Текст книги "Источник"

Майор вышел вперед и указал на боевую рукавицу пришельца.

– Сними ее! – он сделал недвусмысленный жест. – Сейчас же сбрось ее!

Мужчина взглянул на свое оружие и – невероятно! – сумел встать на ноги. Майор, отступив, поднял пистолет.

– Сбрось эту проклятую штуку с руки! – потребовал он. Но мужчина из сферы только насмешливо улыбнулся. Он взглянул на пистолет Чингиза, на огнемет, ствол которого был направлен прямо на него, и вновь криво улыбнулся. Странным было выражение его лица – в нем были и триумф, и бесконечное презрение, и даже печаль или меланхолия. И совсем отсутствовал страх.

– Вамфири, – мужчина ткнул себя пальцем в грудь и гордо вздернул голову. Потом... он откинул голову назад и буквально провыл:

– Вамфири!

Не успело замереть эхо этого выкрика, как он вновь взглянул на мужчин, стоявших напротив него, и во взгляде его ясно читалось: “Делайте свое грязное дело. Вы ничтожества. Вы ничего не понимаете!”.

– Брось оружие! – вновь крикнул майор, сделав соответствующий жест. Для убедительности он выстрелил в воздух, а затем направил пистолет в грудь пришельца.

Стоя на деревянной дорожке, слегка покачиваясь из стороны в сторону, мужчина из сферы раскрыл рот, распахнув его невероятно широко. Раздвоенный язык алого цвета извивался в пещере его пасти. Челюсти раздвинулись еще шире; они стали вытягиваться, и это сопровождалось звуком рвущейся парусины. Поскольку никаких других звуков вокруг не раздавалось и никто не осмеливался пошевелиться, то вид и звук, сопровождающие эту метаморфозу, становились еще более впечатляющими. Джаз, глядя на экран, затаил дыхание. Сейчас, находясь в своей камере, он вновь вспоминал все, что увидел.

Мясистые губы пришельца задрались и стали растягиваться, пока не лопнули, разбрызгивая кровь, открывая кроваво-красные десны и острые, направленные вперед зубы. Теперь то, что было ртом, более всего напоминало пасть зевающего волка. Однако остальное лицо выглядело ничуть не лучше. Бесформенный приплюснутый нос начал расширяться, на нем появились сливающиеся бороздки, как на морде летучей мыши; овальные ноздри теперь зияли черными дырами на сморщенной коже, уши, перед этим прилегавшие к черепу, мгновенно обросли жесткими волосами, начали вытягиваться вверх и в стороны, формируя пронизанные красными жилками, нервно трепещущие ушные раковины. Человек становился все более похожим на летучую мышь или, возможно, на демона.

Эти новые черты, несомненно, несли на себе печать ада. О том же говорило напоминающее кошмарное видение выражение лица или морды: частично – летучая мышь, частично – волк, и в сумме – ужас! А изменения еще не завершились.

Глаза, которые до этого были маленькими, глубоко сидящими, теперь налились малиновым цветом и торчали из глазных впадин. А зубы... Зубы придавали всему облику пришельца еще более кошмарный вид. Увеличившись в размерах и загибаясь, эти костяные кинжалы буквально раздирали десны и щеки существа, так что пасть его была переполнена собственной кровью, а зубы, казалось, вырастали прямо из крови, словно гигантские клыки какого-то первобытного хищника!

Что касается остального тела, то оно как раз оставалось безжалостно антропоморфным, однако в процессе метаморфоз его мощный торс и ноги стали светиться тусклым свинцовым блеском и каждый дюйм его тела вибрировал с невероятной скоростью. Но в конце концов...

...В конце концов все завершилось, и прекрасно сознавая, что именно он делает, этот человек, точнее, это существо из сферы, раскинул руки и сделал еще один неверный шаг вперед. И сделав этот последний колеблющийся шаг в направлении майора, он проскрежетал: “Вамфири”.

Чингиз, до последнего момента считавший это существо человеком, с трудом смог преодолеть шок, вызванный осознанием ошибки. Нервы, ноги, голос – все с трудом повиновалось ему. Этот момент слабости мог бы стать фатальным, но в последнюю долю секунды он сумел уклониться от опасности и прохрипел: “Сожгите его... Эту штуку! Господи, сожгите этого уродливого ублюдка!”.

Солдат, державший ствол огнемета, только и ждал такой команды, торопить его не пришлось – ему достаточно было нажать пальцем на спусковой крючок. Ярко-желтая полоса пламени с ослепительно белым копьевидным острием с ревом вылетела из ствола, расширяясь на лету, охватывая ужасное существо, явившееся из Врат. В течение нескольких секунд, казавшихся вечностью, боевой расчет поливал существо струей химического огня, а оно попросту неподвижно стояло. Затем силуэт в центре огненного шара стал сжиматься, словно таять и опадать.

– Хватит! – майор вытер лицо носовым платком. Огненная струя была еще пару секунд, а потом, отрезанная от своего источника, с недовольным шипением угасла. Но пришелец продолжал гореть. Пламя возвышалось над ним на шесть-семь футов – над черным овальным предметом, который был его плавящейся головой, – превращаясь в грязный вонючий дым. Джаз не мог ощущать его запах, но, тем не менее, твердо знал, что вонь стояла ужасная.

Потом пламя стало угасать, шипеть, потрескивать, а беспорядочная груда, в которую превратилось существо, пузырилась и кипела. Что-то – должно быть, верхняя конечность, выползло из догорающего костра, приподнялось над клубами дыма подобно разъяренной кобре, забилось и вновь бессильно упало в кипящую массу.

– Прижгите еще немного, – велел майор, и расчет выполнил его приказ. Очень скоро все было кончено...

На этом закончился и фильм, экран замигал, а потом стал чисто-белым. Джаз и Чингиз сидели неподвижно, мысленно вновь переживая увиденное. Только когда конец ленты выскочил из кассеты и начал щелкать, майор встал, выключил проектор и зажег свет.

После этого... После этого нужно было еще раз выпить. И вряд ли Джаз мог припомнить в жизни другой такой случай, когда алкоголь был столь желанным для него...

* * *

Пока Майкл Дж. Симмонс сидел на кровати и размышлял обо всем увиденном и услышанном, ритм пульса подземного комплекса замедлился и стал каким-то более мягким. На поверхности сейчас была ночь, так что и здесь наступало время сна. Однако не все работники Проекта и вспомогательных служб спали (например, те, кто осуществлял охрану Врат, менее всего были склонны дремать). Что же касается существа, которое Майкл видел в стеклянном контейнере, то оно, судя по всему, вообще не нуждалось в сне.

Так, по крайней мере, считал его хранитель Василий Агурский, сидевший, подперев подбородок и глядя на Третий Контакт через толстенную стеклянную стенку контейнера. Агурский был человечком небольшого роста, худым, с покатыми плечами и большой головой, на которой сверкала лысина, окруженная венчиком редких грязно-седых волос. За толстыми линзами очков светло-карие глаза казались слишком большими для этого бледного лица; белки были пронизаны красными жилками, и глаза устало двигались под тонкими и выразительными бровями. Тонкие губы и большие уши придавали ему сходство с гномом, но странным образом сходство это не было комичным.

Помещение было освещено слабым красным светом, чтобы не вспугнуть существо, которое вылезло из-под песка, покрывавшего дно; оно “знало” Агурского и в его присутствии редко проявляло признаки возбуждения. Агурский сидел и наблюдал за существом, расположившись на металлическом стуле и упершись локтями в колени, а чудище, распластавшись на дне контейнера, наблюдало за ним. В данный момент оно смахивало на огромного червя с мордой грызуна. Псевдоножка, вылезавшая из его задней оконечности слева, медленно, как улитка, передвигалась, исследуя камешки и песок, а затем отодвигая их в сторону. Единственный рудиментарный глаз псевдоножки был немигающим и неподвижным.

Существо было голодно, и Агурский, которому не спалось, несмотря на выпитые полбутылки водки, решил прийти сюда, чтобы покормить его. Странное дело (одно из многих странных дел): в последнее время он заметил, что настроение существа по всей видимости влияет и на него.

Если существо беспокоилось, то он тоже чувствовал себя неспокойно. Точно так же обстояло и с голодом. Сейчас, ближе к ночи, несмотря на то, что он в течение дня нормально питался, ему явно захотелось есть. Это означало, что в данный момент существо тоже ощущает голод. В принципе оно могло обходиться без еды – так, во всяком случае, следовало из наблюдений – но любило поесть. Требуха с кухни, кровь забиваемых животных, глаза, мозги, кишки, когти – да все что угодно из отходов животного происхождения – перемалывалось в фарш, предназначенный для этого существа. Потом этот фарш подавался через специально пристроенную трубку в контейнер, и существо имело возможность полакомиться.

– Что, черт возьми, ты собой представляешь? – спросил Агурский существо, пожалуй, уже в тысячный раз с тех пор, как оно попало под его опеку. Задавать такие вопросы было по меньшей мере огорчительно, поскольку если кто-то и должен был знать на них ответы, так это был сам Агурский. Зоология и зоопсихология были его коньками, и сюда его доставили специально для того, чтобы он изучал это существо, выяснял механизм его жизнедеятельности, узнал, “отчего оно тикает”; но пока он знал всего-навсего, что оно “почему-то тикает”. После того как он проработал с этим существом около месяца, сюда приехали другие ученые, как предполагалось, более высокой квалификации. Агурский находился в стороне, а они внимательно осматривали существо, изучали заметки Агурского, с умным видом покачивали головами и отбывали. А он оставался и продолжал... И что, собственно говоря, он продолжал? Он знал это существо настолько хорошо, насколько человек может или хочет узнать его, и, тем не менее, практически ничего не знал о нем.

Кровь существа была схожа с кровью населяющих Землю существ, однако отличалась от крови любого из них в степени, достаточной для того, чтобы говорить об абсолютной ее чужеродности. На шкале интеллекта существо располагалось весьма невысоко – явно ниже не только человека, но и дельфинов, обезьян, собак; тем не менее, оно обладало весьма своеобразным интеллектом. К примеру, почти гипнотическим взглядом. Время от времени Агурскому приходилось усилием воли отводить глаза от существа – иначе он уснул бы. Несколько раз, однако, существу удалось усыпить ею. Причем всякий раз просыпался он от кошмаров.

Оно было обучаемо, но сопротивлялось обучению. Оно, к примеру, знало, что демонстрация белой карточки говорит о предстоящем кормлении. Черная карточка предупреждала об опасности получить электрический удар. Не без мучений существо усвоило, что одновременно показанные черная и белая карточки означают: “Не трогать пищу, пока не уберут черную карточку!”. Однако такая совместная демонстрация карточек вызывала у существа ярость. Оно не любило лишаться доступных благ. Да, Агурский кое-что узнал о нем, но иногда, глядя на него, он испытывал неприятное ощущение того, что существо узнало о нем гораздо больше. Твердо он знал одно: у существа огромный потенциал ненависти. И он знал, кого оно ненавидит.

– Пора жрать, – сообщил он. – Я собираюсь накачать тебя паршивым, вонючим дерьмом. И ты будешь хлебать его так, будто это материнское молоко пополам с медом, тварь поганая!

Несомненно, тварь предпочла бы парочку живых белых крыс, но от одного вида (и даже мысли) такой сценки Агурского всегда мучили кошмары. Дело в том, что он знал об этом существе и кое-что еще: хотя оно удовлетворялось свернувшейся или консервированной кровью, несравненно большее удовольствие этой твари доставляла теплая – прямо из артерии – живая кровь. Короче говоря, существо это было вампиром.

Когда Агурский встал и начал готовить аппаратуру для кормления, ему припомнился тот первый раз, когда он запустил туда живую крысу. Это значило, что впервые существо в контейнере было подвергнуто действию наркотиков и погружено в глубокий сон. Для этого было использовано небольшое количество крови, содержащей значительную дозу транквилизаторов. После этого существо, неуверенно двигаясь, спряталось под песок контейнера, чтобы отоспаться. И тогда отвинтили тяжелую крышку, приподняли ее и бросили в контейнер извивающуюся крысу. Спустя три часа (весьма короткий срок для такой большой дозы) существо пришло в себя и вылезло из песка, чтобы посмотреть, что происходит.

У крысы не было ни единого шанса. Конечно, она дралась буквально как крыса, загнанная в угол, но все это было бесполезно. Вампир прижал ее к песку, прокусил горло и начал сосать горячую кровь. Для этого он высунул пару гибких, острых, как иглы, трубок – настоящих сифонов, – введя их в разорванные кровеносные сосуды крысы.

"Обед” занял не более одной-двух минут, и Агурский никогда не видел, чтобы существо поглощало что-нибудь с таким аппетитом. Потом... это существо иногда становилось частично похожим на крысу, и хранитель предположил, что оно “выучилось” этому у сожранной крысы. “Сожранная” было вполне точным определением: дело в том, что, высосав у крысы кровь, существо закусило кожей, костями, хвостом – в общем, всем остальным!

Наблюдая за этим и несколькими последующими сеансами кормления живыми существами, Агурский сделал для себя ряд выводов, хотя и непроверенных. Контакт Первый был вампиром; или если не вампиром, то, во всяком случае, кровососущим существом. Было отмечено, что оно пожрало нескольких людей перед тем, как его захватили. Контакт Второй – волк – тоже был хищником, плотоядным существом. Четвертый был летучей мышью, а конкретно говоря – мышью-вампиром. А Пятый... тот сам объявил себя “Вамфири”. Интересно, есть ли в мире, лежащем за этими Вратами, существа, которые не являются вампирами? Агурский сделал все же один достоверный вывод: мир за Вратами был не тем местом, которое ему хотелось бы посетить.

Еще одно предположение или направление мысли, которое могло привести к ряду невероятных заключений, состояло в следующем: трое из пяти" пришельцев обладали способностями менять форму, то есть не были привязаны к какому-то конкретному образу. Это существо в контейнере, исследовав и сожрав крысу, научилось имитировать – пусть несовершенно – крысиный облик. Значит, оно способно имитировать и человека? Отсюда напрашивается следующий вопрос: был ли пришелец, именовавший себя “Вамфири”, человеком, способным менять свою форму, или же он был совсем иным существом, которое только на время приняло человеческий облик. Эти и подобные невеселые мысли подталкивали Агурского к пьянству, а поскольку в данный момент они опять пришли ему на ум, он пожалел, что у него нет бутылки – прямо здесь. Но он не взял ее с собой. Чем быстрее он разделается с этим делом, тем скорее вернется к себе, сможет напиться и заснуть.

Возле двери стояла тележка с бачком, в котором содержался рацион существа. Бачок этот подключался к электрическому насосу. Агурский подкатил тележку поближе к контейнеру и подключил ее к электросети. Он соединил выходной фланец насоса с питательной трубкой в стенке контейнера, открыл вентили на контейнере и бачке и включил насос. Электромотор тихо загудел; с бульканьем и чавканьем густая жидкость потекла в контейнер.

Производя все эти действия, Агурский чувствовал, что существо наблюдает за ним. Как ни странно, оно не повернулось в сторону пищи, а оставалось в прежней позиции. Лишь глаза его следили за движениями человека. Агурский был озадачен этим. Темно-красные комки фарша, перемежаясь с потоком густой, наполовину свернувшейся крови, неравномерно плюхались в контейнер, образуя грязную лужу в конце “лежбища” этого существа. Тем не менее, оно не шевелилось.

Агурский нахмурился. Этот монстр был способен сожрать за один раз половину собственного веса, а последние четыре дня его не кормили. Может быть, его питомец заболел? Может быть, что-то не в порядке с подачей воздуха? И что вообще, черт возьми, происходит?

Он опять уселся на стул и принял прежнюю позу, поставив локти на колени и оперев подбородок на левую ладонь. Существо пристально глядело на него глазами, которые казались сейчас почти человеческими. Его морда тоже в значительной степени потеряла крысиные черты, приняв контуры, более напоминающие человеческое лицо. Бесформенный вытянутый мешок тела потерял темную окраску; у него начали прорисовываться ноги, руки... и грудь?

– Ша-ша-ша, что? – прошипел Агурский сквозь стиснутые зубы. – Что?

Псевдоножка, которая до сих пор исследовала камешки, спряталась в массу основного тела. Само тело теперь явно приняло практически человеческие формы. Существо стало похоже на девушку... даже на девушку с развевающимися волосами. Правда, эта масса волос на голове была грубой, свисала отдельными космами, как прическа у дешевой куклы. Груди были обвислыми и без сосков, словно какие-то наросты плоти на плоской мужской грудной клетке. Размер их тоже был неподходящим, поскольку существо обладало массой большой собаки и грудь была явно великовата для него.

С каждой секундой выражение лица Агурского становилось все более растерянным. Существо явно пыталось имитировать женщину, но делало это не просто плохо, а кошмарно плохо. Его “руки” теперь очень напоминали человеческие конечности, но ногти на излишне длинных пальцах были ярко-алого цвета и слишком длинные. Хуже того, “ступни” повторяли форму кистей рук – существо явно не отличало верхние конечности от нижних. А потом... эта идиотская рожа глупо улыбнулась Агурскому, и он вдруг понял, где видел эту улыбку.

Это было лицо, улыбка и даже волосы Клары Орловой, сексуально озабоченной тщедушной дамы, которая занималась теоретической физикой, однако очень интересовалась этим существом и иногда заходила полюбоваться на него. Существо видело ее лицо, ее руки с ярко накрашенными ногтями, округлость груди под расстегнутым халатом, соблазнявшей солдат, – однако оно не знало, что грудь имеет соски, а ступни ног вообще не видело. Оно просто предположило, что ноги устроены так же, как руки.

Агурский оборвал себя: нет, для этого существу был необходим слишком высокий уровень интеллекта. А он уже успел убедить себя в том, что оно, мягко говоря, не особенно талантливо. Эта мимикрия, скорее, должна "была напоминать бездумную имитацию человеческого голоса попугаем или действия обезьяны, надевающей очки, чтобы “почитать” книгу. Нет, с обезьяной – это перебор, существо действовало чисто инстинктивно. Как хамелеон, меняющий цвет, или, точнее, как хамелеон, умеющий менять цвет и обладающий в то же время пластичностью осьминога.

Пока он размышлял об этом, существо уже устранило некоторые свои недостатки. Цвет его кожи стал почти натуральным, как и рот, растянувшийся в улыбку. Нос вампира и темные ноздри все же оставались мерзкими, чуждыми, морщинистыми, подергивающимися. В своей естественной среде обитания (в каком бы круге ада эта среда ни находилась) для его выживания, видимо, важнейшим из чувств было обоняние... Окончательный вид, в котором представило себя существо, несмотря на всю гротескность, на все вопиющие неточности – был во всяком случае попыткой...

...Попыткой чего?

Неожиданно Агурский почувствовал, что в нем вскипает ярость. Неужели это... эта поганая плотоядная мерзость действительно пытается соблазнить его?

– Ты, тварь, черт тебя побери, ты это надумала! – воскликнул он, вскакивая. – Ты понимаешь разницу между нами или хотя бы чувствуешь ее? И ты решила воспользоваться этим! Ты думаешь, что я буду немножко добрей к моей извивающейся кровососущей адской сучке, если решу, что есть возможность переспать с нею, а? О, Господи!.. Ты не на того напала!

Существо вытянулось, как игривая кошка, перекатилось на спину, выставив свои бледные бесполезные груди. В низу живота отсутствовал лобок, но на том месте, где ему следовало быть, виднелась пульсирующая плотью трубка – видимо, так в представлении существа выглядело влагалище женщины. Эти сексуальные аллюзии заставили Агурского побледнеть от гнева. Нет, эта тварь и в самом деле пыталась соблазнить его. Он выхватил из кармана пиджака черную карточку и ткнул ее в стекло, в улыбающуюся, гримасничающую физиономию.

– Видишь это, тварь безродная? Хочешь поплясать для дяденьки, а? Или тебе это не нравится?

Однако он блефовал, и существо знало об этом. Его прозрачные глаза смотрели сквозь стекло, осматривая все углы комнаты, и видели, что Агурский не принес аппарат электрошока. У него не было возможности выполнить угрозу.

Булькающая красноватая масса из питательной трубы продолжала поступать в контейнер. Бачок уже почти опустел, а существо так и не начало есть. Но теперь, когда дрожащий от гнева Агурский вновь уселся на стул, струйка алой жидкости, вытекавшая из лужи фарша, зигзагообразным росчерком добралась до существа, подтекла ему под бок. Свершившаяся метаморфоза была воистину мгновенной.

Шея его вывернулась под невероятным углом, чтобы дать возможность квазичеловеческому лицу взглянуть на кровь, растекающуюся вокруг. Затем лицо вновь повернулось, и Агурский увидел, что глаза приняли знакомый кровавый оттенок. Из этих глаз на него смотрел сам ад. Гротескная имитация лица начала обмякать, перетекая в иные формы, принимая иные черты. Рот расширился дочти во все лицо, и за раскрывшимися губами разверзлась пещерообразная пасть, усеянная острыми, как иглы, зубами, ряд которых шел дальше, в глубину глотки – насколько мог видеть Агурский. И в этой пасти вибрировал раздвоенный язык, кончики которого трепетали между покрытыми слизью губами.

– Вот так ты больше похоже на себя! – воскликнул Агурский, ощущая что-то вроде победного чувства. – Твой гнусный планчик не удался, так что давай посмотрим, какое ты есть на самом деле.

Контакт с кровавой пульпой вызвал у существа чувство голода, содрав с него маску. Под действием мощных инстинктов оно было вынуждено отказаться от продолжения мимикрии.

За все время наблюдений за существом Агурский не видел ничего подобного. Пища находилась рядом, существо из-за Врат знало об этом, но руководствовалось чем-то большим, чем голод и жажда крови. И вновь ученый задумался: может быть, оно заболело? Страдает? Если так, то отчего?

Дело в том, что вибрация языка послужила как бы катализатором или спусковым крючком, и теперь начало трепетать все тело существа. Человекоподобная бледность протоплазмы (Агурский не мог теперь даже заставить себя думать об этом как о “плоти” ) перешла в синевато-серый цвет, практически – цвет разложения, и по всей ее поверхности начали вылезать пучки жесткой шерсти. Конечности стали уменьшаться, вновь втянулись в основную массу тела, вибрация которого превратилась в регулярные, чуть ли не сейсмические толчки.

Наблюдая за этим, завороженный зрелищем, от которого был не в силах оторвать глаз, Агурский приоткрыл рот, обнажив желтоватые зубы в молчаливой гримасе отвращения. Господи, теперь эта штуковина более всего напоминала отделенную от остального организма пораженную болезнью плаценту – с головой!

Однако красные глаза существа продолжали пристально глядеть на него, а он продолжал наблюдать за ним. Спазмы превратились в какие-то судорожные движения, и существо выкашлянуло язык наружу. Но теперь в направленной вверх развилке языка виднелась бледно-жемчужная сфера размером, пожалуй, в половину шарика для пинг-понга.

Агурский быстро встал, подошел к контейнеру, присел на корточки и стал внимательно вглядываться в странное новообразование в разинутой пасти существа. Чем бы оно ни было, он чувствовал, что оно живое! Поверхность его была затянута жемчужной пленкой, но Агурский был уверен в том, что видит какую-то мерцающую сеть под поверхностью, заставляющую сферу вращаться вокруг вертикальной оси, оставаясь в развилке языка.

– И что теперь?.. – начал было он, но в этот момент существо дернулось головой вперед, и язык его, как пружина, метнул жемчужный шарик прямо в лицо ученому!

Агурский инстинктивно отпрянул, споткнулся и упал на спину. Реакция была, конечно, неадекватной, поскольку существо не могло нанести ему никакого вреда через это разделявшее их бронированное стекло. Именно к стеклу и прилип этот шевелящийся кусочек материи, продолжающий вращаться. Однако когда Агурский встал и дрожащими руками отряхнулся, шарик начал свое движение.

Он соскользнул по внутренней поверхности стекла, остановился на несколько секунд в окровавленном песке среди камешков, слегка сплющившись. Потом снова восстановил сферическую форму, паря жемчужным пузырьком на поверхности лужицы крови. Потом с помощью мириад шевелящихся жгутиков, подталкивающих его, шарик начал продвигаться против течения к источнику, находившемуся под трубкой питания. А потом случилось нечто поразительное.

Как шарик для пинг-понга, подпрыгивающий на струйке воды, сфероид взобрался вверх по тоненькому потоку, истекавшему из трубки, и исчез в ней. Нахмурившись, приоткрыв рот, Агурский подошел поближе к контейнеру. Клапаны были еще, конечно, открыты и... Здорово было бы изолировать эту штуковину, этого... паразита? Или что это было такое? Наверное, существо, паразитирующее в теле этого чужака... Возможно, но...

Самого разного рода идеи и представления теснились в сознании Агурского. Он сам сравнил существо с плацентой как раз в тот момент, когда она “выкашлянула” эту штуковину. Возможно, возникшая у него ассоциация была в конце концов не такой уж дикой. Существо, похоже, в тот момент претерпевало какие-то метаморфозы: обращение клеток и тканей в более примитивные, почти эмбриональные формы. Плацента, катаплазия, эмбрион – протоплазма?

Яйцо? Агурский закрыл клапаны, выключил насос, слегка откатил тележку и поднял тяжелую крышку пищевого бачка. Внутри, на дне, в самом центре, паря над поверхностью пленки крови с несколькими кусочками фарша и каких-то объедков, эта жемчужная сфера вибрировала своими почти невидимыми ресничками. Агурский уставился на нее, изумленно покачивая головой.

Побуждаемый каким-то легкомыслием, завороженный, забыв, с чем он имеет дело, Агурский протянул руку и слегка коснулся шарика указательным пальцем правой руки. В самый момент контакта он осознал всю глупость своих действий, но было уже поздно.

Сфероид мгновенно стал кроваво-красным, взлетел вверх по ладони и нырнул в рукав белого халата. Агурский издал сдавленный крик, отскочил назад, прочь от тележки. Он чувствовал движение влажного шарика над предплечьем, под локтем, на плече... В следующий момент шарик оказался уже на его шее, появившись там из-под воротника. Безумно приплясывая, Агурский пытался стряхнуть, раздавить эту штуковину. Он ощутил ее влагу под ладонью, и на какое-то мгновение ему показалось, что он раздавил ее. Но в следующий миг шарик уже находился у него на горле. Именно там, где он желал оказаться! Яйцо вампира быстро, как ртуть, скользнуло внутрь и устроилось в его спинном мозге.

Невероятная боль мгновенно пронзила все тело Агурского, конечности, мозг. Теперь, повинуясь импульсам нервной системы, он трясся и подпрыгивал, как человек, пораженный электрическим током. Он врезался в стену, ошеломленный, отлетел от нее и упал на колени. Неимоверным усилием он заставил себя вновь подняться, шатаясь, прошел несколько шагов, неописуемо страдая от боли. Ему обязательно нужно было что-то сделать, но эта чудовищная... эта невыносимая...

В мозгу взлетали и взрывались красные ракеты. Кто-то капал кислотой на его нервные окончания, открытые и беспомощные. Агурский страшно закричал, и когда весь мир уже начал заволакиваться алой пленкой, он заметил единственное средство спасения: черную аварийную кнопку в стеклянной коробке, обведенной красной полосой на стене.

Даже теряя сознание, Агурский нашел в себе силы, чтобы ударить кулаком в стекло...