. 3.24) о последствиях на 20 лет вперед, мы можем проверить гипотезу Шумпетера. Если объяснение связано с различными ресурсами терпения, эксперты и неспециалисты имели бы одинаковую точку зрения. На самом деле разница во взглядах необычайно велика. Обе группы менее негативно настроены по отношению к последствиям сокращения штатов в долгосрочной перспективе, но экономисты настроены более позитивно как к краткосрочным, так и к долгосрочным последствиям. Они считают, что неочевидное благо даст чистый выигрыш, рядовые американцы ожидают, что чистые потери со временем сократятся.

Рис. 3.24. Вопрос 24: «Некоторые утверждают, что нынешние времена являются экономически неспокойными из-за новых технологий, конкуренции со стороны других стран и сокращения штатов. Заглядывая на 20 лет вперед, считаете ли вы, что они будут благоприятны для нашей страны, или вредны, или ничего особенного не произойдет?» 0 = «плохо»; 1 = «ничего не меняет»; 2 = «хорошо»

Рис. 3.25. Вопрос 25: «Считаете ли вы, что торговые соглашения между США и другими странами помогли создать больше рабочих мест в США или сократили их количество или вообще особенно не повлияли?» 0 = «сократили количество рабочих мест»; 1 = «ничего не изменили»; 2 = «помогли создать рабочие места»

Когда в ОАЭЭ спрашивается о последствиях торговых соглашений для занятости в США (рис. 3.25) предубеждение против иностранного и предубеждение в пользу наличия работы совместно влияют на ответы на вопрос, создавая очень большую разницу во взглядах между экономистами и рядовыми американцами. Что бы неэкономисты ни думали о торговых соглашениях, они убеждены, что их последствия для внутренней занятости будут негативными. Экономисты и просвещенная публика ожидаемо с этим не согласны[244]244
  Мне кажется, что экономисты, которые предсказывают рост количества рабочих мест, преувеличивают. Либерализация торговли увеличивает иностранный спрос, но снижает внутренний. Поэтому имеется мало оснований ожидать краткосрочного роста занятости. Долгосрочный эффект даже еще менее вероятен; макроэкономисты сомневаются в том, что шоки спроса имеют долгосрочное воздействие на занятость (Blinder 1987: 106–107). Теоретически верный ответ состоит в том, чтобы сконцентрироваться на уровне жизни, а не занятости.


[Закрыть].

Анализ ОАЭЭ, часть IV

Оставшиеся вопросы различаются по форме и содержанию, но продолжают демонстрировать значительные и устойчивые различия во взглядах.

Основной формой антирыночного предубеждения выступает занижение значимости конкуренции. Поэтому тот факт, что экономисты в подавляющем большинстве объяснили рост цен на бензин в 1996 г. спросом и предложением (рис. 3.26), но с ними была согласна только четверть рядовых американцев[245]245
  Прим.: ответ «оба» был закодирован как 1; «ни один» – как 0.


[Закрыть], говорит о многом. Там, где экономисты видят цены, управляемые рыночными силами, рядовые американцы видят монополии и сговоры. Цифры для просвещенной публики подтверждают, что экономисты не согласны с рядовыми американцами не потому, что они достаточно богаты, чтобы не беспокоиться о том, сколько им будет стоить наполнение бензобака.

Рис. 3.26. Вопрос 26: «Что, по-вашему, привело к недавнему росту цен на бензин?» 0 = «нефтяные компании, старающиеся повысить свои прибыли»; 1 = «обычный закон спроса и предложения»

В действительности это не экономисты чего‐то не понимают, а точка зрения рядовых американцев не имеет смысла. Если цены на бензин растут, потому что «нефтяные компании стараются повысить свои прибыли», почему цены на бензин вообще когда‐либо падают? Неужели нефтяные компании из чувства щедрости решают снизить свои прибыли? В начальном курсе экономической теории для этого имеется элегантное объяснение: если падает стоимость факторов производства, падает и максимизирующая прибыль цена.

Формулировка вопроса 27 (рис. 27, см. на об.) оставляет желать лучшего: как потребитель вы можете считать, что любая цена является «слишком высокой». Но ответы на предыдущий вопрос позволяют считать, что мало кто из респондентов воспринял этот вопрос столь буквально. Когда люди отвечают «слишком высокой» они, видимо, имеют в виду, что некая монополия поддерживает цены выше конкурентного уровня. В противоположность этому «слишком низкой» цена считается потому, что необходимы более высокие налоги на топливо для борьбы с загрязнением, загруженностью дорог и другими отрицательными внешними эффектами использования автомобилей.

Рис. 3.27. Вопрос 27: «По вашему мнению, является ли нынешняя цена бензина слишком высокой, слишком низкой или правильной». 0 = «слишком низкой»; 1 = «правильной»; 2 = «слишком высокой»

Точка зрения, согласно которой цена «слишком высока», – это классический пример антирыночного предубеждения. И оппозиция по отношению к тезису о «слишком низкой» цене, наверное, имеет те же корни. Предположим, что вы хотите сократить загрязнение и загруженность дорог. Вы можете добиться этого командно‐административными методами: регулированием выбросов, ежегодными проверками, транзитными полосами. Но экономисты осознают, что рыночный механизм является более эффективным методом. Налог на бензин дает людям стимул снизить загрязнение и загруженность дорог, не диктуя никому, что именно ему делать[246]246
  См., например: Blinder (1987).


[Закрыть].

Редкий вопрос, по которому рядовые американцы согласны с экономистами, – это вопрос о возможности президента улучшить состояние экономики (рис. 3.28). Это особенно интересно в свете того, что экономисты критикуют рядовых американцев за механическое приписывание экономических условий деятельности действующих президентов. Как насчет Федеральной резервной системы, Конгресса, других правительств, долговременных трендов и случайных шоков?

Когда экономисты критикуют ошибки только в одну сторону, для этого обычно есть причина: превалируют ошибки именно в эту сторону. Выше мы встречаем исключение, которое только подтверждает правило. Возможно, те, кто преуменьшает влияние президента, менее склонны заявлять о своих взглядах, создавая иллюзию систематического различия во взглядах.

Рис. 3.28. Вопрос 28: «Как вы считаете, может ли действующий президент

а) существенно способствовать улучшению экономической ситуации,

б) может немного этому способствовать или

в) экономическая ситуация вообще не находится под контролем президента?»

0 = «вообще не под контролем»; 1 = «может немного способствовать»;

2 = «может существенно способствовать»

Базовая установка рядовых американцев – ожидать ухудшения ситуации. Доброе старое время прошло; с 1970‐х годов нашим уделом стали стагнация и спад. В эту картину мира хорошо вписываются низкооплачиваемые рабочие места в сфере услуг (McJobs). Как обычно, экономисты считают, что цифры противоречат крайнему пессимизму рядовых американцев (рис. 3.29)[247]247
  См., например: Cox and Alm (1999: 139–156).


[Закрыть]. Но разница во взглядах основана на чем‐то большем, чем последние данные. Прогресс последних столетий подразумевает, что в нормальных условиях создаваемые рабочие места не должны быть низкооплачиваемыми Временные сложности возможны, но их необходимо рассматривать с удвоенным скепсисом.

Рис. 3.29. Вопрос 29: «Считаете ли вы, что большинство рабочих мест, создаваемых в стране сегодня, обеспечивают хорошую заработную плату или что это в основном низкооплачиваемые рабочие места?» 0 = «низкооплачиваемые рабочие места»; 1 = «ни те, ни другие»; 2 = «высокооплачиваемые рабочие места»

Рис. 3.30. Вопрос 30: «Как вы считаете, за последние 20 лет неравенство доходов между богатыми и бедными выросло, или снизилось, или осталось примерно таким же?» 0 = «снизилось»; 1 = «осталось примерно таким же»; 2 = «выросло»

Рядовые американцы заметили рост неравенства доходов за последние 20 лет (рис. 3.30). Учитывая их антирыночное и пессимистическое предубеждения, чего еще можно было ожидать? Но, вопреки типичным представлениям, экономисты еще больше убеждены в этом. Данные о неравенстве достаточно надежны, и у экономистов нет никаких презумпций относительно неравенства[248]248
  См.: Gottschalk (1997).


[Закрыть]. Они знают, что уровень жизни со временем растет, но у них нет оснований ожидать какого‐либо тренда в распределении доходов или богатства.

Существует соблазн интерпретировать «пессимистическое предубеждение» как вопрос чисто семантического свойства. Возможно, рядовые американцы считают: «Экономика работает плохо по сравнению с моими надеждами», а экономисты считают: «Экономика находится в хорошей форме, учитывая имеющиеся ограничения». Но если они просто не слышат друг друга, пессимизм не проявлялся бы в менее неоднозначных вопросах. Но он проявляется. Одним из наименее неоднозначных во всем ОАЭЭ можно считать вопрос о доходах семей (рис. 3.31), но разница в ответах на него – одна из самых больших.

Рис. 3.31. Вопрос 31: «По вашему мнению, в течение последних 20 лет доходы среднестатистической американской семьи росли быстрее, чем стоимость жизни, росли примерно теми же темпами, что и стоимость жизни, или росли медленнее, чем стоимость жизни». 0 = «росли медленнее»; 1 = «росли примерно теми же темпами»; 2 = «росли быстрее»

Не должно ли различие во взглядах быть бóльшим? Среднестатистический ответ экономистов немного превышает 1; отрицает ли значимое меньшинство экономистов тот факт, что средние доходы выросли? Нет. Фраза «растущее неравенство» вносит путаницу. Вопрос относится к медианному доходу («доходы среднестатистической семьи»), а не к среднему доходу («среднеарифметическому доходу американских семей»). При росте неравенства первый показатель может снижаться, а второй – возрастать. Но, хотя почти все экономисты понимают разницу между средним и медианным доходом, представляется сомнительным, что ее понимают неэкономисты. Те рядовые американцы, которые ответили «росли медленнее», очевидно считают, что с 1976 по 1996 г. упали средние доходы. При этом даже те экономисты, которые сказали «росли медленнее» знают, что средние доходы выросли. Вывод: остаточная двусмысленность этого вопроса маскирует подлинную разницу во взглядах между неспециалистами и экспертами.

Рис. 3.32. Вопрос 32: «Говоря только о ставках заработной платы среднестатистических американцев, считаете ли вы, что в течение последних 20 лет они росли быстрее, чем стоимость жизни, росли примерно теми же темпами, что и стоимость жизни, или росли медленнее, чем стоимость жизни?» 0 = «росли медленнее»; 1 = «росли примерно теми же темпами»; 2 = «росли быстрее»

Рис. 3.33. Вопрос 33: «Некоторые утверждают, что для комфортной жизни среднестатистическая семья должна иметь в своем составе двоих работающих полный рабочий день. Согласны ли вы с этим или считаете, что среднестатистическая семья может комфортно жить и с одним работающим полный рабочий день?» 0 = «может комфортно жить с одним работающим»; 1 = «необходимо двое работающих»

Различие во взглядах в отношении реальных ставок заработной платы (рис 3.32) меньше, чем в отношении реальных доходов, и на этот раз причина в представлениях экономистов. Рядовые американцы второй раз подряд дают тот же ответ, очевидно, потому, что отождествляют доходы и заработную плату. Экономисты понимают различие между этими показателями и что часть данных о средних реальных ставках заработной платы противоречит предположению об их росте. Если средние реальные доходы не меняются, а неравенство растет, это означает, что ставки заработной платы среднестатистических работающих американцев падают. Тем не менее значимое меньшинство экономистов отстаивают предположение о росте реальных ставок заработной платы, указывая на серьезные недостатки, которые смещают официальные цифры в сторону уменьшения[249]249
  См., например: Cox and Alm (1999: 17‐22).


[Закрыть].

Значительное большинство как экономистов, так и рядовых американцев считают, что для комфортной жизни американским семьям требуется иметь двоих работающих (рис. 3.33). Но экономисты не столь уверены в этом. Это не является следствием того, что доходы экономистов выше среднего, поскольку просвещенная публика с ними солидарна. Наверное, экономисты менее пессимистичны, поскольку оперируют предельными категориями. Статус домохозяйки и работа на полный рабочий день не единственная альтернатива. Более низкий доход означает необходимость чем‐то жертвовать, но семья с одним работающим полный рабочий день и одним работающим с неполной занятостью может без особых проблем приспособиться к обстоятельствам: например, купить чуть менее дорогой дом или отложить на год‐два покупку нового автомобиля.

Рис. 3.34. Вопрос 34: «Как вы думаете, в течение следующих пяти лет средний уровень жизни американцев вырастет, или упадет, или останется примерно таким же?» 0 = «упадет»; 1 = «останется примерно таким же»; 2 = «вырастет»

Имея достаточный объем данных, можно убедить экономиста в том, что повышения уровня жизни не произошло когда‐то в прошлом или что грядущая рецессия понизит его. Но сложно добиться того, чтобы экономист перестал ожидать повышения уровня жизни в средне‐ и долгосрочном периоде (рис. 3.34). Критики расценивают это как доказательство догматизма экономистов. Но презумпция прогресса не берется из воздуха. Ее подтверждают два столетия поразительного экономического роста[250]250
  См., например: Fogel (1999), Lucas (1993) Lebergott (1993).


[Закрыть]. Не должны ли мы считать экономистов догматиками, потому что они остаются пессимистичными, несмотря на имеющийся опыт.

Вопрос 35 (рис. 3.35) – идеальный способ узнать взгляды респондентов на долгосрочный рост. Неудивительно, что взгляды экономистов на будущее экономики более оптимистичны, чем у рядовых американцев. Что интересно, это то, что просвещенная публика еще более оптимистична. Причина: мужчины с высоким уровнем доходов по непонятным причинам имеют пессимистичные взгляды по этому вопросу. Поскольку экономисты обычно являются мужчинами с высоким уровнем доходов, их демографические характеристики снижают их оптимизм.

Рис. 3.35. Вопрос 35: «Ожидаете ли вы, что поколение ваших детей будет жить лучше, чем ваше поколение, хуже или примерно так же?» 0 = «хуже»; 1 = «примерно так же»; 2 = «лучше»

Рис. 3.36. Вопрос 36: [Если у вас есть дети моложе 30 лет] «Как вы считаете, когда ваши дети достигнут вашего нынешнего возраста, будут ли они жить лучше чем вы сейчас, хуже, чем вы сейчас, или примерно так же?» 0 = «хуже» 1 = «примерно так же» 2 = «лучше»

Кажется особенно странным, что экономисты и рядовые американцы солидарны относительно экономического будущего своих детей (рис. 3.36). Если, по сравнению с рядовыми американцами, экономисты более оптимистично настроены относительно перспектив будущего поколения, то почему обе группы солидарны в своем пессимизме относительно своих детей? Но при ближайшем рассмотрении (при контролировании на доходы) экономисты оказываются более оптимистичными. Если бы человек с обычным уровнем доходов имел экономическое образование, он видел бы будущее своих детей в более радужном свете.

Для этого паттерна существует логическое объяснение. Респондентам предлагается сравнить их собственный сегодняшний уровень жизни с уровнем жизни своих детей в будущем. Чем лучше ваше положение, тем более успешными должны быть ваши дети, чтобы с вами сравняться. Многие респонденты ОАЭЭ, видимо, улавливают этот тонкий момент: с ростом дохода оптимизм резко снижается. Вывод состоит в том, что доходы экономистов нивелируют их оптимизм.

Рис. 3.37. Вопрос 37: «Применительно к нынешнему состоянию американской экономики считаете ли вы, что она находится…» 0 = «в состоянии депрессии»; 1 = «в состоянии рецессии»; 2 = «стагнации»; 3 = «медленного роста»; 4 = «быстрого роста»

На вопрос о текущем состоянии экономики (рис. 3.37) экономисты дают более оптимистичный ответ, чем остальные американцы. Но источник разногласий состоит не в экономическом образовании. Экономисты солидарны с неэкономистами, имеющими стабильную работу и растущий доход. После контролирования на эти характеристики разница во взглядах перестает быть статистически значимой[251]251
  Этот результат еще больше подрывает семантические взгляды на разногласия между экпертами и неэкспертами. Если бы экономисты и неэкономисты определяли «хорошие экономические результаты» по‐разному, следовало бы ожидать от них разногласий по поводу текущего состояния экономики, а не только прошлого и будущего.


[Закрыть].

Три повода для сомнений

Все написанное ниже опирается на эту реальность систематических предубеждений относительно экономики и экономической теории. Поэтому перед тем, как пойти дальше, необходимо заткнуть несколько дыр, рассмотрев ключевые контраргументы. Мои выводы, возможно, уязвимы для критики, но вполне заслуживают внимания. Возражения не столь серьезны, чтобы опровергнуть вывод о том, что экономические взгляды рядовых американцев включают в себя серьезные систематические ошибки.

Нечеткость. Одна из проблем с точкой зрения, согласно которой «эксперты правы, а неспециалисты ошибаются», состоит в нечеткости и «туманности» ответов. Кто знает, что означают, например, «значимая причина» и «незначимая причина» применительно к субоптимальному функционированию экономики? Возможно, рядовые американцы любят эмоциональные прилагательные в превосходной степени, а доктора экономики демонстрируют рассудительность, используя осторожные формулировки.

Наиболее убедительные доказательства обратного содержатся в опросах общественного мнения, которые задают вопросы о точных цифрах. Если сравнить числовые ответы с реальными цифрами, систематические предубеждения никуда не деваются. Возьмем бюджет. Национальное исследование о знаниях рядовых американцев о реформе системы социальных пособий и федеральном бюджете выявило, что представления рядовых американцев о соответствующих цифрах почти полностью противоречат реальности[252]252
  Kaiser Family Foundation and Harvard University School of Public Helath (1995). Похожие результаты получены в рамках Survey of American’s Knowledge and Attitudes about Entitlements (Washington Post, Kaiser Family Foundation, and Harvard University Survey Project, 1997).


[Закрыть]. Этот опрос охватывал шесть категорий федеральных программ: международная помощь, социальные пособия[253]253
  Предвосхищая двусмысленность категории «социальные пособия», в исследовании Кайзер респондентов спросили, какие программы они определяют как «социальные пособия». Большинство американцев относят к ним Medicaid, продовольственные талоны, AFDC, программы по улучшению питания детей и помощь наслелению в приобретении жилья. В федеральном бюджете за 1993 г. эти программы составляли 10,2 % (Kaiser Family Foundation and Harvard University School of Public Helath 1995).


[Закрыть], проценты по государственному долгу, национальная оборона, социальное страхование и здравоохранение. Респондентов попросили назвать две самые крупные категории.

Таблица 3.1 содержит ответы и реальные цифры за 1993 г. для сравнения. Как бы абсурдно это ни звучало, но международная помощь – расходы на которую гораздо меньше, чем на другие программы, – называлась чаще всего. Только 14 % респондентов знали, что самая дорогая федеральная программа – социальное страхование – входит в первую двойку. Представления американцев о бюджете переворачивают его с ног на голову[254]254
  Естественным доводом в пользу разумности рядовых американцев является апелляция к неоднозначности определений. В действительности же цифры в последней колонке табл. 3.1 намеренно скорректированы в пользу рядовых американцев. Табл. 3.1 трактует помощь иностранным государствам широко, включая все затраты на международные связи; более узкое определение снизило бы долю бюджета с 1,4 % до каких‐то 0,4 %. Аналогично показатель расходов на здравоохранение не включает Medicaid (который уже включен в категорию «социальные пособия»). Если бы Medicaid был включен в расчет, расходы на здравоохранение достигли бы 16,3 % бюджета (Office of Management and Budget 2005: 56, 308).


[Закрыть]. Более того, именно этого и следовало ожидать. В ОАЭЭ респонденты качественно переоценили ущерб от международной помощи и системы социальных пособий, а в Национальном исследовании респонденты количественно переоценили долю бюджетных расходов, направляемых на международную помощь и выплату социальных пособий.

Таблица 3.1

Представления американцев о двух самых крупных статьях федеральных государственных расходов

Источник: Kaiser Family Foundation and Harvard University School of Public Health (1995), табл. 15 и 16; Office of Management and Budget (2005: 51)

Неискренность. ОАЭЭ измеряет те взгляды, которые люди разделяют, по их собственным словам. Возможно, что когда они заявляют о странных взглядах, они просто лгут. Гордон Таллок объясняет: «Человек может сообщить исследователю, что он пытается достичь некой цели с помощью определенного варианта поведения, хотя выбранный вариант поведения кажется неправильным в свете выбранной цели. Неосторожный исследователь может решить, что такой человек нерационален. Но в действительности все может объясняться тем, что реальные цели могут отличаться от заявленных»[255]255
  Tullock (1987: 28).


[Закрыть].

Это внутренне непротиворечивый, но крайне малоправдоподобный способ интерпретации моих результатов. У респондентов ОАЭЭ не было никаких материальных стимулов лгать. Они не политики, которым откровенность может стоить избрания. Не существует и значимого эмоционального стимула к вранью. Респонденты могут скрывать свои действительные расовые взгляды, но лишь небольшая часть экономических взглядов несет на себе это клеймо. За многие годы преподавания экономической теории я не могу вспомнить ни одного случая, когда я подозревал бы, что студент притворяется, что не согласен со мной. (А вот притворное согласие – совсем другое дело!)

Предвзятость в выборе вопросов. Тот факт, что ОАЭЭ выявил столько систематических различий во взглядах, может показаться подозрительным. Не подобрали ли авторы те вопросы, по которым они ожидали различий во взглядах? Нет никаких доказательств этого. Они выбирали вопросы на основе внимания, которое им уделяли СМИ и рядовые американцы. Вот, например, что написали авторы о первой части опроса: «Основываясь на почти двух десятилетиях опросов американцев об экономике, мы выбрали 18 факторов, которые часто упоминаются в качестве причин неоптимального состояния экономики…»[256]256
  Blendon et al. (1997: 112–113).


[Закрыть] Они искали распространенные объяснения, а не объяснения, по которым имеются значительные разногласия между экспертами и неспециалистами. То же самое верно и для всего ОАЭЭ[257]257
  Следует признать, что процедура выбора вопросов была неформальной и основывалась на суждении авторов. Если бы они хотели улучшить впечатление о себе, они могли бы провести двухшаговое исследование: на первом шаге отобрать вопросы, а на втором собрать ответы. Но это основание для сомнений едва ли достаточно серьезно, чтобы не делать выводов до того, как кто‐то сделает дело, как надо.


[Закрыть].