Текст книги "Трюкач"

6

* * *

Приемный морг в Довере Настоящее время

Это называлось у них «доской почета». На самом деле доска была самая обычная, грифельная, с несерьезными закруглениями на углах – такие ставят в детских садах. Справа сверху красовалась надпись: СПАСИБО ОТ СЕМЕЙ ПОГИБШИХ

И десятки надписей от руки.

Мы увидели нашего сына в выглаженной форме, с ним обходились с заботой и уважением. Я благодарна за то, что вы придали ему красивый, умиротворенный вид.

Молодец, еще одна благодарность.

«Доску почета» завели не случайно. Когда вокруг одна лишь смерть, надо быть осторожным, чтобы не раствориться в ней без остатка. Отзывы много лет приносили Зигу душевный покой. Но сегодня в 5:15 утра он стоял перед «доской почета», только делая вид, что читает надписи, а на самом деле следя, не появится ли кто в коридоре.

Никого не было. Зиг устремился вперед, нацелившись на дверь.

Они столкнулись, едва он свернул за угол. Зиг шел так быстро, что не увидел полковника, пока не налетел на нее.

Женщина была на голову ниже его и килограмм на пятьдесят меньше весом. Однако полковник Агата Сюй, командир авиационного крыла в Довере, устояла на ногах. Первая американка азиатского происхождения на посту начальника базы ВВС Довер не привыкла давать слабину.

– Прошу прощения, мэм. Я хотел…

Полковник вскинула руку. Тихо! Когда Сюй еще была лейтенантом ВВС, ее сбили при доставке груза в иракский Киркук. Даже лучший пилот на ее месте запаниковал бы. Но Сюй, следуя инструкции, методично уничтожила собственный самолет вместе с грузом и компьютерной начинкой, чтобы тот не попал в руки врага. При этом она даже не заметила пятнадцатисантиметровую рваную рану на ноге. На вопрос о совести ответ был однозначный – таковая у нее имелась.

И в придачу к совести – далеко идущие амбиции. После инцидента в Ираке Сюй ушла в непродолжительный отпуск и выставила свою кандидатуру на выборах в конгресс. Потерпев поражение, попросила перевести ее в Довер. Ее мало волновало, чем именно занималась база. Просто все полковники (кроме одного), когда-то служившие в Довере, стали генералами. Сюй была до мозга костей политиком, причем с крутым норовом. Зиг приготовился к разносу, но услышал то, чего не ожидал.

– Я не знала, что вы записались в жаворонки, Зиг.

– К нам везут шесть тел, надо подготовиться.

– Сегодня воистину важный день.

– Каждый день важен, – с улыбкой парировал Зиг.

– Согласна. – Полковник Сюй посмотрела на дисплей мобильника.

Зиг мигом сообразил, что она проверяет не данные о доставке и не время прибытия транспортника с телами погибших. Полковник проверяла время прибытия президентского самолета. Он мысленно закатил глаза. Что взять с политика.

– Зиг, вы не видели доктора Синклера?

Зиг сделал мысленную пометку. Синклер производил вскрытие вчера вечером перед тем, как тело передали танатопрактику. Именно Синклер расписался под отпечатками пальцев Нолы и прочей лабудой, которую они хотели скрыть.

– Его нет в кабинете? – спросил Зиг, махнув рукой за плечо в сторону офиса медэксперта, надеясь, что Сюй уйдет с дороги.

Полковник, однако, словно приросла к полу.

– Я посмотрю. Да, кстати, мне передали, что вы блестяще обработали ту девочку, что доставили вчера. Сержанта…

– Нолу Браун.

– Точно. Сержанта Браун. Она сильно обгорела. Я слышала, вы работали чуть ли не до полуночи. Сегодня утром, проверяя расписание, я заметила, что вы не записали себе сверхурочное время.

Зиг лукаво улыбнулся.

– Когда я получила назначение на базу, меня предупредили: танатопрактики не волшебники. Вы, пожалуй, составляете исключение. Нам повезло, что вы в нашей команде, Зиг, – сказала полковник на пути к кабинету медэксперта и, не оборачиваясь, добавила: – Сержанту Браун тоже повезло.

Когда за полковником закрылись створчатые металлические двери, Зиг взвесил комплимент в уме. Возможно, он и молодец, но не мог избавиться от мысли, что причина авиакатастрофы как-то связана с Нолой. Пушкарь, пожалуй, прав. Не исключено, что именно Нола вызвала крушение самолета, каким-то образом выжила – спрыгнула с парашютом? – и, подменив тело, скрылась. Но если вспомнить тот вечер у костра скаутов… Зиг одернул себя. Даже если Нола совершила добрый поступок десять лет назад, это еще не значит, что она безгрешна. И все-таки, вспоминая ожоги на лице, записку со словами «Нола, ты была права. Беги!», он понимал: кем бы ни была женщина, проглотившая записку, она и Нола – не враги.

Еще раз проверив, нет ли кого в коридоре, Зиг направился в единственное место, где могли найтись недостающие части пазла, – комнату № 115. Хранилище личных вещей.

На входе он провел по сканеру картой с фотографией мускулистого чернокожего мужчины. Своего пропуска в хранилище у Зига не имелось. Зато он был у Пушкаря. Когда Зиг сообщил другу о приезде президента, мастер-сержант тоже захотел выяснить, что происходит на базе.

Зиг подождал глухого щелчка открывающегося замка. Замок не щелкнул, дверь оказалась не заперта. Зиг толкнул ее, и она медленно открылась.

7

* * *

– Эй?.. Гробовщика вызывали? – выкрикнул Зиг, нажав на дверь локтем и просунув голову, чтобы заглянуть в узкое помещение, пахнущее сырой землей, мокрым волосом и погребом.

В ответ – тишина. В углу на столе горела шарнирная лампа.

– Чумазый, это – я, Зиг! – окликнул он накачанного морского пехотинца с Гавайских островов, который часто дежурил в хранилище.

По-прежнему никакого ответа.

Зиг осмотрелся по сторонам, проверяя деревянные полки, напоминающие казарменные кровати в пять ярусов. Чем дальше Зиг проникал в комнату, тем отчетливее чувствовал комок в горле, как застрявшая таблетка, – ощущение это не проходило целый год после дочкиной смерти, вдребезги разбившей прежнюю жизнь. Несколько месяцев подряд Зиг давился едой за обеденным столом. Ложась спать, не мог продохнуть. Врач называл это явление «глоточным шаром», другие – «комом скорби». Оно наблюдалось у людей, переживших изнурительные душевные муки. Через год комок рассосался, но в этой комнате неизменно появлялся снова.

– Чумазый, если ты здесь…

Компьютер на столе издал писк – поступило новое сообщение электронной почты.

Зиг не верил в духов или загробную жизнь. Человеческое тело – всего лишь оболочка. Он каждый день имел дело с этими оболочками, стараясь угодить не мертвым – живым. Комната играла ту же роль – в ней хранились вещи, оставшиеся от покойных.

Когда солдат погибал на поле боя, тело доставляли в Довер. Все обнаруженное на трупе поступало в хранилище – личные жетоны, медицинские браслеты, солнечные очки, бумажники, медали, кепки, медальоны, сотовые телефоны и особенно «памятные предметы», которые передавали семье в первую очередь, – обручальные кольца, крестики либо другие религиозные символы на цепочках, обнаруженные в карманах фотографии детей, и самое душещипательное – незаконченные письма. Кому-кому, а Зигу хорошо было известно: незаконченные дела есть у каждого.

Он осторожно сделал еще один шаг. На соседней полке на синем коврике лежали электронные часы, золотое кольцо для мизинца, почти новые ботинки, использованный лотерейный билет, украшенный гравировкой зажим для банкнот и карманный дневник майора средних лет, умершего на прошлой неделе от сердечного приступа. Его еще не успели похоронить на Арлингтонском кладбище. Погибший № 2352.

На полке пониже лежали вещи девятнадцатилетнего моряка, три дня назад разбившегося во время гонок на мотоциклах на военной базе в Германии. Среди них, как музейный экспонат, – ободранная каска. Рядом – фото торта со дня рождения годовалого сына. Погибший № 2355.

Узел в горле набух. Зиг почти каждый день бальзамировал трупы, но, как говаривал его любимый преподаватель на курсах танатопрактиков, к смертельным травмам привыкаешь быстро, к сломанным жизням привыкнуть невозможно. Учитель был прав. 11 сентября 2001 года Зиг держался, когда привезли на каталках первый десяток трупов. Он не спасовал, когда за ними доставили контейнер с без разбора сваленными в кучу оторванными руками, а за ним – такой же с ногами. Его накрыло, когда посреди этого кошмара он заметил неизвестно откуда выброшенную взрывом одинокую детскую кроссовку. При ее виде у него наконец хлынули слезы.

Зиг наклонился к лотку на нижней полке с ярлычком 14-2678, своеобразному посмертному завещанию. В лотке лежали личные вещи сержанта 1-го класса Нолы Браун.

8

* * *

Нолесвилл, штат Южная Каролина

Восемнадцать лет назад

Ноле восемь лет.

– Что я сделала? – Ей было больно. Он нарочно делал ей больно. – Я д-думала, это – мусор.

– Мусор?! – взревел Ройол. – Это! Не! Мусор!

Он схватил Нолу за подмышки и дернул вверх так, что она едва доставала носками ног до линолеума на кухонном полу.

Вечер ожидался праздничным – они собирались отметить новоселье после переезда в дом получше. Нола приготовила рыбу, свежего окуня, постаралась на славу, заправила лимоном и все такое, даже заранее почистила.

Но когда она выбросила остатки с тарелки Ройола в мусорное ведро, тот заметил уставившуюся на него рыбью голову и взорвался.

Ройол в третий раз за ужин облизнул края губ. Жест был хорошо знаком Ноле. Хозяин дома был пьян.

– Ты думаешь, мне деньги с неба падают? – заорал он.

Нола в смущении покачала головой.

– Эту голову… и хвост тоже… из них еще можно сварить суп! Сделай из них бульон! – Он перешел на ругань. – Я каждый день жопу рву, а ты все выбрасываешь?!

Нола стояла на цыпочках, руки Ройола больно сжимали подмышки.

Пинком распахнув дверь, он вытолкнул – буквально выбросил – Нолу во двор на лысый жухлый газон с валяющейся пустой бутылкой из-под «Джека Дэниелса», пластмассовым детским бассейном и новенькой садовой мебелью. Мебель Ройол купил оптом на распродаже залогового имущества и продавал по частям в мебельные магазины трех штатов.

Больше ему ничего не требовалось говорить. Нола и так знала, в чем состояло ее наказание.

Посреди двора в газоне была выкопана яма.

Нола взяла лопату и воткнула ее в землю.

Обычай установил еще отец Ройола. Зарылся – откапывай себя сам. Иначе яма превратится в могилу. Впервые наказание свалилось на Нолу в тот вечер, когда она задержалась у подруги на ужин и не позвонила домой. Ройол с криками ворвался в дом подруги, вытащил Нолу из-за стола и закатил сцену, после которой с ней никто не хотел больше дружить. В тот вечер он сунул ей в руки лопату и приказал: «Копать пятнадцать минут. Без передышки».

Наказание повторилось, когда Нола нечаянно сшибла с телевизора блок приема кабельных программ. Потом чихнула за ужином, не прикрыв рот. Слишком громко захохотала над дурацкой рекламой страховки.

Когда она постирала красную рубашку вместе с белым бельем и оно порозовело, наказание несложно было предугадать. Однако в последнее время ей все больше действовала на нервы неожиданность и произвольность вспышек гнева приемного папы. Как если бы для него не существовало конкретных жизненных правил. Ноле редко удавалось предвидеть, какую реакцию вызовет то или иное действие.

– Сегодня будешь копать двадцать минут! И не останавливаться! – рявкнул Ройол, швырнув в Нолу рыбью голову.

Она заметила, что «папа» достал ее из мусорного ведра, только когда голова шлепнула ее по спине и упала под ноги.

– Не хнычь! Не показывай слабость. Чтоб ни слезинки у меня! – добавил Ройол.

Нола взглянула на рыбу, мысленно выругав себя за то, что поспешила убрать со стола. Потом подумала: «Нет, не буду плакать. Не дождешься».

– О чем задумалась? – вскинулся Ройол.

Он быстро ухватывал настроение людей, это качество помогло ему получить солидную прибыль на продаже дачной мебели и двухсот разносортных матрацев, купленных с аукциона на прошлой неделе. Он был умен, почти гениален в способности угадывать чужие желания. Не везло ему только с дурным нравом и друзьями, которых этот нрав притягивал, что привело к оплошной покупке трехсот мини-холодильников в прошлом месяце – все оказались поломанными и ни на что не годными. Ройол облизнул губы два раза подряд.

– Если хочешь что-то сказать – говори! Давай, негра! Говори!

Нола на минуту остановилась, не выпуская лопату. «Молчать», – приказала она себе. Но искушение было слишком велико.

– Сегодня мой день рождения.

Если Ройол и удивился, то не показал этого.

– И чего ты хочешь? Торт? Подарки?

Нола помедлила, сомневаясь, стоит ли об этом говорить.

– Телефон, – наконец произнесла она вопреки доводам разума. – Если Лапойнты позвонят…

– Лапойнты тебя выгнали. Они не станут звонить.

– Но мой брат…

– Я тебе покупал марки. Твой брат ответил на твои письма? Кто-нибудь тебе написал? Они не будут звонить.

– Может быть, они не знают наш новый номер.

– Знают. Но звонить не будут.

– А если позвонят, мне можно с ними поговорить?

– Рой чертову яму. – Ройол направился к дому и напоследок бросил: – С днем рождения, будь он неладен. – Хлопнула дверь.

Нола стояла одна во дворе, тыча концом лопаты в рыбью голову. «Сегодня мой день рождения!» – пропела она тонюсеньким голосом, передразнивая саму себя, досадуя на собственную болтливость. Худшее в придуманном Ройолом наказании было то, что она сама начинала верить – это она виновата, это ее промашка. Хоть вторую яму копай.

Через пятнадцать минут ладони горели огнем, с носа свисала капля пота. Втыкая лопату в землю, Нола выворачивала ком земли, за ним – еще один. За много месяцев она усвоила: рыть яму, особенно глубокую, – тяжелая работа. Скоро наступит зима, копать станет еще труднее.

В отдалении зазвонил телефон. Нола обернулась на звук, звонок раздавался из дома. В голову сама собой пришла мысль: звонят Лапойнты. Неужели действительно они? Нет, вряд ли.

Телефон снова зазвонил, на сей раз громче.

Опять какой-нибудь опрос. Они всегда звонят во время ужина. А может, одна из подружек Ройола, та, что любит трогать Нолу за одежду. Или толстуха с табачным запахом изо рта и кожей цвета меда. Как у Нолы.

Телефон зазвонил в третий раз. Ройол все не брал трубку.

Беспроводной аппарат имел опознаватель номеров. Если Ройол не отвечает, значит… Нет, он не может поступать так жестоко. Нола тряхнула головой. Даже с ней он не стал бы этого делать.

А телефон все звонил и звонил.

«Ну пожалуйста, сними трубку».

Замолчал наконец. Слава богу. Поднял. Все-таки…

Дзыыыынь.

Нет, не поднял. Опять звонит.

Ноле хотелось вбежать в дом, сорвать трубку со стены, узнать, кто это. Но если уйти без разрешения… перестать рыть яму…

Дзыыыынь.

Нола тяжело, затравленно дышала, легкие словно наполнились толченым стеклом. Схватив лопату, она озиралась по сторонам в поисках помощи.

И тут разглядела дерево. С левой стороны за новой садовой мебелью рос толстый, с человеческое туловище, загнувшийся круглой скобкой пекан. У самого корня Нола заметила темное пятно. Издали оно походило на сучок, небольшой наплыв или потек. Однако Нола сразу различила гниль.

Потом, лежа в постели, она не могла логически объяснить причину своего поступка. В ту минуту, стоя во дворе, слушая отчаянное дребезжание телефона, ей просто захотелось что-нибудь сломать.

Подскочив к больному дереву, Нола ухватила лопату на манер бейсбольной биты и, не отрывая глаз от овальной отметины, сделала яростный замах.

Прямо в точку.

Дзыыыынь.

Она нанесла еще один удар. И еще один.

Железная лопата крошила кору, отламывая куски черной гнили. Летели в стороны щепки. Но лопата все же не топор.

Не обращая внимания, Нола все быстрее наносила удар за ударом. На ладони лопнула мозоль. Она не почувствовала боли, вообще ничего не чувствовала, даже слез, ручьями бегущих по щекам.

Дзыыыынь.

«Детей не отдают другим! Почему вы меня отдали?!» – всхлипывала она, делая очередной замах.

Хрусь.

Старое дерево вздрогнуло, шевельнулось, начало крениться, падать – прямо на нее.

– Нола, уйди! – крикнул сзади Ройол.

Она приросла к месту, дерево наклонилось совсем низко.

– Я же сказал… уйди! – Ройол с разбега сшиб ее с ног. Голова девочки мотнулась вправо, сами они полетели влево, дерево рухнуло рядом, на лету выбив из рук Нолы лопату.

Они вдвоем грохнулись на землю, прямо в грязь, Ройол не разжал руки.

«Получается, он меня спас», – первым делом подумала Нола.

И тут же вспомнила о дереве.

Шесть метров в высоту, оно было выше и крепче ее. Она бы ни за что его не одолела, не выбери самое уязвимое место, где ствол подточила черная гниль.

Нола всегда сознавала свой дар замечать слабые места у других. В тот вечер она впервые воспользовалась им, чтобы самой обрести силу.

9

* * *

Приемный морг в Довере Настоящее время

Когда Зиг присел рядом с полкой, возраст дал о себе знать болью в коленях и спине. Разложенные на синем коврике предметы были опалены огнем – наручные часы от Кита Харинга, два обугленных ботинка, полдюжины обгоревших по краям обрывков форменного обмундирования. Там же лежали серебряные сережки-каффы, кольцо на палец ноги с выпуклым солнцем и очки-авиаторы, из которых выпал большой треугольный осколок, делающий их похожими на персонажа игры «Пакман».

Зиг потянул лоток на себя, увидел вылинявшую черную резинку для волос, она тут же напомнила ему Мэгги – только резинка дочери была красная. Она уже два года лежала на кухне рядом с тостером.

Наклонившись еще ниже, Зиг проверил, не завалилось ли что под полку. Нет, все вещи лежали в лотке. Осмотрев их еще раз, он сообразил, чего здесь не хватало: телефона, бумажника, но самое главное – личных жетонов.

Зиг покачал головой. Как он сразу не увидел? Армия всегда выдает жетоны в двух экземплярах. Один висит на шее, второй – на случай, если оторвет голову, – вплетается в шнурки ботинок. Чтобы пропали оба, большая редкость, если только кто-то не забрал их нарочно.

Сняв с полки обувь погибшей, Зиг заметил, что шнурки на левом ботинке разрезаны. Судя по нейлоновым ошметкам на коврике, это произошло совсем недавно.

На столе за спиной Зига снова раздался писк. Опять почта. Он обернулся. Дверь по-прежнему закрыта. В хранилище никого нет. А все личные документы Нолы пропали – спрашивается, кто именно пытается убедить мир в ее гибели? Или же реальный замысел состоит в сокрытии личности той, кому принадлежит обгоревшее тело?

Ставя ботинки на место, Зиг посмотрел на кучку обрывков военной формы и увидел… нет, это был не кусок ткани. Зиг вытащил из кучки…

Сначала он принял маленький сверток за еще одну сложенную записку наподобие той, что обнаружил вчера вечером. Однако на ощупь это была не бумага – плотнее, рельефнее. Холст!

Зиг осторожно развернул кусок холста размером со стандартный машинописный лист. Ткань влажная, словно полежала на снегу или в луже. Вот почему она не сгорела.

На развернутом холсте заиграли краски – насыщенный пурпур, приглушенные оранжевые тона, оливковые и коричневые пятна камуфляжа. Не фотография – картина, портрет, написанный жирной пастелью. С холста, чуть наклонив голову, на Зига смотрела женщина в зеленой армейской форме. Грустные, пустые глаза, продолговатый нос, сережки… Зиг бросил взгляд на полку. Сережки те же самые – каффы.

Ком в горле резко вырос в размерах – словно в глотку засунули степлер. Зиг мгновенно узнал женщину. Вчера вечером он потратил шесть часов, зашивая ее распоротое тело. Но сейчас его внимание привлекла подпись белыми печатными буквами у нижнего края картины – НБраун.

Нола, не ты ли написала эту картину?

За спиной опять что-то пискнуло. Зиг подумал, что пришла очередная почта. Он жестоко просчитался.

Оборачиваясь, он заметил какое-то движение. От удара в глазах заплясали искры.

10

* * *

– Вы меня слышите, сэр? – пыхнул в лицо Зига жаркий голос. – Сэр, вы в порядке?

Зиг кивнул, заморгал, приходя в себя. Дыхание кричавшего пахло кленовым сиропом. Когда окружающий мир пришел в норму, Зиг осмотрелся. Ему приснился сон о дочери. Хороший сон. Он ценил хорошие сны. Но сейчас он лежал на спине. Как он оказался в таком положении?

– Сэр, не двигайтесь, – попросил Кленовый Сироп.

Молодой солдат с широкими ноздрями. В полевой форме. Около двадцати лет. По форме Зиг определил, что парень служил в сухопутных войсках, фамилия на нашивке – Грейсон.

– Вы упали в обморок.

Солдат положил руку на грудь Зига.

– Сэр, прошу вас, не двигайтесь, – повторил он просьбу.

Он не пытался помочь Зигу встать, он стремился этому помешать.

Зиг оттолкнул руку и попробовал сесть. Боль копьем пронзила тело. Зиг потрогал челюсть за ухом. Она припухла, но не кровоточила. Напавший хорошо разбирался в анатомии и знал правило – когда боксер пропускает удар в лицо, это равносильно микроинсульту. Один удар в нужное место, и нокаут обеспечен.

Минуту. Картина… Где она?

Зиг поискал на полу, на полках. Обгоревшие ботинки, сережки-каффы, разбитые очки – все это лежало на коврике на своих местах. Даже аккуратно сложенные стопкой обрывки формы. А вот картина женщины с подписью Нолы…

Ерш твою медь!

Зиг опустил веки, пытаясь воссоздать ее в памяти. Удивительно точный портрет, однако не более того. Но ведь кому-то понадобилось подкрасться и ударить Зига по черепу, чтобы его стащить… Люди не идут на подобный риск, если он не оправдан.

Зиг повернул голову к Кленовому Сиропу.

– А вы как сюда попали?

– Куда сюда? – удивился солдат.

– Сюда. Дверь была заперта. Кто вас впустил?

– Дверь была открыта, – возразил тот.

Зиг прокрутил события в памяти, он не сомневался, что запер дверь. Лампа на столе все еще горела.

– Почему вы сюда зашли? В хранилище личных вещей посторонним вход воспрещен.

– Полковник… Она приказала сопроводить этих…

– Кого?

Парень махнул через плечо. В коридоре сидела немецкая овчарка и стояли двое мужчин в деловых костюмах. Не военные. И явно не из Довера. У одного из уха торчал наушник.

Секретная служба, сообразил Зиг. Он посмотрел на собаку. Если они уже начали проверку на взрывчатку…

– Который час? – спросил Зиг, неуклюже поднимаясь на ноги.

Он поспешил к двери, достал телефон и открыл браузер – согласно графику полетов самолет президента приземлился шесть минут назад.

Президент Соединенных Штатов уже прибыл на базу! Зиг прекрасно знал, куда тот направится.